Городской образ жизни: старый и новый средний класс
В шестидесятые — восьмидесятые годы XX века в городах происходило сложение универсального советского образца городской жизни. Создателем этого образца выступила массовая отечественная бюрократия — профессионалы государственного контроля и распределения. Припомнив, какую долю труда учителя составлял контроль за учениками, труда врача — распределение больничных листов, труда инженера — составление отчетов, мы увидим, что у нас есть основания считать советскую интеллигенцию разновидностью советской бюрократии. Контрольно-распределительной по своей сути была и деятельность в сфере услуг и торговли. Однородность функций закономерно вела к сближению форм существования их исполнителей. Стандарты городского быта воплощались именно в поведенческих образцах этой группы. Социальную дистанцию до нее высчитывали прибывающие в города неоурбаниты и даже жители села. Социальную дистанцию от нее стремились выдерживать любые элитные группы — от художественного авангарда и богемы до высшей бюрократии. Пластическим выражением этой жизни являлась стандартная городская квартира с определенным набором предметов длительного пользования (телевизор, холодильник, стенка, мягкая мебель и т.п.), а также автомобиль, участок и садовый домик (дача) вне города. Сложение этого комплекса прошло под явным (для исследователя, но не пользователя) воздействием стандартов существования высшей бюрократии (номенклатуры) в предыдущие десятилетия, которая перехватила формы организации быта и досуга у зажиточных городских слоев дореволюционной России. Все перечисленные элементы тогда — в конце 1940-х и в начале 1950-х — представляли почти исключительно образ жизни советской верхушки: отдельная квартира на фоне коммуналок, радиоприемник (затем телевизор) на фоне радиоточек, дача на фоне деревенского жилья, наконец, персональный автомобиль на фоне городского транспорта. К другим стандартам этого «среднего класса» относится способ питания, например употребление не простых первичных продуктов, а сложных гастрономических и кондитерских изделий, прежде бывших атрибутами либо праздничного стола, либо обихода прежних высших слоев: колбасы, сыра, тортов, кофе. Нормы проведения досуга, пришедшие по длинной траектории от городской аристократии к городской интеллигенции и далее ко всему «среднему классу», — спортивные занятия, выезд за город на выходные дни, отпуск вне дома, туризм — также стали «городской нормой». (Разумеется, в смысле образца, а не нормы поведения большинства.) Наконец, стандарты образования и культуры, принятые этим слоем, также приобрели нормативную силу Прежде всего это касается высшего образования как нормы для детей этого слоя. Нормы существования этого слоя постепенно, в том числе усилиями официозных СМК, были превращены в стандарт жизни советского человека вообще, во внешний рекламнопропагандистский образ, что придало этому образу род государственной санкции. В течение жизни двух-трех поколений происходило внут-г реннее устроение данного слоя и его образа жизни. В конечной фазе описываемого периода стали заметны такие явления, как вхождение в этот слой и перемещение на предпочтительные позиции группы работников сферы обслуживания, не располагавших, как правило, принятым там образовательно-культурным потенциалом, но введших другой ресурс и другой по типу канал вертикальной мобильности — богатство, деньги и соответствующую компетенцию. Это привело к социальной инверсии внутри среднего класса. Произошло постепенное оттеснение «вниз» прежде доминиро- 4. Заказ № 2240. вавших ИТР, учительства, врачей. Одновременно происходило подтягивание к этой нижней зоне значительных городских слоев, что лишало опускающуюся массовую интеллигенцию былого ощущения гарантированной социальной дистанции от «низов». Эта социальная инверсия имела радикальное значение для дальнейшего его существования. Появилась принципиальная возможность выдвижения новой группы «денежных людей» на самый верх среднего класса и их дальнейший выход на контакт уже с элитными группами. Один вариант — браки между детьми работников торговой сети и работников высших звеньев партаппарата. Это меняло семейный этос и сказалось на ориентациях детей от этих браков. Другой вариант, сыгравший значительную роль в становлении будущего бизнес-класса, заключался в переориентации молодых аппаратчиков (прежде всего из структур комсомола) на деятельность типа предпринимательской. Деньги (или доступ к товарам), а не знания, квалификация и власть оказались пропуском в средний класс и выше. Произошла, таким образом, коррупция старых средних и высших слоев, подготовившая их трансформацию в последующий период. Развал системы власти имел многообразные последствия для средней и мелкой бюрократии. Достаточно быстро, в течение года или двух, выяснилось, какие бюрократические структуры контролируют реальный, имеющий спрос и потребителя ресурс, а какие нет. Значение первых резко выросло. Это впрямую отражается на облике наших городов. Учреждения новой власти — те, которые действительно способны властвовать, — активно демонстрируют свою доминантную позицию обществу. Они захватывают наиболее престижные здания в городах, утверждают свои символы на фасадах, в значимых точках городского пространства. Напротив, другие бюрократические структуры среднего и нижнего уровня, державшиеся на авторитете, покровитель стве более высоких инстанций этой системы и не имеющие на данный момент никакого ценного ресурса в своем распоряжении, после развала системы оказались в жалком состоянии. Это, как правило, перенасыщенные людьми учреждения, отвечавшие за символическое обеспечение власти. Например, конторы по учету, институты по планированию, так называемая «отрасль культуры» и пр., где были заняты в основном женщины со средним уровнем квалификации. Кстати, именно среди немолодых женщин — городских служащих — особо широко распространены не только опасения потерять работу, беспокойство за детей, озабоченность ростом цен, но и сопутствующие фобии (повышенный страх преступных нападений и др.), а также напряжение, нервозность и агрессивность. Эти чувства проецируются на их восприятие города. Это в их понятии в городах невозможно выйти на улицу. Для них города представляются сейчас средоточием всяческих опасностей, пороков, грязи. Так проявляется не только их фрустрированность, но и их скрытая претензия на власть: нас (или тех, кому мы служили) оттеснили от управления обществом, и вот ужасные последствия этого. Их глубоко пессимистическое воззрение не только на окружающее пространство, но и на время, настоящее и будущее, есть отражение того факта, что советские средние слои лишаются последнего якоря их социального положения: они не могут воспроизводить свой образ жизни. Цена приобретения и дальнейшего поддержания всего того, что составляло вещный капитал семьи из этого класса, теми деньгами, которые теперь достаются этой оставшейся не удел средней бюрократии, оплачена быть не может. Поэтому «старый средний класс» обречен лишь доживать. (Отметим, что подобная судьба коснулась и других групп, державших «средний класс» за образец.) Его образ жизни, а значит, соответствующий вариант городского существования, сохранится в меру даже не протя- женности жизни его членов, а в меру морального и физического износа вещного и символического антуража их существования. Такую роль играет, например, утрата автомобиля (износ при невозможности ремонта или замены, вынужденная продажа и пр.). Атрибуты «советского» образа жизни, соответствующие * ему стандарты потребления — эти образцы поведения доступны теперь только или перерожденцам этого класса, или пришельцам из совсем других социальных слоев.