1.3. Институциональный детерминизм и методологический феномен прецедентного мышления

В параграфе 1.3 рассматриваются методологические вопросы, связанные с включенностью человека в процесс активного формирования прецедентной среды своего обитания и смены институтов, с историческими предпосылками и современными тенденциями прецедентного мышления, с проекцией институционального детерминизма применительно к политической сфере.

Интересно отметить, что значимость социальных институтов для оптимального функционирования общества понимал Петр I, личность которого трудно не ассоциировать с жесткими авторитарными формами правления. Правда, он рассматривал их не как институты общественного договора, а как правила для всех, устанавливаемые властью, и называл «установлениями». По мнению Петра, именно установления формируют нравы (каковы институты - таковы и люди), а не наоборот.

Конечно, записать Петра I в сторонники институционального детерминизма было бы большой натяжкой, как и назвать его либералом. Но введение западных институтов и норм в «тело» российской жизни дает повод задуматься вообще о соотношении авторитарных и либеральных элементов в структуре социального детерминизма и управления.

В личной беседе с Лейбницем в Торгау в 1711 году в ответ на реплику Лейбница, что «не положив основания перемен в нравах народных, образование народа не может быть прочным», Петр отвечал: «Нравы образуются привычками, а привычки происходят от обстоятельств. Следовательно, придут обстоятельства, нравы со временем сами собою утвердятся... Каким образом установления сии произрастят свободу? Первое - просвещением (выделено мной - Г.О.) , второе - промышленностью... Для народа, столь твердого и непреклонного, как

~ ^ 104

российский, одни крутые перемены действительны» .

В качестве «крутых перемен» для российского народа Петр I избрал введение «просвещения и промышленности» в виде социальных установлений (институтов), призванных создать «новый народный обычай».

Ж.-Ж. Руссо считал, что русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как подверглись цивилизации чересчур рано. По его мнению, Петр обладал талантами подражательными... кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была не к месту. Петр понимал, что его народ был диким, но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского ^[104]

общества. Петр хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было еще приучать к трудностям этого^[105].

Вообще разговор Петра Великого и Лейбница трудно интерпретировать однозначно в пользу «крутых перемен», поскольку по записи Сперанского за дипломатическими фразами царя заметны и сомнения самого Петра. В ответ на слова Лейбница о том, что перемены сии (реформы в России - О.Г.) вообще не нужны, ибо некуда торопиться... Оставьте созреть постепенно вашему народу.., Петр отвечал: «Ты меня приводишь в молчание, но не убеждаешь. В знак дружбы прошу никому сего разговора не пересказывать»^{[106] [107].}

Спорные вопросы остаются (в иных формах - и до сего дня), хотя и напоминают спор о том, что должно быть раньше - курица или яйцо: постепенные «перемены в нравах народных» или быстрые государственные «установления», первоначальное изменение «обстоятельств» или «нравов», волевое проявление «твердости духа» или «просвещение». Какие детерминанты следует выбрать, какую их иерархию выстроить? Содействовать быстрому вводу «сверху» или постепенному созреванию «снизу»?

Интересное объяснение дается Ю.М. Лотманом, который выделяет культуры бинарного типа, связывающие «культуру и взрыв». В таком типе культуры противоположные ценности и смыслы всегда доводятся до предельной степени конфликта, ведущего либо к уничтожению какой-либо одной стороны, либо к взаимной аннигиляции.

Однако, как бы петровские институциональные нововведения ни оценивать, они стали крупнейшим в российской истории до 1917 года опытом социальной трансформации и введения общества в новую парадигму. Выступив социальным реформатором, Петр I сделал то, что в принципе обязано делать (какими методами - отдельный вопрос) управление в общественной системе - слышать ее сигналы о накопившемся потенциале перемен и вовремя произвести требуемые перемены. Или, иначе говоря, выявить решающие детерминанты (в данном случае - институты) и ввести их в институциональную структуру общества. Степень «договоренности» с обществом может быть разной, и от нее зависит скорость и масштаб успеха в «приживании» новых структур.

Конечно, социально-культурная совместимость нововведений - сложнейший вопрос. Но чем более взаимосвязанным становится мир, тем более неизбежным становится подобный трансфер: все страны и государства

вынуждены перенимать и применять у себя опыт институционального переустройства, тем самым расширяя поле взаимодействия и увеличивая собственные социально-экономические возможности.

Вообще управленческие решения принимаются в непрерывном режиме, и ясно, что не каждый день они будут решениями о социальной трансформации, но все управленческие решения принимаются по сигналам системы - являются ли эти сигналы «маленькими» или «большими».

При всей своей противоречивости историческая заслуга Петра I состоит в том, что он услышал «большой» сигнал своего времени - европейского Нового времени о переходе развития на вектор «просвещения и промышленности» - и принял дальновидное решение, по существу, являвшееся прообразом первой социальной модернизации страны.

Социальная трансформации, осуществляемая в контексте социальной и культурной динамики общества, - не прихоть управления, но функциональная потребность общественной системы, находящейся в непрерывном развитии и периодически накапливающей в ходе этого своего развития (динамика знаний и технологий) потенциал очередной институциональной перестройки. Формулу обязательных периодических институциональных перестроек общества обосновал К. Маркс в виде «закона» соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил.

Если отвлечься от сугубо производственных характеристик, то формулу К. Маркса может интерпретировать в таких терминах: линейное развитие

общественных «сил» в виде знаний и технологий периодически взрывает существующие «социальные практики», общественные отношения - наличную институциональную организацию общества, тесную для достигнутого уровня общественных «сил», и происходит очередная институциональная революция. Притом, что революция не может произойти сама собой, а осуществляется в результате действия субъективного фактора, в частности, конкретных политических и управленческих решений. «Класс для себя» даже способен осознавать и выражать свои особые интересы за счет формирования социальной солидарности , что заключается в понимании субъектами (1) назревания институциональных перемен и (2) их вектора развития.

Другими словами, на соответствующем уровне общественного развития могут быть поняты, определены, отобраны детерминанты как решающие прецеденты эффективных преобразований. Эти детерминанты (прецеденты) воздействуют на социально-культурное поле, осуществляя его преобразование.

С позиций сегодняшнего дня эффективное по критериям (1) и (2) управление начинает социальную модернизацию. Это требует того, что можно назвать искусством проведения в жизнь социальной модернизации. Однако уже самим решением проводить социальную модернизацию управление доказывает свою историческую состоятельность, демонстрируя способность отвечать за функциональность общественной системы, а не только за собственную «волю к власти».

На этот алгоритм функционирования общественной системы - периодическое накапливание системой потенциала очередной институциональной ^[108] перестройки, - обратили пристальное внимание в конце прошлого века зарубежные и российские исследователи в рамках общей теории систем, системного анализа общества и синергетики^[109]. Такие исследования позволяют охарактеризовать общественную систему следующими основными принципами.

1. Принцип социального гомеостата. Общественная система, являясь по своей природе статистической системой (основанной на установлении баланса между множеством индивидуальных волеизъявлений), способна устойчиво существовать и развиваться, если только в ней не подавляются процессы общественной самоорганизации (гражданское общество).

2. Принцип нелинейности. Общественная система как система

статистическая, допускающая лишь вероятностный прогноз своего поведения, запрещает линейную экстраполяцию «входной» общественной ситуации, поскольку такая экстраполяция даст неверный прогноз будущей, и вероятность неверного прогноза тем больше, чем длиннее период, захватываемый экстраполяцией.

3. Принцип развития (эволюционизм). В общественной системе с ее мало предсказуемыми коррекциями, заложен высокий уровень системности, обусловливающий быстрое распространение любых локальных изменений на всю систему, превращение их в общесистемные сдвиги, что и обеспечивает ей состояние устойчивого развития.

4. Принцип переходности. Принцип устойчивого развития нелинейных систем означает, что такие системы периодически должны оказываться в переходном состоянии.

Следует заметить, что перечисленные четыре принципа функционирования общественной системы не выводят на первый план политику, которая является, конечно, чрезвычайно важной, но «производной» подсистемой и не относится к «фундаменту» общества. Ее роль - не нарушать, поддерживать, обеспечивать, воспроизводить отраженный в указанных четырех принципах фундаментальный общественный порядок.

а) поддерживать социальный гомеостат - фундаментальные механизмы социальной самоорганизации; (уместно вспомнить, что согласно взглядам Винера-Шеннона-Эшби условием устойчивости управляемой системы является достаточно высокое внутреннее разнообразие);

б) иметь в виду эволюцию общества, не зависимую от управления, определяющуюся только фундаментальным процессом прогресса знаний и технологий;

в) незамедлительно открывать для общества переходный период (решением о социальной модернизации), когда прогресс знаний и технологий подготовит очередной системный общественный сдвиг - переход в новую общественную парадигму.

Социальное управление, выполняющее требования а), б), в), - нормативное, состоятельное управление именно потому, что оно подчиняется фундаментальным принципам функционирования общественной системы. Социальное управление иного типа дисфункционально для общества.

Представляется, что институциональный детерминизм - социологическая теоретико-методологическая позиция, согласно которой причинно-следственные связи в общественной системе выстраиваются от институтов как «первопричин» социальных событий - является для социолога важной позицией. Именно институты - общественно одобряемые правила (регламенты) общественной жизни - регулируют главным образом общественную жизнь. И именно поэтому институты являются институтами общественного договора, т.е. демократическими, а не авторитарными, ведущими к атомизированному обществу, далекому от гражданского единства и социального мира.

Авторитарное управление, подменяющее механизм институционального регулирования общественных процессов, может быть функционально на короткие периоды, в неких чрезвычайных обстоятельствах, но в качестве типа управления является стратегической ошибкой, поскольку подавляет институциональный механизм самосохранения общественной системы. Авторитарное управление не считается с естественным для общества институциональным детерминизмом и насаждает чуждый общественной системе «детерминизм», в котором «первопричиной» социальных событий оказываются воля власти, действующая в собственных интересах, что фактически ведет к синкретизму власти, собственности и управления. «Разделение власти, собственности и управления, - отмечает А.В. Тихонов, - вопрос не только культуры, но и разделения труда, прав и обязанностей между различными субъектами, несущими самостоятельную ответственность за выживание общества и конструирование его перспектив»^[110].

К. Маркс поставил точный диагноз подобной модели общественного устройства, назвав эту систему подавления институтов общественного договора (подавления социальной самоорганизации) системой тотального отчуждения - общества от власти, работников от результатов своего труда, людей друг от друга. По его мнению, корень всех форм отчуждения - отчуждение труда. «Отчужденный труд человека» отчуждает от него 1) природу; 2) его самого, его жизнедеятельность; 3) «родовая сущность человека - как природа, так и его духовное родовое достояние - превращается в чуждую ему сущность, в средство для поддержания его индивидуального существования»; 4) происходит «отчуждение человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек»^[111]. Это - картина «атомизированного» общества.

По Марксу, если взять глубинный срез его теории социального развития, общество входит в «атомизированное» (тотального отчуждения) состояние из-за государственного управления, которое, де-факто выступая властью крупных

капиталистов-собственников, планомерно подавляет институты общественного договора и, тем самым, вводит общество в официальную систему бесправия. Отсюда и известный радикальный вывод классиков марксизма: вместо

государства, всегда выражающего интересы господствующего класса, необходимо коммунистическое самоуправление, которое по определению будет институтом общественного договора^{[112] [113].}

Радикализм Маркса, что как раз и уязвимо для критики, заключен в слове «вместо». В работах революционного периода Маркс отстаивал идею «слома» буржуазного государства: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее» . Вместе с тем, в более поздних работах Маркс и Энгельс отмечали «поворотный пункт», с которого возникает тенденция отделения государства от одного конкретного класса - экономически господствующего класса: буржуазия «теряет способность к исключительному политическому господству: она ищет себе союзников, с которыми, смотря по обстоятельствам, она или делит свое господство, или уступает его целиком»^[114]. Такое государство уже не надо «ломать». Его нужно просто «переделать»: «Речь идет просто об указании на то, что победивший пролетариат должен заново переделать бюрократический, административно-централизованный аппарат, прежде чем сможет использовать его для своих целей»^[115].

Полагаем, Маркс вряд ли заслуживает резкой критики К. Поппера за свой так называемый «историцизм» (термин К. Поппера) - исторический фатализм. К. Поппер увидел «историцизм» Маркса в том, что тот рассматривал мировую историю фатально «направленным» на коммунистическое общество процессом.

К. Поппер именовал подобный фатализм несовместимым с наукой «эстетством» в том смысле, что «эстет» недоволен несовершенством реальной картины и жаждет заменить ее совершенной картиной, присваивая себе право производить «крупную социальную инженерию» и обосновывая это право соответствующей объективной направленностью исторического процесса. «Эстет» выдает желаемое за действительное, поскольку у него в принципе не может быть всей информации, чтобы вообще увидеть сколько-нибудь отдаленный исторический горизонт, и он, поэтому, занимается именно «искусством», а не наукой, притом «искусством» небезобидным, определяя обществу в своих проектах крупномасштабного социального экспериментирования роль «подопытного кролика»^[116].

Все это так, если сосредоточиться, опять же, на политической доктрине Маркса - на конкретных понятиях «капитализм», «социализм», «коммунизм», взятых вне исторического контекста. Между тем «историцизм» можно и нужно увидеть также и с другой - методологической - стороны. Маркс рассматривал общество как систему, функционирующую и эволюционирующую по своим фундаментальным законам, которые в таком случае действительно сообщают системе некий вектор, некую направленность ее самосохранения. Это вектор расширения свободы человека, вектор эволюции общественной системы, направленность на воспроизведение, укрепление институтов общественного договора - как раз на то, что отметил Ф. Фукуяма. В этом смысле социальная философия («теоретическая социология») Маркса, в отличие от его «политической философии», и сегодня остается крупным достижением социологической науки вообще и взглядов на социальный детерминизм в особенности.

Во второй половине XX века возникла и стала быстро набирать мировую популярность исследовательская школа, развивавшая социальную науку на основе понимания общества как системы институтов - понимания социального детерминизма как институционального детерминизма. Симптоматично появление в 1996 году энциклопедии, созданной авторским коллективом под руководством Х.-Д. Клингеманна (ФРГ) и Р. Гудина (Австралия), и уделившей большой текстовый объем специальному рассмотрению темы институтов .

Большую роль в становлении социологической науки, ориентированной на изучение институтов как определяющего фактора формирования «справедливого общества», сыграла книга Дж. Ролза «Теория справедливости», первоначально изданная в 1971 г. Автор показывает, что именно институциональная система общества реально определяет (наполняет реальным смыслом) категорию социальной справедливости. По его мнению, первичным субъектом принципов социальной справедливости является базисная структура общества, т.е. устройство главных социальных институтов в рамках одной схемы кооперации. Эти принципы должны определять права и обязанности в этих институтах, а также подходящее распределение выгод и тягот социальной жизни: «Институт - это публичная система правил, которые... специфицируют определенные формы действий в качестве разрешенных, а другие - в качестве запрещенных, и по ним же наказывают одни действия и защищают другие, когда происходит насилие... Институт как базисная структура общества и как публичная система правил означает, что каждый включенный в нее человек знает, что правила требуют от

него и других. Он также знает, что это знают и другие, и что они знают, что он

118

знает, и т.д.» .

Подобным образом, отталкиваясь от схожих социологических идей, поступают Р. Патнэм^{[117] [118] [119] и Б. Ротстайн[120] - политологи, которые освобождают политическую науку от безраздельно господствовавшей в ней до 1970-х годов бихевиористской методологической доктрины, предписывающей рассматривать институциональную систему общества производной от «поведения индивидов».}

Авторы формулируют противоположный методологический принцип: «индивидуальное поведение» производно от институциональной системы во всех его составляющих - экономической, социальной, нравственной. Признание институционального детерминизма базовым механизмом социального детерминизма имеет важнейшим своим следствием понимание того, что власть не только может, но функционально предрасположена быть реформатором, потому что институты эволюционируют в результате постоянного развития знаний и технологий, да и просто смены поколений. И управление должно отвечать на эту потребность общественного развития структурным (институциональным) реформированием общества.

Таким образом, методология институционального детерминизма позволяет прийти к пониманию, что переходное - институционально реформируемое - общество является не каким-то случайным событием, произвольной акцией управления, но заложенным в «программу» функционирования общества принципом периодического обновления общественного состояния. Отсюда значение и роль социального управления как управления общественным развитием по сигналам общественной системы, непрерывно накапливающей потенциал институциональных изменений.

Методология институционального детерминизма открывает в социальных (в том числе политических) исследованиях теоретический горизонт понимания, что помимо политической системы (управления, власти) существует собственно общественная система, которую политическая система не имеет права «конструировать» по своему произвольному усмотрению, но обязана ее «слушаться».

Иначе говоря, общество это:

1) система развития, а не система застоя;

2) система достижения динамического (постоянно сдвигающегося), а не статического (воспроизводящего одно и то же состояние) равновесия;

3) система, перманентно пребывающая в преддверии переходного состояния и периодически впадающая в переходное состояние (что может быть предметом ее изучения особой наукой о переходных состояниях - транзитологией).

Параллельно с социологией версия институционального детерминизма развивается в политологии. В политических исследованиях быстрое развитие получила такая версия методологии институционального детерминизма, как «новый институционализм» (Г. Питерс , Г. Алмонд, С. Хантингтон, Г. Эрман, С. Верба и др.^{[121] [122]). Более того, в своих общих установках эти политологи выступают как социологи, в частности, трактуют политическую систему фактически как социальную систему в широком понимании.}

Так, характеризуя сравнительный подход в политологии, Г. Алмонд, формулирует четыре основных характеристики политических систем, в каждом пункте своего перечня дает понять, что к политической системе следует подходить скорее с позиции универсализма, нежели национально-культурной неповторимости, поскольку:

1) все без исключения политические системы, даже самые простые, имеют структуру, т.е. единое структуралистское основание своего сравнения;

2) все без исключения политические системы реализуют одинаковые функции, даже если эти функции и могут исполняться различными типами структур и с разной частотой;

3) все без исключения политические системы многофункциональны, независимо от того, какова их структурная специализация, находятся ли в традиционном или современном обществе;

4) все без исключения политические системы являются смешанными системами в культурном смысле: среди них нет ни «сверхсовременных», ни

123

«чисто традиционных» систем .

В другой своей работе Г. Алмонд сформулировал и применил для сравнения культурно-разных политических систем набор «условных универсальных показателей», получив и такой результат, как «ось идеальной эволюции» политической системы, к какой бы культуре - традиционной или современной - эта политическая система ни относилась. Тем самым «графически» был продемонстрирован феномен транзитивности политической системы как ее периодическое состояние, обусловливаемое фундаментально-эндогенной для

124

социальных систем мотивацией к эволюции: транзиту - развитию .

Г. Алмонд - один из самых видных инициаторов новой сравнительной политологии - фактически установил в качестве основного предмета этой новой политической науки именно транзитивную (переходную) политическую систему. О том, что исследовательская группа Г. Алмонда, в принципе, на уровне конкретных исследований рассматривала сравнительную политологию как транзитологию, свидетельствует изданный в 1973 году этой группой (в составе Г. Алмонда, С. Флэнегана, Р. Мундта, Дж. Пауэлла, Д. Каваны, Ф. Риттбергера, К. Уэйна, Дж. Уайта, Т. Хедрика) программный труд, посвященный анализу исторических прецедентов качественного политического изменения^{[123] [124] [125].}

Методологию институционального детерминизма школы Г. Алмонда роднит с социологическими теориями та установка, согласно которой развитие в природе, обществе осуществляется по фундаментальному механизму статистического процесса. Этот механизм предусматривает:

а) накапливание изменений прецедентного характера, например, прецедентное наращивание знаний и технологий в обществе или прецедентное накапливание черт нового биологического вида и т.п.;

б) прецедентно накопившиеся изменения производят общесистемный сдвиг

- данная система совершает виток развития, переходя в некое новое качество, и в этом своем новом качестве система опять переходит в состояние (а) и т.д.

В отношении общественной системы тема прогресса/регресса развития получила в 1980-1990-х годах в социальной философии разработку в рамках противостояния модернизма и постмодернизма. Показательно, что

постмодернизм выступил сторонником «ненаправленного» развития,

предусматривающего многообразие направлений движения общества, как это происходит при развитии в биологических системах, аналогично «разрастанию генеалогического древа». Ж. Делез и Ф. Гваттари в работе «Ризома» (1976) вводят удачную в этом плане метафору «ризома», выражающую развитие, лишенное направления, линейности и упорядоченности^{[126] [127]. Ризома (от фр. rhizome}

— корневище) - понятие, отражающее принципиально внеструктурный и нелинейный способ организации целостности с открытой возможностью развертывания ее внутреннего креативного потенциала самосоздания, самоконфигурирования, что задает новое понимание обусловленности (детерминизма) как феномена, свободного от внешнего причинения. Ризома «.. .сделана из подвижных направлений. У нее нет ни начала, ни конца, но всегда середина, из которой она растет» . По существу, это новый подход к развитию прецедентного детерминизма.

Из контекста работ видно, что авторы термина не настаивают на тотальности ризоморфного развития, считая возможным сочетание линейных и нелинейных моделей в зависимости от характера исследуемых целостностей и ставя вопрос о взаимовлиянии линейных и нелинейных (ризоморфных) образований. Термин «ризома» заимствован из ботаники, где он обозначает строение корневой системы, при котором отсутствует центральный корень, а доминируют хаотично переплетающиеся, отмирающие и регенерирующие побеги. Понятие ризомы принципиально отличается от традиционных центрированных структур и используется Ж. Делезом и Ф. Гваттари в качестве метафоры нового понимания текста и нового понимания мира в целом. Следует отметить определенное сходство «ризомного» подхода с пониманием нелинейности электронных сетей и гипертекстов: индивидуальные пользователи компьютеров связываются в произвольном порядке без всяких центральных инстанций, мгновенно вступая в контакт с любыми другим пользователями и получая доступ к любой Интернет-странице, где бы географически не находились серверы.

Оппоненты постмодернистской концепции развития несправедливо приписывают ей идею отказа от развития как такового - будто бы постмодернизм представляет социальную динамику как «бег на месте», когда не происходит завоевания обществом «нового пространства». И оппоненты опровергают ими же созданный образ постмодернизма ссылкой на прогресс знаний, технологий, экономики, якобы отрицаемый постмодернизмом .

Однако надо видеть глубинный фактор возникновения постмодернизма, который, по существу, легитимизирует прецедентный детерминизм. Он заключается в понимании динамики самой обусловленности в развитии природы и общества, какое продемонстрировали:

- теория социального развития К. Маркса и аналогичная ей по своей (возможно, интуитивной) базовой идее теория социального развития Ф. Фукуямы;

- эволюционная теория Ч. Дарвина, имманентно основанная на прецедентном развитии;

- классическая и неоклассическая экономическая теория;

- теории развития, созданные школами в философии науки - Т. Куном, И. Лакатосом, Л. Лауданом, П. Фейерабендом и другими. ^[128]

Есть постмодернизм отдельных постмодернистов (или называющих себя таковыми) и постмодернизм как философская школа - философия (социального и научного) развития. В качестве философской школы постмодернизм представляет совокупность теорий развития, основанных на постулате прецедентного «разветвления дерева». Прецедентный характер «разветвления» может создать впечатление полной произвольности - индетерминизма - процесса. Эту сторону постмодернизма и видят его оппоненты, не замечая другой стороны - того, что «разветвление» питается от единого «ствола». И значит, прецедентное «разветвление» происходит по механизму непрямой «стволовой» детерминации. В обществе непрямыми «стволовыми» детерминантами развития выступают знания и технологии, а также институты. Показательно, что исследование общества в рамках системного анализа привело к теории управления, согласно которой управление есть построение «дерева целей». Это - косвенное признание

129

того, что и социальный процесс развивается по типу «разветвления дерева» .

Механизм детерминизма, заложенный в статистических системах, в которых развитие осуществляется по типу «разветвления дерева», понят сегодня уже не только на уровне отдельных крупных теорий и философских систем, но и на уровне общепринятой методологии науки. Это уже в конце прошлого века

130

стали отмечать многие исследователи .

Вероятно, наиболее явно прецедентное мышление проявило себя в юриспруденции, обретя статус прецедентного права. В эпоху Просвещения вполне в духе времени - рационализации жизни - континентальная Европа пережила реформу права, которая явилась торжеством «платоновского», опирающегося на неизменные общие законы мышления. Плодом этой реформы стал свод фиксированных и стабильных правил принятия правовых решений.

Континентальное право сразу же перекочевало на англо-американскую почву в этом своем виде формального права, когда все, что от закона требовалось, - это ^{[129] [130] точность языка во избежание двусмысленных толкований при применении закона в конкретных ситуациях.}

Однако сами суды почувствовали недостаточность и даже

несостоятельность формального права. Судьи то и дело встречались с прецедентами, когда применение формального права было невозможно из-за сложности, запутанности, неоднозначности конкретных правовых ситуаций. Сама эта реальность и подсказывала направление перемен - необходимо было приблизить науку о праве к правовым прецедентам. И в 1870-е годы Гарвардская школа права стала пионером западной практики преподавания права по «методу Сократа» - методу прецедента, когда студенты, ориентируясь на правовые прецеденты, должны были сами выявлять статистические «парадигмы» применения права. То есть юриспруденция трансформировалась в область прецедентного права и прецедентного мышления. С тех пор гарвардская методология распространилась и на медицинское образование, и на школы бизнеса, и сегодня она широко известна по методу деловых игр, участники которых включают прецедентное мышление, чтобы самим прийти к «парадигмам» решения проблем .

Если прибегнуть к обобщениям, то эта методология в разных предметных областях и есть демонстрация прецедентного детерминизма, задаваемого человеком. Человек сам создает прецедентную социальную среду с нелинейной, прерывистой динамикой - от парадигмы к парадигме, и каждая парадигма представляет новый «договор о детерминизме», новый прецедент детерминизма. И это, разумеется, может быть не один договор, а несколько разных - в зависимости от конкретно-исторических условий действий социальных акторов. Отсюда и разные «договоры об управлении», которые, впрочем, поддаются типологизации. К тому же в точках бифуркации возникает «веер возможностей», из которых социальный актор осуществляет выбор. ^[131]

Выводы главы 1

В соответствии с поставленными в главе 1 задачами нами показана необходимость обращения к важнейшим методологическим основаниям исследований детерминизма, без опоры на которые невозможно вести адекватный анализ трансформаций содержания данной категории в социологии в контексте ускоряющейся и усложняющейся социо-культурной динамики общества.

Проблемы детерминизма на протяжении всей истории социологии имеют междисциплинарный характер и демонстрируют взаимное влияние трактовок данного понятия в науках о природе и обществе.

Детерминизм, как категориальный инструмент анализа, имеет сложную структуру, в которой правомерно выделить два уровня (аспекта) значений: а)

обусловливание хода процессов и событий и б) указание на характер связи событий. Без учета сложного строения самой категории, которая более или менее адекватна усложняющемуся социуму, невозможно искать выход из периодически возникающих «кризисов детерминизма». Ключевой момент формирования новых подходов к социальному детерминизму (и к социальному управлению, базирующемуся на понимании отношений детерминации) - поиск оптимального сочетания регулярных и уникальных факторов, определяющих социальную динамику.

Трактовка детерминизма в праксеологическом ключе (структурно - деятельностный подход) позволяет обеспечить оптимальный баланс между «холистской» (целостной, системной) и «индивидуалистической» методологиями анализа социальной реальности, между номотетическим и идеографическим подходами.

Современный акцент в трактовке социального детерминизма может быть зафиксирован в следующей формуле: социальный детерминизм есть, прежде всего, обусловленность социального развития установками (знаниевыми ресурсами) самих субъектов социальных действий, - установками, выработанными и принимаемыми акторами совместно и уточняемыми

(пересматриваемыми) каждый раз в связи с появлением новых проблем и прецедентов.

Учитывая особое значение прецедентов в развитии природных и социальных объектов, современный тип детерминизма правомерно назвать прецедентным. В обществе прецедентный детерминизм предстает как поиск и практическое удержание постоянно ускользающего баланса факторов, определяющих регулярность и уникальность социальных процессов. В этом плане прецедентный детерминизм можно определить как рефлексивный детерминизм, поскольку рефлексия социальных акторов становится инструментом нахождения и выбора факторов, определяющих развитие социальных процессов.

Прецедентное развитие формирует прецедентный механизм детерминации, который в обществе предопределяет характер становления институтов общественного договора - договорно-доверительных опор общественной жизни. Если игнорируется договорно-доверительный и относящийся ко всем социальным группам характер детерминации социальных процессов, то развитие дает сбои - тормозится, ограничивается или даже реверсируется.

Реальная проблема формирования новых подходов к социальному детерминизму - поиск оптимального сочетания регулярных и уникальных факторов, определяющих социальное развитие.

Человек встроен в прецедентный, статистический порядок мироздания, сам формирует прецедентную среду своего обитания - общество с соответствующими меняющимися институтами, определяющими историческую эволюцию обновляющихся от эпохи к эпохе форм и способов социального существования. В этом контексте понимания детерминации социальной жизни позволяет утверждать, что не существует никакой предзаданной траектории развития общества, никакого «генерального плана» истории, плана, который какой-либо социальный актор мог бы открыть и вести по нему все человечество.