ЩЕКОТЛИВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, В КОТОРОЕ МЫ САМИ СЕБЯ ПОСТАВИЛИ
Непредусмотрительно сделав эту главу второй, а не первой, мы, очевидно, растеряли не менее половины своих читателей, которые к этому времени, уже наверняка, разочарованно вернули книгу туда же, откуда ее взяли (в лучшем случае).
Надо сказать, что мы этого вполне заслужили, поскольку позволили себе в первой главе непозволительное легкомыслие в обращении с логикой. При этом мы почти уверены, что подавляющее большинство, если не все, из разочаровавшихся в нас читателей относят себя к «неклассическим философам». Нет сомнений, что именно они первые усмотрели ту досадную логическую небрежность, которой проникнуты первые страницы настоящей книги, да и эти читаемые кем-то сейчас строки еще не вполне очищены от нее10. Если кто-то спросит, почему мы так уверены в том, что лишились именно неклассической аудитории, то мы скажем: все дело в том, что неклассические философы, возможно, лучше других, осознают, что любые классификации не нейтральны, но делаются из некоего смыслового пространства, а значит, обязывают разобраться с самим языком описания. Именно в этом и состоит суть нашей логической небрежности. Вопрос-ловушка, который резонно может быть поставлен, будет звучать так: «А на каком, собственно, языке — классическом или неклассическом — мы собираемся вести все наше повествование?». Или еще проще: «Будет ли наш собственный анализ классическим или неклассическим?» Не ответив на этот вопрос, мы рискуем не определиться с предметом и методом нашего исследования, а ответив, не соблюсти необходимый для подобного исследования категориально-понятийный нейтралитет. На этом, впрочем, вопросы с подвохом не заканчиваются. У нас также могут спросить, не является ли наше разделение на классику и не-классику само по себе вполне классическим, и пото- му все наше исследование, наивно полагающее себя обращенным к миру неклассических истин, нисколько не сдвигается с хорошо обжитой территории классической философии11? И далее: отдаем ли мы себе отчет в том, что наш текст содержит в себе массу скрытых и непроясненных предпосылок, — к примеру, мы исходим из некоей предположительной целостности философского знания и метода; мы говорим о философии так, как будто уже заранее определено, что это такое и каким оно может и должно быть; мы, что уж и вовсе запрещено, закладываем туда некоторую оппозиционность, не обнародовав предварительно критериальных отличий, и т. д.? И не является ли все это знаком того, что мы уже приняли для себя какие-то правила игры, которые, возможно, бессмысленно называть и «классическими», поскольку и сами эти термины не много значат в условиях негласной работы письма, делающего возможным их появление?Ни один из этих вопросов не является надуманным в силу известного желания посрамить новоиспеченного автора. Осмысленный ответ на каждый из этих вопросов является важным условием проведения действительно продуктивного исследования. Но ответить на эти вопросы не так просто, поскольку, кажется, ни один из возможных ответов не сможет нас устроить. Ниже мы все же попытаемся предложить некоторую апологию нашего исследования, но прежде попытаемся определить наше собственное место в ряду работ, аналогичных данной.
Возможно, именно в связи с вышеобозначенными трудностями мы сравнительно нечасто встречаемся с литературой, подобной этой. Безусловно, существует достаточное число работ, посвященных неклассической (постклассической, постмодернистской и т. д.) философии, но, пожалуй, все эти работы можно поделить на две группы.
Первая группа работ написана самими неклассическими авторами в стиле программных работ-манифестов, призванных ответить на вопрос «что такое неклассическая философия?». Большая часть этих работ не использует каких бы то ни было специальных терминов для самоопределения и говорит от имени философии как таковой (например, «Что такое философия?» Ж. Делеза и
Ф. Гваттари). Меньшая часть все же прибегает к некоторым дополнительным индикативным средствам и каким-то образом специфицирует свою собственную философию («Состояние постмодерна» Ж.-Ф. Лиотара).
Но если что-то и объединяет все работы неклассических авторов, так это общий стиль изложения — он таков, что уже требует понимания того, что такое неклассическая философия. В этом смысле все эти авторы вполне честны сами с собой, равно как и с аудиторией, поскольку, изложи они свою философию на каком- то ином языке, это была бы уже совсем другая философия.
Но, к сожалению, именно в связи с этим сознательным воздержанием неклассиков от конвертируемости их текстов во избежание неминуемой потери смыслов существует значительное число современных философов, указывающих на то, что они не понимают, что такое неклассическая философия. Самое слабое место текстов этой группы в том, что они постоянно наталкиваются на разочарование тех своих читателей, которые, не будучи профессионалами этого жанра, лишь только хотят приобщиться к нему. Объясняя свое разочарование, начинающие читатели обычно говорят: авторы ничего нам не объяснили, но только повторили то, о чем писали всегда.Существует также и вторая группа текстов. Она отвечает всем требованиям текстов классических и вполне понятна той аудитории, которая желает видеть в тексте элементы аристотелевской системности, картезианской ясности и в целом новоевропейской доказательности. Обычно они составлены таким образом, что на привычном для любителей классической философской литературы языке говорят о неклассической философии, анализируя ее логику, истоки и ключевые концептуальные ходы.
Судьба подобных книг такова, что их никогда не читают неклассические философы. Возможно, это обстоятельство могло бы и не слишком сильно огорчать авторов этих книг, если бы единственной причиной низкого интереса было бы то, что они написаны не для неклассиков-профессионалов, а для читателей-неофитов, еще только желающих разобраться в том, «что такое неклассическая философия». Обидность ситуации, однако, в том, что подобная литература неизбежно остается за кадром внимания неклассиков вовсе не по этой причине. Последние никогда не читают классических книг про неклассику не потому, что эти книги «не для ниг», а, скорее, потому, что они «не про них». В том, что в них написано, нет ничего общего с тем, что хотят сказать нам неклассические философы, а то, как они написаны, выдает то печальное обстоятельство, что авторы совершенно не понимают того, о чем пишут, и, как зачастую водится, пишут о чем-то своем (в данном случае классическом).
Обычно неклассики уже с первых аккордов разоблачают абсолютную смысловую замкнутость подобного письма, построенного к тому же на имплицитных, не прозрачных для самого текста предпосылках. Таким образом, неклассическим авторам почти всегда удается деконструировать классический текст, в то время как у классиков это редко получается в отношении неклассических текстов.Означает ли все это, что существует некая принципиальная несоизмеримость и взаимная непроницаемость разных языковых сред? И какова участь нашего собственного начинания в условиях не слишком союзнически настроенных по отношению друг к другу классического и неклассического дискурсов? Выше мы обещали предложить своего рода апологию нашего проекта, теперь самое время к ней приступить. Итак, что бы мы могли сказать в свое оправдание, имея в виду серию тех вопросов, которыми открылась эта глава? В первую очередь, мы должны объявить, что будем пытаться избегать тех недостатков, о которых сказали выше. Возможно, впрочем, на этом пути мы потерпим полное фиаско. Тем не менее наша попытка уйти от ошибок будет заключаться в удержании такого языка повествования, который, избегая эзотеричности, будет принимать во внимание необходимость удержания определенной риторики во имя сохранения нужных нам смыслов. Правда состоит в том, что мы не можем продемонстрировать, как следует «танцевать твист с помощью балетных па». В применении к нашей предметности это означает, что далеко не все понятия неклассической философии могут быть пояснены на языке классической философии. Поэтому, понимая то, что определенные выразительные средства не только выражают, но и создают то, что будет выражено, мы будем внимательно следить за их аутентичностью. Далее. Наша работа является исключительно пропедевтической. Из такой скромной задачи мы надеемся извлечь для себя некоторые преимущества. А именно: пропедевтические цели допускают упрощение. Иными словами, мы можем ввести некоторый концепт, отбросив все богатство его коннотативных следствий.
Указывая на пропедевтику своей работы, мы надеемся избежать упреков в том, что лишь напели мотив сложной симфонии, а не воспроизвели ее во всей полноте оркестрового исполнения. Следующий пункт нашей защиты — определенная тезисность изложения. Мы не ставим перед собой иных целей, кроме как предложить некий обзор ключевых концептов неклассической философии и указать на логику их возникновения. Автор работы лишь надеется ввести читателя в курс той философской проблематики, которая с некоторых пор стала называться неклассической. Ознакомившись с таким введением, читатель может никогда больше не возвращаться к работам, подобным этой, но смело ввергаться в пучину профессиональной философской литературы неклассического стиля.Мы, однако, еще не ответили на два самых главных вопроса: 1) на каком основании мы вообще говорим о двух жанрах (разделах, направлениях) философии или даже о двух разных философиях, т. е., если угодно, по какому праву мы удваиваем философское знание? и 2) каков язык нашего собственного исследования?
Ответить на первый вопрос не так сложно. В конечном итоге мы могли бы попросту сослаться на многочисленные книги, журнальные и энциклопедические статьи, диссертации, выступления, интервью, наконец, просто кулуарные разговоры, посвященные такому явлению, как «неклассический (постклассический, постметафизический, постмодернистский) поворот в философии», и занимающие не менее половины всего философского эфира. Не считаться с этим огромным массивом достаточно сложно — если о чем-то усердно дискутируют, то игнорировать факты, питающие все эти дискуссии, означало бы явную предвзятость. Соответственно, мы могли бы заявить, что в своей работе мы лишь пытаемся уделить немного своего внимания тому, что уже привлекло всеобщее внимание.
Однако этот ответ не вполне удовлетворителен. Слишком часто приходится сталкиваться с философами, в том числе весьма авторитетными, которые вовсе не признают существования в философии некоей «химерической» «неклассики» и предпочитают более прямолинейные оппозиции — например, разделение на «хорошую» и «плохую» философии или даже на «философию» и «не-философию».
Специально для критически настроенных философов-профессионалов мы не будем ограничиваться ссылкой на индекс цитирования, но попытаемся предъявить иные доводы, а именно рассмотреть набор ключевых положений и изначальных принципов, которые характерны для одних философских техник и не характерны для других. Равно мы попытаемся показать, что, несмотря на различие в тактических приемах, и те, и другие техники являются собственно философскими, а не конкретно научными, литературными или какими-то еще. Соответственно, нашим ответом на первый вопрос будет следующее заявление. Мы говорим о двух стратегиях философствования, принимая во внимание фактическое положение дел в современной философии. А оно таково, что на сегодняшний день существуют две методологически иррелевантных друг другу группы стратегий, своеобразие которых заключается в том, что, несмотря на их иррелевантность, обе они являются философскими. Для ответа на второй вопрос мы должны обнаружить свои собственные философские позиции. Они следующие. Мы полагаем, что своеобразие философии определяется кругом тех вопросов которые она ставит и пытается решить. Впрочем, ряд проблем, актуальных для философии, возникает не только в ее дисциплинарных пределах. Значительная их часть может быть обнаружена и в рамках научного знания. Наука, обращенная к решению вполне конкретных задач, зачастую в своих базовых, фундаментальных предпосылках вынуждена ставить философские вопросы12. Тем не менее эти вопросы, как правило, выносятся за скобки самой наукой и если где-то и решаются всерьез, то только внутри философии. Существуют также и те философские проблемы (их, впрочем, меньшинство), которые находятся исключительно в ведении философии, — они, если угодно, «не видны» прочим дисциплинам. Но как бы то ни было, философия существует как самостоятельная дисциплина во многом благодаря специфичности своих вопросов. Исходя из этого мы полагаем, что философия, несмотря на любые внутренние трансформации, сохраняет определенную преемственность благодаря самим философским проблемам, список которых не слишком подвержен веяниям моды и времени. Трансформации же касаются скорее стратегий решения традиционных философских проблем. Отсюда мы надеемся извлечь пригодную для нашего исследования повествовательную риторику. Если фи- лософы самых разных стратегических преференций в состоянии найти общий язык, то, вероятно, это будет язык, на котором будут сформулированы сами философские задачи. Вполне возможно, что уже в следующее мгновение философы безнадежно рассорятся, как только начнут эти задачи решать. Но даже краткого мига установления добрососедских отношений нам достаточно, чтобы зафиксировать наш собственный исследовательский формат. Итак, мы собираемся говорить изнутри этого языка философских проблем и, понимая, что искомый нейтралитет все равно недостижим, надеемся на минимальные смысловые потери.
Еще по теме ЩЕКОТЛИВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, В КОТОРОЕ МЫ САМИ СЕБЯ ПОСТАВИЛИ:
- Об аффектах, которые сами себя ослабляют в отношении своей цели (Impotentes animi motus)
- Опасные эксперименты, которые любопытно было бы поставить
- Почему интеллектуальные сети долЖны подрывать сами себя?
- ГЛАВА 8 Новациане сами себя обличают тем, что возлагают руки и совершают крещение: ибо грехи отпускаются равно в крещении, как и в покаянии
- Семь способов, которыми реализует себя Я
- ИГОРЬ кон: "Я чувствую СЕБЯ ВЕЛИКИМ ЧЕЛОВЕКОМ, который ПРОСТО ЗАБЫЛ УМЕРЕТЬ В 1989 ГОДУ"
- ИЛЛЮЗИИ ГАБРИЕЛЯ МАРСЕЛЯ ...Семейные отношения, как и вообще все человеческие дела, сами по себе не образуют никакого единства, не дают никаких гарантий прочности. Лишь тогда, когда они относятся к внечеловеческому порядку, на земле едва уловимому, они приобретают подлинно освященный характер. Это та самая живая вечность, которая проявляется так же, как оболочка, прикрывающая наше земное существование, но полностью доступной становится лишь к концу странствия, к которому сводится, в сущно
- РАЗДЕЛЫ 108—110. СООБРАЖЕНИЯ ПО ПОВОДУ ТОГО, НА КОГО НАПАДАТЬ —НА ТАКОГО, КОТОРЫЙ (ПО СВОЕМУ ПОЛОЖЕНИЮ) ЯВЛЯЕТСЯ УДОБНЫМ ОБЪЕКТОМ НАПАДЕНИЯ,1 ИЛИ ЖЕ НА ОСНОВНОГО ВРАГА.' ПРИЧИНЫ, ВСЛЕДСТВИЕ КОТОРЫХ ПОДДАННЫЕ ТЕРПЯТ НУЖДУ, ПРОЯВЛЯЮТ АЛЧНОСТЬ И СТАНОВЯТСЯ ВРАЖДЕБНЫМИ (СВОЕМУ ПРАВИТЕЛЮ).3 СООБРАЖЕНИЯ О (ВЫБОРЕ) СОЮЗНИКОВ4
- ПЯТЬ ГЛАВНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ, В КОТОРЫХ ЗАКЛЮЧЕНА СУТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ
- ПРАВИЛА МИТРОПОЛИТА КИРИЛЛА И ВОПРОС О ВРЕМЕНИ И МЕСТЕ СОБОРА, ПОСТАВИВШЕГО ЕІІИСКОПОМ СЕРАПИОНА ВЛАДИМИРСКОГО
- Глава 5. Лепим сами
- ГЛАВА XV О ТОМ, КАК БОГАТСТВА САМИ СОБОЮ ПОКИДАЮТ ГОСУДАРСТВО
- РАЗДЕЛ IV Люди с обычной, нормальной организацией все доступны одной и той же степени страсти; неравная сила страстей у них — всегда результат различия положений, в которые ставит их случай. Своеобразие характера каждого человека есть (как замечает Паскаль) продукт его первых привычек
- Интерфакс-религия ПОВЕРЬТЕ, ТЕ, КТО БЕЗДУМНО ПОДДЕРЖИВАЕТ АГРЕССИВНЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ИДЕОЛОГИИ, САМИ СТАНУТ ИХ ЖЕРТВАМИ
- Интерфакс-религия ПОВЕРЬТЕ, ТЕ, КТО БЕЗДУМНО ПОДДЕРЖИВАЕТ АГРЕССИВНЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ИДЕОЛОГИИ, САМИ СТАНУТ ИХ ЖЕРТВАМИ
- РАЗДЕЛЫ 114 и 115. ОБРАЗ ДЕЙСТВИЙ (ЦАРЯ), ПРОТИВ КОТОРОГО ПРЕДПРИНИМАЕТСЯ ПОХОД.1 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СОЮЗНИКОВ, КОТОРЫМ НАДЛЕЖИТ ОКАЗЫВАТЬ ПОМОЩЬ»