Для большинства наших современников сталинизм предстает в образе людей «вчерашнего дня» — пожилых людей из малообеспеченных слоев общества или же юных маргиналов, плохо понимающих о чем речь. Скажи таким «оптимистам», что реальный сталинизм окружает нас сегодня со всех сторон, в первую очередь в так называемых «реформах», — не поверят! Но правда еще невероятнее — возможно, мы стоим на пороге возврата сталинизма в мировом масштабе. В 1917 году произошло беспрецедентное событие: на территории российской империи одним ударом была уничтожена элитарная система, входившая составной частью во всемирную структуру господства и эксплуатации. Попытка подобного масштаба осуществлялась до этого только в Великой французской революции 1789 года, однако она была не завершена, ибо закончилась монархической реставрацией всего через двадцать пять лет после своего начала. Массовые казни аристократов на гильотине в действительности коснулись только наиболее пассивной либеральной части знати, не готовой вооруженным путем отстаивать свои классовые привилегии. В итоге после реставрации французский правящий класс только укрепился и расширился за счет наполеоновских выдвиженцев и крупнейшей буржуазии, пройдя своего рода модернизационную перестройку. В России разгром традиционного правящего класса принял необратимый характер. Именно это имеют в виду противники русского большевистского проекта (типа Збигнева Бжезинского), называя Россию «черной дырой»: огромная страна выпала из системы и ее хозяева после 1917-го (кто бы они ни были) уже не входят и никогда не смогут вернуться в правящий миром истеблишмент, формировавшийся на протяжении последних нескольких столетий. Удар, нанесенный Системе был настолько силен, что в течение, по крайней мере, пятнадцати лет после краха Романовых (до 1933 года) сохранялась перспектива выхода революции за пределы СССР и падения капиталистических режимов, по крайней мере в континентальной Европе. Однако этого не произошло, поскольку буквально через несколько лет после прихода к власти партии большевиков (своего рода неоякобинцев) революционный ленинизм был побежден в жестокой внутренней борьбе контрреволюционным сталинизмом. Это название, связанное с именем Сталина, наиболее точно отражает суть явления, хотя современники пользовались для его описания понятиями, заимствованными из французской революционной истории: жирондизм, термидор, бонапартизм и т.п. Сталинизм, обобщая в себе все черты упадка пассионарности и реакции, типичные для минувших революционных попыток, вместе с тем представляет собой фундаментально новое явление. Под лозунгами диктатуры пролетариата к власти в России прорвалась люмпенизированная мелкая буржуазия, предвещая глобальные изменения в расстановке мировых социальных сил. «Нет более практичных и более циничных людей, более склонных все решать через убийство, чем привилегированные плебеи, которые всплывают на исходе революций, когда над огнем затвердевает лава, когда революция всех оборачивается контрреволюцией немногих против всех» — так характеризовал известный франко-русский писатель Виктор Серж в своем романе «Полночь века» то, что произошло в России в конце 20 -х — начале 30-х годов. В самой советской литературе противостоящие друг другу силы ленинизма и сталинизма нашли воплощение в двух предельно концентрированных образах Павки Корчагина, созданного Н. Островским, и Пьера Присыпкина у Маяковского. Как отмечает один из современных исследователей советской истории, Сталин внутренне стоял на позициях, близких к мироощущению Присыпкина, но понимал, что с таким «ресурсом» власть перед лицом внутренних и внешних угроз сохранить невозможно. Именно поэтому он был вынужден опираться на риторику и политтехнологии, которые вводили в заблуждение «корчагиных», использовали их как мобилизационный потенциал. Эта риторика долгое время обманывала и мировое левое движение, даже те лидеры сопротивления западному капитализму, которые воочию убеждались в перерождении советской власти в СССР, считали необходимым молчать об этом и участвовать в сталинском обмане, ибо полагали, что другой политической базы у мировой революции нет. На этих позициях в известной мере стоял даже Троцкий, считавший, что существование СССР надо отстаивать любой ценой, поскольку, несмотря на сталинский режим, он все же является государством рабочих и крестьян. Даже он, будучи наиболее глубоким критиком «термидорианско-бонапартистской контрреволюции» Сталина, не понял до конца, что речь идет не просто об откате, энергетическом спаде или злокачественной опухоли в рамках базового марксистско-ленинского проекта, но о подготовке нового мирового порядка, очертания которого мы начинаем угадывать только теперь: глобальный постдемократической эры. Эры, в которой лозунг о диктатуре пролетариата лишь предвещает «железную пяту мировой олигархии». Чем руководствовался лично Сталин, уничтожая своих бывших политических соратников и приводя к власти деидеологизированного люмпена, превращавшегося в его структуре в циничного и наглого бюрократа, озабоченного лишь расширением рамок собственного материального потребления? На наш взгляд, внутренней психологической доминантой Сталина было стремление войти в мировую систему, которая имеет гарантию существования завтра, послезавтра и т.д. Войти ее полноправным членом, что можно сделать только силой. Сталина характеризует своеобразный проектный консерватизм — он строит модель отношений между социальными слоями в своей стране и между государствами на политической карте мира таким образом, чтобы из этих схем невозможно было вырваться. Такова структура режима полномасштабного сталинизма, сложившегося к 1949 году. Таков «ялтинский» мировой порядок, образованный при участии Рузвельта и Черчилля. Именно Ялта раскрывает внутренний пафос сталинского проекта — триумвират, правящий миром, опираясь на неисчерпаемые человеческие и материальные ресурсы. Некий коллегиальный всемирный фараон. Сталинизм (а не военный коммунизм!) создал контуры постпотребительской экономики, главным мотором которой является осуществление суперпроектов космического размаха. Индустриализация, великие стройки, атомная бомба, космос — сталинские пирамиды, меняющие природу мира. Именно таковы характеристики глобальной олигархической экономики завтрашнего дня в представлении ряда футурологов. Сталин не верил в наследственную передачу власти, не готовил Василия или Светлану в свои политические преемники, как это делают нынешние эпигоны, растрясшиеся из его шинели по просторам СНГ. Он считал, что преемственность — не в родственниках, а в аппарате, который для него имел мистический, даже фетишистский смысл. Аппарат должен был стать той самовоспроизводящейся моделью, которая отбирает из поколения в поколение нужные кадры. В рамках России, как и предсказывал Троцкий, это привело к концу идеологической партократии и восстановлению капитализма в его ущербной колониальной форме. Однако в масштабе мирового процесса сталинизм обозначил не столько завершение марксистской оппозиции буржуазии, сколько наступление постбуржуазного общества, в котором традиционное отношение к средствам производства (пролетарий, предприниматель) теряет смысл и власть во всемирном масштабе оказывается в руках международной бюрократии и транснациональной мафии, вербуемых из все того же вездесущего люмпена. ПЕРВЫЕ И ПОСЛЕДНИЕ Борьба с мировым капитализмом переместилась из-под красных знамен под зеленые Ислам — это понятие неформальное. Его политическая база — это исламская улица, миллиард обывателей, так или иначе они включены в этот проект. Включены уже потому, что они осознают себя мусульманами, включены потому, что они совершают намаз, потому, что в Коране исламская община поставлена в центр мира, потому, что Аллах так говорит. Это неформальная сила, которая сегодня, после политической смерти марксизма, является главной интернационалистской политической доктриной и продолжает, как это делалось в течение четырнадцати веков, настаивать на принципе справедливости, на защите униженных и обездоленных, на противостоянии тирании. “Кто был ничем, тот станет всем”, — пели большевики. “Последние станут первыми”, — гласит Коран. 7 ноября, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, собравшиеся у памятника Карлу Марксу в Москве остаточные российские большевики выражали солидарность с борьбой мусульман против американского империализма, и эта солидарность — все, на что они теперь способны. В эти же дни в Бейруте проходил Мировой антиглобалистский форум, и подавляющее большинство его делегатов представляли исламские страны и организации. Духовные лидеры ислама являются сегодня главными наследниками дела Октября, а бен Ладен — это уже как бы Ленин. Вот мы и решили в дни октябрьской годовщины предоставить слово председателю российского Исламского комитета Г ейдару Джемалю — пожалуй, самой яркой личности в среде российских идеологов ислама и антиглобализма. Дабы не очень навредить собственному хрупкому мировоззрению, корреспондент “Эксперта” пригласил поучаствовать в беседе с Джемалем одного из ведущих в стране специалистов по исламу. Тот отказался: “Я аналитик, а Гейдар — проповедник, и диалог у нас вряд ли получится”. Корреспондент пошел один и убедился, что да, действительно, харизмы и красноречия у Гейдара Джемаля, пожалуй, побольше, чем у всей Госдумы вместе с Советом Федерации. Что касается концептуальности и логики — судить читателю. Замечу только, что после четырехчасовой двухраундовой беседы расстались мы каждый при своем мировоззрении. Никто не пострадал. Элита и улица — Что, по-вашему, сейчас вообще происходит на свете: глобальная борьба с терроризмом, война цивилизаций, война богатых с бедными или ни то, ни другое, ни третье? — Прошло два месяца с событий 11 сентября, и все большему числу людей становится ясно, что это не был акт войны, организованный исламским миром против США. Это не означает, что исламский мир не находится в состоянии глубокой конфронтации с Западом и с США, но совершенно понятно, что исламский мир сегодня еще не вырос до той степени интеграции, когда о нем можно говорить как о взрослом субъекте, который имеет единую, сконцентрированную в кулак политическую волю для объявления такой масштабной войны. Когда в России говорят об исламском мире, предъявляют к нему претензии или, наоборот, хвалят, то имеют в виду Мубарака, Мушаррафа, Хатами, алжирскую хунту и все такое. Однако все эти люди на самом деле являются просто ставленниками и смотрящими от лица международного истеблишмента на этой территории. А ислам — это джамааты, это общины вокруг мечетей, это политические структуры, большинство из которых объявлены вот этими смотрящими, носящими титулы шейхов, президентов, премьеров, вне закона. На самом деле ислам — это понятие неформальное. Его политическая база — это так называемая исламская улица, миллиард обывателей, которые заняты своим делом — прокормом семей, поиском средств к существованию, но так или иначе они включены в этот проект. Включены уже потому, что они осознают себя мусульманами и у них есть, скажем так, несколько проблесков в течение дня, хотя бы когда они совершают намаз и вспоминают, что они участвуют в великом проекте и что в Коране исламская община поставлена в центр мира, потому что Аллах так говорит. Это неформальная сила, которая сегодня, после политической смерти марксизма, является главной интернационалистской политической доктриной и продолжает, как это делалось в течение четырнадцати веков, настаивать на принципе справедливости, на защите униженных и обездоленных, на противостоянии тирании. — Но этих утверждений недостаточно, чтобы опровергнуть “исламскую ” версию взрывов 11 сентября. — Я только начал. Прежде всего, арабские элиты вплоть до 11 сентября были остро не заинтересованы в конфронтации с США, потому что дело шло к сближению, к коррекции американской позиции по палестинскому вопросу. За несколько дней до этого (в начале сентября) был телефонный разговор Арафата с Бушем, в котором Буш гарантировал полное содействие Америки в создании независимого палестинского государства и то, что он продавит позицию израильтян до согласия на суверенитет, полномасштабный суверенитет Палестины. — Высказываются предположения, что нефтяные шейхи могли организовать удары по Америке для повышения цен на нефть и вообще для усиления своего влияния. — Такие спекуляции предельно абсурдны, и это уже доказано падением цен. Нынешняя война парадоксальным образом помогает только неформальному исламу, исламской улице, потому что ее бьют и тем самым консолидируют. Одновременно наносится сильный удар по позиции арабского истеблишмента. Он дестабилизируется. — Улица консолидируется, элита дестабилизируется. Как это? — Улица — антиамериканская, истеблишмент — проамериканский, виляющий хвостом. Возникает зазор. И уже зашатались режимы. В Пакистане это очевидно, но та же тема не менее очевидно существует и в других странах. В Египте, например, в Саудовской Аравии. Что касается малых государств, то они просто являются функцией от стабильности саудовской династии. — Разве что-нибудь угрожает саудовскому режиму? — Конечно. Там сейчас около семисот ученых церковников содержится в заключении. И существует мощнейшая оппозиция со штаб-квартирой в Лондоне. Мусульмане- фундаменталисты рассматривают династию как предательский режим. Кроме того, существует давление всего исламского мира, который недоволен тем, что династия узурпировала контроль над двумя святынями — Меккой и Мединой, которые посещаются во время хаджа миллионами мусульман ежегодно. В принципе, саудовцы выживают за счет массивной американской помощи, за счет непрерывной массивной поддержки ЦРУ, за счет военных гарантий США. Не будь этого, уже давно был бы поставлен вопрос об их существовании. Теперь смотрите, что происходит: американцы резко обостряют тон взаимоотношений со всеми мусульманскими и арабскими режимами. Резко ужесточается американская позиция по Палестине, отчего Израиль ликует. Арафат вынужден публично кровь сдавать. То есть это большое несчастье для арабских режимов. Тем более что все их деньги находятся в американских банках. Саудовские нефтедоллары (более триллиона) связаны в гигантских инвестициях, которые могут быть заморожены. Вот где деньги иранского шаха? Они заморожены. Где счета Саддама Хусейна? Они заморожены. США просто отнимают средства, которые им доверены. Это вообще глупость — говорить, что арабские режимы могли рисковать своими кровными. А что касается цен, то их можно поднять, когда ты в политическом смысле на коне (как это было в 73-м году после успешной атаки арабами Израиля), а не как сейчас, когда на тебя все орут и бьют, как нашкодившего кота, мокрой половой тряпкой, когда тебе говорят: сукин ты сын, да мы завтра оккупируем твои вышки. У нас там по батальону морской пехоты будет у каждого нефтяного колодца. — А вдруг они скажут: только попробуйте. Может быть, и улица к ним тогда подтянется? — Дело в том, что за шейхами не стоит народ. Народ только и думает о том, чтобы снести свои режимы. Положение в арабском и вообще в исламском мире соответствует 1916 году в России. Причем перманентно. Примерно как народ стоял за Николаем Романовым тогда, так же он стоит и за всеми этими нефтяными шейхами. Поэтому у них такая же свобода маневра, как у Николая Романова. Интереснее другое. Ведь американцы сознательно идут на дестабилизацию политической ситуации в арабских странах, на прижатие этих режимов к стенке. — Это же их ставленники и смотрящие, по вашим словам. Зачем их к стенке? — Потому что американцы считают, что в рамках глобального конфликта лучше пусть обрушатся в конечном счете все юридические субъекты международного права, и готовы остаться один на один с улицей. Потому что улица не владеет ни силовым ресурсом, ни дипломатическим. Улица не командует вооруженными силами. А кланы, которые могли бы взять на себя власть, не могут договориться ни между собой, ни с соседними странами. Ведь в исламе нет жесткого надпартийного структурирования, которое явило бы образ общего правительства, халифата. Нету его. То есть субъект ислама виртуален. Это прекрасно знают политтехнологи Запада, поэтому они не боятся исламских революций. Вот сейчас, допустим, Первез Мушарраф будет сметен в Пакистане, а как пакистанские мусульмане будут действовать дальше? Имеющиеся оппозиционные группировки (там их три) в силу разных причин не способны сыграть роль якобинского клуба или партии большевиков, которые могли бы распорядиться властью и оприходовать результат революции. Тут и потребуется стороннее вмешательство. Вмешается Индия. У нее будут веские основания: дестабилизация в соседней ядерной стране, угроза собственной безопасности и так далее. Исчезновение с политической карты союзнического Пакистана станет страшным ударом для Китая, будет означать его полное окружение враждебными силами. Заваруха, таким образом, примет евразийский масштаб, и Америка будет выступать арбитром. Все политические дивиденды пойдут в ее копилку. То же самое касается любой ситуации в любой стране. Мушарраф — извивающийся, приспосабливающийся — все-таки может что-то отсрочить, что-то решить, на какие-то весы кинуть свой дипломатический авторитет, вступить в договоренность с Россией или с Китаем, чуть-чуть ослабить давление Америки. Улица этого ничего не может. Это просто такой же хаос, какой Антанта в 18-м году приняла в России за окончательный и начала интервенцию четырнадцати держав. Но в России оказался Ленин, который наладил круговую оборону. А если бы Ленина не было, понятно, что и греки из Одессы, и англичане из Архангельска за несколько недель дошли бы до Москвы. Хаос — удобный объект управления — Все-таки, по-моему, надо с ума сойти, чтобы пытаться взять под прямой контроль миллиардную “улицу”. — Когда разъяренная улица впадает в хаос, то при всем своем броуновском движении он тем не менее очень хорошо контролируем. Почему германский Генеральный штаб в 17-м году пошел на то, чтобы большевики провели октябрьскую операцию? Они всерьез думали, что большевики спровоцируют броуновский хаос, который для них будет гораздо лучше, чем слабое, неэффективное правление Керенского. Но большевики оказались осью, стабилизирующей этот хаос вокруг себя. И это сорвало германские планы, то есть в результате брест-литовский проект (договор) и все ставки, связанные с большевиками, оказались пшиком. А вот если бы возник броуновский хаос — Керенского смели бы, а взять власть не сумели, — тогда было бы идеально. Суперконтролируемо. Даже контролировать не надо. Афганистан — это великолепный пример. Вот то, в чем пребывал Афганистан многие годы, это великолепный пример контроля над хаосом. Почему талибов возненавидели? Потому что они стали большевиками, прекратили хаос. — И все-таки: зачем им этот хаос и этот контроль? — Когда Самуэль Хантингтон писал о столкновении цивилизаций, он ведь имел в виду не войну между исламским и западным миром, он писал о противостоянии Запада и Китая, в котором ислам является только союзником Китая, да и в этих отношениях не все однозначно. Так вот, в результате начатой войны Афганистан и Пакистан должны стать плацдармом для консолидированной индийско-западной политики против Китая. Там есть два очень эффективных направления, которые могут быть разыграны против Пекина, — это Тибет, конечно, и это Синцзянь-Уйгурская автономная область, которая тем более интересна, что именно там сосредоточены значительные ресурсы влияния Китая. Там есть ядерные силы, полигоны, там очень крупный сегмент ВПК. Дестабилизация в этом районе была бы ударом в солнечное сплетение китайской военной машины. Не говоря уже о том, что любой административный кризис в Китае всегда вызывает неконтролируемые лавинообразные последствия. Китай — это страна, очень склонная к затяжным гражданским конфликтам. И стоит только поколебать авторитет центральной власти, как все накопленные противоречия вырвутся наружу. Это гражданская война лет на пятьдесят, как много раз в истории этой страны бывало. В результате чего Китай как единица может исчезнуть с политической карты. И разговоры о том, что кто-то там бросает вызов Соединенным Штатам в каком-то обозримом будущем, будет снят. Поэтому Китай просто вынужден будет помогать талибам — сначала тайно, через какие- то скрытые каналы, но это все равно проявится. Если же Россия станет продолжать безоглядную поддержку Америки в этом регионе и тем более пошлет сюда свои войска, то рано или поздно она вернется к конфронтации с Китаем. — Я думаю, что это очень маловероятно. — Дело в том, что очень маловероятным был удар 11 сентября по Манхэттену. Двадцать лет назад было невероятно, чтобы американский солдат маршировал по Ташкенту, а сегодня это происходит. Придуманный бен Ладен — Кстати, давайте вернемся к одиннадцатому сентября и поговорим о бен Ладене... — Это человек, который принадлежит саудовскому истеблишменту, что бы он ни говорил по этому поводу. А это уже ставит большой вопрос о его реальных целях. В создании образа бен Ладена и его раскрутке главную роль сыграла западная пропаганда... — О да. Бен Ладен уже стал великолепным товарным брэндом. Ярлык Bin Laden зарегистрирован швейцарской фирмой модной одежды, во многих странах открываются магазины и рестораны с его именем, не говоря уже о сотнях миллионов маек с ликом “террориста номер один ”. — Второе: бен Ладен еще не сказал ничего о своей политической философии, о своей политической программе. Он орудует абстрактными тезисами. Насчет конфликта между миром неверия и миром ислама — это любой мусульманин и так знает. Его абстрактные благопожелания ни к чему не ведут, но под это дело можно получать дивиденды у эмоциональной и политически малограмотной улицы. Но ты не можешь стать лидером, вождем исламского интернационала, не можешь стать руководителем какой-то серьезной партии без политической философии. Вот поэтому его “Аль-Каида” не является партией по существу, а является, как нам говорят, организацией международного терроризма. Все же международные террористы — это порождение спецслужб. Потому что спецслужбы от имени власти ведут диалог с населением через постановку провокации, манипулируют населением. В то время как реальные революционеры ведут диалог с властью, добиваясь политических целей. Вот палестинцы убили израильского министра — это акция политического террора, она конкретная. У них есть политическая философия, совершенно внятная цель — уход израильтян из незаконных поселений на арабской территории. Этот израильский министр говорил, что надо выгнать арабов с палестинской территории. Все очень конкретно — убивают лично его. Но вот когда речь идет о каком-то абстрактном взрыве каких-то домов, прохожих — это не политика. Это спецслужбы. Вот взять взрывы американских посольств, которые приписывают “Аль -Каиде”. Там не погибли американцы, несколько человек было ранено из персонала посольства, зато было убито несколько тысяч прохожих — местных жителей. Эта акция может быть выгодна только американцам, ведущим антиисламскую деятельность. Если поверить, что все это действительно “Аль-Каида” (хотя бен Ладен заявляет, что он и его организация непричастны), тогда придется признать, что бен Ладен и “Аль-Каида” — это просто подразделение ЦРУ, которое выполняет задачи по изоляции исламского движения и исламской цивилизации в мире. Или это просто фигура, которая разыгрывается втемную, помимо его воли, спецслужбами, которые делают из него злодея. — Но кого-то он готовит в своих лагерях? — В лагерях готовят людей для поддержки тех же талибов. Это не более чем курс молодого бойца. Настоящих террористов, способных провести операцию уровня 11 сентября, готовят в других местах. — Ну вот Арафат побежал кровь сдавать, и ему поверили, а этот ведет себя вполне дерзко и уверенно, всем угрожает. — Ну давайте забомбим целую страну, потому что он кровь не сдает. Реально мы знаем, что он не взял на себя ответственность — раз, что его причастность ничем не подтверждается — два. Даже на Шанхайском саммите АТЭС американцы не сумели доказать, что бен Ладен и талибы к чему-то имеют отношение, не смогли провести соответствующую резолюцию. То есть мы видим, что это некая фигура, которая удобна и давно готовилась для того, чтобы на нее взвалить ответственность. Ведь бен Ладен был назван практически через полчаса после этих взрывов. Причем в абсолютно императивном ключе. Это явно была домашняя заготовка. Мы уже не говорим о том, что технически, сидя в пещере в Афганистане, невозможно организовать такую сложную акцию. Хотя обывателю тут же стали внушать, что это очень просто: собрались какие -то люди в аэропортах, быстренько все обсудили, ударили по рукам и захватили самолеты... — Но эта фигура с удовольствием играет свою роль. — Да не знаю я его удовольствия. Мы знаем, что он отказывается встать на колени и “разоружиться перед партией”, как говорили в 37-м году, заплакать горькими слезами, пойти и сдаться американцам. Хотя он был готов предстать перед международным судом в Пакистане. Но американцам не это нужно. С рынком покончено — Словом, вы считаете, что инициатива этих взрывов и этой войны исходит с Запада? — Когда сегодня говорят о противостоянии цивилизаций, на самом деле это, конечно, глубокая натяжка и подмена. Запад сегодня не является единой целостной цивилизацией, которая по модели крестовых походов противостоит исламу. И понятие “золотой миллиард” — ложное. Я приведу цифры из американских университетских источников. В 1920 году один процент населения планеты владел 40 процентами мировых богатств. В 1970 году, когда Советский Союз находился на вершине своего влияния, этот один процент владел 20 процентами. В этот период ему пришлось чем-то пожертвовать, провести какие-то социальные мероприятия, повышающие стабильность, безопасность, социальный мир и так далее. Но к сегодняшнему дню он опять вернул свои сорок процентов. СССР был определенным гарантом, политическим гарантом прав низших классов во всем мире, хотя бы просто по своему знаковому статусу. А сегодня такого гаранта нет, и международному финансовому капиталу надоело платить пенсии, надоело платить пособия по безработице, надоело гарантировать рабочие места. Они хотят развязать себе руки. А что такое глобализм? Глобализм не предполагает никакого золотого миллиарда. Глобализм в финальной стадии своего развития предполагает международную олигархию, которая будет совершенно одинаково попирать индонезийцев и французов. Потому что исчезнет смысл поддерживать разницу в уровне жизни французов и индонезийцев. Многие ошибочно считают, что глобализм — это торгово-экономическое понятие, то есть дешево произвести в Индонезии и дорого продать во Франции, и поэтому надо поддерживать низкий уровень жизни в Индонезии, чтобы там была дешевая рабочая сила. Но это только первая фаза глобализма. А вторая фаза — чисто политическая. Сначала через экономические рычаги осуществляется интеграция инфраструктуры. Когда она достигнута, эта инфраструктура уже не нуждается в рыночных механизмах. Олигархи — это политическое понятие, олигархам не нужны рыночные механизмы. Сегодня рынок уже уходит. Потому что сегодняшний масштаб финансовых потоков в мире не зависит от потребительского спроса. Вот в девятнадцатом веке было важно, чтобы миллионы людей повышали свой социальный статус, чтобы мелкие фермеры становились городскими мещанами, буржуа, вырастали их запросы, они создавали бы рынок, а это влечет за собой возможность новых кредитов. И все это вырастет в десятки раз. И финансовым институтам очень важно было получить такую кредитную перспективу. Сегодня, когда финансовые механизмы являются радикально другими, когда они опираются на электронные деньги, на воздушные кредиты, которые связаны с глобальными макропроектами (например, триллионы долларов для закрытия озоновой дыры, полета на Марс или создания противоракетной обороны), то никакие потребительские рынки роли уже не играют. — Ну, не совсем рынок исчезает. Просто фирмы научились создавать спрос, а политики — манипулировать электоратом. — Это мелочь. Просто деньги, задействованные в обеспечении товарных потоков для этого спроса, — это очень небольшие деньги по сравнению с гигантскими кредитами, выделенными на непотребительские проекты. А самое главное сегодня в управлении миром — это проекты, которые связаны с существованием международной бюрократии: борьба со СПИДом, борьба за чистоту воздуха, против фреона, за леса Амазонки. И, между прочим, Советский Союз был первопроходцем в повороте рек с юга на север и так далее. — Значит, вы считаете, эти проекты от лукавого, а самих этих проблем не существует? — Эти проекты существуют только для того, чтобы сформировать новый класс международной бюрократии. Потому что ТНК нуждаются в двух вещах. У них нет пока административного и силового ресурсов, которые принадлежат национальным правительствам. Поэтому повсюду идет борьба против суверенитетов за мировое правительство. Для этого нужно создать что? Во-первых, международную бюрократию — она создается с сорок пятого года стремительными темпами. Не ООН я имею в виду, ООН — это, так сказать, просто отстой, а именно вот такие мощные проекты, которые ставят перед собой решение глобальных задач космических пропорций. Это все хорошо описано в книжке ныне покойного председателя Римского клуба Аурелио Печчеи, которая у нас вышла еще в советское время с предисловием академика Геловани. А вот сейчас “большая восьмерка” придумала новый проект — борьба с бедностью. Все страны в принудительном порядке сбрасываются из бюджета в фонд борьбы с бедностью. Что это такое? Это основа для сверхкоррупции. Потому что создается новый класс, который не отвечает ни перед какими национальными законами. Виноваты ТНК — Именно транснациональные структуры организовали провокационный сверхакт одиннадцатого сентября, чтобы поставить национальное правительство США в нынешнюю очень трудную ситуацию. Вообще, у транснациональных корпораций и у национальных администраций очень напряженные отношения. ТНК не хотят платить налоги, допускать в свою внутреннюю структуру налоговые инспекции и так далее, то есть менеджмент ТНК стремится быть полностью лишенным ответственности перед национальной администрацией. А национальная администрация по рукам и ногам связана тем, что она избирается электоратом. Она бы тоже хотела быть мировым правительством, которое ни перед кем не отвечает, но она пока еще приходит к власти через электоральный процесс. И здесь вот возникает некий конфликт. Решить задачу ТНК под силам. Есть средства, есть связи со спецслужбами разных стран, в том числе и бывшего Варшавского договора, те прочно связаны с тоталитарными сектами, которые владеют технологиями зомбирования людей, есть свои люди и в силовых структурах. Естественно, что для осуществления проекта необходимо было иметь пятую колонну внутри республиканской администрации, группу поддержки, которая немедленно должна использовать сложившуюся ситуацию для решения одного из главных вопросов, которые давно уже мучат Америку. Америка хотела бы, имея национальное правительство, одновременно сделать его и правительством мировым, решить вот такую квадратуру круга. Каким образом национальное правительство может быть и мировым правительством? — Да зачем? США и сегодня имеют возможности навязывать свою волю остальному миру. У них есть все неформальные рычаги. Зачем все эти заговоры и ужасы? — А неформальное лидерство порождает массу вызовов, на которые слишком сложно отвечать, и количество их возрастает. Потому что вызовы будут бросать, как мы уже говорили, Китай, исламский мир, будут и другие. Китай с Россией могут вдруг объединить ресурсы. Разные возможны варианты. Словом, гораздо проще попытаться установить открытую диктатуру и сразу снять все вызовы, чем отвечать на них в таком неформальном режиме по мере их прихода. Идея такая: столкнуть между собой Индию, Китай и Россию, для того чтобы афганизация захватила вообще всю Евразию. И потом прийти на разбомбленные просторы с дезинтегрированными государствами. Явиться на последней стадии как глобальный арбитр — после того как три великие державы исчезнут. С помощью вот такого механизма они рассчитывают сегодня решить проблему противоречия между своим статусом национального государства и мировой державы, мирового полюса. Но это только часть интриги. Другая часть — то, что Соединенными Штатами, как дубинкой, пользуется то самое международное сообщество, состоящее из коррумпированной новой международной бюрократии и ТНК, которое хочет взрыхлить почву, используя США как некий плуг. После чего они его выбросят и унаследуют его силовой ресурс. Есть и структура — НАТО, которая как некая супернациональная структура в принципе может освоить и силовой ресурс Соединенных Штатов, оставшийся после политического краха. А политический крах при том курсе, который ведет нынешнее руководство, постигнет Соединенные Штаты неизбежно. Они убьют еще десятки тысяч и миллионы мусульман, но это только ускорит внутренний кризис. — Как он будет выглядеть, этот крах? — Нарастающий конфликт в американском обществе, потеря социальной поддержки. Они должны будут идти на все более и более жесткие меры. То, что сейчас происходит в США, есть фашистский переворот. Уже ограничиваются полномочия конституционных структур. Комитет по безопасности национальной территории — это фактически альтернативное правительство. Это не чем иным, как переворотом, назвать нельзя. Сегодня США живут в состоянии тщательно поддерживаемого шока — белый порошок, сибирская язва, обещания новых терактов, жесткое давление на редакторов крупнейших СМИ. Но такой процесс не может продолжаться бесконечно. Американское общество, изначально будучи полиэтническим, поликонфессиональным, с резко обостренными противоречиями между всеми этими группами, начнет сыпаться. Кроме того, приход к власти диктатуры автоматически означает снижение жизненного уровня. Администрирование начинает заменять рыночный механизм, значит, снижается эффективность экономики. Ну и поскольку обычные выходы недовольства, выпускание пара в виде свободы слова, свободы собраний ограничены, то будет нарастать насилие, уличное насилие. Его и так в США было очень много, но оно начнет по экспоненте расти. Будет расти федеральный ответ, а американцы отвечают очень жестко. То есть маятник внутреннего насилия между федералами и обществом будет раскачиваться. Это, кстати говоря, только одно из измерений. Есть и другие: растущее отчуждение ближайших союзников, не говоря уже о тех, кого они силой и шантажом заставили построиться. А это приведет к тому, что сократится и та квота, которую мир должен платить США за их функцию лидера. С демократией тоже покончено — В вашем захватывающем сценарии вообще как-то принимается в расчет существование демократии? Ну то есть как метода управления? — Демократия сегодня закрывается как тема. Потому что, повторяю, сами демократические институты в значительной мере базировались на том, что потребитель одновременно был единицей электората, который оказывал влияние на избирательный процесс. И угодить его позиции было важно, потому что они голосовали кошельками. Сумма кошельков электората — это был важный финансовый фактор. А сегодня потребительский рынок становится все менее значимым адресом мировых финансовых потоков, которые зацикливаются, замыкаются на гиперпроекты, а гиперпроекты обслуживаются кредитами, которые относятся к реальным авуарам банковской системы как один к ста. Если Маркс, говоря о Капитале с большой буквы, имел в виду принцип, то сейчас этот принцип уже состоялся как факт. Все капиталы замкнулись в единый капитал, и мировой кредит превышает его в сто раз. После этого зачем они вообще нужны, эти люди, которые голосуют? Ими можно управлять, но не обязательно полицейской дубинкой, лучше и эффективнее — информационным потоком. Моделирование внутреннего состояния людей решает все проблемы, снимает муниципальные, региональные и прочие ненужные выходы общественной озабоченности в создание комитетов каких-то озабоченных граждан — это все решается за счет превращения всего человеческого потенциала в субстрат информационного общества. Информационное общество — это та база, на которой утверждается железная пята мировой олигархии. Мировая олигархия закрывает всю эту бодягу с парламентскими выборами, с представительными институтами, с земствами, с какими -то там округами, с четвертой властью, с местным самоуправлением — это все не нужно. Это все становится вчерашним днем, потому что это была пляска сильных мира сего — для того чтобы существовал человеческий фактор. Информационное общество — нужно выделить как раз этот тезис — информационное общество является синонимом смерти человеческого фактора в истории. — Пожалуй, на этой жизнеутверждающей ноте нам следует закончить. Искандер Хисамов. Первые и последние // Эксперт. № 42 (302). 12.11.2001.