Старина Е, мы встретились недавно — после стольких лет! Разливая в сквере, мы вспоминали, как некогда в арбатском садочке мы с тобой впервые открыли самими купленную бутылку и вскрыли первую самими купленную пачку. Поговорив об алкогольно-никотиновом дебюте, как водится, перешли к тому, что стало потом с нами и со страной, и с курением и винопити- ем в ней. Толковали о том, спился или не спился народ, ску- рился или нет. Ты, я заметил, куришь все ту же «Приму». Я уже несколько лет как погасил последний «Кэмел», но зато все последние годы по заказу отравляющих нас монополий усердно изучал, что и с каким чувством курят и пьют наши с тобой современники и соотечественники. Я тебе начал рассказывать, о том, что на сей счет мне удалось заметить в ходе интервью с курильщиками и потребителями напитков и что приходило в голову после десятков таких встреч. Не успел сказать тебе тогда в сквере и спешу договорить здесь. Это к вопросу о повелительных воздействиях жидкостей и запахов на массы людей. Управление обществом через вдыхаемое и обоняемое, вообще говоря, часть нашей повседневности. Отличие от скандальных, сенсационных и фантастических версий вроде «Парфюмера» одно: это управление (как и вообще управление, по большей части) принимается добровольно. Хочу вспомнить идею социолога Левады, брошенную походя в его знаменитых лекциях по социологии на журфаке МГУ в конце 60-х. Как-то раз он рассказывал об органицистских моделях общества, которыми увлекались лет двести тому, воображая, что общество — это организм с мозгом, сердцем, нервами и пр. (Тебе как врачу должно понравиться.) Так вот, Левада пошутил, что если бы эти давно отброшенные модели приложить к современным реалиям, то можно было бы, например, обнаружить систему гуморальной (жидкостной) регуляции в обществе-организме. Обнаружить, как жизнь общества регулируется и управляется посредством специальной жидкости, направляемой из специального центра по специальным каналам. Имелось в виду централизованное и регулируемое государством распределение алкоголя среди собственного населения. В отличие от уважаемых и неуважаемых авторов идеи о «спаивании русского народа», социолог Левада обращал внимание на осуществляемую посредством вина власть как управление поведением людей. Нынче не те времена. С падением госмонополии на алкоголь нельзя говорить об управлении, разве только о самоуправлении или гуморальной саморегуляции в нашем обществе. Перенося этот же прием с алкогольного духа и перегара на дым и запах другого наркотика, табака, хочу обратить твое внимание, друг Е, на то, что и он выступает средством организации массового поведения. Пусть он мягче, чем вино, управляет общественным поведением, не делает его, простите, «антиобщественным поведением», но факт регуляции налицо. Очевидность этой регуляции для социолога лучше всего удостоверяется ее неочевидностью, неощутимостью для субъектов поведения. Опыт моих собственных многочисленных групповых интервью о табаке и курении показывает: у курильщиков нет ответа на вопрос, почему они курят Каждый отвечает, что он/она курит потому, что курят другие (друзья, подруги, «все»). Для действия в той или иной степени порицаемого, предосудительного отсутствие причины и мотива очень интересно. Интересно и то, что для понудительности курения — а о ней говорят охотно и много — находят причину либо в себе (не могу бросить), либо в табаке (образует зависимость). То есть для начала курения всегда находят социальную причину (подражание другим, стремление придбидиться), а в самом феномене курения социальные вожжи видеть не хотят, не могут. О регуляции коллективного поведения посредством курения можно говорить очень много. Темы заявляют себя сами, стоит посмотреть на предмет под этим углом зрения. Назову лишь несколько. Одна из самых «близколежащих» — ритуальность курения. Перекур — акт совместного возжигания, воскурения и вдыхания дыма. На что я намекаю, ясно. Занимательная тема — дым и время. Перекуры возможны всегда, но более часты перекуры и особенно индивидуальные закуривания в определенные моменты времени. Под временем я, дорогой Е, будучи, извини за выражение, социологом, желал бы понимать взаимную соотнесенность действий и существований социальных субъектов (людей, групп, сообществ, институтов). А действия вроде курения тогда оказываются узелками и узлами этой соотнесенности. Они, собственно, и создают время, реализуют эту соотнесенность. Как и все самое главное в социальной жизни, это происходит безотчетно. Просто все знают, что перед тем, как начать любое дело, хорошо закурить. А в середине полагается перекурить. И после того, как дело сделано, тоже надо бы по сигаретке. Дым, эта неосязаемая сущность, и запах, эта невидимая субстанция, и переживаемые от них несказуемые ощущения — все это столь похожие на невидимое время узлы социальной организации действия. Без этого дыма как пометить, что у нас начался, а затем закончился важный разговор, а может, роман? Коллективное или в троицах, в диадах курение — простейшая форма синхронизации коллективного поведения, а с ним — настроений, переживаний, мыслей и прочих духовных процессов. Более интересно курение в одиночку. Закурить — подключиться к коллективному времени, связать свое внутреннее с ним. Ты вроде с этим согласился тогда при встрече. Мы сидели в скверике, помнится, и глядели на огромного ковбоя из Мальборо. Ты заговорил о рекламе и о засилье американской культуры. Я не сторонник этой точки зрения, но здесь есть о чем потолковать. Нынче чуть ли не все новое, происходящее на международном рынке табака и сопряженном с ним рынке табачной рекламы, связано именно с Америкой, что интересно для тебя, и с социальной стороной курения, что занимает меня. В Америке острие борьбы против курения — антисоциальность такового. Дым нарушает права некурящих. Сообщества курильщиков объявлены вне закона. Желаешь получать дозы никотина в кровь, желаешь получать толчки синхронизации — изволь. Но не сможешь делать это публично, через дым и запах. Наклеивай себе пластырь, незаметный для других, он тебе через кожу впустит в кровь эти алкалоиды. (Способ, между прочим, тот же, что практикуют наши малолетки-нюхачи и токсикоманы, когда запаха нитролака уже недостаточно для кайфа: ватку с ацетоном прибинтуй к выбритому месту на подростковом затылке и смотри мультики.) Наше социально бедненькое общество все еще ищет возможно большей интеграции. Ритуалы солидарности и импульсы синхронизации у нас все еще превалируют над тенденциями дифференциации. Потому курение у нас — на подъеме, все новые категории приобщаются к нему. А Америка — бывший пионер, затем лидер курения и производства сигарет — в значительной своей части перестала нуждаться в таких относительно примитивных средствах регуляции социального поведения. Конечно, избавиться от этого она тоже стремится коллективно-государственно, оттого немного смешно и по-советски. Но, в общем, пытается с переменным успехом вытеснить эту манеру брать круглые продолговатые предметы в рот Изгоняемое из Америки американское зелье и зло триумфально шествует по нашему миру, поддакну я тебе, мол, мы — их помойка. При этом, хочу усугубить, оное рекламируется именно через американский образ жизни. Не говорю о пресловутом засилье, но, действительно, рекламируемых заимствований из Америки в нашей повседневности немало. Однако, заметь, дорогой Е, кроме сигарет, ни одно так не тычет в глаза свое американское происхождение. Взять напитки «Кока-кола» и «Пепси-кола», взять жевательную резинку — бывшие хрестоматийные атрибуты американского образа жизни: они нам подаются как вообще молодежные или «общечеловеческие». Сигареты же («Мальборо», «ЛМ», «Уинстон»), оказывается, все еще могут эксплуатировать образ Америки как страны свободы, ковбоев и небоскребов. Не фантомный ли это эффект? И не в том ли штука, что именно ритуал, имеющий дело с запахом и дымом, вещами нематериальными, легче всего связать с нематериализовавшимися у нас духами индивидуализма, свободы? Не надо думать, как ты полушутя сказал, что компании, продающие эти сигареты, выполняют тайный приказ ЦРУ по идеологическому разложению нашего общества и внедрению американских ценностей в массы курящих и взирающих на рекламу. Ихние торговцы дымом куда циничнее. Если работает идея «Ответного удара», символически реализующая безумные планы времен нашей с тобой начальной военной подготовки: вдарить ракетой по всем этим небоскребам, — они с дорогой душой возьмут ее для проталкивания принадлежащей ныне им «нашей» «Золотой Явы». Они придумали и вывели на царство в своем сегменте рынка сигареты «Петр I», благодаря чему двуглавый орел растиражирован так, как не мечталось ни одному его поклоннику. Вообще поддержанный верховной российской властью лозунг «Покупай отечественное» обратили себе на пользу прежде всего крупные иностранные производители, мигом наводнившие рынок изделиями или рекламой со словом «русское», с визуальным и лексическим рюсом. Патриотический «Беломор» — едва ли не самая литературная (по проникновению в литературные контексты прошлых лет) марка, и та выпускается уже «не нашей» компанией, приносит деньги не в наш карман. Дым, спирт и запах оказались вообще тесно связаны с имперским духом, если судить по маркам водок и сигарет. Сказанному насчет Америки и ее символов свободы это утверждение не противоречит. Бродский, в эмиграции печатно называвший США империей, выражал, как и подобает советскому поэту, мнение миллионов своих соотечественников. Отношение к этой стране как к империи особо обострилось в России после утраты собственного имперского статуса. А утрата статуса, совпавшая с утратой госмонополии на водку и на импорт, ознаменовалась, вспомним, небывалым выплеском имперской символики в водочных названиях и этикетках. Позже это произошло с сигаретами. Идея центральности и традиционности, то есть гегемонии в пространстве и времени, более невозможная в реальной политике, легче всего сцепилась с дурманом алкоголя и никотина, а затем перешла в неспокойные сны на телеэкранах. Далее, однако, с водкой произойти презамечательные события, лично мне подарившие определенные надежды насчет судеб отечества. Тебе, я думаю, это тоже будет по душе. Первое заключалось в деимпериализации, децентрализации имиджа водки. В советское время, как известно и не пившим, главной водкой была либо «Московская», либо «Столич ная», где бы ее ни выпускали и чем бы ни разило из бутылки. В первое постсоветское, как сказано, вослед орлам «Смир- ноффки», ты помнишь, полезли из любых заграниц и любой провинции прочие столично-самодержавные символы. Но в этой жестокой конкурентной ситуации сумел (благодаря относительной простоте технологии) пробиться на рынок тот самый отечественный производитель. Что очень важно — не московский, а тот, который в Москве.называется «провинциальный». Поддержанный зачастую своим губернатором, этот множественный производитель стал выпускать едва ли не в каждой области свою первоклассную водку. Символика названий изменилась принципиально. Названия не сошли на уровень вин, которые воспроизводят микрогеографию, но закрепились на уровне «субъектов Федерации». «Развал России на удельные княжества», о котором не ты один мне с беспокойством говорил, в части водочного производства состоялся. Это я видел сам. И я же видел, что он оказался одним из редких благих и реальных завоеваний рынка на пользу потребителю. Эти местные водки, не имитирующие (в отличие от «левых») столичный продукт, не травят (в отличие от «левых») потребителя и при умеренных ценах помаленьку наполняют местную казну местными, не выклянченными у центра деньгами. Много ездивши по России, я их много и пробовал. И доложу тебе, дружище Е, запах имеют пристойный, вкус мягкий и даже перегар, извиняюсь, наутро — умеренный. Идея метить водку державным гербом связана не только с давней отечественной традицией госмонополии, но и с не менее давней идеей, что водка — главный напиток подданных империи или, по-другому, что водка — это русская душа. Мне с моими коллегами пришлось немало этим заниматься, и скажу тебе, что вопрос этот весьма серьезный, ибо касается самопонимания русских. По многократно подтвержденным результатам исследований, люди, считающие себя русскими, считают русских прежде всего «открытыми, простыми». В этом, собственно, заключается для них «русский дух». Готовность открыть душу другому ценится как атрибут этой души. А водка, соответственно, ценится как средство это сделать. Оттого и хвалима, родимая, не тобой одним как напиток простой, прямой, открытый. При этом, далее, не тобой одним считается, что, мол, это мы такие, и вовсе не все народы так готовы открываться душой, и не все крепкие напитки столь же просты и прозрачны. Согласно традиции, которую я излагаю не затем, что ты ее не ведаешь, а затем, чтобы далее показать ее изменения, пить водку, знаем мы с тобой сызмальства, надо не одному, а непременно сообща. Совместное распитие есть повод для особых отношений вроде дружбы, родства, впрочем, включающих взаимное причинение телесных повреждений. То есть водка выступает интегратором на уровне первичных коллективов. Настоятельное требование совместно выпить, а затем «раскрыть душу» или, в другой терминологии, «попиздить» в этом контексте оказывается мерой достаточно жесткого социального контроля внутри такового коллектива. Право на безудержность и правонарушения, которое признается при этом за пьяным, жесткости этого контроля отнюдь не отменяет, ибо контроль касается помыслов, а не действий. Душа должна оставаться чистой, душа. Незабвенная поэма Ерофеева — ты ведь ее, как сказал, от себя не отпускаешь — трактует эту же тему, но не на грубосоциологическом, а на изысканно-философском уровне. И, что очень важно, при этом не ставит под сомнение сами основания этой системы взаимоотношений. И вот, докладываю тебе, друг, в последнее десятилетье произошло событие всемирно-исторического значения, которое сыграло решающую роль в судьбе поэмы. Она, как говорится, «утратила актуальность». Она лишилась роли потешной энциклопедии русской жизни, которую играла для многих, роли ключа к душе народа, которую ей предлагали многие. Событие это отправило ее совсем на другую полку, полку книг, не имеющих никакого познавательного, увеселительного, утешительного и иного прикладного назначения. В поколении, что много младше нас с тобой, в поколении, повзрослевшем хоть и рано, но уже после кончины автора поэмы, а именно — во второй половине девяностых, эта система, это уравнение «водка = душа» оказалось поставлено под сомнение. Пришедший на социальную сцену России новый средний класс, в рождении и становлении которого главную роль сыграло упомянутое появление в России многочисленных иностранных и немногочисленных местных производителей, обнаружил совершенно новый подход к водке и к своей национальной идентичности. Этот класс молодых людей — менеджеров и служащих, специалистов и предпринимателей, всех, так или иначе связанных с новым сектором экономики, был со школы и колледжа интегрирован в новую интернациональную бытовую и офисную культуру Не из них ли твой сынок, дружище, сынок, которого я так и не видел, но о котором ты с тревогой и гордостью рассказывал? Исследования, которые мне довелось проводить в этой среде, показали, что этика внутри этого класса диаметрально противоположна описанной выше традиционной. Под контролем — жестким и коллективным — должно быть поведение. Внутренняя жизнь, чувства и «душа», напротив, приватизированы. Они если и открываются другому, то только по выбору (любовь, дружба), а не по ритуалу или требованию. Для этого поколения быть русскими значит быть не чудом и исключением, а быть такими же, как все, что в том числе означает — иметь собственный язык, собственное лицо и собственное достоинство. Водка в этом постерофеевском поколении занимает совершенно иное место. В ней впервые находят вкус, а не градус, ей придают свой собственный вкус, смешивая с другими компонентами, лишают ее «простоты». Но и употребляют ее как один из множества напитков. В их мире никто не главный, и водка не главный напиток. И уж тем более — не государственный. Именно этот класс предъявил спрос на разнообразные напитки как на тонко настраиваемые медиаторы общения, на сложные средства установления отношений. Табак с его дымком и ароматом также участвует в этой игре. Он уже не средство темного самоистязания, как самосад, махра, «Памир» или твоя «Прима». От грубости дыма, от вредных смол защищает угольный фильтр. Дело сигареты — создавать атмосферу ам~ биянс. Запах табака приобрел особое значение. Лучше вообще не курить, но уж если... то первое требование — «запах хороших сигарет». Ты сам рассказал это про сына, про его офис, куда не решаешься ходить. Про запахи его офиса. Действительно, именно этот новый средний класс предъявил основной спрос на парфюмы, новые духи и запахи. Они стали для него одним из важных знаков разметки времени и пространства, ролей и статусов. Но это другая история. Авось еще как-нибудь увидимся и потолкуем. Будь здоров, твой А