Далее, можно указать на то, что приход В. Путина к вершине власти — его кажущееся сейчас более чем вероятным президентство — это венец тенденций, которые проступали чуть ли не с первых лет советской власти. Речь о стремлении так называемых «органов» из слуги режима превратиться в его хозяина. В самом деле, подсистема, которая в других странах зовется тайной политической полицией, в СССР на протяжении его недолгой, как теперь оказалось, истории постоянно рвалась и рвалась к тому, чтобы играть самую главную роль во власти над страной и народом. Но пока существовала сильная партбюрократия, им это не давали сделать. Одной из самых памятных была неудачная попытка Л. Берии встать во главе империи вскоре после смерти И. Сталина. (Параллель между теми делами и нынешними никем не обсуждается. Отметим лишь то, что в наши дни в либеральных кругах поговаривали и о позитивной оценке той неудавшейся альтернативы Н. Хрущеву.) Второй, чуть более успешной, была, как можно было бы подумать, история с правлением Ю. Андропова. (Как следует из опроса ВЦИОМ в декабре 1999, из деятелей прошлого В. Путин более всего напоминает Ю. Андропова.) В последующем — и до сих пор — его попытки «завинчивания гаек» благодарно вспоминались и помнятся ощутимой долей жителей страны. И не эта ли тяга вывела к концу XX века именно «органы» и их представителей на самый верх иерархии власти? Три премьера подряд, и все оттуда — это не назовешь случайностью. На какой-то момент дело клонилось к тому, что два наиболее вероятных претендента на самый высший пост в стране были бы из чекистов. Действительно, «органы» пришли во власть, но нельзя сказать, что завладели ею. Это хватка мертвой руки. Органов как известного нам института по обеспечению тотальной или тоталитарной власти больше нет. Чекистское прошлое значительной части нынешних высших бюрократов может импонировать одним, пугать и отвращать других, но значения для политики имеет не больше, чем прошлое комсомольское или партийное. Что касается широкой публики, то по состоянию на январь 2000 года 79% не испытывали беспокойства по поводу того, что В. Путин долго работал в ФСБ (испытывали 17%), что В. Путин может установить жесткую диктатуру, опирающуюся на вооруженные силы, беспокоило 34% россиян (не беспокоило 57%), тогда как связи премьера с «семьей» беспокоили 51% россиян. Может быть, надо объяснять популярность В. Путина извечной или, напротив, особо обострившейся после разгула демократии тягой населения к сильной руке? Ведь о том, что такую руку предпочли бы демократии как раз те самые 70— 80% населения, опросы сообщают уже не первый год. Помимо этих широко известных данных можно привлечь и такие: соотношение мнений, что президент России должен быть скорее авторитарен, нежели демократичен составляло 24:20, а соотношение соответствующих мнений о В. Путине — 18:35. (Иными словами, претендент в полтора раза менее авторитарен, чем надлежит быть главному российскому начальнику. Данные на январь 2000.) В том ли популярность В. Путина, что в нем видят всероссийского милиционера, опера, который защитит всех нас от лиходеев? Действительно, 56% полагали, что В. Путин лучше 21. Заказ № 2240. других мог бы справиться с преступностью и коррупцией, но есть функции, в которых он ценится еще выше, — о них речь впереди. Более того, при перечислении мотивов, по которым за него будут голосовать на президентских выборах, те, кто уже сейчас принял такое решение, его способность «навести порядок в стране» ставят на третье место, и об этом сказали ,менее 15%. От В. Путина как и. о. президента ожидали «усиления роли армии, МВД, ФСБ в наведении порядка в стране» 22%, то есть столько же, сколько ждали решения сугубо мирных вопросов — помощи регионам, ликвидации засилья олигархов, политического урегулирования в Чечне... и на треть меньше, чем ожидали поддержки отечественного производителя, почти втрое меньше, чем ждут стабилизации экономического и финансового положения в стране (январь 2000). То есть и это верно, но не до конца. Деятельность В. Путина в делах по наведению порядка поддерживает вдвое меньше россиян, чем одобряют его деятельность в целом. Будь все следствием ожиданий, что человек из органов наведет порядок, его популярность была бы такой, как у такого же премьера С. Степашина, — высокой, но не сенсационно высокой. Стало быть, таким образом можно объяснить лишь часть поддержки. Другая часть имеет и другую природу, в новейшей российской истории еще не встречавшуюся.