3. Остатки и производные

424

прежде всего шесть классов остатков, затем в каждом классе — роды, наконец, некоторые роды он делит в свою очередь на виды.

первый класс — «инстинкта комбинаций»; —

второй — «незыблемости агрегатов»; —

третий — «потребности проявления чувств во внешних дей ствиях»; —

четвертый — «остатков, относящихся к социальности»; —

пятый — «целостности индивида и его зависимостей»; —

шестой — «сексуальных остатков».

Бросается в глаза, что в некоторых классах слово «остаток» представлено в самом определении, тогда как в других используется термин «инстинкт» или «потребность». По-видимому, эти шесть классов гетерогенны и имеют разную значимость. Самые важные — первые два класса: они одни или почти одни будут рассмотрены во второй части «Трактата», когда речь пойдет о синтезировании.

1. Первый класс образован из остатков, соответствующих инстинкту комбинаций. Определяя его, Парето использует термин «инстинкт», который отсылает нас к тому, что есть самое глубокое в человеке, по ту сторону остатков, к чувствам. Инстинкт комбинаций в самом общем плане есть склонность к установлению связей между идеями и вещами, к извлечению следствий из провозглашенного принципа, к правильному или неправильному рассуждению. Именно благодаря инстинкту комбинаций, человек есть человек с его делами, экспрессивностью, теориями, доказательствами и вдобавок с «Трактатом по общей социологии» как неизбежными, но. явно констатируемыми следствиями инстинкта комбинаций.

Инстинкт комбинаций включает в себя в качестве одной из своих разновидностей «потребность в логическом развитии».

425

следствия, вызываемые изменением числа остатков первого класса.

Класс «инстинкта комбинаций» распадается в свою очередь на несколько родов. Первый, самый простой и самый абстрактный, — «инстинкт комбинаций вообще», т.е. без детализации. Второй — «инстинкт комбинаций сходных или противоположных вещей». Большинство магических действий заключают в себе комбинации этого типа. Третий определяется как «таинственная власть некоторых вещей или некоторых дел». Четвертый назван «потребность в объединении остатков», пятый — «потребность в логическом развитии», шестой — «вера в действенность комбинаций».

Пятый род — «потребность в логическом развитии» — охватывает большинство остатков, определяющих производные. Эта потребность в логическом развитии и объясняет бесконечное обновление теорий и прогресс наук.

Отсюда понятно, что логическое поведение может также определяться остатками, которые сами суть проявление инс тинктов или чувств. Первопричиной логического поведения могут быть чувства, если, осознавая связи между средствами и целью, субъект действия в состоянии предвидеть последст вия используемых им средств и установить корреляцию ме|к- ду субъективным и объективным отношениями. ·'

Отметим и то, что один и тот же истинкт комбинаций мол жет быть, таким образом, первопричиной и нелогического по ведения, например магии, и того, что составляет признак лога; ческого поведения, т.е. науки. ? ' г

2. Второй класс остатков составляет противоположность первому. Если инстинкт комбинаций есть то, что мешает человеку раз и навсегда ограничиться одним способом деятельности или одним обществом, стимулируя беспрерывное развитие знаний и бесконечное обновление верований^ то незыблемость агрегатов, которую Парето не называет инстинктом, сравнима с инерцией.

«Некоторые комбинации составляют агрегат из частей, крепко соединенных в некое тело, которое в конце концов приобретает индивидуальность, сходную с индивидуальностью реальных существ. Эти комбинации часто можно узнать по свойственным им признакам, отличающим их от простого перечисления частей... После создания агрегата зачастую возникает некий инстинкт; он с переменным успехом противодействует тому, чтобы объединенные таким образом вещи разделились, а если разделения нельзя избежать, он старается его

426

скрыть, сохраняя видимость агрегата. В общих чертах можно сравнить этот инстинкт с механической инерцией. Он противодействует движению, заданному другими инстинктами. Отсюда проистекает важное общественное значение остатков второго класса» (ibid., § 991, 992).

Второй класс образует, таким образом, с первым контрастную пару. Обе эти основные тенденции имеют непосредственно постигаемое общественное значение. Одна содействует изменению и обновлению, другая — стабильности и сохранению, Одна побуждает к строительству интеллектуальных конструкций, другая — к стабилизации комбинаций. Парето замечает, что революции легче изменяют власть имущих, идеи, с помощью которых те управляют, и в известных случаях организацию общественной власти, чем нравы, верования и религии. Дело в том, что все, относящееся к нравам, институту семьи и религиозным верованиям, составляет сущность общества и поддерживается «незыблемостью агрегатов». Насильственные преобразования, навязываемые политиками, наталкиваются на сопротивление остатков второго класса.

Как и для остатков первого класса, Парето устанавливает классификацию разных родов остатков второго класса. В частности, он различает незыблемость отношений между живыми и мертвыми или между покойником и вещами, которыми тот владел всю жизнь. Как правило, связи между людьми и связи людей с местностями суть типичные примеры остатков, переходящих в остатки класса «незыблемость агрегатов».

Третий и шестой классы остатков самые простые и излагаются Парето наиболее кратко.

3. Третий класс назван «потребность обнаружения чувств во внешних действиях». Эта потребность выражается ритуальным действием, например аплодисментами, предназначенными для выражения благосклонности. Не во всех обще-

427

ствах аплодируют, чтобы показать согласие; жесты или шумы, посредством которых обозначается согласие или несогласие, варьируются от общества к обществу. Разнообразие этих феноменов представляет собой переменную часть (Ь), между тем как общая часть (а), или остаток, есть более или менее большая потребность демонстрации чувств. Парето намечает только два рода третьего класса, один из которых — просто потребность действовать, проявляющаяся в комбинациях, а второй — религиозная экзальтация. Без какого-либо труда можно представить себе во всех прежних или современных обществах бесчисленные обстоятельства, при которых свободно удовлетворяется потребность выражения чувств. В наше время благоприятные возможности для этого представляют спортивные зрелища и политические демонстрации.

4. Последний класс в Паретовой классификации остатков — «сексуальные остатки». Здесь мы оказываемся на рубеже инстинкта, т.е. реальности, которая как таковая не входит в сферу изучения социологии.

В качестве своих любимых мишеней Парето избрал пропагандистов целомудрия. Он ненавидел ассоциации и людей, выступавших против непристойных публикаций и вообще за пуританские нравы. На десятках страниц излагается то, что Парето окрестил «добродетельной религией», связанной с сексуальными остатками дополнением, противопоставлением или отрицанием. Этот пример помогает осмыслить понятие остатка и связь между инстинктами и остатками. Поскольку люди удовлетворяют свои желания, они не интересуют социолога, если только они не вырабатывают философию или мораль поведения, относящуюся к сексуальности. Поэтому в разделах, посвященных остаткам шестого класса, одновременно ставится проблема добродетельной религии и собственно религий,

428

т.к. все вероисповедания приняли и преподали определенную установку по отношению к сексуальности2.

5. Четвертый класс — «остатки, относящиеся к социальности», — Парето определяет так:

«Этот класс образуют остатки, относящиеся к общественной жизни. Сюда можно включить и те, что относятся к дисциплине, если допустить, что соответствующие чувства укрепляются жизнью в обществе. Здесь примечательно то, что все домашние животные, за исключением котов, когда они были на свободе, жили сообществом. Вместе с тем общество невозможно без дисциплины, и, значит, у социальности и дисциплины непременно есть точки соприкосновения» (ibid., § 1113).

Четвертый класс — остатков, относящихся к обществу и дисциплине, — как-то связан, следовательно, со вторым — «незыблемость агрегатов».

Разные роды, выделяемые Парето, позволяют конкретизировать этот класс остатков. Первый род — «отдельных обществ». Парето намекает на то, что все люди склонны создавать ассоциации, в частности добровольные, внешние по отношению к первичным группировкам, в которые они непосредственно интегрированы. Эти ассоциации постепенно порождают чувства преданности и лояльности, укрепляющие их бытие. Простейший пример — спортивное общество. В годы моей молодости парижане делились на сторонников «Рейсинг клаб де франс» и сторонников «Стад франсэ». Даже тех, кто не занимался никаким спортом, объединяла стихийная приверженность либо «Рейсингу», либо «Стаду». Клубный патриотизм приводил многочисленную публику на матчи, в которых выступали эти команды. Пример одновременно ироничный и серьезный. Добровольные ассоциации сохраняются только благодаря преданности своих участников. Лично я по непонятным причинам сохранил верность клубу «Стад франсэ». Когда его футбольная команда встречается с футболистами «Рейсинга», победа «Стада» приносит мне некоторое удовлетворение. Никакого логического^ обоснования этой преданности я не нахожу. Но в ней я усматриваю пример привязанности к отдельным обществам и из этого делаю вывод о том, что я наделен многими остатками четвертого класса.

Второй род, которого касается Парето, — «потребность единообразия». Эта потребность, бесспорно, одна из самых распространенных и самых сильных у людей. Каждый из нас склонен считать, что его образ жизни — наилучший. Ни одно общество не может существовать, если оно не навязывает своим членам определенного образа мыслей, определенной веры, оп-

429

ределенного способа действий. И именно потому, что любое общество считает обязательным тот или иной образ жизни, оно также стремится преследовать отступников. ' Потребность единообразия есть остаток, который вызывает столь частые в истории гонения на диссидентов. Впрочем, склонность к преследованию еретиков свойственна как верующим, так и свободомыслящим. Атеисты, презирающие священников, и рационалисты, изобличающие суеверия, обнаруживают эту потребность единообразия, продолжающую существовать в коллективах, официальной догмой которых является свобода веры. Как психоаналитики говорят о ловушках комплексов, так и Парето мог бы говорить о ловушках остатков.

Третий род характеризуется феноменами «сострадания и жестокости». Отношение между этим родом и другими остатками, связанными с социальностью, не· столь ясное, как в предыдущих случаях. Фактически Парето анализирует чувства сострадания в себе, перенесенные на другого, инстинктивное отвращение к страданию вообще и обоснованное отвращение к напрасным страданиям. Он имеет в виду, что не воспринимать страдания других нормально и что доброжелательность должна побуждать нас уменьшать по мере возможности страдания других. Но чувство сострадания может стать чрезмерным, считает он и клеймит демонстрируемую судами того времени снисходительность в отношении анархистов и убийц. Все чаще его ирония адресуется гуманистам, которые в конце кон- v цов думают лишь о страданиях убийц, а не их жертв. «Бесспорно, что уже в течение века вплоть до настоящего времени кара за злодеяния постоянно ослабевает. Не проходит и года, чтобы не появлялись новые законы в пользу правонарушителей, тогда как существующие законы все чаще применяются судами и присяжными с поблажкой. Таким образом, создается впечатление, что сострадание по отношению к преступникам растет, между тем как сострадание по отношению^к их жертвам ослабевает» (ibid., § 1133). Раздутый гуманизм — одна из любимых мишеней Парето. Свою критику он оправдывает тем, что зачастую злоупотребления мягкосердечием и состраданием предшествуют бойням. Когда в обществе утерян смысл коллективной дисциплины, близка революция, которая вызовет переоценку ценностей. На смену слепому состраданию слабости придет безразличие к страданиям других, распад дисциплины вызовет появление сильной власти. Парето, конечно, не расхваливает насилие, он стремится показать, что каждая из двух крайностей — раздутый гуманизм и жестокость — опасна для общественного «равновесия. Лишь взвешенная позиция может предохранить от несчастий. «Существам сильным, деятельным, знающим, чего они хотят, и способ-

430

ным остановиться на том конкретном месте, достичь которого они считают полезным, присуще чувство разумного отвращения к ненужным страданиям, — пишет он в начале раздела, где четко и кратко излагается его моральный кодекс. — Инстинктивно субъекты правления отлично понимают разницу между этой разновидностью сострадания и предшествующей. Они уважают, ценят, любят сострадание сильных правительств; высмеивают и презирают сострадание слабых правительств. По их мнению, сострадание второго вида — низость, сострадание первого вида — великодушие. Термин «ненужное» в данном случае субъективен: он обозначает чувство того, кто им пользуется. В одних случаях очевидно, что определенные вещи объективно не нужны обществу, но в большинстве других остается сомнение, и социология еще далеко не настолько развита, чтобы разрешить этот вопрос. И все-таки был бы ошибочным вывод о вероятной и отдаленной возможности какой-нибудь пользы от перенесенных страданий. Нужно принимать решение сообразно большей или меньшей вероятности. Разумеется, абсурдно утверждать, будто убийство наобум сотен людсй может быть полезным, потому что среди них может находиться будущий убийца. Но возникает сомнение и по поводу тех умозаключений, к которым часто прибегали, чтобы оправдать охоту за ведьмами: среди них, как утверждали, было много заурядных преступниц. Возможно, сомнение оставалось бы, если бы не было кое-каких средств, чтобы отличить соблазнительницу от истерички, которая верит, что общается с дьяволом. А поскольку такое средство существует, сомнение исчезает и перенесенные страдания объективно напрасны. Здесь не место для дальнейших соображений, уводящих от темы остатков ji переключающих наше внимание на проблему логических поступков» (ibid., § 1144).

Четвертым родом является «склонность вызывать на себя зло ради блага других», или, говоря обычными словами, самоотверженность^ заставляющая индивидов жертвовать собой ради других. В учении Парето самоотверженность есть нелогический поступок. А вызванные определенным интересом действия, в которых субъект комбинирует средства с целью получения максимального самоудовлетворения, суть логические поступки. Это наблюдение показывает, что назвать поступок нелогическим не значит его обесценить. Это значит просто сказать, что детерминант поступка выражает чувства, чаще всего не совсем понятные даже его субъектам. Однако, добавляет пессимист Парето, не следует считать, что представители господствующего класса, которые принимают сторону подначального класса, непременно действуют в соответствии со склонностью вызывать зло на себя ради блага других. Цель

431

буржуа, примыкающих к революционным партиям, часто состоит в приобретении политических или финансовых выгод. Заинтересованные лица, они разыгрывают комедию бескорыстия. «Сегодня промышленники и финансисты обнаружили, что могут приобрести выгоду, присоединившись к социалистам. Видя, как промышленники и банкиры, располагающие миллионными богатствами, требуют «социальных законов», можно подумать, будто ими движет любовь к ближнему и, воспламененные этой любовью, они горят желанием раздать свои богатства. Но будьте особенно внимательны к тому, что случится после принятия «социальных законов», и вы увидите, что их богатство не уменьшается, а возрастает. Так что они совсем ничего не дали другим: наоборот, они на этом кое-что заработали» (ibid., § 1152).

Наверное, вожди революционных партий редко бывают полными циниками, потому что невозможно жить, раздваиваясь. Человек, проповедующий революционные учения правого или левого толка, кончает тем, что верит в них, только бы обеспечить равновесие и душевное спокойствие. Но это отнюдь не говорит о том, что он одержим только любовью к себе подобным. Он может быть жертвой своих остатков и производных: остатков, подталкивающих его к политическерй карьере; производных, которые создают у него иллюзию того, что он из чистого идеализма избирает тактику, благоприятную ч для реформ или революции.

Следующий род, пятый, чувства, связанные с иерархией, т.е% почтительное отношение подчиненного к начальнику, благосклонность и покровительство — переходящие в господство и надменность — начальника к подчиненному, одним словом, чувства, испытываемые друг к другу членами коллектива, находящимися на разных уровнях иерархии. Ясно, что иерархическое общество не могло бы существовать, если бы подчиненных не принуждали повиноваться и если бы те, кто командует, не были вынуждены требовать от подчиненных повиновения и одновременно проявлять к ним благосклонность. «Ощущения иерархии как со стороны низших, так и со стороны высших наблюдаются уже среди животных, они широко распространены и среди людей. Представляется даже, что общества, достигшие определенной степени сложности, не могли бы существовать без этих чувств. Меняются принципы иерархии, но она остается в обществах, которые формально провозглашают равенство индивидов. Здесь складывается нечто вроде временной феодальной зависимости, в которую попадают разные политики, от великих до самых мелких» (ibid., § 1153).

Последний род остатков, на котором очень настаивает Па-рето, образован совокупностью феноменов аскетизма. «У лю-

432

дей наблюдается особый вид чувств, не имеющих подобия у животных. Они побуждают индивидов налагать на себя лишения, воздерживаться от удовольствий без какой-либо личной пользы, поступать наперекор инстинкту, подталкивающему живые существа стремиться к приятному и избегать неприятного. Такова сущность феноменов, известных под именем аскетизма» (ibid., § 1163). Парето не любит аскетов. Он высмеивает их и смотрит на них со смешанным чувством удивления, негодования и восхищения. Наш объективный социолог теряет свою беспристрастность, когда пишет об аскетах.

Следуя своему методу, Парето рассматривает аскетизм — от учреждений спартанцев до христианских мистиков и противников равнодушной к общественной проблематике литературы или литературы сугубо увеселительной — и заключает, что многообразные феномены содержат в себе общий элемент, константу — страдания, налагаемые людьми на самих себя. Парето дает аскетизму определение, которое воскрешает в памяти дюркгеймовскую философию. Люди неизбежно вынуждены подавлять многие свои желания, будучи не в состоянии удовлетворить их все. Природа вложила в людей столько желаний, что средства для их удовлетворения всегда недостаточны. Чувства, подчиняющие желания дисциплине, подобные склонности к самоотверженности или самопожертвованию, общественно полезны. Но когда эти чувства получают чрезмерное развитие, они приводят к аскетизму, который уже не полезен человеку, а в глазах социолога предстает как патологическая форма дисциплины желаний. «Акты аскетизма суть большей частью поступки, имеющие остатки, неотделимые от общественной жизни; они сохраняются таковыми, когда перестают быть полезными. Или же это такие поступки, которые обрели силу, уносящую их за пределы той сферы, где они были полезными. Остаток аскетизма должен быть помещен, следовательно, среди остатков, имеющих отношение к социальности, и часто представляет гипертрофию чувств социальности» (ibid., §.1171).

Большинство родов остатков четвертого класса, если отбросить крайние формы сострадания и аскетизма, выполняют консервативную социальную функцию. В этом плане остатки четвертого класса связаны с остатками второго класса, т.е. с остатками незыблемости агрегатов. Когда Парето во второй части книги прибегает к анализу чувств или остатков, которые одновременно варьируются в истории, он помещает остатки четвертого класса вместе с остатками второго класса, располагая вместе чувства религиозного и социального консерватизма. Незыблемость «религиозных агрегатов» способствует сохранению религий; чувства, связанные с иерар-

433

4 хией, способствуют сохранению социальных структур. Между тем их сходство неполное. Сострадание и аскетизм могут быть социально вредными.

6. Пятый класс определяется как «целостность индивида и его зависимостей». Парето добавляет: «Совокупность чувств, называемых интересами, того же свойства, что и чувства, которым соответствуют остатки данного класса. Значит, в крайнем случае данная совокупность должна относиться к этому классу, но ее значение для общественного равновесия столь огромно, что полезно ее рассмотреть отдельно от остатков» (ibid., § 1207).

Поскольку индивид стихийно побуждаем стремлением к приятному, логично поступает тот, кто хочет получить максимум удовольствий и рационально сочетает средства, преследуя эту цель. Таким образом, если желание могущества нормально, то политик, коварно соединяющий разные средства для захвата власти, поступает логично. Интересы, вытекающие из стремления к богатству и влиянию, следовательно, выступают причиной и детерминантом многих логических поступков. Остатки целостности индивида и его зависимостей суть представители в нелогической сфере того, что в логической сфере представляют интересы. Другими словами, когда индивид ?a-моутверждается эгоистично с помощью остатков и чувств, он^ ведет себя нелогично, между тем как он поступает логично, стремясь приобрести богатство и власть.

Не все роды пятого класса остатков на деле легко согласуются с общей концепцией. Второй род, «чувство равенства у подчиненных», легко понять, т.к. это чувство побуждает подчиненных требовать равенства с начальниками. Оно есть компенсация чувств, связанных с иерархией и повелевающих примириться с неравенством. Это остаток, проявлением которого служит общее требование равенства. Но «это чувство нередко оказывается защитой целостности индивида, принадлежащего к низшему классу, и способом его перевода в высший класс. Не обязательно, чтобы индивид, испытывающий данное чувство, осознавал различие между действительной и мнимой целью. Вместо собственного интереса он выдвигает интерес общественного класса просто потому, что это обычный способ самовыражения» (ibid., § 1220)3.

Третий род можно также в случае необходимости подвести под общее определение: он понимается как «восстановление целостности посредством действий, относящихся к субъектам, испытавшим беспокойство». Парето размышляет о феноменах, которые можно было бы обозначить общим термином «обряды , очищения»: будучи религиозным действом, они могут существо-

434

вать и в других сферах. Во Франции в начале нашего века, когда Гюстав Эрве в эпоху революционного экстремизма, прежде чем стать во время войны 1914 — 1918 гг. ультрапатриотом, печатно заявил о необходимости «вывалять знамя в дерьме», многие сочли эти слова кощунственными по отношению к священному символу, и по стране прошли многочисленные демонстрации очищения. Это типичный пример остатков, ведущих к восстановлению целостности посредством действий, относящихся либо к виновному субъекту, либо к объекту — жертве волнения. Понятие бесчестия есть во всех религиях. Последние — от тотемизма и до нынешних религий спасения — знают обряды, призванные очистить верующих от грехов или бесчестных дел. По мнению Парето, эти обряды характеризуют и остатки, побуждающие индивидов к утверждению или восстановлению целостности самих себя и своих зависимостей.

Первый род — «чувства, контрастирующие с нарушениями общественного равновесия». Они побуждают индивидов карать тех, кто совершил поступок, противный императивам общества и общественным представлениям о справедливости и несправедливости. Остатки пятого класса обязывают членов любого общества к догматическому толкованию требований справедливости. Когда совершено зло, остатки целостности индивида проявляются как желание санкций, возмущение и преследование.

Остатки пятого класса имеют разные общественные значения. Если речь идет о втором роде, чувстве равенства у подчиненных, пятый класс предстает противоположностью четвертого. Чувства новизны или протеста противодействуют чувствам консерватизма или созвучны им. Благодаря второму роду пятый класс остатков сближается с первым, классом «инстинкта комбинаций». Но, с другой стороны, первый и третий роды скорее связаны с четвертым классом. Это скорее чувства консерватизма, чем новизны. Трудность точного определения общественного значения четвертого и пятого классов приводит к тому, что эти классы почти исчезают во второй части «Трактата», т.е. в синтезе. Итак, двумя классами, играющими главную роль, выступают-классы «инстинкта комбинаций» и «незыблемости агрегатов»; четвертый класс — «остатков, относящихся к социальности» — чаще всего связан со вторым.

Необходимость столь детальной типологии остатков лучше всего объясняется во второй части «Трактата». Но уже сейчас видно, как важна она для учения Парето. Классификация остатков и производных есть учение о природе челове 'а, проявляющейся в общественной жизни. Различные классы остатков соответствуют группам чувств, которые фиксируются в истории во всех обществах. По мнению Парето, классы остатков

435

меняются мало. Иначе говоря, человек, определяемый таким образом, в основном не меняется. Утверждение, что человек в сущности не меняется, несовместимо с тезисом о приблизительном постоянстве классов остатков. В этом источник пессимизма мыслителя. Если идея прогресса и убеждение в возможности преобразования человеческой природы характеризуют левое направление, то Парето, несомненно, принадлежит к правым.

Производные — это переменные элементы системы, образуемой поведением человека и его словесным сопровождением. Говоря языком Парето, они представляют собой эквивалент того, что обычно именуют идеологией или оправдательной теорией. Это разные словесные средства, с помощью которых отдельные индивиды или группы придают видимую логику тому, что на самом деле ею не обладает или обладает не в той мере, в какой субъекты хотели бы в это верить.

Анализ производных в «Трактате по общей социологии» включает несколько аспектов. В самом деле, можно рассмат ривать словесное поведение субъектов с точки зрения логики и показать, как и когда они ее нарушают. Вместе с тем мож^о сравнивать производные с экспериментальной реальность^о, чтобы увидеть дистанцию между представлением субъектов действий о мире и миром, каков он есть на самом деле. v

Парето далеко не сразу приступает к сличению производных с логикой и экспериментальной реальностью в тех главах* которые предшествуют изложению теории остатков. Лишь пЪг еле классификации остатков он переходит к производным, но под определенным углом зрения. Он изучает их главным образом «субъективно, с точки зрения силы убеждения, которую они могут иметь».

Слушая на собрании оратора, утверждающего, будто всеобщая мораль запрещает казнь приговоренного к смерти, Можно рассматривать его речь с точки зрения логики и судить, в какой мере нанизываемые одно на другое положения последовательны; можно сличать эту речь, т.е. идеологию всеобщей морали, с миром, каков он есть; наконец, можно слушать оратора и спрашивать себя; почему его суждения убеждают аудиторию. Социологическое исследование выясняет, каким образом люди используют психологические, логические или псевдологические методы, чтобы увлечь за собой других. Идя этим путем, Парето приходит к выделению четырех классов производных.

Первый класс — «простые утверждения», образцом которых может служить обращение матери к ребенку: слушайся, потому что нужно слушаться. Будучи ребенком, родителем или

436

солдатом, каждый слышал формулу: «Так надо, потому что так надо». Производная первого класса действенна, если «надо, потому что надо» говорится надлежащим тоном и надлежащим лицом. Межличностные отношения определенного типа способствуют тому, что производная простого утверждения достигает своей цели.

Второй класс можно проиллюстрировать материнским повелением: ты должен слушаться, потому что этого хочет папа. Говоря абстрактно, это убеждение авторитетом — «Philosophus dixit». Он позволяет заменить Аристотеля мыслителем, модным сегодня; речь всегда будет идти о производных, черпающих силу убеждения в авторитете определенных лиц, традиции или обычае.

Между тем, если отцовского авторитета недостаточно, мать прибегнет к третьему классу производных и будет ссылаться на отца Фуеттара (сказочный персонаж, которым пугают детей. — Прим. ред.) или на Деда Мороза. Иначе говоря, производные могут опираться на чувства или принципы, основываться на юридических или метафизических сущностях и взывать к воле сверхъестественных существ. В этом случае они черпают силу убеждений из «согласия с чувствами или принципами». Когда Парето сортирует третий класс производных по родам, он последовательно перечисляет чувства, индивидуальные и коллективные интересы, юридические сущности (например, Право, Справедливость), метафизические сущности (Солидарность, Прогресс, Человечество, Демократия), все сущности, которые постоянно проявляются в производных, и, наконец, сверхъестественные сущности. Производная делает убедительными утверждения, императивы или запреты, пробуждая соответствующие чувства, указывая на связь между предположениями и существующими интересами или ссылаясь на предполагаемую волю абстрактной сущности или сверхъестественного существа.

Четвертый класс составлен из производных, черпающих силу убеждения из «вербальных доказательств». «Вербальные производные — результат применения неопределенных, сомнительных, двусмысленных терминов, не согласующихся с реальностью» (ibid., §|154 3). Например, такой-то режим объявляется демократическим, потому что он функционирует в интересах народных масс. Это положение сомнительно вдвойне. Что называть демократией? Что такое функционировать в интересах масс? К разряду вербальных доказательств относится большинство политических речей. Следует добавить, и Парето это понимает, что речь, содержащую только логически-экспериментальные доказательства, публика, конечно, не слушала бы даже в аудитории. Парето иронизирует по поводу нелогического характера производных, но повторяет, что он нисколько не

437

желает, чтобы манера поведения людей была логически-экспериментальной, когда они занимаются политикой: это было бы невозможно и неэффективно. В 10-й главе «Трактата», посвященной производным, он характеризует, часто очень метко, те методы, которыми пользуются политики или субъекты действий для убеждения, вовлечения, соблазна, — одним словом, психологические приемы воздействия. Парето задолго до Гитлера писал, что одно из самых эффективных средств убеждения слушателей или читателей — многократное повторение одного и того же: «Повторение, не имея ни малейшего логически-экспериментального значения, стоит больше наилучшего логически-экспериментального доказательства. Повторение особенно действует на чувства, изменяет остатки; логически-экспериментальное доказательство действует на разум, в лучшем случае оно в состоянии изменить производные, но слабо воздействует на чувства. Когда правительство или какая-нибудь финансовая власть требует от преданных им газет защищать их достоинство, знаменательно, что те часто прибегают к далеко не лучшим доводам, используя самые худшие вербальные производные авторитета и т.п. Но это не беда, напротив, иногда полезно; в особенности если производная настолько проста, что все, даже самые невежественные, могут понять ее и бесконечно пойторАть» (ibid., § 1749). Так же задолго до Гитлера он сказал, что ва^ны не рациональность или логичность в мыслях, а умение создать впечатление; что есть слова, оказывающие магическое влияние на толпу, что надлежит, следовательно, употреблять эти слова, даже — и особенно — если в них нет четкого смысла. С тех пер этот способ совершенствовался. И психологи, вдохновленные психоанализом или Паретовой психологией, более точным образом проанализировали способы насилия над толпой4. Теория производных Парето — вклад в психологию межличностных и межгрупповых отношений в сфере политики.

Эти четыре класса производных легче уяснить посредством логически-экспериментального метода. Последний оперирует не голословными утверждениями, а согласованностью между положениями и наблюдаемыми фактами. Он взывает не к авторитету традиции или отдельного лица, а к результатам опытов, установленным закономерностям. Он обязан пользоваться строго определенными терминами и не манипулировать понятиями сомнительного значения.

Положения, которые Парето считает логически-экспериментальными, в целом не согласуются с нашими чувствами. Но такой разлад иллюстрирует коренное различие между научными истинами и чувствами людей, и в этом нет ничего удиви-

438

тельного. Экспериментальные или научные истины не слишком значимы в жизни человека, и в известном смысле можно было бы устранить их раз и навсегда как второстепенные. Логически-экспериментальные положения представляют реальные интересы только для немногочисленной категории людей, предпочитающих истину выгоде, что встречается в общественной или экономической сфере редко.

Уточняя таким образом характер логически-экспериментального и ненаучного мышления, Парето приходит к определению возможных связей между его собственной и Контовой концепциями познания.

Логически-экспериментальное мышление, считает он, в качестве отправной точки рассматривает экспериментальные факты и благодаря им восходит к псевдоэкспериментальным принципам. Когда им пользуются люди просвещенные, оно может достигнуть третьей фазы, фазы чувственных или метафизических абстракций, абстрактных формул, из которых авторы выводят все следствия, какие им нравятся. И наконец, в некоторых случаях оно может достигнуть самой удаленной от экспериментальных фактов четвертой фазы — персонификации чувственных или метафизических абстракций. Зато у некультурных людей меняется расстановка третьей и четвертой фаз. Обращение к собственным силам или к божеству для них ближе к экспериментальным фактам, чем чувственные или метафизические абстракции. «Нет нужды в огромной-работе воображения, чтобы наделить другие существа волей и идеями, обычно наблюдаемыми у человека. Гораздо легче представить себе Минерву, чем абстрактный разум. Легче понять Бога Декалога, чем категорический императив» (ibid., § 1533). Последняя категория людсй даже в наших обществах может, впрочем, остановиться на второй фазе псевдоэкспериментальных принципов и обходиться без чувственных или метафизических абстракций и персонификаций.

Обозначим эти три состояния (а), (Ь) и (с). Парето пишет: «Мы уже знаем, что эволюция не следует в одном-единствен-ном направлении^ что, следовательно, гипотеза о народе, который из состояния (с) переходит в состояние (b), a затем в состояние (а), не будет соответствовать реальности; но чтобы подойти к реальному феномену, мы можем начать с этой гипотезы и затем дополнить ее соображениями, которые приблизят нас к реальности. Если, таким образом, гипотетически народ проходит последовательно три состояния — (с), (Ь), (а), — то из этого следует сделанный нами вывод о том, что множество совершаемых нелогических поступков (с) и их элементарных объяснений постепенно создадут персонифицированные, а затем, посредством абстракций, метафизические объяс-

439

нения... До настоящего времени никогда не было не только целого народа, но и значительной части населения, достигшей такого уровня, чтобы давать исключительно логически-экспериментальные объяснения, и, таким образом, пребывающей в состоянии (А), когда люди неукоснительно применяют только логически-экспериментальный метод. Поистине не дано предвидеть, случится ли когда-нибудь такое. Но если мы рассматриваем ограниченное, даже очень ограниченное число просвещенных людей, можно сказать, что в наше время есть люди, приближающиеся к этому состоянию (А), и поэтому может так случиться — хотя способов доказательств нам недостает, — что в будущем большинство людей полностью достигнут этого состояния» (ibid., § 1534).

И немного далее Парето комментирует: «Гипотетический феномен, перед этим рассмотренный применительно ко всему населению, был отмечен с грехом пополам О. Контом и составляет основу его знаменитой теории фетишистского, теологического, метафизического и позитивного состояний. Он рассматривал эволюцию, которую можно было бы назвать сходной с эволюцией (с), (Ь), (а), (А)» (ibid., § 1536).

Сегодня просвещенные люди, если они не логически-экс периментальные люди в Паретовом смысле или не позитиви сты в Контовом смысле, прибегают к чувственным или мета физическим абстракциям. Так, Дюркгейм пользуется идеей, общества как принципом, с помощью которого появилась воз можность вывести моральные или религиозные императивь}. Чувственные абстракции Парето эквивалентны, следоватедь- но, понятиям, которые Конт называл метафизическими. На против, те, кто предпочитает персонификации абстракциям, находятся еще на уровне теологического мышления, а те, кто знает только псевдоэкспериментальные факты и принципы, смешивая наблюдаемые факты с вымышленными объяснения ми, по Конту, в сущности фетишисты. „.

Тем не менее между замыслами Парето и Конта огромная разница. По Конту, эволюция человека, несмотря на отдельные задержки, продвигалась вперед от фетишизма к позитивизму, проходя теологическую и метафизическую стадии, тогда как, по Парето, эти четыре образа мышления нормально взаимодействуют на разных уровнях во все времена. Еще сегодня есть люди, не преодолевшие фетишистский или теологический способ мышления. Следовательно, для всего человечества нет обязательного перехода от одного типа мышления к другому. Закон трех состояний был бы верен, если бы все наши современники мыслили логически-экспериментально, но ничего подобного нет. Логически-экспериментальный метод охватывает лишь крайне ограниченную сферу мысли сегод-

440

няшних людей. И нельзя даже вообразить, что он может подчинить себе все мышление отдельных индивидов или обществ. Значит, нет перехода от одного типа к другому в виде единственного и необратимого процесса, а есть определяемые обществами и классами, преходящие колебания относительного влияния каждого из этих способов мышления.

Мы вправе констатировать только очень медленное расширение сферы, охватываемой логически-экспериментальной мыслью, о чем свидетельствует расцвет естествознания. Сегодняшнее человечество отводит больше места логически-экспериментальному методу, чем в прошлые эпохи. Но с одной стороны, этот прогресс окончательно не определился, а с другой — нельзя даже в воображении продолжать его до бесконечности. В сущности, немыслимо общество, которое было бы целиком подчинено логически-экспериментальному мышлению. Действительно, логически-экспериментальная мысль характеризуется согласованностью между обдуманными связями и объективной последовательностью и не предполагает определения целей. Однако люди не могут жить и действовать, не задаваясь целями, которые выдвигаются практикой, отличной от научной. Больше того, чтобы люди поступали логично, нужно, чтобы ими двигал разум, который обеспечивал бы параллелизм последовательностей мыслей и реальных событий. А ведь биологическая природа человека такова, что его поведение не может всегда мотивироваться рассудком.

«Остатки» и «производные» —- слова, произвольно выбранные для обозначения феноменов, выявленных путем индуктивного анализа. С помощыо конкретных производных, скажем форм поведения людей, анализируются проявления чувств, каковыми служат остатки, и псевдорациональные оформления, каковыми оказываются производные5.

Остатки не должны, значит, рассматриваться в качестве конкретных и автономных реальностей. Отдельные формы поведения человеку редко объясняются одним остатком. Их классификация не претендует на завершенность. Она просто подразумевает основные тенденции поведения людей и вместе с тем направленность их чувств. Тем не менее она сама по себе имеет огромное значение, т.к. доказывает, что поведение структурировано, а его мотивации не анархичны. Она свидетельствует о внутренней упорядоченности природы человека и о том, что можно обнаружить какую-то логику в нелогически-экспериментальном поведении людей, живущих в обществе.

441

Умопостигаемая структура остатков включает в себя шесть классов, из которых четыре основных можно характеризовать следующими терминами: «комбинация», «сохранение», «социальность», «целостность личности». Можно и далее упрощать, указав j что в большинстве остатков, относящихся к социальности или к целостности личности, обнаруживаются модальности остатков второго класса. Так, путем чрезмерного, но верного Паретовои ориентации упрощения мы придем к антитезе духа новизны, который служит первопричиной интеллектуального развития, и духа сохранения как необходимой спайки общественного порядка. «Незыблемость агрегатов», «социальность», «целостность личности» — эти три термина обозначают остатки, которые обычно соответствуют религиозным, общественным и патриотическим чувствам. Дух комбинации домогается разложения общественных систем, но стремится и содействовать прогрессу знания и высших форм цивилизации. На протяжении всей истории имеет место нечто вроде перманентной антиномии. Один и тот же инстинкт комбинации создает интеллектуальные ценности и разлагает общество.

Наряду со структурированием остатков» непосредственно навеянным работами Парето, можно разработать иную их классификацию, которая не изложена на страницах «Трактата по общей социологии», но может быть выведена из него. -}у_

Вычленим первую категорию остатков: тех, которые определяют цели наших действий. Логически-экспериментальный остаток применяется только к отношению «средство — цель»; нужно же, чтобы цели задавались чем-то отличным от разума, т.е. чувствами. В первом значении остатки выражают, таким образом, психические состояния, фиксирующие цели, которыми каждый из нас задается в жизни.

Во-вторых, некоторые формы поведения не являются логически-экспериментальными, потому что они символические. К ним, например, относятся религиозные обряды, ибо их цель — не эффект, сравнимый с тем, к какому стремится инженер, командующий армией или спекулянт, а выражение или символизация чувств, испытываемых в отношении священных реалий. К этой второй категории принадлежат, таким образом, виды поведения, которые можно назвать ритуальными, нелогическими, потому что их значение проистекает только из их символического характера.

Третья категория форм поведения, которые тоже не допускают совпадения субъективного и объективного рядов, — формы политического поведения, направленного на идеальные цели и руководимого иллюзиями. Парето неутомимо воскрешает авантюры революционеров всех времен, которые постоянно обещают обновить традиционное общественное движе-

442

ние (сегодня, например, обещают бесклассовое общество) и, конечно, иногда достигают полезных результатов, но в целом отличных от поставленных ими идеальных целей. Здесь срабатывает теория мифов, заимствованная у Жоржа Сореля6. Люди действуют, исходя из идеальных представлений, которые не могут быть воплощены в реальности, но обладают огромной силой убеждения. Социалистические вожди вызывают энтузиазм рабочих с помощью мифа о всеобщей забастовке,, если пользоваться примером Сореля; кроме того, социалисты провоцируют восстание пролетариев, маня их к горизонту, за которым скрыто бесклассовое общество. Но, добавляет Парето, когда вожди восстания рабочих берут власть, они строят новое общество (лучше или хуже предыдущего — это неважно), очень далекое от того идеала, который они обещали массам до революции. Такое поведение можно назвать «поведение, управляемое иллюзией». Людям указана цель, социальное изменение вытекает из их поведения, но результат не совпадает с целью. Налицо несовпадение между субъективным и объективным рядами, но это несовпадение по своему характеру отличается от несовпадения в случае с ритуальным поведением.

Наконец, четвертая категория — формы поведения, определяемого логически-экспериментальными псевдорассуждениями или ошибками. Если правительство в целях восстановления равновесия платежного баланса решает увеличить пошлины или установить на границах административный контроль за привозными товарами и если эти меры вместо восстановления равновесия действуют в противоположном направлении, потому что под прикрытием таможенного покровительства цены в стране повышаются, а возможности экспорта уменьшаются из-за роста цен, то поведение оказывается нелогически-экспериментальным не потому, что оно вызвано иллюзией идеальной цели, не потому, что оно есть символический обряд, а просто потому, что оно руководствуется ложными теориями. Формы магического поведения, в глазах Парето, относились к этому типу, т.е. к поведению, детерминированному ложными посылками. Метод -анализа не соответствовал логически-экспериментальным требованиям.

Из этих четырех категорий остатков только четвертая достойна, в сущности говоря, быть названной алогичной. Нелогическое есть алогичное вследствие самого факта ошибки. В противоположность этому детерминация целей остатками нелогична, а не алогична, т. к. в любом случае нет логической детерминации целей. Точно так же не алогично, а нелогично ритуальное поведение. Выказывание почтения знамени с целью выразить любовь к родине есть форма алогичного поведения, потому что символическая демонстрация своей преданности

443

священной реальности — нормальная вещь. Что касается поведения, вызываемого иллюзией, то оно скорее объект ироничных замечаний. Если политические вожди, обещающие своим войскам идеальную цель, сами не верят в свою доктрину, они поступают логично. Если же верят, то — нелогично. Лицемер поступает логично, верующий — нет. Эти положения, которые могут шокировать, следуют тем не менее из значения самих слов. Если политический вождь циник, если он хочет воспламенить толпу и захватить власть, если он отдает себе отчет в различии между последовательностью событий, которую он представляет своим сторонникам, и реальным ходом дел, он явно поступает логично, т.к. имеет в виду цель, которую на деле достигнет: стать у власти и изменить общество с выгодой для себя. Наоборот, если он сам жертва иллюзии, которую старается внушить другим, он нелогичен, поскольку добивается невозможных результатов.

В этом месте анализа Парето, за которым я следую с некоторой вольностью, добавляет, что большинство политических, вождей нелогичны и суть жертвы иллюзий, которые они стремятся распространять. Именно так и должно быть, потому что трудно симулировать чувства или распространять убеждения, которые не разделяешь сам. Самые убежденные главы государств верят в свое призвание и в свою способность изменить мир. По крайней мере до определенного предела вожди народов должны быть пленниками иллюзий, в которых нуждаются управляемые.

Это, несомненно, верное положение, конечно, малоприятно. Но, сказал бы Парето, нет никакого основания для совпадения истины и пользы. Утверждать необходимость согласия вождей народов с иллюзиями, которые они распространяют, может быть, и означает вынесение верного суждения, но стоит ли разглашать эту истину? Может быть, я обречен быть плохим гражданином, чтобы стать хорошим социологом?