7.3. Гражданское общество как особый тип обществ

Научный интерес в рамках такого подхода распространен на эмпирическую область исторических спёцифик ассоциаций, проблем их развития, а в сфере теории сосредоточен на принципиальной стратегической оценке социальной конструктивности гражданского общества. Именно через этот фокус оценки негосударственных объединений Ж.-Ж. Руссо заложил парадигму «эта-тизации» общества, господства общей воли над частным интересом и рассматривал ассоциации в качестве угрозы общественной целостности. А. де Токвиль или Т. Пейн (с его принципом минимизации государства) конституировали противоположную, называемую ныне «либеральной», парадигму. Для К. Маркса и его немногочисленных ныне последователей ставка на развитие гражданского общества оценивается как стратегически неприемлемая уловка сокрытия закономерной перспективы его уничтожения пролетариатом, ибо понятие гражданского общества лишь скрывает фундаментальный факт и историко-социальное значение классового строения общества.

340

время сторонники либерализма, напротив, усматривают социальную перспективу именно в развитии гражданского общества.

Но что означает «развивать» гражданское общество, если оно повсеместно и неизбежно уже наличествует? Современные бюрократы зачастую критерием его развития полагают количество негосударственных объединений (НГО): чем их больше, тем лучше. Сегодня можно говорить об их приумножении. Остается открытым вопрос, вызван их беспрецедентно бурный рост какими-то внутренними конструктивными причинами, или на самом деле превалируют попытки культурной экспансии извне, опасные для имеющейся стабильности и сложившейся целостности? Но, разве уместно ограничиваться примитивом вопроса, сколько должно быть НГО, каких типов, и ориентироваться как на показатель развития на некоторые цифры? Простая очевидность свидетельствует, что в разных культурных регионах существеннейшим образом, вплоть до уникальности, различны не только виды НГО, но, что не менее важно, также их конфигурации. Достаточно, например, сравнить Японию и США, или, скажем, Францию и Англию, гражданские общества которых считаются достаточно развитыми. Оставим же универсальные модели и арифметические доводы чиновникам и неофитам. Существенно другое — некое определенное качество общества, которое оно вовсе не обязательно и не всегда обретает при каждый раз особенном, релевантном для данного случая наборе, распространении и конфигурации НГО.

Собственно, данное качество, о котором пойдет речь ниже, и позволяет квалифицировать общество как «гражданское». Иными словами, понятие «гражданское общество» не сводится к изначально и автоматически наличествующему фрагменту социальности, а обозначает ее целостность, выражает определенный тип. Похожим образом в античные времена называли «гражданским» общества полисов. Это ключевое обстоятельство стало предметом научной рефлексии лишь в последние десятилетия и, естественно, довольно резко ограничило традиционный (от Пейна и Гегеля), но пока еще превалирующий подход к исследованию гражданского общества.

341

достигшим уровня, на котором его тип справедливо квалифицировать как гражданское общество?

Такой новый подход к середине 90-х годов актуализировал Эрнест Геллнер, подыскивая место гражданского общества среди «основных типов общественного строя» и тщательно разграничивая «узкий смысл» понятия гражданского общества (составляющего часть социальности, «содержащегося в обществе») от его обозначения «общества в целом»'. Какие же именно качественные особенности общества делают его гражданским?

Означает ли подъем гражданского общества упадок государства или, наоборот, способствует укреплению его потенциала. Эти вопросы с необходимостью выводят исследователя на проблему отношений гражданского общества и государства. Общество становится гражданским только тогда, когда набор, развитие и конфигурация НГО способны усмирить государство, заставить его стать активным защитником интересов граждан, принудить стать правовым государством.

Достичь этого качественного уровня социальности, конечно, непросто. Начиная от архаики и до наших дней для установления и поддержания порядка кроме принуждения и предрассудков иных средств не придумали. Не является исключением и гражданский порядок: «мед» правового государства, защитника интересов граждан попросту недостижим без «жала» принуждения государства со стороны общества. Усмирить «левиафана» государства, обладающего полнотой силы и власти, огромными ресурсами каким-то НГО удается далеко не всегда. Гораздо чаще они остаются маломощными, лишенными энергии противопоставления государству, «карманными» для него. Но именно те страны, в которых это получилось, заняли доминирующее положение в мировой экономике, достигли наиболее высокого уровня жизни и контролируют ныне баланс глобалистских стратегий.

Однако и для них задача усмирения государства, как еще с начала XX в.

1 Геллнер Э. Условия свободы: гражданское общество и его исторические соперники. М., 1995. С. 198,208.

342

ской науки конца XX в. (Р. Даль) даже полагают неадекватным именовать способ осуществления власти «демократическим». На самом деле народ никогда (и в том числе в Западных странах) не управляет, а лишь имеет и отстаивает некоторые возможности контроля власти; фактической альтернативой тоталитаризму является не демократия, а «полиархия».

Вероятные отношения государства и гражданского общества можно проиллюстрировать в форме схемы 1.

Из нее очевидно, что государство способно развиваться и набирать силу как в случае развитого гражданского общества, так и при его инфантильности. Но в первом случае усилиться способно только правовое государство, тогда как неразвитая сеть НГО блокирует этот путь и стимулирует властный авторитаризм и тоталитаризм. Правовое государство и гражданское общество являются социальными структурами с сильнейшими обратными взаимосвязями: наличие правового государства без гражданского общества — такая же абсурдная утопия, как иллюзорно становление последнего вне и помимо создания правового государства.

Не останавливаясь специально на деталях, экзотических средствах и известных механизмах обуздания власти обществом, еще раз подчеркнем принципиальную необходимость этих процессов в становлении гражданского общества. Государство, с либеральной точки зрения, есть специально созданный обществом

343

механизм, на который возложены четко определенные функции и который ему строго подотчетен. Власть есть полезный инструмент общества, и ничего более. Укрощенная власть не может работать на себя, только ради собственного укрепления или обогащения власть имущих. Гражданин способен увеличивать свой социальный престиж, богатеть, не имея дела с властью. Государство обязано, прежде всего, обеспечить граждан защитой от внешних и внутренних посягательств на достоинство их нормальной жизни, конституировать и поддерживать нормирующий порядок.

Таковы некоторые из либеральных банальностей, за которыми, однако, стоит не только первостатейной важности задача усмирения власти, но также скрыты многие реальные сложности. На деле ни одно государство не свободно ни от коррупции, ни от идеологического доктринерства. Власть имущие упорно «тянут одеяло на себя», а бюрократия размножается как дрозофилы и способна выхолостить и обессмыслить самую нужную и уместную идею или программу.

Главным средством общественного контроля над своеволием и косностью власти, бесспорно, призваны служить средства массовой информации. Конструктивная роль независимой от государства прессы в становлении свободы и гражданского общества была описана и понята уже А. де Токвилем, а позже Р. Дарендорф обоснованно включает «независимые СМИ» в число важнейших элементов гражданского общества. Конечно, журналисты (как и все прочие люди) остаются в той или иной степени ангажированными — если не цензурой и начальством, то, например, деньгами или предубеждениями. Но они могут при этом выражать интересы и оценки разных общественных групп. Информационный плюрализм, принципиальная открытость информационного пространства, широкое распространение средств массовой информа-

344

ции за пределами государственного влияния, таким образом, составляют необходимое условие бытия гражданского общества.

Другой его существенный признак следует извлечь из факта, что взаимосвязанные структуры гражданского общества и правового государства отнюдь не составляют бинарного отношения: оно тернарно, и его третий неизбежный элемент — рыночная экономика.

Схема 2 визуально демонстрирует взаимозависимость рыночной экономики, гражданского общества и правового государства.

Важно, однако, понять, что «чисто рыночная», не регулируемая властью экономика, характерная раннему капитализму, вовсе не присуща современной экономике гражданских обществ. В ны-

рыночная гражданское

экономика < * общество

правовое государство

Схема 2

May В. Интеллигенция, история, революция //Новый мир. 2000. № 5. С. 147.

345

нешних условиях ее мощь приводит к тому, что побочные следствия экономических (закономерно и жестко ориентируемых на прибыль) операций, разрушают и окружающую среду, и культурное наследие, и человеческие взаимоотношения. С другой стороны, несостоятельна и экономика, которая диктуется государством — антирыночная. Отделение экономических отношений от социальных и политических, их освобождение от диктата политико-социальной сферы Э. Геллнер называет «вещью исключительной» и заслуживающей особого внимания. Гражданское общество добивается такой оптимальной ситуации, когда экономика подконтрольна государству, но не зависима от него. В этом и состоит его второй существенный признак.

Над независимой современной экономикой в гражданских обществах осуществляется политический контроль. Этот властный контроль публичен, подотчетен обществу, но ни в коем случае не является тотальным. Главными его инструментом служат налоговая и кредитная политика, выстраиваемая в соответствии с социальными приоритетами. Национальные интересы общества и его безопасность отстаиваются также тем, что государство сохраняет за собой право собственности в отдельных отраслях экономики. Однако в целом политический контроль над экономикой уравновешен независимостью подавляющего большинства производственных предприятий.

Становление и развитие рыночной экономики в условиях слабого гражданского общества неизбежно сопровождается ослаблением государства, вплоть до его практического исчезновения, превращения в некий фасад и декорацию, за которыми скрыты истинные экономические властители и финансовые хозяева страны. В этих же условиях слабосильных, «карманных» НТО, антирыночные тенденции, напротив, способствуют усилению государства. Сильное гражданское общество, естественно, коррелирует сильному правовому государству и независимой, но подконтрольной экономике.

Это можно изобразить в виде схемы 3, где достаточно четко просматривается взаимосвязь и взаимодействие государства, гражданского общества и экономики. Центр схемы, ее перекре-

346

стье в терминологии синергетики является зоной «бифуркации» — ветвления основных «аттракторов», путей или траекторий развития. В отличие от устойчивости аттракторных состояний, бифуркации свойственна неустойчивость, легкая подверженность случайным и маломощным факторам. Ее время — это время выбора, влекущего за собой долговременные и существенные последствия, время решающих перемен. Острота дискуссий о гражданском обществе сопряжена именно с этим, важнейшим для страны выбором.

Третий из признаков гражданского общества — антропологического свойства и состоит в распространенности определенных личностных качеств и межличнрстных отношений. В отечественной традиции они чаще именуются «индивидуализмом»; западные исследователи (от Дюркгейма до Геллнера) для их обозначения используют также понятия «аномии», «атомизации» или «модульности».

Наши соотечественники, как правило, в значительной мере тяготеют (сознательно или безотчетно) к соборности, к общинному сознанию. Западное же гражданское общество гораздо менее коммунально, оно, напротив, большей частью состоит из самодеятельных индивидов, открыто преследующих частные интере-

34?

сы. В этом граждане этого общества прежде всего находят и отстаивают свою свободу.

Она дана всякому члену гражданского общества для его самореализации, и никакие моральные, правовые или этнические предписания и ориентации для него не имеют абсолютного значения. Другое дело, что лояльный член гражданского общества убежден в его условной легитимности, характерен высокой ответственностью за личный нравственный выбор, за свою профессиональную деятельность и иные, добровольно взятые на себя социальные роли. Иными словами, он скептичен и не ха-ризматичен. Но он соблюдает законы, даже если хочет их изменить. Он вовсе не трепещет перед теми, кто имеет власть, и его лояльность далека от доверчивости. Благоразумная вера легко соединяется в нем со свободным сомнением. Смена убеждений не является в гражданском обществе грехом или отступничеством, а «безродный космополитизм» — бранным словом. Его модульность — это способность эффективно приспосабливаться к необычным условиям, встраиваться в непривычные системы. Чтобы достичь успеха, он не может не быть толерантным и «себе на уме».

Во всем этом, однако, отечественная ментальность немедленно усмотрит наряду с некоторыми плюсами негативы холодного равнодушия, расчетливого цинизма, внутренней пустоты и «по-фигизма». Но уж таков человек западного, прежде всего, американского гражданского общества. Несомненно все же, что индивидуализм варьируется множеством оттенков уже внутри одного и того же общества, обретает заметные различия в разных странах Запада, и, наконец, существенно трансформируется в гражданских обществах Востока. К тому же и в нашем обществе индивидуализм имеет прочные традиции. Так как же, с учетом этого, более аутентично сформулировать антропологическую презумпцию гражданского общества?

Похоже, ключ к ответу обнаруживается в принципиальной разнице между своеволием и свободой. Гражданин тяготеет к свободе, подданный жаждет своеволия. Код своеволия — «что хочу, то ворочу» — прямо противоположен свободе, оборотной стороной которой является, как это хорошо показано в экзистенциа-

348

лизме и персонализме, ответственность за свободно сделанный выбор. Своеволие воплощено в деспотии или разрушительном бунте, свобода — в созидании и творчестве. Кроме того, своеволие (как и глупость) безгранично, в то время как свобода личности всегда имеет твердым пределом свободу других людей. Я свободен постольку, поскольку не ущемляю свободы Другого, тогда как своеволие — это всегда ущемление интересов Другого.

Смешение понятий свободы и своеволия в обыденной ментальное™ может служить ясным свидетельством неразвитости гражданского общества. И его третий существенный признак заключается в признании того, что вовсе не своеволие, а свобода есть основа бытия личности гражданского общества.

Одним из решающих факторов построения гражданского общества является, таким образом, самосознание личности как личности свободной. Достанет ли нам необходимого множества граждан, ощущающих себя свободными и ответственными настолько, чтобы принудить государство к порядку, сделать его эффективным инструментом, действующим ради человека, способного трудиться в условиях открытой экономики? От этого исторического вызова зависит наша судьба.