Тема 4. Культурная политика как фактор региональной интеграции.

Государств.

«Регион» - категория изначально географическая, позднее заимствованная другими науками. Множество точек зрения на понимание региона породило многозначность контекстов его содержания. Классической категорией для обозначения регионального дискурса в географии служит понятие района как территории, по совокупности насыщающих ее элементов отличающаяся от других территорий и обладающая единством, взаимосвязанностью составляющих элементов, целостностью, причем эта целостность - объективное условие и закономерный результат развития данной территории.

Новое прочтение понятие «регион» получило развитие в прошлом столетии, в том числе и в связи с неоднозначностью передачи термина «район» в других языках. При всей многозначности толкования понятия «регион» даже в рамках исконной для него географии, все большее распространение получает отождествление региона с районом. Термин «регион» может употребляться для обозначения территориальных таксономических единиц определенного класса в конкретной системе таксонирования, то есть, например, единиц административнотерриториального деления разного уровня - субъектов федерации, районов, муниципалитетов и др.

Регионы - это «институциональные районы», имеющие официальный статус в системе пространственного устройства государства. В то же время регион можно не связывать с государственным

делением, а обозначать этим термином территории, по своим признакам не подходящие к принятой системе территориального членения и не позволяющих обозначить их другими терминами. Регион в таком понимании может быть и не очень строго ограниченным и определенным пространством. Подобное понимания региона связано во многом с внедрением этой категории в 60-70-е гг.

Регионализация наряду с глобализацией выступает ведущей тенденцией мирового развития. Регионализация - это развитие, укрепление экономических, политических и иных связей между областями или государствами, входящими в один и тот же регион. Это - и возникновение региональных объединений государств. Одновременно регионализация предполагает разделение социальной жизни по региональным структурам или зонам. На Западе ростом регионализм обусловлен:              во-первых, самобытностью «духа» региональных сообществ,

усилением их идентичности; во- вторых, движением за сохранение этого духа и самоуправление провинций, против жесткого централизма и жесткой опеки центра; в-третьих, необходимостью учета интересов и нужд регионов в политике, планировании, управлении.

Ярким проявлением регионализации стала интеграция, которая свойственна всем регионам мира, но именно в Европе интеграционные процессы подтверждают устойчивость данной тенденции. В то же время множество тем из европейской повестки дня актуализируют вопрос о реальной европейской консолидации, имеющей не только политические, экономические, правовые, но и культурные основы. А укрепление этих основ представляется задачей не менее, а порой более сложной, чем экономическая интеграция или создание общего правового или социального про

странства. Также политические, экономические и иные меры, связанные с расширением Евросоюза, не могут не находить отклика в культурной сфере, а то и прямо использовать ее возможности в интеграционных целях.

Самый простой пример - дискуссия о будущем Евросоюза и даже о его вероятном наименовании.

Объединенная Европа, Европейское Сообщество. Они отражают различные политические модели интеграции, различные подходы к распределению полномочий между национальными правительствами и общеевропейским органом власти. Эти названия указывают и на национально- психологическую и культурноисторическую гамму взглядов европейцев на свое будущее. О том, что палитра таких взглядов весьма насыщена, свидетельствует путь, который прошла Европа, вводя единую валюту в наличный оборот. С потерей национальных банкнот каждая страна еврозоны должна была поступиться символами, закрепляющими национальную идентичность. На купюрах были представлены портреты выдающихся людей (политиков, ученых, деятелей искусства и др.), исторические памятники, которые, иногда вопреки реальному финансовому «весу» той или иной валюты служили весомым фактором утверждения национального самосознания. Пришедшие им на смену банкноты евро, дизайн которых был разработан художником Австрийского банка Р. Калиной, демонстрируют, естественно, не национальные, а объединительные ценности. Поэтому на них и запечатлены мосты Европы и те элементы архитектуры, которые выполняют транзитные функции: арки, окна, ворота. Финансовые потоки проходят через них, как через порталы, перенося человека в другую страну без обмена наличной валюты.

В этом реализовалась универсальная при объединительном процессе логика, построенная на древних и одновременно современных символах, которые понятны каждому европейцу. Но почему она не стала основанием для конструктивного диалога культур, когда в Европе задумали написать и издать общий учебник истории? Не авторское изложение европейской истории, как, на

пример, у Лависса и Рамбо[61], а именно учебник, который отражает общеевропейский образовательный стандарт в области исторических знаний. Сложности обнаружились не в согласовании позиций авторов по отбору содержательного материала.

Обычно, оценивая значение Договора о Европейском Союзе, отмечают заложенные им институциональные изменения, создание Экономического и валютного союза, начало перехода к общей внешней политике и политике безопасности, введение единого гражданства ЕС. Кроме того, в Маастрихте Договор о Европейском Экономическом Сообществе был дополнен статьей 128 - о включении в задачи Сообщества содействия культурному сотрудничеству между государствами - членами, а также с третьими странами и международными организациями. Таким образом, культурной политике было уделено большее внимание, чем прежде. Следует отметить, что к 1992 г. европейской интеграцией был накоплен разнообразный опыт успехов и неудач. В области культурного сотрудничества несбывшихся надежд было больше, чем в других сферах. Причину этого надо искать не только в непосредственно политических шагах, но и в богатстве самой европейской куль

туры, вернее, составляющих ее национальных культур. Но как целое всегда тождественно сумме его частей, так и общеевропейская культура не складывалась из своих историко-национальных составляющих. Доказательство этому преподавание европейской культуры в американских университетах.

о              Европе строилось по принципу русской матрешки - куклы, в которую упрятаны куклы поменьше. Благодаря предмету под названием «западная цивилизация», охватывающему все - от Платона до Сартра, студенты младших курсов могли знакомиться с матрешкой-мамой, пока еще не заглядывая внутрь. Раскрывая вторую, затем третью матрешку, они все еще получали представление об общих тенденциях развития европейской культуры, от Атлантики до Урала. Они погружались в тот мир, где Данте подавал руку Чосеру, Сервантес соседствовал с Монтенем и Спенсером, Достоевский - с Флобером, Толстой - с Эмилем Золя ... В конце концов все матрешки складывались опять в одну, и этот замечательный предмет, декоративный и престижный, занимал свое место на полке, рядом с Конституцией Америки, африканской маской, японской гравюрой. Обогатившись «общей культурой», студент мог теперь заняться правом, медициной, бизнесом - словом, вернуться к реальности», - так описывает отношение к европейской культуре Диана Пинто, эксперт Московской школы политических исследований, своим происхождением и опытом соединившая разнородные начала европейской и американской культурной и политической традиций» *.

Эта характеристика отнесена и к внутриевропейскому обыден

ному восприятию общей европейской культуры, не отдельного, национального, культурного наследия и не конкретной, опять- таки национальной, культурной политики. Пожалуй, наиболее сильным объединителем этих культур и национальных культурных политик до Маастрихта была защита от вестернизации.

Таким образом, влияние американской, в первую очередь, массовой культуры характеризовалось с точки зрения политкорректности. Формирование общей культурной политики стран Европейского Сообщества началось с унификации подходов к защите культурного наследия. Так, на совещании министров культуры в рамках Европейского Совета в ноябре 1980 г. была подчеркнута необходимость развития эффективного сотрудничества в области европейского архитектурного наследия, содействия обмену опытом и информацией об архитектурных памятниках, создания общественных организации, целью которых является сохранение памятников, повышение общественного интереса к различным достопримечательным местам. Комиссией Европейского Сообщества были предоставлены гранты на восстановление исторических памятников во всех странах-участницах, стипендии для подготовки специалистов в области защиты архитектурных памятников[62].

В 1983 г. в Штутгарте Европейский Совет принял специальную декларацию в поддержку расширения знаний о европейской истории и культуре в целях формирования европейского сознания, развития культурного сотрудничества между государствами. Естественно, были определены те области культурной политики, в которых предполагалось осуществить совместные акции. В первую очередь, было обращено внимание на сохранение архитектурного наследия. Архитектурные памятники, возведенные на основе традиций западного христианства, при всех национальных отличиях, являлись символами общеевропейского культурного пространства. В 1983 г. был открыт проект Emblematique, связанный с выделением средств Сообщества на реставрацию наиболее значимых памятников архитектуры и ландшафтов.

Важно подчеркнуть, что в сознании идеологов европейской

интеграции органично присутствовали сразу три Европы: «отечеств», «граждан» и «регионов». Реализация этих трех проектов предполагала снятие привычных отношений центра и периферии, свойственного отдельным государствам, в которых столица, выполняя управленческие функции, принимает на себя и функции культурного центра. Уйти от возможной конкуренции таких национальных центров в интегративной модели можно, выделив иной, в данном случае общеевропейский культурный центр, своеобразную новую культурную столицу. Но единственной такой столицы быть не может, поэтому с 1985 г. стартовала акция «Столица европейской культуры». Первой культурной столицей Европы в 1985 г. Совет Европейского союза назвал Афины, кандидатуру которых предложила греческая актриса и политический деятель Мелина Меркури. В конце 90-х годов аналогичные европейскому проекты - Арабская столица культуры и культурная столица Америки были запущены и в других частях света.

В рамках этой акции в одном из европейских городов проходят различные мероприятия в области культуры с участием деятелей культуры и искусства всех стран Сообщества. С 2002 г. город-кандидат выбирается независимым жюри, состоящим из представителей Европарламента, Совета, Комиссии и Комитета регионов, и имеющим равные права с Советом при выборе «столиц». Сохранилась ротационная система стран. В 2003 г. «Столицей европейской культуры» стал австрийский город Грац. Однако в ходе обсуждения программы «Столица европейской культуры» возникли сложности. В 2004 г. таким «столицами» были названы Генуя и Лилль, представляющие Италию и Францию, также было решено, что количество «столиц» не должно быть больше двух. Было намечена последовательность стран, претендующих на выдвижение культурных столиц Европы на 2005 - 2019 гг.: Ирландия, Греция, Люксембург, Великобритания, Австрия, Германия, Финляндия, Португалия, Франция, Швеция, Бельгия, Испания, Дания, Нидерланды, Италия. Как видим, в список стран не включались государства-аппликанты, а очередность стран может изменяться по взаимному согласованию.

Быть такой столицей - не только честь, но и выгода. По дан

ным аналитического отчета European Cultural Capital Report за 2007 г., число туристов в городах, объявленных культурными столицами, в среднем возрастает на 12,7%, а на следующий год сокращается только на 3,9%1. Кроме того, культурная столица получает от Евросоюза дополнительное финансирование и создает новые площадки: так, например, в Порту появился Дом музыки, построенный Ремом Колхасом. Это движение помогает развитию еврорегионов. В 2007 г. границы «культурной столицы» охватили не только Люксембург, но и прилегающий к нему регион, включая районы Германии, Франции и Бельгии. Так, в них были проведены тематические мероприятия, связанные с последним римским императором Константином, а также ретроспектива Дуэйна Хэнсона, американского скульптора, воспевшего обывателя конца XX века. Эта экспозиция была развернута на территории бывшего металлургического завода Фёльклингер Хютте, объявленного культурным наследием ЮНЕСКО2.

Затем было решено расширить число таких «столиц». На г. главный город Рурской области, Эссен, был выбран из 17 немецких городов-претендентов. Это - новый шаг в преобразовании огромного региона, где раньше добывали каменный уголь, из промышленного в туристический. Одна из главных точек города - музей Фолькванг. В 1937 г. он был разграблен нацистами, которые, объявив картины Кандинского, Матисса, Мунка, Бекмана, Шагала дегенеративным искусством, конфисковали их и распродали в музеи по всему миру, но на выставке они должны быть вновь соединены. Еще один проект - освоение узкой, мелкой и не очень живописной речушки Зезеке. Для этого скульпторы и ландшафтные дизайнеры разместили свои работы вдоль реки на протяжении 60 километров. На реке появились мост и баржа, которую будут использовать как выставочное пространство. Другой столицей стал венгерский университетский город Печ, где проведено около 200 культурных мероприятий - от передвижной фотовыставки, экспонаты которой показывались по всему городу на специально

www.hungary-ru.com.

См.: Мокроусов А. От императора к обывателю // Независимая газета. 2007. 30 октября.

расставленных экранах, до фестиваля циркового искусства и концертов Горана Бреговича[63]. Любопытно, что третьей столицей стал Стамбул, с проведением международного фестиваля студенческих театров, открытием исторического музея на острове Бююкада. В г. культурными столицами Европы стали Турку и Таллинн.

В предыдущей главе говорилось о роли лингвистического фактора в формировании геокультуры. Эта роль, несомненно, определяется и тем, что значительная часть культурного наследия - памятники письменности. Вместе с тем практически во всех развитых странах стала сокращаться численность читательской аудитории. Многие века и даже тысячелетие умение читать, склонность к чтению открывали двери в мир избранных. Чтение раскрывало тайные знания. Оно приобщало читающего человека к мудрости старших поколений. Без книг невозможно было проникнуться богатством других культур. Но время неумолимо изменяет мир. И сейчас мы наблюдаем падение интереса к чтению. Причем это повсеместное явление. Газеты и журналы, особенно в электронной версии, еще находят своего читателя, а вот спрос на книги несопоставим с былыми годами. Социологическое исследование, проведенное в Германии в середине 90-х годов, показало, что каждый четвертый житель «старых федеральных земель» никогда не заглядывал в книгу. Общению с телевидением и радио граждане Германии уделяли в среднем по шесть часов день, на долю периодической печати приходился один час, а чтению книг отводилось всего лишь 20 минут. У 14% семей дома вообще не было никаких книг. Оказалось также, что в «старых землях» жители читали гораздо меньше, чем в присоединенных восточных. Вероятно, сказывалась система образования бывшей ГДР, ориентированная на широкий круг чтения различной литературы, и достаточно дешевая печатная продукция, которая дотировалась государством[64]. Сложившееся положение вызывало тревогу в официальных кругах Германии. Институт чтения и средств массовой информации Майнцского университета с весны 1994 г. начал кам

панию по пропаганде печатного слова. К этой кампании подключились видные государственные и общественные деятели: бывший федеральный канцлер Г. Коль (известен своим пристрастием к чтению мемуаров политических деятелей и исторических романов), Б. Фогте, тренер сборной Германии по футболу (приверженец любительской поэзии), актриса В. Поль (почитательница поэзии Райнера Марии Рильке). Они начали выступать с пропагандой чтения, но эффективность их усилий не известна. Можно сказать, что эта национальная акция соответствовала принятой в 1989 г. в рамках Европейского Сообщества рекомендации о проведении общей политики в области «книги и чтения», которая предполагала регулирование цен на книжную продукцию, развитие издательской деятельности, сотрудничества библиотек, сохранение книг, осуществление переводов.

Требуется учитывать, что культурная политика европейских стран строится на основе документов и рекомендаций ЮНЕСКО по охране культурного наследия. Гармонизация европейского законодательства и унификация практики осуществления культурной политики способствовала и законодательная деятельность Совета Европы, в рамках которого Европы вопросам культурного наследия, в широком понимании проблемы, уделяется внимание не меньше, чем правам человека. Имеется соответствующий департамент, приняты основополагающие документы. Здесь в первую очередь надо выделить Европейскую культурную конвенцию 1954 г.1 Цель данной конвенции - «содействовать тому, чтобы граждане всех государств-членов и других европейских государств, которые могут присоединиться к ней, изучали языки, историю, культуру других стран и объединяющую их цивилизацию»2. Именно в тексте этого документа еще в 1954 г. был поднят вопрос о единстве европейской цивилизации без разделения по конфессиональному признаку, языковым группам или каким-либо другим признакам. Учитывая, что современная наука так и не выработала единых методологических принципов и критериев для классификации той

См.: Право Совета Европы и России: Сборник документов и материалов. Краснодар, 1996. С. 340-342.

или иной исторической общности в качестве самостоятельной цивилизации, да и не может их выработать по вполне понятным причинам, позиция, зафиксированная в Европейской культурной конвенции, служит концептуальным основанием для политики, сохраняющей общее культурное достояние Европы. Эти документы, безусловно, оказывали влияние на культурную политику стран Европейского Сообщества. Они исполняли роль гармонизирующего правового начала, но не требовали культурной унификации. И до начала 90-х годов такое положение в значительной степени отвечало интересам стран-членов Сообщества в сфере культуры притом, что в рамках ЕЭС действовали директорат X и Комитет по культуре Европейского Совета, созданный в 1988 г.

С уничтожением «железного занавеса» ситуация принципиально изменилась не только в политике, но и в культуре. Европейские культурные ценности, общие для разделенных ранее этим занавесом частей, после окончания холодной войны зазвучали с новой силой. А новая концепция европейской интеграции потребовала и большей культурной консолидации стран-членов Евросоюза, формирования единого культурного пространства, адекватно институциональным, экономическим и политическим переменам. И вот здесь обнаружилось некоторое противоречие между потребностями и реалиями в осуществлении общей культурной политики. Так, в уже упомянутом разделе «Культура» (ст. 128) Договора о ЕЭС речь шла лишь о рекомендательных и поощрительных мерах в культурной сфере, которые могли бы предпринимать институты Сообщества, и то на основе консенсуса. К тому же бюджет по культурной политике к середине 90-х годов не достигал и десятой доли процента от бюджета Евросоюза. Эти средства шли в основном на финансирование четырех главных направлений культурной политики ЕС.

Первое направление определялось программой Kaleidoscope, открытой в 1990

г.              и охватывающей европейское сотрудничество в области: сценического искусства танцы, музыка, драматический театр, опера; пластического искусства - живопись, скульптура, архитектура, графика; прикладного искусства - фотография, дизайн. К участию в этой программе подключались страны, не входящие в

Евросоюз (Исландия, Лихтенштейн, Норвегия), что является подтверждением общности культурного пространства Европы, причем более широкого, чем пространство экономическое или политическое.

Второе направление связано с сотрудничеством в области литературы и координировалось программой Ariane, принятой в 1997 г. Это направление развивается в русле рекомендаций о проведении общей политики в области «книги и чтения» и предлагает содействие переводам на или с малораспространенных европейских языков, изданию словарей и справочной литературы, выделению стипендий для повышения квалификации переводчиков. Законодательная база этой работы определена Европейской хартией региональных языков и языков малых народов, принятой Советом Европы и направленным на поддержку таких языков и сохранение лингвистического разнообразия. Сейчас можно говорить о том, что языковая политика поднимается на общеевропейский уровень. И это связано не только с актуальностью задач, отраженных в программе Ariane, но и с тем, что в условиях расширения Евросоюза увеличивается количество рабочих языков этой организации,

а, следовательно, возрастает значение переводческой работы. Разумеется, единое культурное пространство не может существовать без общей литературы, отражающей общие проблемы и общие идеалы.

Программа Raphael реализуется в области сохранения культурного наследия, охраны памятников, монументов, естественных и искусственных парков, ландшафтов, имеющих символическое значение. Она составляет третье направление и также выходит за рамки деятельности Евросоюза, предполагая участие государств Центральной и Восточной Европы, Мальты, Кипра и других стран, которые в то время не являлись членами ЕС. То есть, рассчитана на уже трансформировавшиеся границы Евросоюза. По этой программе поддерживаются работы по восстановлению и сохранению памятников, археологические и подводные исследования, акции, способствующие расширению доступа граждан Европы к культурному наследию.

Четвертое направление не связано с какой-либо одной програм

мой, а предполагает поддержку акций, имеющих символическое значение и утверждающих единство европейской культуры. Это и создание Оркестра молодежи и Оркестра барокко ЕС, и проекты «Столица европейской культуры» и «Месяц европейской культуры»; и проведение особых европейских годов, например, Года музыки; и вручение призов:              «Золотые звезды городов-

побратимов», литературный приз Europalia, приз Королевы Елизаветы, призы за лучший перевод, архитектурное и литературное произведение. С помощью таких акций также расширяется культурное пространство ЕС.

В 1999 г. была завершена работа над проектом первой единой программы «Культура» на период 2000 - 2005 гг. Отличие программы «Культура» от программ, координирующих отдельные направления культурной политики ЕС, перечисленные выше, заключается в том, что она распространяется и на ассоциированные стран (Болгарию, Кипр, Венгрию, Литву, Латвию, Эстонию, Польшу, Румынию, Словакию, Словению, Чехию). В ходе обсуждения этой программы выявились разногласия между Европарламентом и Комиссией ЕС. Европарламент высказался за то, чтобы новая программа была нацелена на осуществление культурной политики Евросоюза, а не на кооперацию в этой сфере. Комиссия отвергла это предложение, сославшись на то, что для перехода к единой культурной политике нет соответствующей правовой базы. В итоге программа все же была принята Советом ЕС и Европарламентом, но бюджет программы был очень скромным, всего 167 млн. евро[65]. Это позволяет утверждать, что культурная политика пока не попадает в число приоритетных направлений деятельности ЕС.

На пути проведения общей культурной политики встречаются разногласия и лингвистического плана. Так, в 1999 г. Германия и Австрия дважды отказывались от участия в неформальной сессии Европейского Совета в финских городах Оулу и Савонлиние из-за того, что заседания велись лишь на трех рабочих языках - английском, французском и финском (языке председательствующей страны). А до этого в течение года немецкий фактически был

третьим рабочим языком. Но немецкий язык так и не был введен в ранг общего языка ЕС, ибо этот шаг потребовал бы аналогичных действий в отношении испанского и итальянского, а затем и языков других стран Евросоюза.

И все же постепенно происходит расширение форм культурной политики. В особое направление выделяется политика в области музыкального искусства. Сюда включается преподавание музыки с раннего детства (здесь интересен опыт Венгрии), повышение квалификации преподавателей музыки, взаимное признание дипломов о музыкальном образовании, создание Европейской консерватории, Европейского центра музыкальной информации. Расширяется перечень европейских мероприятий по программе Kaleidoscope за счет встреч молодых актеров, фестивалей джаза, средневекового драматического искусства и т.д. Пока просматривается разделение стран ЕС по оценке перспектив культурной политики. Одни считают, что имеется недооценка культурного аспекта интеграции, другие, что существует тенденция к унификации подходов в культурной политике столь различных стран. Вероятно, эти противоречия следует рассматривать не изолированно, а в контексте дискуссий о перспективах Евросоюза. Надо признать, что культурная политика, хотя и может вызывать недовольство отдельных политиков или деятелей культуры, способствует тому, чтобы новые страны-члены ЕС могли адаптироваться к тем правилам, которые сложились в Евросоюзе.

Несмотря на то, что процесс европейской интеграции идет уже не одно десятилетие, европейские страны сохраняют свое национально-культурное своеобразие. Унификация культурной политики оказывается психологически делом гораздо более сложным, нежели введение единой валюты. И это связано не только с заботой о сохранении национальной идентичности, но и с тем, что национальная культура имеет гораздо более глубокие корни, чем промышленность или финансы. Так, недавно греческое правительство ответило отказом на решение Евросоюза, разрешающее женщинам посещение горы Афон, ссылаясь на то, что это особа монашеская территория, статус которой закреплен в Конституции Греции. И таких конфессионально - правовых проблем в богатой

европейской истории немало. Много проблем, связанных с принятием законов

о              защите национального языка. Как, впрочем, немало и примеров, доказывающих уникальные объединительные возможности культуры. Так, во время Тридцатилетней войны, в 1642 г., генералы начали останавливать даже самые ожесточенные сражения тогда, когда линию фронта пересекала восковая кукла в человеческий рост «Пандора», названная так в честь героини греческой мифологии. Это была не просто кукла, а своеобразный посол моды, ибо одета она была в костюм, сшитый по последней французской моде. А вскоре после появления «Пандоры» война прекратилась, и был заключен Вестфальский мир, который заложил основы первой системы международных отношений, утвердивший приоритеты национального государства в международных отношениях. Эта система стала результатом развития и европейской политики, и европейской культуры. Не случайно ее часто называют системой Ришелье, который соединил в себе страсть к политике со страстью к культуре.

Европейская культура сумела сохранить основные ценности, накопленные на протяжении нескольких тысячелетий, именно как ценности присущие всей Европе. И обращение к этим ценностям является богатейшим интеграционным потенциалом. Но, вместе с тем, в европейском «культурном парке» представлены различные национальные культуры, каждая из которых требует бережного отношения, так как ее потеря может привести к непоправимым изменениям и всего культурного ландшафта. В этой связи следует задать вопрос об изменениях культурного ландшафта Европы в связи с миграцией. Преграждая путь Турции в Евросоюз, европейские политики озабочены тем, что «иная культура» (то есть исламские традиции) и высокий уровень рождаемости создадут новый культурноконфессиональный баланс на континенте. В. Жискар д’Эстен, возглавляющий Европейский конвент, прямо заявил, что принятие Турции станет «концом Евросоюза»[66]. Естественно, столь не политкорректное заявление не прошло без внимания его коллег, которые осудили эти слова, но так, что было понятно: они

также разделяют подобные опасения. Хотя, надо признать, Турция - довольно европеизированная страна с высоким экономическим потенциалом.

Сложнее обстоит дело с тем культурно-цивилизационным багажом, с которым прибывают в страны Евросоюза многочисленные иммигранты, как легальным путем, так и нелегальным. Достаточно вспомнить, что на юге Испании сформировались колонии последних, которые на всех возможных плавучих средствах, включая водные велосипеды, переправляются из Марокко через узкий Гибралтарский пролив. Наблюдаются проявления ксенофобии, когда экстремисты разоряли лавочки переселенцев и их мечети. Да и вполне законное пребывание носителей иной культуры способно влиять на привычную для европейцев культурную среду. Так, по требованиям исламистов из витрины одного лондонского универмага его владельцы вынуждены были убрать фигурку одного из героев сказки А. Милна - Пятачка, которая оскорбляла религиозные чувства мусульман. Но те же мусульмане высказались против замены названия Рождественских праздников на - зимние праздники.

Новая культура, как и новое мировоззрение, может быть сформировано только в результате синтеза достижений Востока и Запада. Как и любая сложная система, новый европейский культурный ландшафт должен быть понятен «познающему субъекту», то есть каждому европейцу и не только. Но для европейца эта система должна быть еще и комфортна, как должен быть комфортен и природный ландшафт, сейчас воспроизводимый в таких культурных объектах, как исторические сады. Поэтому задача европейской культурной политики - сформулировать такой общеевропейский сад. А эта задача не может быть решена даже в те сроки, в которые намечены нынешние контуры расширения Европейского Союза.

Для сравнения с европейским опытом культурной интеграции следует посмотреть на то, как этот вектор интеграционной политики развивается на пространстве бывшего СССР. Когда в 1991 г. произошел распад Союза, то одним из наиболее значимых факторов смягчения горечи от утраты прежней государственной общности оставалось наличие общего культурного пространства. Это чувство базировалось на убеждении в том, что синтез культур

сформировал устойчивые стереотипы поведения, стандарты и ценности культуры, независимые ни от политических, ни от экономических пертурбаций, сколь радикальны они бы ни были. Действительно, постоянные мероприятия, связанные с демонстрацией достижений национальных культур (месячники, недели, дни...), многочисленные фестивали и другие смотры народного творчества, международный обмен творческих коллективов и прочие акции создавали впечатление лишь вершины айсберга активного культурного процесса, отличающегося глубиной и основательностью.

На самом деле многовариантность культурных трансформаций ускорила процесс распада единого культурного пространства. Хотя пока можно говорить о полураспаде: еще сохраняется русскоязычная диаспора в странах СНГ; действует, пусть с ограничениями, общая информационная сеть; русский язык остается рабочим языком институтов СНГ, ЕврАзЭС, ОДКБ и различных межгосударственных и предпринимательских структур; на русском языке сохраняется массив документов, необходимых для международного сотрудничества. Можно предположить, что эта стадия будет длиться весьма долго.

Во-первых, окончательный распад культурного пространства противоречит логике глобализации. Ведь в сфере культуры она проявляется совсем по-иному, чем, например, в экономике. Притом, что многие исследователи готовы распространение массовой культуры отнести даже не к глобальным проблемам, а к угрозам и вызовам глобализации, представляется, что ими движет не столько забота о сохранении культурного разнообразия, сколько неготовность увидеть в массовой культуре не одни лишь негативные моменты. Надо признать, что она лучше, чем культура традиционная (по сути, по-разному элитарная) отразила очередную культурную революцию, которых на цивилизационном пути человечества было не меньше, чем революций социальных.

Во-вторых, распад единого культурного пространства не может быть таким же быстрым, как суверенизация, в силу самой специфики культуры. Исследователи насчитывают более пятисот определений культуры. По-разному формулируя само понятие

«культура», они, тем не менее, сходятся в ограниченности арсенала ее проявлений. И все же из этого арсенала нельзя исключить то, что культура в любом обществе выступает как ритуализированная форма борьбы: старого и нового, регионального и централизованного, народного и элитарного, высокого и низкого и других дихотомий, взятых в парадигматическом смысле.

В социалистическом обществе эта борьба, вернее, ее ритуализированная форма подвергалась жесткому государственному дирижированию. Нельзя утверждать, что оно полностью исчезло с распадом СССР. И все же с развитием институтов гражданского общества культура, как такая форма борьбы, позволяет достигать равновесия между факторами, разрушающими и сохраняющими традиции. Резкое разрушение тех традиций, которые были заложены в советские годы, неминуемо создает дисбаланс не только в культуре, но и в обществе в целом. Симптомы расстройства в передаче культурной традиции вызывают так называемую проблему идентичности. А от нее до идентичностного конфликта - один шаг. Ни одно государство не заинтересовано в том, чтобы провоцировать появление внутренних конфликтов. Поэтому сохранение традиций, даже прежних, советских времен, скорее снижает общий уровень конфликтности в обществе, чем ее повышает. Примером здесь может служить возрождение гимна на музыку Б. А. Александрова в Российской Федерации.

В-третьих, история подтверждает, что смена господствующей в обществе культуры - процесс длительный. Даже в далекие времена редкие захватчики стремились полностью уничтожить культурные памятники завоеванных земель. Когда в 1453 г. под ударами турок пал Константинополь, то султан Мухаммед II не препятствовал его разграблению, но строжайше запретил разрушать здания. А величественный собор святой Софии был превращен в мечеть «Ал-София», которую предварительно, чтобы избавить от «скверны» омыли от купола до пола гигантским количеством розовой воды. Прежняя культура сохранялась в деталях, материалах, предметах быта и просто в культурном слое, на котором выстраивалась новая.

Имеются основания говорить о наличии особых инвариантов

культурно-цивилизационной идентичности, свойственных для всех без исключения народов. К таким инвариантам следует отнести: территорию или пространство, которое может быть шире территории и даже не совпадать с ней, а представляться чем-то вреде «земли обетованной», «исторической родины» и т.д.; ментальность, понимаемую, в первую очередь, как способ мировосприятия, стиль поиска смысла жизни и другие подобные параметры, наиболее сложно выявляемые рациональными методами; традиции и символы, господствующие во всех сферах духовной и материальной жизни; язык, который не всегда является атрибутом лишь одной единственной национальной общности, например, английский, испанский, французский, равно, как в многонациональном государстве могут функционировать различные языки; религию, играющую в истории чаще всего объединяющую роль; представление о собственной миссии, имеющее, как историческую сторону, связанную с оценкой вклада в цивилизационный процесс, так и футурологическую направленность, определяющую устремленность политических, экономических и других действий.

Перечисленные инварианты составляют наиболее широкий набор признаков культурно-цивилизационной идентичности. Но, разумеется, для каждого отдельного случая вовсе не обязателен такой полный перечень. Даже нескольких инвариантов достаточно, чтобы четко очертить контуры той или иной культурноцивилизационной идентичности, независимо от ее привычных и, как правило, необходимых для описания количественных параметров: размера территории, численности населении, его этнического состава, источников существования и т.д. Так, для СССР, провозгласившего себя в качестве культурноцивилизационной общности, совсем необязательными были инварианты языка и религии. А инварианты территории, ментальности, традиций и миссии в значительной степени были новыми, не поддерживающими связь со своими предшественниками.

Несомненно, наибольшие изменения произошли в осмыслении культурно- организующей роли пространства и после 1917 г., и после 1991 г. Чтобы понять природу этих изменений обратимся к мыслям, высказанным Г. Зиммелем в работе «Социология про

странства»: «Если некоторое количество лиц мелится друг подле друга, то каждое из них наполняет своей субстанцией и деятельностью непосредственно свое место, а между этим местом и местом следующего лица - незаполненное пространство, практически говоря: ничто. В то мгновение, когда оба они вступают во взаимодействие, пространство между ними оказывается заполненным и оживотворенным... Граница - это не пространственный факт с социологическим воздействием, но социологический факт, который принимает пространственную форму. (Социологический факт - это то, что люди вообще отграничивают себя от соседей. А будут ли они считать границей гору, реку, ущелье или же, за неимением таковых, проведут межу в чистом поле, - это уже конкретное «пространственное наполнение». Пространство само по себе незначимо. Это люди придают ему смысл и действуют соответственно)»[67].

Политический смысл советскому пространству придавала не только его общность - одна шестая суши, но и идеологическая наполненность. А так как первые годы своего существования оно отличалось политико-идеологической исключительностью, когда не было других социалистических стран ни в Европе, ни в Азии, то важно было даже не столько культурно-мифологическое осмысление и описание этого гигантского пространства, сколько его границ, на которых «тучи ходят хмуро». Распад СССР неизбежно привел к отказу от прежней мифологемы границ, ведь многие из них исчезли, а новые - долгое время не воспринимаемые как границы (особенно с российской стороны) не смогли «перетянуть» на себя прежние символы границы. В странах СНГ ситуация оказалась зеркальной: для них новые границы стали обретать политико- экономическую значимость. А вот их культурологическая интерпретация отстает политико-экономического и правового оформления.

Акценты в описании самого пространства России и стран СНГ также стали заметно различаться. Россия предпочла позиционировать себя как страну городов, вплоть до того, что их изображения появились на банкнотах, сменив портрет Ленина. При этом города

в России в прошлом являлись символами освоения и закрепления пространства. Парадоксально, что самый древний город именовался новым, т.е. Новгородом. А вновь освоенное пространство отмечалось появлением копии уже имеющегося города: Туруханск сначала был Новой Мангазеей, Архангельск - Новыми Холмогорами, а Новониколаевск так и остался с приставкой - Новосибирском, утверждая господство над двумя важнейшими сибирскими артериями: естественной водной - Обью, и искусственной - Транссибом. Идея третьей столицы России отражает культурную тягу городов к преодолению провинциальности.

В отличие от России страны СНГ не могли принять городскую парадигму культурного описания собственного пространства. Многоголосье описаний пространства отразило, скорее, не политические или экономические, а ландшафтные признаки. Не случайно в Таджикистане высшая точка (7495 м) на Памире из пика Коммунизма (а еще раньше - пика Сталина) была переименована в пик Саманидов. Государство Саманидов, образовавшееся после распада Арабского халифата, было эпохой таджикского Возрождения. Но подобные переименования, не подкрепленные экономически, не обещают быстрого культурного расцвета. В других странах Центральной Азии произошло обращение к образам кочевого освоения земли.

Инвариант территории действует как в макроформах, например, когда речь идет о территориях государства, так и микроформах, что справедливо по отношению к жилищу человека. Заметим, что в и микроформах происходит отдаление системы описаний этого пространства в России и других постсоветских государствах. Сигизмунд Крижановский, посетивший Узбекистан осенью 1932 г., отметил, что в этом краю во всем царили два образа, две формы, в которые как бы были отлиты пространство и время человеческой жизни - арку и купол. «В сущности все пространство всех узбекских городов - от поверхности земли до поверхности кровель - исчерчено арчато-купольным росчерком... Какой-нибудь житель Бухары, встав поутру, пьес свой утренний чай из чайника с арчатым заостренным носиком и, вынув... нож, режет его двусторонним арчатой формы лезвием овощи. Затем, надев поверх тюбетейки

арчатой формы шляпу..., он берет стоящий в углу заступ, имеющий постепенно суживающийся к концу в виде арки форму, и идет по хозяйству во внутренний двор... Купол, в отличие от изысканной арки, более приземист, демократичен и общедоступен. Если идти по нисходящей гамме:              синий купол неба -

куполообразная юрта - в юрте человек в звездчато расшитой тюбетейке, в руках у него опрокинувшийся куполок пиалы. Купол не взбирается... на слишком большие высоты. Каменной тюбетейкой прикрывает он все старинные здания рынков Бухары и Самарканда»[68].

Если купол и арка были символами архитектуры азиатских республик, то белые хаты, скорее всего, скорее всего, говорили об архитектуре дома европейской части СССР. Как все эти стили уживались в одном большом советском «доме»? В общем-то, неплохо. Особенно, если вспомнить, что строители со всех уголков страны отстраивали пострадавший после землетрясения 1966 г. Ташкент. Студенческие строительные отряды трудились на площадках, весьма далеких от alma mater. Ну, а уж совсем для парада в Москве располагалась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка (ВСХВ), где в специальных павильонах, выполненных в стилистике архитектуры союзных республик, демонстрировались их достижения. В республиканском принципе построения экспозиции была заложена важная культурно-интеграционная идея: хотя бы в архитектуре в одном месте были собраны все национальные стили бывшего единого государства. Потом ВСХВ преобразовали в ВДНХ, т.е. в Выставку достижений народного хозяйства. Потом ВСХВ преобразовали в ВДНХ, т.е. Выставку достижений народного хозяйства. Республиканские павильоны были заменены отраслевыми: павильон Украины стал демонстрировать зерновые культуры, а павильон Узбекистана - культуру. Тогда казалось, что смена экспозиционной ориентации соответствует новым реалиям, в частности, новой исторической общности, которой был объявлен. Но кому-то в те годы в таких переменах экспозиционного подхода предчувствовалось что-то тревожное. В 70-е одной из самых популярных книг был роман Владимира Орлова «Альтист Данилов».

Среди персонажей романа был странный домовой, которого звали Беком Леоновичем. «В Останкине, на выставке, среди прочих построили павильон южной республики, белый и голубой, кружевной, с фонтанами и колоннами. Стоять без домового, естественно, он не мог. Вот и был найден в Коканде, во дворце Худояр- Хана, местный дух, согласившийся перебраться в Москву. Имя ему присудили - Узбек Павильонович. Узбек Павильонович был сознательный доброволец, понимал, куда ехал, однако не смог удержаться и тайно привез с собой восемь жен, или восемь поклонниц, а может просто подруг. Любопытным он объяснял, что они нужны в павильоне для колорита. Никто их не видел, а только все говорили, что они глиняные и из них можно пить чай. Или есть плов. Или еще что-то делать. И что у них странный звук. Как от гуслей, только нездешних. Лет пятнадцать назад павильон перекрасили, посвятили его культуре, и Узбек Павильонович оказался в нем лишним. Его перевели в жилой дом по соседству, в Останкино... Здесь Бек Леонович был незаметен, лишь сильно грустил по женам. Уходя с выставки, из кружевного павильона, забрать с собой он их не смог, а замуровал в колоннах» \ Затем ВДНХ переименовали во Всероссийский выставочный центр (ВВЦ), который стал в первую очередь торговой территорией. И лишь название станции метро напоминает о прежней стадии жизни этого гигантского выставочного комплекса. Возвращаясь к его прошлому, следует сказать, что в республиканском принципе была заложена важная идея: хотя бы в архитектуре в одном месте были собраны все национальные стили бывшего единого государства. Сейчас все эти стили затмил один, у него много шутливых наименований, однако если говорить серьезно, то явное предпочтение отдается смеси нарышкинского барокко с соцреализмом, устремленной все выше, и выше, и выше, оставляя далеко внизу сталинские высотки. Новостройки и «новоделы» завершили представление о визуальном распаде советского архитектурного пространства.

С инвариантом религии судьба распорядилась несколько ина че. Распад СССР дал старт возрождающейся религиозной жизни. Религиозное возрождение часто следует за сильными социальными потрясениями. Так было в странах Центральной и Восточной Европы, когда с началом социалистических преобразований люди потянулись в церковь, видя в ней островок прежней, доревоенной жизни. Активизация религиозных течений наблюдалась и на Западе, особенно в США, когда на спад пошло «новое левое» движение, а духовный и организационный вакуум заполнили структуры религиозного и квазирелигиозного типа, предлагающие пути не общественного, а индивидуального спасения. В бывшем СССР религия занимала в общественной жизни весьма незаметную нишу, а ее политическая востребованность касалась лишь международных миротворческих акций. После распада СССР, а еще точнее, накануне его наступила эпоха религиозного возрождения. Но, как часто бывает в таких случаях, возрождение вызвало к жизни реверсию религиозной жизни, запустив ее по «дороге к храму» (выражение стало популярным с появлением фильма Абуладзе «Покаяние»), без глубокого, искреннего религиозного чувства. Чаще всего религиозная реверсия проявляется в усилении антимодернистских аспектов религиозной жизни. Сюда относится и распространение фундаменталистских взглядов, и повышение авторитета антимодернистски настроенного духовенства, и распространение на бытовом уровне религиозных обычаев, обрядов, ограничений, оправданных с экономической точки зрения в прошлом, но совсем необязательных для нормального функционирования хозяйства сейчас. Антимодернистские компоненты обнаруживаются у всех религий. На исламский вариант антимодернизма больше внимания обращается потому, что стремительными темпами растет доля мусульман, живущих в немусульманском окружении. Но это почти не влияет на изменение их менталитета. Мусульмане не только остаются приверженцами своей культуры, но и часто становятся приверженцами экстремистских организаций. Одна из причин этого - демографическая: среди мусульман исключительно высока доля молодых мужчин, которые наиболее восприимчивы к экстремистским идеям.

Стоит отметить, что в активно интегрирующихся регионах

религия не играет практически никакой роли в интеграционном процессе. В проекте Евроконституции не было речи о христианстве, а говорилось о единых духовных корнях Европы. Это было сделано для того, чтобы не затронуть религиозные чувства нехри- стиан, но не оскорбить атеистов. Поэтому разработчиками Конституции были отклонены все предложения о том, чтобы упоминать не какую-либо религию, а Бога. Европейский опыт говорит о том, что в объединительном процессе инвариант религии оказывается подчиненным другим инвариантам культурно-цивилизационной идентичности, первое место среди которых занимает ментальность.

Понятие «ментальность», с одной стороны, тождественно уровню индивидуального и общественного сознания. Но, с другой стороны, можно согласиться с М. Рожанским, что «mentalite означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный и поэтому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций. Mentalite связано с самими основаниями социальной жизни и, в то же время, своеобразно исторически и социально имеет свою историю. Понятие же mentalite - результат атомизированно- го гражданского общества, в котором каждый индивид подчеркивает суверенность своего мировоззрения по отношению к идеологическим образованиям, общественному мнению, по отношению к политике» Ч Данное определение отражало, скорее, опыт западных демократий, нежели СССР конца 80-х годов. Мы и сейчас вряд ли можем говорить о наличии в России атомизированного гражданского общества с сильным индивидуалистическим началом. Но что касается культуры, то здесь свобода проявлений «сознательного и бессознательного, логического и эмоционального» и т.

д.              довольно-таки велика. При этой свободе нельзя не видеть, что существует тяготение к общению представителей культур новых независимых государств. Здесь можно вспомнить и традиционный фестиваль «Славянский базар» в Витебске, и возродившийся конкурс молодых исполнителей «Новая волна» в Юрмале и дру гие близкие им мероприятия, не говоря уже о днях национальных культур в других странах СНГ.

И если не искать в ментальности ключ ко всем дверям, можно сказать, что какие-то двери в границах между странами СНГ она способна открыть. Но какие- то двери, наоборот, из-за ментальности открыть пока не представляется возможным. Антироссий- ская составляющая столь же свойственна ментальности граждан стран СНГ, сколько и прозападная или провосточная (например, протюркская). Искать виновных в сложившейся ситуации бесполезно, как и утверждать, что с подъемом благосостояния в России антироссийские аспекты ментальности исчезнут сами собой. Ведь при столь высоком уровне жизни в США, антиамериканизм - самое распространенное протестное течение в мире. Остается ждать и надеяться, что в ментальности постсоветского пространства произойдут изменения, которые произошли когда-то в ментальности европейцев, в результате чего и стала возможной европейская интеграция. Пока признаки таких изменений не наблюдаются, о чем можно судить по отношению к еще одному инварианту культурноцивилизационной идентичности - языку, в данном случае, к русскому.

Широта проникновения символического инварианта культурноцивилизационной идентичности во все сферы общественной жизни почти безгранична. Здесь праздничная и обрядовая сторона, символика государственная, новая промышленная символика, символы в рекламе и т.д. Притом, что постсоветские страны утвердили собственную государственную символику, они не смогли и/или не захотели прервать хронологическую связь с советским прошлым. Конечно, их государственный календарь обогатился новыми праздниками, знаменующими, как правило, провозглашение независимости, в числе красных дат осталась и победа в Великой отечественной войне, и Международный женский день. Кардинальные календарные изменения коснулись лишь Туркменистана.

Да и на бытовом уровне сохранились те традиции, которые, будучи национальными, всегда служили сближению разных народов. В первую очередь, речь идет о национальной кухне. Нет ни

чего смешного в том, что украинский депутат С. Терехин предложил писать слова «сало» с прописной буквы, а за непочтительное отношение к этому национальному продукту предусмотреть срок заключения до пяти лет. Кухня народов СССР была исключительно разнообразной. Ее составляли: русский борщ, украинская кулебяка, белорусские картофельные клецки, узбекский плов из баранины, латвийский молочный суп с перловой крупой, грузинские чахохбили из кур, азербайджанские питии, таджикская нухат шурпа, киргизская занза и т.д. Многие блюда этой кухни стали международными. Их активно пропагандировали сначала путешественники, а затем - эмигранты. Так, в 1858 г. Александр Дюма в записях

0 своем путешествии по Кавказу приводит для французов - гурманов рецепт наиболее полюбившегося ему блюда. Естественно, это был шашлык из баранины. Единой страны не стало, а вот общая кухня в значительной степени сохранилась. Кулинарное путешествие по постсоветским странам можно совершить, не покидая российскую столицу.

Правда, это не дает оснований для того, чтобы испытывать эйфорию по поводу возможной интеграции, опираясь лишь на эту сторону повседневной жизни, хотя и имеющую символическое значение. С другими сторонами повседневности все обстоит гораздо сложнее. О них довольно-таки трудно судить, потому что, к сожалению, уровень жизни в странах СНГ сегодня не отражен ни в каких официальных документах. Практически во всех этих странах официальная зарплата оказалась в несколько раз меньше реальных доходов в России: в 2 раза на Украине, в 3 - в Молдове, в 4 - в Грузии, в 5 - в Туркмении и в 10 - в Узбекистане[69]. А стоимость жилья опровергала мнение о благополучном экономическом положении тех бывших советских республик, экономика которых базируется на продаже сырьевых ресурсов. Состояние «квартирного вопроса» на постсоветском пространстве убедительно свидетельствует о том, что составляющие его государства к настоящему времени сформировали несколько блоков по принципу культурно- политического и социально-экономического развития. И этот факт

нельзя не учитывать при создании по-настоящему эффективных надгосударственных структур. И, конечно, такие данные указывали на невозможность ускоренной реинтеграции в рамках СНГ.

Традиции, самым тесным образом связанные с прошлым, оказываются таким инвариантом культурно-цивилизационной идентичности, который очень сильно подвержен переменам. В какой- то степени для постсоветского пространства это объясняется тем, что многие народные традиции были забыты, а традиции социалистического прошлого перечеркнуты новейшей историей. В отношении части народных традиций культура проявила себя как обратное течение времени. Культура предложила гражданам стран СНГ весьма широкий выбор ритуалов, соединив народные с религиозными, вплоть до языческих (вернее, неоязыческих). Однако не всех этот выбор устроил. И замена ему была найдена из арсенала других государств и традиций, что логично для эпохи глобализации. Любое общество, как и любой человек должны научиться жить в истории. А в истории постоянно отмирают какие-нибудь традиции, но какие-то и формируются вновь, составляя архивы новой эпохи. Только в данном случае новые традиции (или возобновляемые старые) не работают в роли интеграционных механизмов.

Остается еще один инвариант культурно-цивилизационной идентичности, ранее общий для всего Советского Союза, - инвариант миссии. Сложно представить какой-нибудь народ, который бы не стремился определить свою роль для себя и для всего человечества. Другое дело, насколько эта роль укладывается в рамки поведения, которым движет импульс, направленный против инстинкта личного и видового самосохранения, т.е. в рамки того, что Л.Н. Гумилев называл пассионарностью. Гумилев считал, что пассионар- ность имеет вектор, обратный инстинкту самосохранения, «ибо заставляет людей жертвовать собой и своим потомством, которое либо не рождается, либо находится в полном пренебрежении ради иллюзорных вожделений: честолюбия, тщеславия, гордости, алчности, ревности и прочих страстей»[70]. Соизмеримость этой величины для всех этносов позволяет их классифицировать по степени

возрастания и падения пассионарного напряжения этнического поля.

После распада Советского Союза культурно-цивилизационная идентичность большинства составляющих его республик стала рассматриваться не в катафатическом1, а в катастрофическом аспекте. Это было вызвано и утерей многих прежних связей, духовной и материальной потерями значительной части населения, выросшей и воспитанной при социализме, и многочисленными конфликтами, вспыхнувшими на постсоветском пространстве. Однако утверждать, что катафатический дискурс культурной и политической жизни стран СНГ был полностью исчерпан, безосновательно. Приобретенный суверенитет воспринимался как необходимое условие для нахождения собственного пути выполнения миссии каждого народа в жизни мирового сообщества. На этом пути настоятельно требовалась мобилизация всех перечисленных ранее инвариантов культурно-цивилизационной идентичности. Инвариант территории обуславливал повышение внимания к административно-территориальному устройству и росту культурной значимости столиц. Здесь и фактор неостоличности, проявившийся в строительстве Астаны, и широкомасштабное, в размахе пира на весь мир, празднование 300-детия Санкт-Петербурга. Происходило возрождение религиозных чувств и национальных языков. Утверждались и новые государственные символы.

Привело ли все это к возрастанию пассионарного напряжения этнического поля или просто способствовало росту политической и экономической напряженности в новых независимых государствах? Общим результатом таких преобразований стало усиление оттока русскоязычного населения. А все прочие результаты зависели не столько от культурных параметров постсоветского развития, сколько от политических.

И в этой связи интеграционный путь совсем не противоречит представлениям о национальной миссии. Наглядный пример их сочетания - расширение Европейского Союза. Правда, Турция так

От греч. кахасрсткод, «утверждающий» - совокупность теологических принципов, постулирующая познание Бога через понимание того, чем Он является.

и остается на пороге ЕС. Как бы ни был ценен опыт европейской интеграции, понятно, что на постсоветском пространстве интеграционный процесс не может быть копией европейского. Причин множество. И не последнее место среди них занимают отличия, касающиеся понимания парадигматики Севера и Юга, Востока и Запада, как средоточия цивилизационных ценностей. Когда-то Макиавелли говорил о развитом Юге и отсталом Севере. Вольтер ввел разделение Европы на столь же противоположные - Западную и Восточную. Русские философы спорили

о              соотнесении России с Востоком или Западом, а Бердяев предложил рассматривать ее как Востоко-Запад. Все это говорит о том, что большинство отмеченных российскими и зарубежными мыслителями антиномий национального характера может быть приписано к характеру любого народа. А взятые в комплексе нескольких таких антиномий позволяют менять характеристику не только цивилизационных, но и геополитических координат, выстраивать философское обоснование и политические модели объединительного процесса, в частности на постсоветском пространстве. В истории таких проектов было немного: имперский, коммунистический, евразийский... В отличие от первых двух, евразийский проект никогда не воплощался в жизнь, несмотря на то, что среди его «разработчиков» были выдающиеся умы XX века. Может быть, именно это позволило евразийству дожить до наших дней, преобразовавшись в неоевразийство. Талейран называл политику искусством сотрудничать с неизбежностью. Вероятно, евразийская модель развития постсоветского пространства является ментальной неизбежностью, вытекающей из природы, пользуясь терминологией евразийцев, его месторазвития.

Сейчас же это пространство все больше и больше требует учета специфики пространства информационного. И если евразийский мост является пока лишь проектом, то информационные мосты давно уже стали реальностью. Но оказалось, что на постсоветском пространстве информационные мосты между Россией и другими странами СНГ стремительно разрушаются. В ряде государств фактически запрещен прием передач иностранных телекомпаний. И для русскоязычного населения остается возможность принимать

российские теле- и радиопередачи только через кабельное, спутниковое ТВ, или коротковолновые радиопередатчики. Например, на Украине в начале нового века смотреть российское ТВ могли не более 4-6 млн. человек, хотя русскоязычная аудитория в 5 - 6 раз больше1. В странах Балтии, Узбекистане, Туркменистане и Грузии в эфире доступны только национальные СМИ, но их передачи время от времени разбавляются российскими телепрограммами, большинство из которых являются «пиратскими». Открыто российские каналы транслируются в Армении, Азербайджане, Киргизии, Таджикистане и Молдавии. А еще в так называемых непризнанных республиках - Приднестровье, Абхазии, Нагорном Карабахе, Южной Осетии. И это, понятно, рассматривается некоторыми политиками как фактор, не способствующий урегулированию конфликтов. В Казахстане лимит на передачи иностранного ТВ снизился с 50 до 20% общего эфирного времени. А число абонентов кабельной сети, по которой полностью транслируются российские каналы, из-за высокой стоимости составляет всего 70 тысяч человек2. Ограничения на российские СМИ проявились и в Белоруссии, где уже с 2003 г. не транслируется «Маяк», «Голос России», «Юность», сократились и объемы ретрансляции основных каналов российского ТВ.

После подписания четырьмя президентами стран СНГ московской декларации

о              едином экономическом пространстве встала задача связать это пространство с информационным, создать межнациональные информационные центры в странах «четверки». Однако эта форма не распространяется на все Содружество, да и допускает селектирование информационных потоков. Проблема создания единого информационного пространства СНГ имеет и внешний аспект, обусловленный тем, как постсоветские государства воспринимают в современном мире. А их послесоветское состояние часто оказывается «белым пятном» в сознании не только рядовых граждан, но и тех, кто по своим должностным обязанностям или принадлежности к политическому классу. Можно привести пример нескольких наблюдений сделанных политологами.

Мухин В. Эфир в СНГ становится товаром // Независимая газета. 2003. 7 апреля.

Там же.

Кишиневский политолог А. Белостечник довольно долго объясняла сенатору штата Иллинойс, где расположена Республика Молдова. Когда после длительных поисков на карте зажатая между Украиной и Румынией Молдова была найдена, сенатор заметил: «Теперь я знаю, на что похожа ваша страна - на хот-дог!»[71] Белорусский политолог А. Федута в испанском аэропорту передал паспорт таможеннику, который трижды сверялся с этим документом, пока писал название страны по-английски, а потом спросил: «Из Сибири?»[72] К сожалению, наблюдается и обратный процесс. В странах СНГ недостаточно знают не только традиции, но и протокол, принятый в зарубежных странах. Утверждают, что самым неожиданным для Дж. Буша-мл. стал подарок главы Казахстана

Н.              Назарбаева. Во время визита в Вашингтон он преподнес президенту США вычурно украшенное седло для верховой езды. Этот подарок стоил никак не меньше 10 тыс. долларов и выбивался из стиля президентского ранчо в Техасе. Но самое главное, на Западе не принято дарить президентам предметы роскоши. И этот дар был отправлен на хранение в Национальный архив и выставлен там, в качестве экспоната[73].

В советское время в СМИ существовал клишированный заголовок: «Два мира два образа жизни». Демократические реформы на постсоветском пространстве, в том числе были направлены на то, чтобы сблизить и миры, и образы жизни. Оказалось, что это сближение является не менее длительным процессом, чем экономическая интеграция. А сохраняющиеся расхождения позволяют говорить о трансформации «железного занавеса» в «стеклянный». Благодаря информационной революции стало видно все или почти все, что за ним происходит. Но соприкосновение миров по-прежнему затруднено. Развитие культурного сотрудничества стран СНГ, активизация взаимодействия национальных культур, забота о сохранении их общего культурного наследия, независимо от того, к какому периоду совместной истории оно относится, мо

жет способствовать тому, чтобы не только не исчез этот «стеклянный

занавес», но и чтобы на его месте не возник никакой иной.

Контрольные вопросы В чем состоит различие историко-культурного ареала и региона? Какие культурные ценности способствуют продвижению европейской интеграционной модели? В чем проявляется специфика инвариантов культурноцивилизационной идентичности в странах постсоветского пространства?

Литература Ачкасов В.А. Что такое регионализация? // Вестник Санкт- Петербургского университета. Сер.6. 2006. Вып 3. Боголюбова Н.М., Николаева Ю.В., Пшенко К.А. Международное гуманитарное взаимодействие и Содружество Независимых Государств. В документах и материалах. М.: Бельведер, 2005. Казаринова Д.Б. Европейская интеграция. Политико- институциональное и социокультурное измерения. М.: РТВ-Медиа, 2006. Трейвиш А.И., Артоболевский С.С. Введение: что такое регионализация и надо ли с ней бороться / Регионализация в развитии России: географические процессы и проблемы / Под ред. А. И. Трейвиша и С.С. Артоболевского. М.: Едиториал УРСС, 2001. С. 3-4. Селиверстова Н.А. Книжные культуры стран СНГ и Балтии. Прошлое и настоящее. М.: Наука, 2006. Туровский Р.Ф. Политическая география. М.; Смоленск: Изд-во СГУ, 1999. С. 166-167. Хохлов И.И. Наднациональность в политике Европейского Союза. М.: Международные отношения, 2007. Швиммер В. Мечты о Европе. Европа с XIX в. до рубежа третьего тысячелетия. М.: Олма-Пресс, 2003.