О чем говорит перемена облика городских центров? О том, что в городах интенсивно складываются новые статусные конструкции российского общества. Среди них — новый средний класс. Когда в конце 80-х, а в особенности в начале 90-х годов стал формироваться слой новых богатых людей, он частично занял социальную нишу советского среднего класса: отечественная машина, небольшая стандартная квартира, садовый участок с домиком. Бывший стандартный набор для инженера, который теперь стал для него недоступен (его можно лишь сохранять или постепенно утрачивать). Те, у кого, напротив, появились средства все это приобретать, активно переводят на себя соответствующие блага, освобождая от них прежних владельцев. Другая часть новых богатых людей (так называемые «New Russians») ориентирована на практически те же образцы потребления, но в более богатом исполнении. Им кажется, что они подражают иностранцам, поскольку они заводят иностранную машину, большую квартиру и коттедж. Однако так получает свое очередное — постсоветское — существование старый российский, он же раннесоветский, он же позднесоветский образец, реализованный ныне новым социальным носителем. В такой форме третий раз в истории России зарождается предпринимательское сословие, буржуазия, то есть собственно класс горожан. Как и первые два раза, зарождается по желанию правящей госбюрократии, в ее интересах и под ее контролем. На этот раз — в большой части из ее состава. Это отличие нынешнего начала позволяет надеяться, что не повторится дважды наступавший конец, когда приходящее к власти новое поколение бюрократии уничтожало выросшую при прошлом буржуазию. А именно так это было в 1917—1920 гг и 1926-1932 гг. Параллель нынешнего этапа с НЭПом и, соответственно, опасения, что нынешний окончится, как и НЭП, экспроприацией и «ликвидацией буржуазии как класса», присутствует в сознании многих современных российских бизнесменов. Политическая зависимость этой (пост)советской буржуазии от (пост)советской бюрократии отражается в глубоко запрятанном комплексе вины/страха у многих людей в бизнесе. Эти чувства у них проявляются и во внешнем поведении, в том, которое до определенной степени окрашивает стиль жизни крупных и средних городов. В каждом из них найдется круг людей, имеющих все классические признаки поведения нуворишей: жизнь напоказ, трата огромных денег черт знает на что, роскошь и безвкусица, чрезмерность в еде и выпивке и т.п. Внутри этой подгруппы можно, далее, выделить категорию совершенных новичков, которые совсем не умеют быть богатыми и с трогательной наивностью следуют рецептам журналов и газет насчет правил «красивой жизни»: куда ходить, что надевать, что кушать и пр. Другая категория «широко живущих» гораздо увереннее в себе. Эти знают, какую рыбку заказать к столу. Они выучились этому еще в своей прежней «номенклатурной» жизни с ее пайками, госдачами, приемами и загранкомандировками. Их быт — это «обкомовский» стиль, но с «мерседесами» вместо черных «Волг». Часть из них, кстати, по привычке прежних лет предпочитает «гулять» за закрытыми дверьми, среди «своих». Но гулять от души на эти новые, непонятные, то ли свои, то ли ничьи миллионы. Представители классической советской интеллигенции не , испытывают к этим людям ничего, кроме презрения. Нам кажется, однако, что их существование и даже их стремление к роскоши в настоящее время играет весьма позитивную роль. Заметим, что в условиях сокращения промышленного производства функцию губки, всасывающей высвобожденных работников, взяла на себя городская сфера услуг. Если присмотреться к этой сфере, можно заметить, что предлагаемые ею товары и услуги рассчитаны прежде всего на денежных людей, на преуспевающий средний класс. Эта его склонность тратить деньги на необязательные лакомства, превратившиеся в атрибуты «нормальной» (по его понятиям) жизни, кормит сейчас миллионы людей, продвигает по цепочкам посредников тысячи тонн товаров, оживляет центральные улицы российских городов. Но потомственному горожанину порой кажется, что у него отняли его город. На домах появились чужие слова, рекламирующие то, что его никогда (думает он) не будет интересовать. Встали киоски, в которых он ничего (как ему кажется) не станет покупать. По улицам мчатся машины, в которых ему не придется разъезжать, и тд. «Его» город или приходит в полный упадок, разрушается, или по кускам ремонтируется с нездешним тщанием и превращается в скопище закрытых для этого горожанина приватных заведений. И его не утешить напоминанием, что совсем недавно на домах висели лозунги не более близкие его сердцу, чем реклама казино, и хватало дверей, за которые ему не было доступа. «Смутное время», сокрушенно говорит горожанин.