Дорогая 3, с кем, как не с тобой, обсудить бы мне тему «запахи в Священном Писании». Тобой подаренное издание с Симфонией помогло мне отыскать те многочисленные упоминания запахов и их действий, о которых пойдет речь в этом письме. В этом издании пометки, сделанные твоей рукой. Они ясно показывают мне, что ты читала эту Книгу совсем не так, как я. Нет, лучше наоборот: я читал ее совсем не так, как ты. 14. Заказ № 2240. Мы не раз обсуждали с тобой наши несходства в отношении к вере и сумели, как мне кажется, сохранить взаимную привязанность и уважение. Но сохранились, я знаю, и те чувства сожаления, огорчения и досады, которые возникли с началом наших расхождений. Каждый жалел, что нет былого единодушия и единомыслия, что друг ему более не союзник в таком важнейшем вопросе, как вопрос о вере. Никто лучше тебя не оценил бы мои дилетантские находки в библейских текстах. Но боюсь, никто не будет так огорчен ими, как ты. Тебе и близким тебе людям тяжело видеть, что к Священному Писанию кто-то относится как к «памятнику культуры». С этого ты, как и все мы, начинала, но от этого ты, как и многие из нас, ушла. Я — нет, Я не вижу вины и вреда в подходе к Библии как к культурному объекту, но мне жалко, что тебя в очередной раз огорчит ее, как ты однажды выразилась, «употребление». Прости. Вообще говоря, разыскания о запахах в библейском тексте мне важны для решения двух вопросов, которые, знаю, волнуют и тебя. Насколько ветхозаветные начала сохранились в том сто лет как секуляризовавшемся и «разъевреившемся», по твоему же выражению, российском еврействе? И насколько они сохранились в секуляризованном (не без помощи оных евреев) и возвращающемся к православию (вослед за своей, известно какой, интеллигенцией) русском народе? Приходится говорить именно о ветхозаветных началах, поскольку тематика, метафорика благовония и зловония, вообще весь обонятельный код в Новом Завете практически не представлен. А в Ветхом Завете десятки таких мест. Предпринятый беглый их просмотр показывает, как ты, может быть, согласишься, по крайней мере следующее. Для цивилизаций, о которых свидетельствуют эти тексты, одним из важнейших средств различения благого и дурного было обоняние. Сама способность обоняния, точнее — наслаждения благоуханием, является атрибутом Бога. Так, церемониальные возлияния вина имеют форму направления ароматов к небесам: «И вина для возлияния приноси 'іретью часть гина в приятное благоухание Господу» (Чис 15:7). Но наибольшее внимание в Пятикнижии обращается на благоухание, которое поднимается с жертвенника при сжигании жертвы на огне, то есть на запах, который видим, ибо он ВОСХОДИТ С ДЫМОМ: «И сожги всего овна на жертвеннике. Это — всесожжение Господу, благоухание приятное, жертва Господу» (Мех 29:18). Далекий от антропоморфных и зооморфных божеств других цивилизаций, этот Бог имеет всего, быть может, два-три человеческих телесных атрибута — голос, руку (мышцу) и, вот, способность «обонять приятное благоухание». Но обоняние — и божественная прерогатива, находящаяся в его воле. А запах жертвы — сопровождение, ритуальный эквивалент верного исполнения заповедей. Если они не исполнены, Бог может отказаться от него: «И если презрите Мои постановления... опустошу святилища ваши и не буду обонять приятного благоухания (жертв) ваших» (Лев 26:15, 31). Представление о возможности общения с богом (богами) через дым и запах существовало у многих народов. Как ты же мне поведала, по представлениям иных, их боги, собственно, и питались запахами, именно тем отличаясь от людей. Сходную роль по обеспечению непрерывающейся связи народа Израиля и его Божественного покровителя играет другой жертвенный дым и другой аромат — воскурения. «И сделай жертвенник для приношения курений... Поставь его перед завесою... где Я буду открываться тебе... На нем Аарон будет курить благовонным курением... Это всегдашнее курение пред Господом в роды ваши» (Исх 30:1 —9). ?Ибо от востока солнца до запада велико будет имя Мое между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву...» (Мал 1:11). Получается, что ароматы, выделяемые с дымом, то есть образующиеся при горении или нагреве и, соответственно, устремляющиеся вверх, служат знаком общения с высшими силами, точнее — знаком коллективного обращения к ним. Это, собственно, следует из понятия жертвы. Жертвой, заметим, является и собственно воскурение. По христианской традиции, насколько мне известно, свеча считается «бескровной жертвой». Хотя вторичная сакрализация свечи не вызывает сомнений, надо думать, исходно жертвой был не собственно столбик из воска с фитилем. Они суть функциональные аналоги жертвенника. Жертвой является и не пламя. По аналогии с описанными выше видами жертвоприношения жертвенным должен быть огонь, дым и аромат того дыма. Во многих религиях огонь и дым — средство обращения к божеству. Если это верно, а это верно, то стоит именно с этой точки зрения взглянуть на семантику и эстетику курения — курения табака (к чему мы с тобой были привержены многие годы). Боюсь, что тебе не хотелось бы в таком контексте заговаривать о курении, но само употребление сего слова в Писании, счел я, дает на то разрешение. Мы знаем, что сам обычай табакокурения пришел совсем из других краев, что для европейцев он не был связан со священнодействием. Знаем и о негативном отношении Церкви к этой привычке. Но недаром хотя бы в русском языке на это действие перешло то же название, что и на действие, производимое в ходе религиозных церемоний. И недаром действие «покурить» в норме совершается коллективно . И на взаимоотношения курильщиков распространяются нормы особые, хочется сказать, не мирские. Делиться куревом полагается со всяким, кто попросит. Так делят общую жертву, не правда ли? И во имя чего собираются курильщики по двое-трое и более? Они не имеют ответа на этот вопрос, это мне известно из исследований. И сие знаменательно. Почему, спросим далее, может считаться достойным занятием созерцание струйки поднимающегося дыма? Почему есть культурная возможность находить в этом свою красоту, делать это предметом художественной фотографии, кино и т.п.? Мы же с тобой знаем, что лежит в основе любой эстетики. Ты же и сделала, как ты тогда говорила, шаг к этой основе, и звала меня с собой. Вернусь к Писанию. Обонять приятные запахи полагается и людям, верующим в этого Бога, когда они собираются во имя своего Бога и своего народа под покровом скинии. Но если Богу предназначены всесожжения и воскурения, то для людей предназначены «холодные» благовония. Рецепт миро для помазания, содержащийся в книге Исход, включает не менее четырех компонентов и изложен с точностью до тысячных весовых долей. «И сказал Господь Моисею, говоря: возьми себе самых лучших благовонных веществ: смирны самоточной пятьсот сиклей, корицы благовонной половину против того, двести пятьдесят, тростника бла- говоннного двести пятьдесят, касии пятьсот сиклей, по сиклю священному и масла оливкового гин. И сделай из сего миро для священного помазания, масть составную, искусством составляющего масти: это будет миро для священного помазания. И помажь им скинию I собрания и ковчег скинии откровения, и стол и все принадлежности 4 его, и жертвенник курения, и жертвенник всесожжения и все принадлежности его, и умывальник и подножие его. И освяти их, и будет святыня великая: все, прикасающееся к ним, о святится» (Исх 30:22—29). Ветхий Завет содержит упоминание более дюжины источников благоухания — ароматических веществ, растений. Нард и шафран, аир и корица, мирра и алой, ладан и смирна, мирт и бальзам, фимиам и мед, лилия и нарцисс. Социолог без колебаний должен сказать, что для слагавших тексты Ветхого Завета благоухания, благовония были ценностью. Недаром восхваляющая себя Премудрость уподобляет себя ароматическим веществам: «Как корица и аспалаф, я издала ароматный запах, и, как отличная смирна, распространила благоухание, как халвани, оникс и стакги, и как благоухание ладана в скинии» (Сир 24:17)- Лишь поэтому благовония становились и потребительской ценностью, символом жизненных благ «Неправо умствующие говорили: ...дыхание в ноздрях наших — дым... преисполнимся дорогим вином и благовониями» (Прем 2:7). А затем приобретали (следуем Марксу, как нас с тобой учили) и функцию мерила богатства: «...показал им (Езекия) дом сокровищ своих, серебро и золото, и ароматы, и драгоценные масти...» (Ис 39:2). Соответственно, знаком разорения, несчастья, самой худшей из возможных участи будет превращение ароматов в вонь. Вот знаменитое место из пророчеств о гибели Иерусалима: «За то, что дочери Сиона надменны... обнажит Господь срамоту их... И будет вместо благовония зловоние» (Ис 3:16,23). (Дальше идет место, которое было важным для И.Г. Франк- Каменецкого, размышлявшего, как мы помним с тобой, о го- роде-блуднице.) «И будут воздыхать и плакать ворота столицы, и будет она сидеть на земле опустошенная» (Ис 3:25)- Словом, запахи для тех, для кого писалось Писание, обозначали всю публичную жизнь. Ноты, конечно, помнишь и еще две действительности, в которые священный текст помещает ароматы: это действительность красоты и действительность любви. Они стоят рядом, однойнет без другой, нолюбованиеилюбовь — неодноито же. Назначение ароматических притираний ясно описано в книге Эсфирь: «Когда наступало время каждой девице входить к царю Артаксерксу, после того, как в течение двенадцати месяцев выполнено было над нею все, определенное женщинам, — ибо столько времени продолжались дни притиранья их: шесть месяцев мирровым маслом и шесть месяцев ароматами и другими притираньями женскими, — тогда девица входила к царю» (Есф 2:12—13). Применение благовоний в быту в технике адюльтера описано (с осуждением) в Притчах Соломоновых: «Женщина с коварным сердцем», у которой мужа нет дома (он отправился в дальнюю дорогу), соблазняет — и с успехом — «неразумного юношу»: «Коврами я убрала постель мою... спальню мою надушила смирною, алоем и корицею. Зайди, будем упиваться нежностями до угра, насладимся любовью» (Притч 7:17—18). Это проза и назидательная литература (это я говорю, не ты). Потому ароматы фигурируют там на правах технических средств (средств соблазнения или возбуждения). В Песне песней — поэзия. Роль ароматов там иная, она собственно поэтическая, это не средства действия, а средства выражения. Примечательно, что в ее эротической метафорике — в том кульминационном месте, где невеста прилюдно является Соломону, она представлена в курениях — атрибутах божественного: «Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими порошками мироварника?» (Песн 3:6). Затем, с постепенным переходом в интимный план, когда происходит сближение любящих, фигурируют уже ароматические растения, а не дымы. Заметим, каждый шаг этого сближения описан через свой аромат: «Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое. Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня; у грудей моих пребывает» (Песн 1:12—13). «...и запах от ноздрей твоих, как от яблоков» (Песн 7:9). Описание близости дается через описание благовоний, наносимых на одежду и непосредственно на кожу. «О как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! ...и блаюухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!» (Песн 4:10—11). Аромат — столь сильный агент чувства, что происходит удивительный перенос запаха на имя, уподобление имени — благовонию. «От благовония мастей твоих имя твое — как разлитое миро» (Песн 1:3). Описание возлюбленного — нагромождение метафор запаха: ?Возлюбленный мрй... щеки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений губы его — лилии, источают текучую мирру* (Песн 5:10, 13). Центральный монолог жениха — развернутое сравнение невесты с садом, где растут благовонные деревья. «Нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами, мирра и алой со всякими лучшими ароматами... Поднимись ветер с севера, и принесись с юга, повей на сад мой, — и польются ароматы его!» (Леей 4:14, 16). Далее идет метафора обладания как упоения благовониями: «Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими» (Песн 5:1)- Песнь Песней пользуется обонятельным кодом как основным. Время и место, пейзаж и время года явлены через запах: «Зима уже прошла... лозы, расцветая, издают благовоние» (Песн 2:11, 13). «Мандрагоры уже пустили благовоние, и у дверей наших всякие превосходные плоды...» (Песн 7:14). Один из самых драматических эпизодов Песни песней — рассказанная в словах невесты размолвка с любимым, которому она открывает двери. Сцена включает поразившую меня деталь, буквально кадр: ручка замка, на которую капает благовонная мирра. Сейчас выяснится, что запах не сумел привлечь возлюбленного и ОН ушел: «Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка. Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало...» (Песн 5:5—6). Закончим на этом. Еще раз прости. А.