5. Социология и социализм

Эти курсы лекций: «Социализм» (опубликован в 1928 ш., посвящен главным образом Сен-Симону), курс, опубликова(н-ный в 1950 г. под названием «Лекции по социологии. Физика нравов и права», и, наконец, лекции по воспитанию и пробле-, мам педагогики.

Дюркгейм по образованию философ. Студент Высшей нормальной школы в 80-е гг. XIX в., он страстно интересовался, как и его товарищи Леви-Брюль и Жорес, проблемами, которые в то время называли социальными и которые представлялись более масштабными, чем простые политические проблемы.

Начиная свои исследования, он задался вопросом: каковы отношения между индивидуализмом и социализмом? Его лзу-чение приведет его к написанию книги «О разделении общественного труда». Его племянник Марсель Мосс в предисловии к курсу лекций о социализме напоминает об этом исходном теоретическом пункте исследований Дюркгейма. Отношение между двумя идейными течениями, социализмом и индивидуализмом, говоря философским языком, — социологическая проблема книги «О разделении общественного труда».

Вопрос об отношении между индивидуализмом и социализмом, или между индивидом и группой, выводящий Дюркгейма на проблему консенсуса, лежит, впрочем, в русле традиции, начало которой положил Конт. Его верность спонтанной идее основателя позитивизма проявляется по-разному.

370

Дюркгейм исходит из абсолюта научной мысли. Последняя есть единственная форма мысли, имеющая ценность в наше время. Никакое этическое или религиозное учение, по крайней мере в интеллектуальном плане, не может быть принято, если оно не выдерживает научной критики. В соответствии с требованием, также лежащим в основе позитивистского уче-.

Более того, Дюркгейм критикует экономистов, и в особенности либеральных экономистов или теоретиков, методология которых в основном совпадает с Контовой. И Дюркгейм, и Конт рассматривают экономическую деятельность как характерную для современных обществ, каковые являются индустриальными. Организация экономики должна, следовательно, оказывать решающее влияние на все общество. Но не соперничеством отдельных интересов или их предустановленной гармонией можно вызвать к жизни состязание воль, это необходимое условие стабильности общества. Столь же затруднительно объяснить общество так называемым рациональным поведением экономических субъектов.

Общественная проблема не есть прежде всего экономическая; это главным образом проблема консенсуса, т.е. свойственных индивидам общих чувств, благодаря которым смягчаются конфликты, подавляется эгоизм и поддерживается мир. Общественная проблема — это проблема социализации. Речь идет о том, чтобы сделать индивида членом коллектива, внушить ему уважение к императивам, запретам и долгу, без чего невозможна коллективная жизнь.

Книга о разделении труда представляет собой главный ответ Дюркгейма на вопрос об отношениях между индивидуализмом и социализмом, и" этот ответ совпадает с открытием социологии как науки. Общественная проблема, проблема отношений индивида к группе, должна решаться не отвлеченно, спекулятивным путем, а научно. Наука же показывает нам, что существует не один-единственный тип отношений между индивидом и группой, а разные типы интеграции, изменяющиеся от эпохи к эпохе, olj общества к обществу.

В частности, существует два основных типа интеграции: механическая солидарность вследствие сходства и органическая солидарность вследствие дифференциации. Последняя, при которой каждый член общества выполняет свойственные ему функции, вытекающие из необходимого состязания между разными индивидами, оказывается фактически научно доказанным решением проблемы отношений между индивидуализмом и социализмом.

371

ет индивидуализм. Характерными чертами органической солидарности выступают автономия воли и поле индивидуального решения.

Таким образом, анализ органической солидарности служит, по Дюркгейму, ответом на собственно философский вопрос об отношениях между индивидуализмом и социализмом. Об4-щество, в котором доминирует органическая солидарность, создает условия для расцвета индивидуализма в соответствии с коллективной потребностью и моральным императивом. Сама мораль здесь предписывает каждому проявлять себя. Тем не менее органическая солидарность порождает две проблемы.

В современном обществе индивиды больше не взаимозаменяемы, каждый может реализовать собственное призвание. И все-таки в обществе, где безусловно уважается личность, для поддержания мирного сосуществования дифференцированных индивидов необходимы общие верования. Значит, в обществе, высшим законом которого оказывается индивидуализм, важно придать коллективному сознанию достаточный авторитет и достаточно широкое содержание.

Любое современное общество, в котором господствует органическая солидарность, чревато опасностью разъединения и аномалии. В самом деле, чем больше современное общество содействует индивидам в отстаивании их прав на самореализацию и в удовлетворении их желаний, тем больше следует опасаться ^того, что индивиды забудут о требованиях дисциплины и в конце концов постоянно будут неудовлетворенными. Сколь бы ни была велика ставка на индивидуализм в современном обществе, нет общества без дисциплины, без ограничения желаний, без диспропорции между запросами каждого и доступными удовольствиями.

Именно в этом месте анализа социолог вновь сталкивается с проблемой социализма, и мы получаем возможность понять, в каком смысле Дюркгейм социалист, а в каком — нет, а также в каком смысле социология в его понимании заменяет социализм, Исторически мысль Дюркгейма тесно связана с идеями французских социалистов конца XIX в.

372

Курс, который Дюркгейм посвятил проблемам социализма, составляет ч'асть более обширного замысла, который ему не удалось завершить так, как он мечтал. Он хотел провести историческое исследование всех социалистических учений, но прочитал только курс, посвященный началам социализма, а в сущности, одному Сен-Симону.

К этому исследованию Дюркгейм приступает, исходя из нескольких идей, озаряющих его толкование социализма. Хотя в определенном смысле он социалист (я бы охотно сказал, что он истинный социалист, согласно его определению этого Понятия), но он не марксист. Он даже противодействует марксистскому учению в том виде, как оно обыкновенно интерпретируется, по двум основным пунктам. Прежде всего он не верит в плодотворность насильственных мер и отказывается рассматривать классовую борьбу, в особенности конфликты между рабочими и предпринимателями, как существенную черту современного общества, тем более — как движущую силу исторического процесса. Для Дюркгейма — верного последователя Конта — конфликты между рабочими и предпринимателями служат доказательством плохой организации или частичной аномалии современного общества, которая должна быть исправлена. Эти «конфликты отнюдь не предвещают перехода к совершенно иному общественному или экономическому строю. Если же, как полагают сегодня, классовая борьба и насилие в марксизме выступают на первый план и из этого следует (что, впрочем, неправильно) приравнивание социализма к марксизму, то в таком случае нужно считать Дюркгейма противником социализма.

Он также не социалист, поскольку многие социалисты склонны считать, будто решение проблем современного общества проистекает из реорганизации экономики.

Социализм Дюркгейма — это, по сути дела, «социализм» Конта, резюмируемый в двух ключевых словах: организация и морализация. Социализм представляет собой лучшую, т.е. более осознанную организацию коллективной жизни, цель и следствие которой — интеграция индивидов в социальных рамках или в общностях, наделённых моральным авторитетом и потому способных выполнять воспитательную функцию.

Курс лекций по социализму имеет подзаголовок: «Определение. Возникновение. Учение Сен-Симона». Дюркгейм четко не различает того, что принадлежит самому Сен-Симону, Тьерри или Конту. Лично я считаю, что он наделяет учение

373

* Сен-Симона множеством достоинств и самобытностью, которые скорее свойственны его соратникам. Но в данном случае важно не это.

Самое основное — определение социализма и сопоставление Дюркгеймом сен-симонизма и состояния социализма в начале XIX в. Он по-прежнему стремится объективно определить социальную реальность. Он не приписывает себе право, которого домогался Макс Вебер, — обозначить свое определение социального феномена. Он старается определить извне, что представляет собой социальный феномен, закрепляя за ним его видимые черты. В данном случае он обосновывает определение социализма, исходя из признаков, общих для учений, называемых обычно социалистическими. И он пишет: «Социалистическим называют всякое учение, которое требует воссоединения всех экономических функций или некоторых из них, ныне рассеянных в руководящих, сознательных центрах общества» (Le socialisme, p. 25). И еще: «Социализм не сводится к проблеме заработной платы, или, как говорится, желудка. Прежде всего это стремление к перестройке общественного организма с той целью, чтобы по-другому разместить промышленный аппарат, извлечь его из тени, где он действует автоматически, и выставить его на свет и под контроль сознания.

В обоих отрывках довольно хорошо резюмируется представление Дюркгейма о социализме. Он четко отличает учения, именуемые им коммунистическими, от тех, что он называет социалистическими. Во все исторические эпохи со времен античности были коммунистические учения. Они рождаются из протеста против общественного неравенства и несправедливости. В них заключена мечта о мире, в котором положение всех будет одинаковым. Эти учения не отражают особенностей данного исторического периода, что характерно для социалистических учений начала XIX в., возникших сразу после Великой французской революции. Слишком далекие от того, чтобы рассматривать историческую деятельность в качестве основной, эти учения стремятся свести к минимуму роль бо- ; гатств. Многие из них навеяны аскетическими представлениями о жизни. Напротив, социалистические учения подчеркивают первостепенное значение экономической деятельности. Очень далекие от желаний возврата к простой, непритязатель-

374

ной жизни, от требований принятия законов против роскоши, они ищут пути разрешения общественных трудностей в изобилии и в росте производительности труда.

Социалистические учения, по Дюркгейму, не определяются ни отрицанием частной собственности, ни требованиями рабочих, ни желанием высших классов или руководителей государства улучшить жизнь наиболее обездоленных. Отказ от частной собственности отнюдь не есть отличительный признак социализма. В учении Сен-Симона критикуется институт наследства, но Дюркгеим видит в этой критике нечто вроде подтверждения самого принципа частной собственности. В самом деле, если мы называем частной собственностью индивидуальную собственность, то последняя оправданна, если она принадлежит тому, кто ее приобрел. Передача по наследству становится, таким образом, противоположностью принципа частной собственности, поскольку по наследству некто получает собственность, которую сам он приобрести не в состоянии. В этом смысле, считает Дюркгеим, критика наследования может рассматриваться как логичное проведение принципа, согласно которому частной считается только законная собственность, такая, которой индивид владеет в результате того, что он сам ее приобрел.

Дюркгейм допускает, что требования рабочих и стремления улучшить их жизнь — составная часть сознания, которое инспирирует социалистические учения, но он утверждает, что не оно определяет сущность социалистической идеи. Во все времена были люди, обуреваемые духом благотворительности или сострадания, неравнодушные к судьбе несчастных и желавшие ее улучшения. Эта тревога за другого не является отличительным признаком ни социалистических учений, ни данного момента общественной европейской истории. Более того, «общественный вопрос» никогда" не будет решен экономическими реформами.

Необходимым предшествующим этапом в развитии социалистических учений была Великая французская революция, а отдельные события, имевшие место в XVIII в., можно считать их первопричиной. Множатся протесты против неравенства, рождается мысль <>; том, что государство можно наделить более обширными функциями. Но до революции эти положения остаются в зачаточном состоянии, им недостает главного, основной идеи социализма: концепции сознательной реорганизации экономической жизни.

Эта идея родилась после революции: потому что последняя поколебала общественный строй и расширила ощущение кризиса, склонив мыслящих людей к поискам его причин. Разрушая прежний порядок, Французская революция способствовала осознанию возможной роли государства. Наконец, именно

375

после нее отчетливо проявилось противоречие между возросшей производительностью труда и нищетой большинства. Обнаружилась экономическая анархия, и протест против неравенства, вину за которое прежде сваливали главным образом на неравенство политическое, был перенесен в экономическую сферу. Произошло столкновение уравнительных стремлений, усилению которых содействовала революция, с осознанием экономической анархии, вызванной к жизни зарождающейся промышленностью. И это соединение протеста против неравенства и осознания экономической анархии породило социалистические учения, выражающие стремления к реорганизации общества, начиная с экономики.

Общественный вопрос у Дюркгейма, в соответствии с его определением социализма, оказывается, таким образом, прежде всего организационным вопросом. Но это также и вопрос морали. В ярком отрывке из своей книги он объясняет, почему реформы, инспирированные одним лишь духом благотворительности, не могут решить общественную проблему: «Если мы не ошибаемся, то этот поток сострадания и сочувствия, суррогат прежнего коммунистического потока, с которым обычно сталкиваются в сегодняшнем социализме, представляет в нем лишь вторичный элемент. Он его дополняет, но не определяет. Следовательно, меры, предпринимаемые для того, чтобы его сдержать, не затрагивают причин, вызвавших к жизни социализм. Если потребности, выражаемые социализмом, сформированы, то их удовлетворение нельзя будет свести к удовлетворению неопределенных чувств братства. Обратим внимание на то, что происходит во всех странах Европы. Повсюду — озабоченность тем, что называют социальным вопросом, и попытки предложить частичные его решения. А между тем почти все мероприятия, предпринимаемые в этих целях, направлены исключительно на улучшение положения трудящихся классов, т. е. они созвучны только благородным тенденциям, лежащим в основе коммунизма. По-видимому, считается, что более неотложным и полезным является облегчение страданий рабочих и компенсация того, что есть плачевного в их жизни, с помощью благодеяний и законных льгот. Налицо готовность множить число стипендий, разного рода дотаций, расширять, насколько возможно, сферу благотворительности, внедрять правила охраны здоровья рабочих и т.д. с целью уменьшения разрыва между двумя классами и неравенства. Не замечают (впрочем, такое случается постоянно вплоть до социализма), что, поступая так, принимают второстепенное за главное. Не благородной снисходительностью к тому, что еще остается от старого коммунизма, можно будет когда-нибудь обуздать социализм или осуществить его. Не вникая в ситуацию, типичную для всех времен, мы

376

добьемся какого-то смягчения ситуации совсем недавнего происхождения. Идя избранным путем, мы не только проходим мимо цели, которую следовало бы иметь в виду, но не можем достичь и намеченной нами цели. Потому что, какие бы ни создавали для трудящихся привилегии, частично нейтрализующие те, которыми пользуются хозяева, сколько бы ни уменьшали продолжительность рабочего дня, увеличивая даже равным образом зарплату, не смогли унять возросшие аппетиты, т.к. по мере их удовлетворения они набирают силу. Их требования беспредельны. Их утолять — все равно что стремиться наполнить бочку Данаид. Если бы социальный вопрос вставал в таком плане, было бы лучше объявить его неразрешимым» (ibid., с, 78—79).

Это удивительный отрывок, и звучит он сегодня странно. Само собой разумеется, что Дюркгейм не противник общественных реформ, не враждебно относится к уменьшению продолжительности рабочего дня или повышению зарплаты. Но характерно само превращение социолога в моралиста. Основная тема все та же: аппетиты людей неутолимы; при отсутствии морального авторитета, умеряющего желания, люди будут вечно неудовлетворены, поскольку всегда будут хотеть получить больше того, что имеют.

В определенном отношении Дюркгейм прав. Но он не задался вопросом, который поднимает Эрик Вейль в своей «Политической философии»: является ли целью общественной организации сделать людей довольными? Не проникает ли неудовлетворенность в саму ткань жизни человека и совершенно особым образом в жизнь общества, в котором мы живем? ' °

Может быть, люди остаются столь же неудовлетворенными, как и прежде, по мере увеличения числа общественных реформ? А может быть, менее неудовлетворенными, или они чувствуют себя как-то иначе? А нельзя ли полагать, что чувство неудовлетворенности и требования движут историческим процессом? Не нужно быть гегельянцем, чтобы понять: общества трансформируются самим нежеланием людей оставаться в прежнем положении, каким бы оно ни было. В этом смысле неудовлетворенность не обязательно патология. Она, несомненно, не является Таковой в обществах, как наши, где ослабевает власть традиции, а привычный образ жизни больше не кажется навязываемым в качестве нормы или идеала. Если каждое поколение хочет жить лучше предыдущего, то перманентная неудовлетворенность, о которой пишет Дюркгейм, неизбежна. Бочка Данаид или скала Сизифа суть репрезентативные мифы современного общества.

Но если социальный вопрос не может быть решен путем реформ или улучшения положения людей, то какова его отличительная особенность в сегодняшнем мире?

377

Когда-то во всех обществах экономическая деятельность была подчинена светским и духовным властям. Светские власти, по существу, были военными или феодальными, а духовные власти — религиозными. Сегодня в индустриальном обществе экономическая деятельность обособлена, она больше не регулируется, не служит предметом морализирования. Сен-Симон, добавляет Дюркгейм, отлично понял, что прежние власти, в сущности военные или феодальные, основанные на принуждении человека человеком, в современном обществе могли стать лишь помехой, т. к. они не в состоянии организовать и регулировать индустриальную жизнь. Но первые социалисты ошибочно полагали, что современное общество отличается тем, что экономическая сфера не подчиняется общественной власти. Другими словами, констатируя, что прежние власти были неприспособлены для необходимого регулирования экономической деятельности, они пришли к выводу, что экономическая деятельность должна быть обособлена, что она не нуждается в подчинении властям. Такова анархическая тенденция некоторых учений.

Дюркгейм видит в этом основную ошибку. Экономическая деятельность нуждается в подчинении власти, и власть должна быть и политической, и моральной, А социолог обнаруживаем эту политическую и моральную власть, необходимую для регулирования экономической жизни, не в государстве или семье, а в профессиональных объединениях.

Курс по социализму датируется 1896 г. Годом раньше появились «Правила социологического метода». Курс по социа^ лизму, таким образом — современник первого периода научной карьеры Дюркгейма, периода написания работ «О разделении общественного труда» и «Самоубийство». В нем автор вновь обращается к идеям, изложенным в конце первой из этих книг, идеям, которые он представит в более развернутом виде в предисловии ко второму изданию своей диссертации. Решение социальной проблемы сводится к восстановлению профессиональных объединений, некогда именуемых корпорациями, для оказания влияния на индивидов и регулирования экономической жизни путем морализации.

Государство не способно выполнять эту функцию, потому что оно слишком удалено от индивидов. Семья стала слишком маленькой и утеряла экономическую функцию. Экономическая деятельность отныне развертывается вне семьи, место работы больше не совпадает с местом жительства. Ни государство, ни семья не могут контролировать экономическую жизнь. Профессиональные объединения, восстановленные корпорации станут выполнять роль посредника между индивидом и государством благодаря их общественному и морально-

378

му авторитету, необходимому для восстановления дисциплины, за отсутствием которой люди дают безудержную волю своим желаниям. N

Таким образом, по Дюркгейму, социология может указать на научное решение социальной проблемы. Понятно, что он смог использовать (в качестве отправного пункта своих исследований) философскую проблему, которая определяет политическую, и что в социологии, как он себе ее представлял, он нашел замену социалистического учения.

Представляет интерес заключение курса по социализму. Дюркгейм пишет, что в начале XIX в. почти синхронными были три движения: рождение социологии, борьба за религиозное обновление и становление социалистических учений. Социалистические учения стремились к реорганизации общества и, кроме того, к сознательному регулированию экономической деятельности, сегодня еще рассредоточенной в обществе. Религиозное движение добивалось воссоздания верований, которые заняли бы место традиционных религий с их ослабевающим влиянием. Целью социологии было подвергнуть социальные факты научному анализу, пронизанному духом естествознания.

По Дюркгейму, эти три движения связаны между собой многими нитями. Социология, социализм и религиозное обновление в начале XIX в. сочетались друг с другом, потому что они суть проявления одного и того же кризиса. Развитие науки, которая разрушает или по меньшей мере ослабляет традиционные религиозные верования, неизбежно вызывает применение научных принципов к социальным феноменам. Социализм есть осознание кризиса морали и религии, а также необходимости реорганизации общества как следствия того, что прежняя политическая и духовная власть-больше не соответствует самому характеру индустриального общества. Социализм ставит проблему организации общества. Стремление к религиозному обновлению есть реакция на ослабление традиционных верований. Социология представляет собой одновременно расцвет научного разума и попытку найти решение проблем, поставленных социализмом, самим фактом ослабления религиозных верований и стремлением к духовному обновлению.

^ К сожалению, последние строчки курса неразборчивы, но заключение лекций не представляет тайны. Дюркгейм как социолог стремится научно объяснить причины социалистических движений, показать истинное в социалистических учениях и научно определить условия, при которых можно найти решение того, что называется социальной проблемой. Что касается религиозного обновления, Дюркгейм как социолог, по-видимому, не настаивает на своем решающем вкладе в него. Он не пророк социологической религии, как Конт. Но он полагает,

379

что наука об обществе помогает понять, как религии родились из общественных потребностей и коллективных движений, а также то, что она позволяет нам верить в появление новых религий — в ответ на аналогичные потребности общества.

«Чтобы господствовал порядок, большинство людей должны быть довольны своей судьбой. Но для того, чтобы они были ею довольны, им нужно быть убежденными в том, что у них нет права иметь больше, а не наличие большего или меньшего. А для этого крайне необходим авторитет, превосходство которого они признают и через который как бы говорит право. Ибо никогда индивид, уступивший давлению своих потребностей, не признает, что он достиг предела своих прав» (ibid., р. 291).

Этот фрагмент ярко раскрывает точку зрения Дюркгейма, которая представляется, таким образом, чем-то вроде синтеза, основанного на понятии коллективного сознания, антропологии Гоббса и Кантовой морали долженствования. Категорический императив коллективного сознания ограничивает бесконечные желания человека.

Таким образом, по Дюркгейму, социализм как движение исторических идей есть в сущности реакция на анархию в экономике. Социализм требует ясного осознания функций, которые сегодня рассеяны в обществе. Он не совпадает со стародавними коммунистическими возражениями против несправедливости и неравенства. Он возник после Французской революции, вч момент, когда ее политическое вдохновение коснулось экономической сферы. Современник индустриализации, социализм ставит подлинной целью создание промежуточных организации между индивидом и государством, наделенных одновременно моральным и социальным авторитетом.

Основная задача рассматриваемого Дюркгеймом социализма сводится к организации, а не к классовой борьбе. Его цель — создание профессиональных групп, а не изменение характера собственности.

Толкуемый таким образом, социализм связан с социологией. Не потому, что социология как таковая выражает политические мнения. Но социология, исследуя объективно и научно общественную реальность, должна интересоваться социалистическим движением. Тогда она учтет историческое значение этого движения, а заодно подойдет к мысли о реформах, благодаря которым социалистическое вдохновение воплотится в новых институтах.

Отсюда понятно, почему Дюркгейм почти не интересуется собственно политическими механизмами. Парламентские институты, выборы, партии представляют, по его мнению, внешнюю сторону общественной жизни. В этом отношении он остается последователем Конта. Последний же, будучи привер-

380

женцем либеральных идей на начальном этапе своей деятельности, становился все более безразличным к представительным институтам как таковым по мере развития его идей. По его мнению, парламенты суть институты, сам характер которых соответствует переходному периоду метафизического состояния между теологией и позитивизмом. В изображении будущего общества Конт оставил слишком мало места выборам, партиям, парламентам. В этом отношении он зашел столь далеко, что во время государственного переворота Наполеона III почти не возмущался ликвидацией метафизических пережитков и в то же самое время без колебаний письменно обратился с призывом к русскому царю. Он был готов согласиться с тем, чтобы реформы, необходимые для наступления эры позитивизма, были осуществлены абсолютной властью, даже если эта власть сосредоточена в руках человека традиции.

Конечно, в своей неприязни к парламентаризму Дюркгейм зашел не столь далеко. Но, как об этом говорит Марсель Мосс во введении к курсу по социализму, выборы и парламент представлялись социологу поверхностными феноменами.

Дюркгейм верил в необходимость глубоких реформ общества и морали. Эти реформы, по его мнению, были не столько облегчены, сколько парализованы партийными спорами и парламентским беспорядком.

Дюркгейм писал о демократии, в частности, в своих «Лекциях по социологии...», опубликованных в 1950 г. Но здесь он дает ее определение, отличающееся от того, которое сегодня выглядит классическим. В самом деле, в него он не включает ни всеобщее избирательное право, ни плюрализм партий, ни парламент. Истинная характеристика демократического государства сводится у него jco «все большему распространению управляющего сознания и все более тесным связям между этим сознанием и массой индивидуальных сознаний», или, иначе говоря, между государством и народом.

«С этой точки зрения демократия нам представляется, следовательно, политической формой, в которой общество достигает наиболее ясного самосознания. Народ тем более привержен демократии, чем более значительную роль в общественных делах играют совместные обсуждения, размышления, критика. И тем менее он ею дорожит, чем более преобладают бессознательность, предосудительные привычки, смутные чувства, предрассудки — одним словом, все, не подлежащее контролю. Это значит, что демократия — не открытие или ренессанс нашего века. Это отличительная черта, которую все больше и больше приобретают общества. Если мы сумеем избавиться от обычных ярлыков, которые лишь затемняют мысль, мы признаем общество XVII в. более демократичным, чем обще-

381

ство XVI в. и все феодальные общества. Феодальный строй — это рассеяние общественной жизни, это максимум неясности и бессознательности, которых гораздо меньше в сегодняшних крупных обществах. Монархия, все больше и больше централизуя коллективные силы, расширяя свое влияние по всем направлениям, глубоко проникая в гущу народа, подготовила будущую демократию и сама являла собой демократическое правление в сравнении с тем, что было до нее. И совсем неважно, что глава государства именовался королем: принимать во внимание следует именно те отношения, которые он поддерживал со всей страной, поэтому именно в ней созрели ясные социальные идеи. Таким образом, демократия бьет через край не последние сорок или пятьдесят лет — ее подъем продолжается с самого начала истории» (Le?ons de sociologie, p. 107—108).

Этот фрагмент — одновременно замечательный и бесхитростный — обнаруживает у Дюркгейма твердость в том, что можно было бы назвать эволюционным видением. Общества становились все более и более демократическими с течением времени. Однако следует уяснить, что собой представляет демократия.

Чтобы прийти к концепции общества, которое эволюционирует в направлении демократии, с каждым днем все б(?лее действенной и полной, надо обесценить собственно политические институты, быть безразличным к тому факту, что глава государства — король это или не король — становится таковым по рождению или путем выборов.

Определение демократии, предлагаемое Дюркгеймом, предполагает, что политика, т. е. управление или власть, суть только второстепенный элемент общественной системы, что сама демократия, этимологически означающая власть народа, отличается не организацией управления, а определенными чертами управленческой деятельности, степенью связи между населением и управляющими.

Дюркгейм жил в счастливое время, предшествующее войне 1914 г., когда можно было верить, что нет иного способа общения между управляющими и управляемыми кроме того, которому симпатизирует наблюдатель. Он, конечно, не отдавал себе отчета в том, что, согласно его определению демократии, национал-социалистский режим вполне заслуживает имени демократии. При тоталитарном режиме рассеянные в обществе функции на самом деле сконцентрированы в руках тех, кто управляет. Функция управления стала в высшей степени осознанной. Связи с массами управляемых отнюдь не разорваны, пусть даже они установлены теми способами, которые социолог-рационалист осудил бы.

382

Конечно, Дюркгеймово понятие управляющего сознания включало в себя обсуждение, рефлексию и критику. Но совсем не очевидно, что при авторитарном режиме фашистского толка не бывает обсуждений; что касается рефлексии, то она может быть использована в целях, которые мы осуждаем, но она всегда существует. Если прообразом недемократического общества выступает общество феодальное, то другую крайность представляет тотальное, если не тоталитарное, государство.

Дюркгейм принимал скорее социологическое, нежели политическое определение демократии, ибо предполагал, что управление сознанием и связь между государством и населением могут осуществляться только теми способами, которые он наблюдал в либеральном обществе и при представительном строе. Он не мог помыслить, что одна и та же концентрация власти и определенная форма связи между управляемыми и управляющими способны сочетаться с абсолютным отрицанием представительных форм власти и с совершенно иным способом правления.

Дюркгейм так озабочен тем, чтобы управленческая функция сочеталась с обсуждением и рефлексией, что мало расположен к одноступенчатым всеобщим выборам. Во всяком случае, в «Лекциях по социологии» он объясняет, что парламентская анархия в том виде, в каком мы наблюдаем ее в такой стране, как Франция, плохо приспособлена к потребностям обществ, в которых мы живем. Он намекает на необходимость реформы, которая ввела бы двухступенчатые выборы. Достоинство последних, по его мнению, будет в том, что они освободят избранников от давления, оказываемого на них массами своими беспредметными или слепыми страстями, и, следова-1 тельно, позволят управляющим более свободно обсуждать коллективные потребности. Кроме того, введение двухступенчатых выборов возвращает Дюркгейма к любимой идее, относящейся к политическому строю — к идее создания промежуточного, органа, прототипом которого служит корпорация.

Дюркгейм, подобно французским контрреволюционерам первой половины XIX в., охотно рассуждает о кризисе современных обществ, вызываемом непосредственным столкновением, отдельных индивидов со всемогущим государством. Он также стремится вновь ввести посредника между индивидом и государством. Он стремится делать общество более органическим, избегая одновременно тотального государства и разобщения и беспомощности индивидов. Но вместо того, чтобы, подобно контрреволюционерам, мечтать о реставрации промежуточных органов регионального типа в провинциях, он отдает предпочтение функциональным организациям, корпорациям.

383

«Существует порядок вещей, против которого бессильны любые доводы. Пока политические комбинации приводят депутатов и вообще правительства в непосредственное соприкосновение с множеством граждан, просто физически невозможно, чтобы последние повелевали. Вот почему лучшие умы часто требовали, чтобы члены ассамблеи избирались в ходе двух- или многоступенчатых выборов. Дело в том, что дополнительные посредники разгрузят правительство. И посредников можно ввести, не прерывая ради этого связи между правительственными учреждениями. Нисколько не нужно, чтобы связи были непосредственными. Нужно, чтобы жизнь продолжалась без нарушения преемственности между государствами и частными лицами, между частными лицами и государством; но нет никакого основания для того, чтобы это циркулирование не осуществлялось через промежуточные органы. Благодаря посредничеству государство больше укрепится, различие между ним и обществом станет более четким, и благодаря этому его способность к автономии даже возрастет. Наша политическая трудность вызвана, таким образом, той же самой причиной, что и социальная: отсутствием добавочных, вторичных звеньев между индивидом и государством. Мы уже отметили, что эти фго-ричные группы необходимы для того, чтобы государство не притесняло индивидов. Теперь мы видим, что они нужны для того, чтобы государство было в достаточной мере отдалено от индивидов. Понятно, что они полезны друг другу; ибо с той и с другой стороны есть заинтересованность в том, чтобы обе силы непосредственно не соприкасались, хотя они по необходимости связаны друг с другом» (ibid., р. 115—1 1 6).

Лекции Дюркгейма, посвященные проблеме воспитания, представляют значительную часть его творчества и с количественной, и с качественной точек зрения. В свою бытность профессором Сорбонны Дюркгейм сначала руководил кафедрой педагогики, а не непосредственно социологии. Таким образом, он был вынужден ежегодно вести курс педагогики.

Но он и сам интересовался проблемой воспитания по причине вполне очевидной: ведь воспитание по самой своей природе — общественный феномен, так как оно заключается в социализации индивидов. Воспитывать ребенка — значит готовить или заставлять его быть членом одного или нескольких коллективов. Вот почему, когда профессор изучал историю разных систем воспитания, практиковавшихся во франции, он вновь соприкасался со своими любимыми темами. Воспитание — это общественный процесс, и в каждом обществе есть соответствующие ему педагогические учреждения. Точно так же в каждом обществе есть мораль, соответствующая в ос-

384

новном его потребностям, и свои методы воспитания, отвечающие коллективным потребностям.

В основу Дюркгеймовой теории воспитания положены те же самые представления о человеке и обществе, которыми он руководствуется во всем своем творчестве. Подобно Гоббсу, Дюркгейм исходит из положения о том, что в человеке преобладает естественный эгоизм, что человек движим бесконечными желаниями, вследствие чего необходима дисциплина. Воспитание прежде всего сводится к тому, чтобы приучить индивидов подчиняться дисциплине. Оно должно иметь — не может не иметь — характер власти. Но речь идет не о грубой и материальной власти. Из-за двойственности, присущей, как мы знаем, ныне самому обществу, дисциплина, которой будет подчинен индивид, является одновременно обязанностью требуемой и в определенном отношении обязанностью любимой, т. к. это групповая дисциплина. В силу привязанности к группе индивид обнаруживает необходимость самопожертвования и одновременно дисциплины. Обучать индивидов, чтобы интегрировать их в общество, — значит способствовать осознанию одновременно норм, которым каждый должен подчиняться, и трансцендентных ценностей, свойственных коллективам, к которым каждый из них принадлежит и будет принадлежать.

Главная проблема дисциплины сочетается с проблемой иди-видуализма. Современные общества все еще нуждаются в авторитете, свойственном коллективному сознанию. Но в то же время это общества, способствующие становлению личности. Воспитание в современных обществах будет иметь целью не только укрепление дисциплины, но и содействие расцвету личности, формирование в каждом индивиде чувства независимости, способности к рефлексии и выбору. Эту формулу можно перевести на язык Кантовой, философии: надо подчинить каждого авторитету закона, который является, по существу, общественным, даже если он моральный; но это подчинение закону должно стать потребностью каждого из нас, потому что только оно позволяет нам реализовать нашу разумную индивидуальность.

Так обнаруживается двойственная природа всех Дюркгей-мовых социологических объяснений: общество, рассматриваемое как окружающая среда, обусловливает систему воспитания. Всякая система воспитания — слепок общества, соответствует общественным потребностям, но и способствует упрочению коллективных ценностей. Структура общества, рассматриваемая как причина, определяет структуру системы воспитания, а цель последней — соединить индивидов с коллективом и убедить их избрать объектом своего уважения или преданности само общество.

13 Элк. № 4 385