ОБЩЕСТВЕННАЯ СФЕРА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Деятельность Вебера на общественном поприще отличается удивительным сходством с его поведением в личной жизни. Здесь он также не пытается устраниться от общественных, дел, подобно Зиммелю, но, напротив, глубоко погружается в них, стремясь в то же время добиться их максимально объективного понимания.

Германия в эпоху Вебера была страной с высокоразвитой индустриальной экономикой и с политической структурой, в которой господствовали полуфеодальные ценности прусского консерватизма95. Ее политическая система представляла собой

«сочетание патриархального авторитаризма с высоко развитой официальной законностью»96. Вышколенные чиновники, глубоко преданные кантианскому представлению о долге, проникнутые твердым убеждением в исключительном праве на власть, управляли делами страны в тесном союзе с военной элитой, состоящей из представителей прусского юнкерства или из людей, которые подражали их образу жизни. Средние классы преуспевали экономически, оставаясь в то же время политически подчиненными. Рабочий класс был целиком исключен из сферы принятия политических решений, хотя временами он экономически поощрялся различными мерами социального обеспечения. Интеллектуальная элита из числа университетских профессоров культивировала в своей среде «созерцательный» (mandarin) образ жизни, по определению Ф. Вингера, современного американского историка идей. - Они афишировали свою приверженность миру идей, негодовали по поводу «материалистических» интересов нового индустриального классового общества и снобистски оберегали свою профессиональную репутацию.

Вебер отличался от большинства коллег по университету своими активными политическими интересами. Как и большинство из них он был страстным немецким националистом, но в отличие от них был глубоко недоволен скорее прусским консерватизмом режима, нежели так называемым материализмом нового индустриального общества. Он возмущался продолжавшимся политическим господством прусского юнкерства и чиновничества не из приверженности демократическим ценностям, но из опасенйя, что такое длительное господство может оказаться пагубным для немецкой национальной мысли. Его постоянно проявлявшаяся поглощенность идеей социальной реформы была продиктована не только заботой о судьбе рабочего класса в индустриальном обществе. Она, по крайней мере, определялась одновременно и его убеждением, что немецкой национальной миссии будет нанесен ущерб, если страна будет разрываться на части изнутри и рабочий класс будет оставаться отчужденным от остальной части общества.

Хотя в ранних работах Вебера о состоянии сельского хозяйства в Восточной Пруссии (как показал Митцман, современный биограф Вебера) и обнаруживается ряд внутренних несоответствий, эти работы продиктованы в целом его опасениями, что продолжающееся господство юнкерства на востоке может подорвать силу немецкой нации и приведет к экономическому упадку и усилению влияния культурно неассимилируемых поляков. Он выступал против прусского помещичьего сословия не столько потому, что оно было «недемократичным», сколько потому, что оно стояло на пути политического и экономического развития Германии как могущественной промышленной страны. Юнкерство являлось для него опорой патриархальных и феодальных традиций, которые препятствовали нарождению и становлению подлинно современного буржуазного государственного устройства. Вебер возлагал надежды на развитие «классово-сознательной буржуазии», готовой взять бразды правления из рук устаревшей полуфеодальной прослойки и одержимых властью нетворческих и ограниченных чиновников.

Тем не менее Вебер также серьезно отличался и от тех либералов, которые стремились видеть во всех проявлениях современности доказательство неоспоримого прогресса. Он скрупулезно и исчерпывающе показывал достоинства рациональной методической этики труда, которая лежит в основе самого духа капитализма и в особенности того экономического чуда, которое рациональный капитализм сделал возможным. Но он также подчеркивал, что ослабление инициативы и духа созидания сможет последовать в результате дальнейшего расширения сферы действия рационально-правовых методов администрирования, на которые должны опираться государство и экономика в современную эпоху.

Вебер был убежден, что усиливающиеся рационализация и бюрократизация неизбежны, но именно поэтому он и пытался предотвратить господство бюрократии. Когда в последние годы своей жизни он стал решительным сторонником такого политического переустройства, при котором парламент перестал бы играть, как прежде, подчиненную роль, Вебер был не столько принципиально привержен демократическим идеалам, но, скорее, надеялся на то, что парламент окажется способным контролировать расширение бюрократизации. Его выступление за всеобщую демократию, руководимую могущественными лидерами, подобными во многом генералу де Голлю наших дней, в основном построено на стремлении к сохранению сильного современного национального государства — такого, которое не будет сдерживаться в своем развитии господством юнкерства и не даст себе закоснеть под непрекращающимся правлением прусских чиновников.

Таковы некоторые из идей, характеризующих политические воззрения Вебера. Однако его реальная политическая позиция серьезно менялась с течением времени.

Во время войны ненависть Вебера к некомпетентности руководителей нации — понимание того, что чиновники, юнкерство, двор и армия проиграют войну и навсегда лишат Германию надежд на успех в мире, — сблизила его с радикальными противниками войны. После войны он попытался сблизиться с руководством правящих социал-демократов и даже одобрительно относился к таким ультралевым, как, например, Толлер. Он играл руководящую роль в создании Германской демократической партии, ставшей буржуазно-либеральным союзником социал-демократов. Предполагалось, что эта партия будет представлять те силы среднего класса, которые признавали новый режим и стремились заложить основы народной демократии в противовес традиционалистскому консерватизму правых и революционному хилиазму левых.

Хотя Вебер и поддавался притягательной силе различных идеологических течений и противоречивых пристрастий, ему тем не менее удавалось сохранять определенную степень политической и интеллектуальной дистанцированное™, он никогда полностью не поддавался обольщениям ни одного из них.