Методологические принципы, лежащие в основе теории общества М. Вебера
М. Вебер верен классической социологической традиции в том, что рассматривает социологию как отдельную науку, целью которой является получение конкретного знания о социальной действительности. Социология отличается как от метафизики и психологии, так и от права, утверждающего формальную точку зрения на действительность. Вебера интересует содержательный и объективный анализ социальной жизни. Социология является для него эмпирической наукой о действительном. Однако на этом преемственность с предшествующей социологической традицией заканчивается. Расхождение начинается с того, как Вебер отвечает на вопрос о задачах и целях социологии как науки. Социология как понимающая наука Задачей эмпирической науки, каковой, по мнению М. Вебера, является социология, не может быть создание обязательных норм и идеалов, на достижение которых должна быть ориентирована социальная практическая деятельность. Вебер отказывается от присущей Просвещению веры в миссию социальной науки, призванной указывать цели общественного развития. В отличие от О. Конта, К. Маркса и Э. Дюркгейма Вебер ограничивает социологию как практическую науку. Социология не является теоретическим основанием для мировоззрения или идеологии, она не формулирует цели социально-исторического развития и не требует их реализации, она лишь оценивает то, насколько рационально что-либо делается, или указывает, как это следует делать. Вебер требует разделять «опытное знание» и «оценочные суждения», социальную науку и социальную практику. Наличие и власть ценностных идей и ориентиров в социальной жизни на протяжении всей истории были и продолжают оставаться весьма значительными. Наука должна давать знания, которые помогут человеку понять значение того, к чему он стремится, позволят ему осознавать те цели, которые его привлекают, в их взаимосвязи и значении. Сделать это можно посредством выявления идей, лежащих в основе той или иной конкретной цели, посредством анализа ценностных суждений действующих субъектов. Кроме того, научное рассмотрение оценочных суждений состоит не только в том, чтобы способствовать пониманию поставленных целей и лежащих в их основе идеалов, но и в том, чтобы научиться критически судить о них. Это критическое суждение должно состоять в проверке того, насколько в поставленной индивидом цели отсутствует внутренняя противоречивость идеалов и средств их реализации. Однако Вебер постоянно подчеркивает, что судить о значимости этих идеалов и ценностей — это не дело эмпирической науки. Решение вопроса о причастности к каким-либо ценностям — личное дело каждого человека. Наука должна лишь довести до сознания человека тот факт, что всякое действие, как и бездействие, приводит в итоге к решению занять определенную ценностную позицию. Сделать же выбор — это задача личного этического или мировоззренческого выбора каждого, а не проблема опытного знания. «Судьба культурной эпохи, — пишет М. Вебер, — «вкусившей» плод от древа познания, состоит в необходимости понимания того, что смысл мироздания не раскрывается исследованием, каким бы совершенным оно ни было, мы сами призваны создавать этот смысл, что «мировоззрения» никогда не могут быть продуктом развивающегося опытного знания и, следовательно, высшие идеалы, наиболее нас волнующие, во все времена находят свое выражение лишь в борьбе с другими идеалами, столь же священными для других, как наши для нас»439. Эмпирическая наука, упорядочивающая эмпирическую действительность, не может научить тому, что человек должен делать, она указывает только на то, что он может, что он хочет и как он может что-либо сделать. Научному исследованию прежде всего доступно рассмотрение используемых человеком средств для решения поставленной цели. Социальная наука оценивает лишь то, насколько рационально что-либо делается, она указывает, можно ли осуществить то или иное действие, а если можно, то как надо это делать. Она не определяет истинность целей и идеалов, не устанавливает их иерархию и не указывает на необходимость следовать тем или другим. В этом и состоит веберовский принцип свободы от оценки, который позволяет социологии не утратить своей научности и не стать основой какой-либо идеологии или масштабного социального проекта, претендующего на воплощение. Расхождение с предшествующей социологической традицией находит продолжение и в решении Вебером вопроса о природе социальной действительности. Для Вебера сфера социальной действительности — это сфера смыслов и ценностей, а не сфера жесткой материальной необходимости, как, например, в марксизме или структурном функционализме органицистского типа. Социология, будучи эмпирической наукой, не является, однако, позитивной наукой, такой как физика, химия или биология. Социология — это одна из наук о культуре, она имеет дело со смыслами, значениями и ценностями, а не с природными объектами. «“Культура”, — пишет Вебер, — есть тот конечный фрагмент лишенной смысла мировой бесконечности, который, с точки зрения человека, обладает смыслом и значением»440. Вебер формулирует трансцендентальную предпосылку всех наук о культуре. Она состоит в понимании того, что мы являемся людьми культуры и обладаем способностью и волей, которые позволяют нам сознательно занять определенную позицию по отношению к миру и придать ему смысл. Каким бы этот смысл ни был, он становится основой наших суждений о различных явлениях совместного существования людей и заставляет нас относиться к ним как к чему-то обладающему значением. Формулируя трансцендентальную предпосылку наук о культуре, Вебер определяет тем самым, во-первых, природу социальной реальности как сферы смыслов и осмысленного человеческого поведения и, во-вторых, методологию социального познания как метод понимания. Позитивной разработке этих проблем Вебер предпосылает критику предшествующей социологической традиции. Прежде всего Вебер подвергает критике точку зрения «натуралистического монизма», как он называет методологическую позицию естественнонаучного познания и предшествующей социологии, принявшей эту позицию. Для «натуралистического монизма» существенным в явлениях может быть только «закономерное», т.е. общее, а «индивидуальное», т.е. частное, может быть принято во внимание только в качестве иллюстрации к закону. Познание в рамках натурализма ориентировано на установление закономерных связей, к постижению и выявлению которых можно прийти посредством объективного (свободного от ценностей) и рационального (свободного от случайностей) метода. Этот метод обеспечивает монистическую картину действительности в виде некоей «системы понятий, метафизической по своей значимости и математической по форме»1. Эта позиция, как подчеркивает Вебер, характеризует естественные науки со времен древних греков. Натуралистический предрассудок весь XIX век господствовал и в науках о культуре. Приверженцы этого предрассудка в науках о культуре исходят из того, что мы постоянно переживаем связи человеческих действий в их непосредственной реальности и поэтому можем, как они полагают, прояснить их с аксиоматической очевидностью и открыть таким образом лежащие в их основе «законы». Формулирование непосредственно очевидных законов есть единственная, по их мнению, форма познания, а построение системы абстрактных понятий и формальных положений, аналогичных тем, которые существуют в естественных науках, — единственное средство духовного господства над многообразием общественной жизни. Вебер категорическим образом отвергает этот подход. Он считает абсолютно бессмысленной идею, будто целью, пусть даже отдаленной, наук о культуре должно быть создание замкнутой системы понятий, в которой действительность можно будет представить в некоем окончательном членении и из которой она затем опять может быть дедуцирована. Это невозможно в силу смысловой и исторической природы культурной действительности. Вебер пишет: «Бесконечный поток неизмеримых событий несется в вечность. Во все новых образах и красках возникают проблемы культуры, волнующие людей; зыбкими остаются границы того, что в вечном и бесконечном потоке индивидуальных явлений обретает для нас смысл и значение, становится «историческим индивидуумом». Меняются мыслительные связи, в рамках которых «исторический индивидуум» рассматривается и постигается научно. ... Система наук о культуре, даже просто в качестве окончательной и объективно значимой фиксированной систематизации проблем и областей знания, которыми должны заниматься эти науки, — бессмыслица. Результатом подобной попытки может быть лишь перечисление многих, специфически выделенных, гетерогенных и несовместимых друг с другом точек зрения, с которых действительность являлась или является для нас «культурой», т. е. значимой в своем своеобразии»441. В ситуации «хаотичности», текучести, подвижности, историчности и «многопричинности» культурной действительности единственным средством внести в нее определенность, «зафиксировать» ее является процедура отнесения к ценности, которая и становится основным средством познания в социальных науках, моделью каузального объяснения. Отнесение к ценности становится основным средством познания, поскольку в сфере культуры любое индивидуальное событие определяется множеством самых разнообразных причин, а в самих вещах, как подчеркивает Вебер, нет признака, который бы позволил вычленить из них единственно важную часть. Порядок в этот хаос вносит только то обстоятельство, что интересной для нас и имеющей смысл и значение является в каждом случае лишь часть индивидуальной действительности, та часть, что соотносится с ценностными идеями культуры, которые мы в данный момент прилагаем к действительности. Только определенные стороны действительности, которым мы приписываем общее культурное значение, представляют для нас познавательную ценность и являются предметом социологического объяснения. «Что становится предметом исследования, — пишет М. Вебер, — и насколько глубоко это исследование проникает в бесконечное переплетение каузальных связей, определяют господствующие в данное время и в мышлении данного ученого ценностные идеи»442. Отнесение действительности к ценностным идеям, придающим ей значимость, выявление и упорядочение окрашенных этой значимостью компо нентов действительности — это и есть социологическое исследование. Социологию интересует качественная окраска событий, к тому же в ней речь идет о роли духовных процессов, «понять» которые в сопереживании — совсем иная задача, чем та, которую решают естественные науки с помощью точных формул. Вебер считает, что интерпретирующее объяснение по сравнению с объяснением, основанным на наблюдении, отличается большей гипотетичностью и фрагментированностью полученных посредством «понимания» выводов, но тем не менее именно оно является специфическим методом социологического познания. Отправным пунктом интереса в области социальных наук служит действительная, т.е. связанная с индивидом и его действием, структура окружающей нас социокультурной жизни в ее универсальной связи и становлении. Любое функциональное, отправляющееся от целого конструирование понятий, принятое в позитивистской социологии, служит лишь предварительной стадией анализа, польза и необходимость которого очевидны для Вебера, но собственно социологическое эмпирическое исследование всегда начинается с вопроса о том, какие мотивы заставляли и заставляют отдельных «функционеров» и членов данного «сообщества» вести себя таким образом, чтобы подобное сообщество возникло и продолжало существовать. Такой подход естественным образом предполагает, что объектом исследовательского интереса не может быть некое целое, например класс, нация и т. п. Объектом интереса может быть только осмысленное индивидуальное, человеческое действие, соотнесенное с ценностными идеями. Вебер, очевидно, практически зеркально переворачивает методологическую позицию в социологии в сравнении с естествознанием и позитивистской социологией. Целью исследования является не нахождение общих законов, а понимание и объяснение индивидуального человеческого действия. Однако это не означает, что социология отказывается от цели выявления закономерностей социального мира или от построения каузальных связей. Вебер радикальным образом пересматривает принцип каузального объяснения в социологии, а также само понятие закона. Каузальное объяснение и понятие закона М. Вебер разрабатывает принцип каузального объяснения социальных явлений в рамках своей теории понимания и смысла социального действия. Понимание, как было показано, представляет собой герменевтическую процедуру выявления индивидуального смысла социального действия через отнесение к ценности. Общезначимый характер ценностей придает общезначимый характер действию. Действие становится тем самым культурно и социально значимым. Исследование приобретает объективный характер, поскольку выявление того, на какую общезначимую ценность ориентировано действие, какая ценность или интерес (признаваемый другими в качестве значимого) лежат в основе действия, делают это действие понятным и каузально объяснимым. Выявить смысл социального действия — это значит выявить его причину, причинно объяснить его в рамках процедуры понимания. Вебер разрабатывает теорию понимания как систематическую процедуру в социологии. В социологии, как в науке, предметом которой является осмысленное поведение, «объяснить» означает постигнуть смысловую связь, в которую включено или которую содержит доступное пониманию действие. Задача социологии, таким образом, состоит «в интерпретирующем понимании осмысленно ориентированных человеческих действий»1. Слово «смысл» имеет у Вебера два основных значения: а) смысл может действительно предполагаться действующим лицом или быть усредненным смыслом действия группы лиц; б) быть теоретически сконструированным чистым типом смысла, который субъективно предполагается гипотетическим действующим лицом или группой лиц. Понимание этого смысла может быть непосредственным или объясняющим, т.е. интерпретирующим, вскрывающим смысловые связи. Всякое объясняющее понимание, всякая интерпретация стремится к очевидности, которая по своему характеру может быть либо рациональной (логической или математической), либо эмоциональной и художественной. Очевидность первого рода присуща тому действию, которое доступно интеллектуальному пониманию в его осознанном и преднамеренном смысловом значении. Вторая очевидность присуща действию, постижение которого достигается путем сопереживания его эмоционального содержания и целепо- лагания. Однако, несмотря на то что каждое толкование, или интерпретация, стремится к ясности, оно не может в полной мере претендовать на выявление причинной обусловленности действия, его закономерности и всегда остается лишь вероятной гипотезой. Это означает, что процедура понимания должна быть дополнена и усложнена методами каузального анализа, близкими естественнонаучным. Вебер достаточно часто оговаривается, что различие между естествознанием и социологией не так уж фатально. Неприменимость или, наоборот, применимость количественных методов к качественным социальным явлениям зависит только от того, «насколько узким или широким окажется понятие закона»1. Особая роль «духовных» мотивов не исключает процедуру установления известной статистически зафиксированной повторяемости явлений, т.е. установления правил рационального поведения. Он каждый раз подчеркивает, что целью социальных наук является не построение функционалистской картины социальной действительности, своеобразной «механики» или «химии» социальной жизни, а постижение социальной действительности в ее культурном значении и смысловой каузальной связи посредством выявления законосообразной повторяемости явлений. Вебер, таким образом, предлагает новое понимание закона и закономерного в применении к социальным явлениям. Продемонстрировать закономерность какого-либо явления означает продемонстрировать не только его понятность, т. е. осмысленность и общезначимость, но и его типичность. Закономерное — это осмысленное и типическое одновременно. Вебер пишет, что социологическими закономерностями, или типами понятного действия, являются лишь такого рода статистические виды регулярностей, которые соответствуют субъективно понятному смыслу действия. Социологические «законы», продолжает Вебер, представляют собой подтвержденную наблюдением типическую вероятность того, что при определенных условиях социальное поведение примет такой характер, который позволит понять его, исходя из типических мотивов и типического субъективного смысла, которыми руководствуется действующий индивид. Вебер разрабатывает далее концепцию типического объяснения, или объяснения посредством типа, обладающего в социологии такой же очевидностью для исследователя, как «закон» в естественных науках. Учение об идеальных типах Вебер предлагает рассматривать общие понятия не как цель и конец познания, а как средство и начало познания эмпирической действительности. Целью познания в науках о культуре, как это уже говорилось, является не общее, а конкретное, не аксиоматизированная система понятий, якобы отражающая реальность, а объяснение конкретной эмпирической действительности. Вебер постоянно предупреждает, что ничто не может быть опаснее, чем коренящееся в натуралистических предубеждениях смешение теории и действительности. Это смешение возможно, во-первых, в форме веры в то, что в теоретических построениях зафиксировано «истинное» содержание, «сущность» социальной реальности; во-вторых, в виде использования этих понятий в качестве прокрустова ложа, в которое втискивают социальную и историческую реальность; в-третьих, как гипостазирование «идей» в качестве стоящей за преходящими явлениями «подлинной» действительности, в качестве «реальных сил», действующих в истории. Теория, ее понятия и суждения не совпадают с эмпирической действительностью и не отражают ее, но позволяют должным образом мысленно ее упорядочить, типологизировать. Вебер разрабатывает концепцию идеально-типического объяснения как теорию идеальных типов. Идеальный тип, указывает Вебер, — это мысленный образ, который сочетает определенные компоненты и процессы исторической и социальной жизни, сводя их в некий, лишенный внутренних противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посредством усиления определенных элементов действительности. Идеально-типическое понятие — это средство для вынесения правильного суждения о каузальном сведении элементов действительности. Идеальный тип — не «гипотеза», он лишь указывает, в каком направлении должно идти образование гипотез. Он не дает изображения действительности, но предоставляет для этого адекватные средства выражения. Вебер выделяет следующие черты идеально-типических понятий: а) идеальный тип — это мысленный образ, не являющийся ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью; б) идеальный тип — это не схема, в которую конкретное эмпирическое явление может быть введено в качестве частного случая; в) идеаль ный тип по своему назначению — это идеальное пограничное понятие, с которым действительность сопоставляется, сравнивается, для того, чтобы сделать отчетливыми определенные значимые компоненты ее эмпирического содержания; г) идеальный тип — это конструкция, в которой на основе категории объективной возможности строятся связи, рассматриваемые нашей ориентированной на действительность, научно-дисциплинированной фантазией как адекватные. Вебер разрабатывает также шкалу возможных идеально-типических понятий: - родовые понятия; идеальные типы; идеально-типические родовые понятия; идеальные типы этих идей; идеалы исторических персонажей; идеальные типы этих идеалов; идеалы, с которыми историк соотносит историю; - теоретические конструкции, пользующиеся в качестве иллюстрации эмпирическими данными; - историческое исследование, использующее теоретические понятия в качестве пограничных идеальных случаев. В конце концов Вебер выделяет два основных типа идеальнотипических конструкций: генетический идеальный тип, являющийся средством выявления генетической связи привязанных к конкретному месту и времени исторических явлений, и чистый идеальный тип, являющийся социологической конструкцией, идеальной формой действия или явления, независимо от условий места и времени. Базисным идеальным типом, используемым в социологии, является концепция социального действия. «Социальным» Вебер называет такое действие, которое «по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него»1. Именно это базовое идеально-типическое понятие веберовской социологии было положено им в основу концепции общества. Понятие общества Методологические утверждения Вебера, касающиеся природы общих понятий, которые являются результатом продуктивной способности нашего мышления, но которые не являются ни объективными сущностями, ни отражением таких сущностей, приво дят его к единственно возможной позиции: строить социологию исходя из рассмотрения индивидуального социального действия. «Понимающая социология, — пишет М. Вебер, — рассматривает отдельного индивида и его действие как первичную единицу, как “атом”»1. На этой «первичной единице» и строится вся веберовская социология и ее понятийность. Для понимающей социологии, интерпретирующей поведение людей, такие образования, как «государство», «ассоциация», «институт», «общество» и т. п., просто процессы и связи специфического поведения отдельных людей, так как только они являют собой понятных носителей осмысленных действий. В то же время социология не может игнорировать коллективные мысленные образования и пользуется ими как понятиями и терминами, подразумевая под ними только определенный тип поведения отдельных людей, конкретный или сконструированный в качестве возможного. В силу этой методологической установки — рассматривать такие категории, как «общество», в качестве «категорий определенных видов совместной деятельности людей»443 — Вебер выделяет специфический тип действия, ведущего к объединению людей в общества — общественно-ориентированное действие. Основу общественно-ориентированного действия составляет другой тип действия — общностно-ориентированное действие, т. е. действие индивида, которое субъективно осмысленно соотносится с поведением других людей. Общественно-ориентированное действие или действия, объединяющие людей в общество, — это, по Веберу, такие общностно-ориентированные действия, которые отвечают трем условиям: во-первых, они осмысленно ориентированы на ожидания, которые основаны на установлениях; во-вторых, эти установления «сформулированы» чисто целерационально в соответствии с ожидаемыми в качестве следствия действиями обобществленно ориентированных индивидов; в-третьих, смысловая ориентация индивидов субъективно целерациональна. Итак, объединение людей в общество возможно только при наличии соответствующего типа социального действия и при наличии «определенных установлений», или «установленного порядка». Главной чертой установленного порядка является, по Веберу, его «значимость», т. е. его способность ориентировать поведение; быть значимым — служить образцом и воплощением смыслов. Вебер указывает при этом, что под «значимостью» социального порядка следует понимать нечто большее, чем простое единообразие социального поведения, обусловленное обычаем или констелляцией интересов. «Порядком» называется содержание социальных отношений при том только условии, если они ориентированы на отчетливо определяемые максимы, ценности, нормы. Таким образом, фактически социальный порядок — это совокупность значимых, или признаваемых, максим, ценностей и норм, на которые ориентируется поведение и которые тем самым составляют содержание этого поведения и обусловливают его типичность. Вебер выделяет два базисных типа социального порядка: условность (согласие) и право. Условность (согласие) — это такой тип социального порядка, который гарантирован возможностью внешнего порицания со стороны людей определенного круга в случае отклонения от этого порядка. К условности относятся такие специфические порядки, как нравы и обычай. Право — это такой тип социального порядка, который гарантирован возможностью внешнего принуждения, осуществляемого особой группой людей, в чьи функции входит охранять порядок или предотвращать его нарушение путем применения силы. Фактически если попытаться соотнести концепцию социального порядка у М. Вебера с социологической традицией, то становится очевидным, что «порядок» выполняет в его теории ту же функцию, что и концепция «структуры» в структурном функционализме и, различных системных теориях. Эта функция состоит в том, чтобы объяснить факт скоординированности индивидуальных действий, их взаимной увязанности, упорядочить их в систему социальных отношений. Различие состоит лишь в понимании природы «порядка» у М. Вебера и «структуры» у Спенсера, Дюркгейма или Маркса. Специфика веберовского подхода состоит в том, что «установленный порядок» не имеет «сущностно-субстанциального» характера, в отличие, например, от «социальных фактов» Э. Дюркгейма. Установленный порядок у М. Вебера имеет конвенциональную природу. Эта конвенциональная природа «порядка» связана с тем, что он проявляется как представление действующих индивидов о существовании соответствующего порядка, на который они ориентируют свои действия. Конвенциональная природа порядка передается через понятие значимости, т.е. его способности ориентировать поведение, быть осмысленным, обязательным, служить образцом. Для того чтобы еще более подчеркнуть нежесткость установленного порядка, его неоднозначность (в отличие от жесткости социальной структуры), его конвенциальную природу, Вебер вводит понятие эмпирической значимости установленного порядка и отличает это понятие от идеального типа. Конвенционалистскую природу порядка и социальной действительности в целом призвано также передать и понятие шансов в качестве характеристики человеческого поведения. Шансы социального действия — это оценка вероятности того, что другие поведут себя в соответствии с конвенциональными установлениями. «Естественным выражением эмпирической «значимости», — пишет М. Вебер, — мы будем считать шанс на то, что ее установлениям «будут следовать». Это значит, что объединенные в общества индивиды в среднем с достаточной долей вероятности рассчитывают на «соответствующее» (в среднем) «требованиям» установленного порядка поведение других и сами в среднем также подчиняют свое поведение таким же их ожиданиям («соответствующее установленному порядку общественное поведение»)»444. Таким образом, решающим для эмпирической значимости целерационально функционирующего порядка является не то обстоятельство, что отдельные индивиды постоянно ориентируют свое поведение сообразно субъективно полагаемому ими смысловому содержанию, а то, какова вероятность того, что они этим установлениям будут следовать. Из конвенциональной природы установленного порядка следует очень серьезный вывод, касающийся природы человеческих объединений. Если в структурной социологии, например у Маркса, общество существует до, после и независимо от индивида, в которое он вступает «независимо от своей воли и сознания», то у Вебера общество «сохраняется до той поры — и в той степени, — пока практически в релевантном масштабе так или иначе сохраняется в усредненно предполагаемом смысле ориентированное на его установления поведение»445. Тем самым вместо жесткого существования «объединения в общество» в реальности дана беспрерывная шкала переходов: от существования такого объединения до прекращения его, обусловленная эмпирической значимостью социальных порядков, ориентирующих социальное поведение. В зависимости от уровня эмпирической значимости Вебер подразделяет социальные порядки на два идеальных типа: формальные рациональные установления и неформализованные рациональные договоренности. Они соответствуют таким эмпирическим типам порядков, как правой условность. Эти два базисных типа порядка порождают то бесчисленное множество социальных объединений, которое Вебер объединяет в четыре основных типа: целевой союз; институт; союз; аморфные сообщества, основывающиеся на договоренностях. Рациональным идеальным типом объединения в общество, или просто общества, Вебер считает «целевой союз», т. е. социальные действия с установлениями о содержании и средствах социальных действий, целерационально принятыми всеми участниками на основе общего согласия»1. Для того чтобы существовать как долговременное социальное образование, целевой союз должен отвечать определенным условиям. Эти условия выступают в качестве предмета «соглашения» — в идеально-типическом рациональном варианте целевого союза все обобществленно действующие лица субъективно однозначно обговаривают следующие условия: 1. Какие и в каких формах осуществляемые действия каких лиц («органов союза») должны считаться действиями союза и какой «смысл», т. е. какие последствия, это будет иметь для объединенных в союз лиц? 1. Должно быть определено, какие материальные блага и другие ресурсы доступны использованию в общих целях? 3. Какие органы союза будут этим распоряжаться и каким образом? 4. Что отдельные участники должны делать для целей союза и какие преимущества они получают от своего участия в деятельности союза. Какие действия «требуются», «запрещаются», «разрешаются»? 5. Какими будут органы союза, при каких условиях и с помощью каких средств им надлежит действовать для сохранения установленного порядка, т.е. должен быть определен «аппарат принуждения». Каждый индивид, участвующий в общественных действиях, полагается на то, что другие участники союза (приближенно и в среднем) будут действовать в соответствии с установленным соглашением, и исходит из этого при рациональной ориентации собственного поведения. Все указанные Вебером условия можно объединить в три группы: должны быть определены цели союза; органы союза и ресурсы, подлежащие использованию в коллективных целях, а также условия их использования, в связи с чем в рамках органов союза должен быть предусмотрен аппарат принуждения; общественные действия индивидов с соответствующей системой норм и содержанием, определяемой целями союза. Общество предстает как длительно существующее социальное образование, как образование, остающееся тождественным только в том случае, если, несмотря на смену входящих в него людей, идентичным остается порядок, т. е. соглашение относительно указанных выше положений. Действия, которые по своему усредненно предполагаемому смыслу свидетельствуют о наличии такого «соглашения», Вебер и называет действиями, объединяющими в общество. Кроме целевого союза к объединениям, создающимся на основе формального рационального порядка, относится институт. Институт — это такое общественное объединение, в котором поведение его участников, как и в целевом союзе, рационально упорядочено в своих средствах и целях принятыми установлениями, но участие в котором не покоится на рациональной договоренности с каждым участником, а предопределено его рождением и воспитанием. Такого рода сообщества характеризуются тем, что, во-первых, в отличие от целевого союза добровольное вступление заменено в них зачислением на основе объективных данных безотносительно к желанию зачисляемых. Во-вторых, тем, что в отличие от аморфных сообществ, основывающихся на согласии, институты обладают рациональными установлениями и аппаратом принуждения. Примером институтов для Вебера является такой институт политического сообщества, как «государство», и такой институт религиозного сообщества, как «церковь». Вместе с тем только в идеально-типическом случае в объединении изначально присутствуют все конституирующие целевой союз или даже институт моменты: общие цели, соглашение по поводу общих правил и собственные органы союза. В действительности, как уже было сказано, существует целый спектр объединений — от устойчивого социального образования до «объединения в общество по случаю», и очень многие современные устойчивые объединения возникают из объединения по случаю. Например, государство, как считает Вебер, возникает из объединения по случаю общей охоты или защиты от врагов. Историческое развитие превращает эти временные образования путем создания соответствующих органов управления в устойчивые. Существуют образования, которые, однако, не имеют целерационально принятых по совместному соглашению установлений, тем не менее они носят устойчивый, хотя и аморфный, характер и функционируют так, будто подобные установления существуют, а их специфический характер обусловлен смыслом действий участвующих в объединении индивидов. Примером таких объединений является рынок, языковая общность. Такого рода объединения основаны на порядке, который Вебер называет согласием или условностью. Согласие является специфическим типом социального порядка. Согласие — это не система формальных целерациональных установлений, какие мы имеем в идеально-типическом объединении целевого союза. Согласие — это рациональная договоренность, функционирующая конвенционально, но не формально. Специфика согласия как основы устойчивого объединения состоит, по Веберу, в том, что именно в этих объединениях речь идет о вероятностном расчете социального, или общностного, действия. Вебер считает, что к категории действий, основанных на согласии — чрезвычайно распространенном в обществе типе порядка, — относятся лишь те, которые основывают свою ориентацию на шансах согласия. Шансы же выражают оценку вероятности того, что другие индивиды будут вести себя в соответствии с неформализованной рациональной конвенцией — согласием. Анализируя согласие, Вебер подчеркивает, что действия на основе согласия еще не обязательно являются «солидаристски- ми». Общественные действия никоим образом не исключают и не противоречат тем общественно связанным действиям, которые именуются борьбой, т.е. стремлением противопоставить свою волю другой, сопротивляющейся ей. Борьба потенциально присуща всем видам общественно связанных действий и является лишь вариантом действий, ориентированных на такой тип порядка, как согласие. К объединениям, основанным на согласии, относится прежде всего такого типа объединение, как союз. Союз — это объединение, образуемое действиями, ориентированными не на формальные установления, а на согласие. Оно отвечает следующим условиям. 1. Зачисление в него участников происходит по общему согласию без специально предпринятых с их стороны действий. 2. Несмотря на отсутствие социально созданных установлений, социальные лица (обладающие властью) устанавливают по общему согласию действенный порядок поведения для членов союза. 3. Эти социальные лица — носители власти — сами или через других лиц готовы в случае необходимости осуществить принуждение по отношению к лицам, нарушающим принятый порядок. К союзам достаточно жесткого типа принадлежат, по Веберу, семейные сообщества, религиозные общины, состоящие из «пророка» и учеников. В современной цивилизации деятельность союзов хотя бы частично упорядочена посредством рациональных установлений, и это делает различия между союзом и институтом недостаточно определенными, тем более что и институтов чистого типа достаточно немного. Обычно институт — это частично рационально упорядоченный союз. Институт возникает в сфере «союзной деятельности» чаще всего через возникновение и формализацию новых установлений, т. е. замены согласия на формально-рациональные установления, которое происходит, по Веберу, преимущественно насильственным образом. По мнению Вебера, большая часть всех наблюдаемых установлений, как в рамках институтов, так и в рамках союзов, возникла не на основе договоренности, а в результате насильственных действий. Люди и группы людей, способные по какой-либо причине влиять на общностные действия членов института или союза, направляют их в нужную им сторону, основываясь на «ожидании согласия». Шанс на то, что существует эмпирически значимое согласие, тем более вероятен, чем в большей степени можно рассчитывать на то, что повинующиеся повинуются по той причине, что они субъективно рассматривают власть господствующего индивида как легитимную. Господство, пишет Вебер, покоится на согласии, признающем его легитимность, и является важнейшей основой едва ли не всей деятельности союзов. Вебер называет три типа господства, различающиеся по основанию легитимности: традиционное (авторитет «вечно вчерашнего», нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение); харизматическое (авторитет личного дара); легальное господство (обязательность легального установления и деловой компетентности, обоснованной рационально созданными правилами). Все эти типы объединений и власти, а также лежащих в их основе порядков существуют в действительности одновременно и взаимопроникающим образом. Нет резких границ между действиями на основе согласия и общественным поведением на основе формального порядка между союзами и институтами, между целевыми союзами и институтами. Повсюду, где целерационально устанавливается порядок, всегда присутствует объединение в общество, но одновременно едва ли не в каждом общественном объединении среди его членов складывается поведение, выходящее за пределы его рациональных, формально заявленных целей. Речь идет о конвенциональных предписаниях неформализованного характера, т. е. о согласии. В результате эмпирическое, или действительное, общество предстает у Вебера как бесчисленное множество объединений — целевых союзов, институтов, союзов, основывающихся на формальных установлениях или согласии, взаимопереплетаю- щихся между собой и трансформирующихся друг в друга. Основные механизмы развития общества Составной часть веберовской концепции общества является теория социального развития и изменения. Именно в рамках теории общества им разрабатываются основные механизмы его трансформации. Главным таким механизмом является механизм рационализации. Рационализация, или, как Вебер еще называет этот процесс, расколдовывание мира, — это процесс уменьшения магических, аффективных, традиционалистских содержаний социальных порядков и действий и увеличение и усиление их рационального содержания. Именно через этот процесс раскрывается историческое развитие общества. Он является магистральным и объединяющим принципом, который позволяет систематизировать и объединить веберовскую теорию исторического развития в целом и его историю общества. Процесс рационализации охватывает все сферы социального действия, все порядки, ориентации и все социальные объединения. Рационализируется социальное действие — от традиционного типа к целерациональному; рационализируются порядки — от согласия и условности к праву; рационализируются типы господства — от традиционного и харизматического к легальному; рационализируются типы общественных объединений — от объединения по случаю к союзу, институту и целевому союзу. Кроме механизма рационализации Вебер называет второй, не менее важный механизм социального развития общества — механизм рациональной дифференциации, ведущий к рациональной организации общества. Механизм рациональной дифференциации связан с увеличением сфер действия и количества содержательных порядков, на которые ориентируются социальные действия, и практически аналогичен механизму увеличения «кругов общения» у Г. Зиммеля. Каждый человек, указывает Вебер, постоянно участвует в многочисленных и самых разнообразных сферах действий — общнос- тных, основанных на согласии, общественных. Его социальное поведение может теоретически в каждом данном своем акте соот носиться со сферой чужого поведения и с другими объединениями. Чем многочисленнее и многообразнее сферы и образования, на которые «индивид рационально ориентирует свои действия, тем дальше заходит «рациональная дифференциация общества, и чем более “обобществленными” становятся по своему характеру его действия, тем большей степени достигает «рациональная организация общества»1. Анализируя историческое развитие, Вебер фиксирует, что в целом в рамках доступного нашему обозрению исторического развития можно констатировать все увеличивающееся количество целерационально упорядоченных действий на основе согласия посредством формализованных установлений и все большее преобразование союзов в целерационально упорядоченные институты. Вебер осуществляет построение содержательной социологической теории капиталистического общества, опираясь именно на механизм целерационального упорядочения социальных действий и порядков и механизм рациональной дифференциации, на движение от союзов, в качестве основной организационной формы, к институтам.