ВТОРОЙ СПЛАВ 1855 ГОДА.
Англо-французский флот, потерпевший большую неудачу в Петропавловске, продолжал деятельно разыскивать наши суда по гаваням
Англо-французский флот, потерпевший большую неудачу в Петропавловске, продолжал деятельно разыскивать наши суда по гаваням
Макет «Аргуни», первого парохода на Амуре. Амурский областной краеведческий музей. 64
Сахалина и Охотского моря, вовсе не заглядывая в Татарский пролив,* считая по своим картам, что там мели и что Сахалин — полуостров. Такое незнание местности противником и спасло нашу эскадру, спокойно стоявшую в лимане Амура. Тем не менее, Н.Н. Муравьев спешил увеличить наши силы там и раннею весною 1855 г. по Амуру поплыл огромный транспорт барж с войсками, разделенный на три отделения: первый, в составе 35 барж, вел полковник Корсаков, второй, в составе 64 барж, — полковник Назимов,* командир 15-го линейного батальона, и последний, 26 барж, шел под начальством подполковника Муравьева. В экспедиции этой, кроме супруги Муравьева, участвовали: натуралист Маак,* астроном Межевой, ученый Герсфельд и другие, производившие исследование Амура. На исследование это участник сплава, купец Соловьев, пожертвовал полпуда золота.
С этим сплавом были приведены на защиту края 15-й и 14-й линейные полубатальоны, 6-я сотня (Буреинская) Амурского конного полка, под командой зауряд-сотника Скобельцына,* сводный пеший казачий полубатальон, под начальством полковника Сеславина* и ротных командиров — есаулов Пузино* и Забелло.*
Люди в полубатальон выбирались самые здоровые и сильные, преимущественно зверопромышленники, умевшие хорошо стрелять, и им объявлялось, что они впоследствии все пойдут на переселение на Амур. Бодрый, молодцеватый виц казаков всех тогда удивлял и никто не верил, что три-четыре года тому назад они были мужиками-крепостными.
С этим же сплавом следовали переселенцы-крестьяне, в числе 481 души обоего пола, поселенные в низовьях Амура.
Сплав этот не обошелся без приключений и несчастий. Еще экспедиция не тронулась с места, как печальная весть облетела все баржи: отправленная, накануне выступления, вперед лодка с 4 офицерами- топографами набежавшей льдиной была разбита, три офицера погибли, четвертый же спасся тем, что вскарабкался на льдину и, полузамерз- ший, был снят казаками.
Самое выступление экспедиции омрачено было неприятным происшествием: Муравьев строго приказывал, чтобы весь его рейс одновременно отплывал по сигналу с его баржи и следовал в порядке, держа дистанцию в 20 сажен баржа от баржи.
«Вечерело — как рассказывается об этом случае в записках И.В. Любарского,* — весь видимый горизонт покрылся облаками, ветер крепчал. Вот совсем уж спустились сумерки, ветер сильнее загудел по взволнованной реке, большие волны с шумом крошили носившиеся льдины и выбрасывали их на берег, холод больно давал себя чувствовать. Жутко и неуютно... Все были убеждены, что ночью Муравьев не решится начать плавание, ввиду явной опасности плыть по неисследованному пути, так как Шилка изобилует подводными камнями. Поэтому наши казаки стали варить на очагах, устроенных на баржах, незатейливый ужин. Офицеры же, в том числе и Запольский,* назначенный бессменным дежурным по рейсу, порешили провести эту последнюю ночь на своих зимних квартирах, в кругу товарищей.
Между тем, в 12 часов ночи последовал сигнальный выстрел и генеральская баржа отплыла. Хотя, за темнотою ночи, Муравьев ноімог видеть, двинулась наша флотилия или нет, но был убежден, что все баржи, согласно данному приказанию, следуют за ним. Вышло однако ж, не так. Среди завываний ветра, который дул в противоположную от нас сторону, выстрел не был услышан. А так как распорядителя Запольс- кого не было налицо, то флотилия наша со спящими казаками преспо-
Амурские койно осталась на месте. Каково же было всеобщее изумление и даже казаки испуг, когда с рассветом оказалось, что Муравьев уплыл! Нельзя было терять ни минуты, потому что необходимо было догнать генеральскую баржу.
Люди впопыхах бежали с берега на суда, поднялась суматоха, начали спешно спускать с причалов баржи, причем произошли неизбежные замешательства; однако рейс быстро собрался и пошел по течению. Когда проплыли верст около 20-ти, вдруг одна баржа, нагруженная порохом, напоролась на камень и стала, на нее толкнулись следующие три баржи и проломили ей бок, запрудив вместе с тем фарватер. Смятение было так велико, что на первых порах не знали, за что прежде всего приняться. Наконец, собрались с духом и приступили к разгрузке проломленной баржи. Все эти неприятные работы задержали рейс на 5 суток. Оправившись, тронулись в путь; все примолкли и насупились, потому что все одинаково были проникнуты чувством страха пред грозным начальником. Особенно чувствовали себя виноватыми офицеры и всех больше Запольский».Между тем, Муравьев, проплыв 70 верст и не видя за собой барж, остановился в Горбице* у зауряд-сотника Скобельцына, которого взял с собой проводником и назначил командиром Амурской сотни.
«Не успели баржи приблизиться к берегу, — продолжает рассказывать Демидов,* — как Муравьев уже был тут. В волнении и гневе, бегая взад и вперед, он кричал: «Где Запольский? Запольского сюда!»
Когда на берег вышел смущенный Запольский, Муравьев, схватив его за пуговицу, громко и взволнованным голосом сказал: «Что ты сделал, несчастный? И это мой адъютант! ... моя правая рука ... вот как исполнил мое приказание! Ты не можешь служить со мной, отправляйся в полк». В тот же день Запольский, распростившись с товарищами, уехал верхом назад.
Но этим приключения не закончились, дня через два села баржа есаула Медведева, генерал сделал ему строгий выговор. Этим бы дело и кончилось, но Медведев стал оправдываться и сказал: «Моя баржа в два раза глубже сидит Вашей и не может следовать за ней». Генерал моментально вспылил, приказав ему остаться на острове. Медведев, собрав свои пожитки, переехал на необитаемый остров, разложил огонек, дым которого был хорошо виден с генеральской
Каюта плавучей резиденции Н.Н. Муравьева.
баржи. Экспедиция стояла около этого места суток двое. По отходе генеральша увидела дымок злосчастного Робинзона и, узнав причину, пришла в сильнейшее негодование и на свою ответственность упросила дежурного по рейсу принять Медведева на свою лодку.
Спешность сплава
и строгость, введенная Муравьевым, гибельно отразились на самом отряде: у переселенцев пало, не доплывая до Албазина, более 280 голов разного скота с го-
лоду. Произошло это оттого, что шли днем и ночью безостановочно, бар- Амурские жи с сеном не всегда были близко при баржах со скотом, посадка на мель тех и других разобщала их и скот оставался без пищи. И он весь бы пропал, если бы после Албазина не стали останавливаться для кормежки.
Кроме этого бедствия у переселенцев развился тиф и, несмотря на принятые меры, быстро распространился по всем баржам, унося жертву за жертвой ...
Беда следовала за бедой: ниже Сунгари бурею разбило две баржи и хотя не было человеческих жертв, но большая часть припасов была утоплена безвозвратно.
Испытав это несчастье, отряд, несмотря на строгость марша, раз- бился на мелкие части и мало-помалу стянулся к Мариинскому посту.
«Едва только баржи успели причалить к берегу, — повествует Любарский, — как последовала команда: «полубатальону выходить на берег с ружьями и строиться в три шеренги». Здесь представилась глазам необычайная картина: в лесу, саженях в 10 от берега, конные казаки копали яму и ставили подле нее столб. Выстроенный полубатальон в медвежьих папахах и все офицеры штаба Муравьева с пасмурными лицами составляли декорацию зловещей сцены. Очевидно, должна была произойти страшная драма, но кто падет жертвой, мы, новоприбывшие, не знали. Вскоре два казака провели офицера. Он держался на костылях, вследствие поражения ног цингою, и вообще имел вид болезненный и до крайности изнуренный. Все замерли в невыносимом ожидании развязки, на душу навалился давящий кошмар, спирало дыхание; прошла мучительная четверть часа...
Пришла отмена... Все вздохнули полной грудью, а бедный есаул заплакал как ребенок».Речь идет о приготовлениях к казни командира сотни Имберга.
Невельской, еще до прибытия Муравьева к Мариинскому посту, послал донесение к нему о беспрепятственной высадке неприятеля в Де- кастри, сожжении складов и пр. и во всем обвинил Имберга. Муравьев приказал расстрелять Имберга. Нарисованную выше картину подтверждают живущие доныне очевидцы, старики-казаки. Так, казак Гончаров, 85 лет, из Корсаковой, рассказывает: «Мы все плакали, когда стало известно о казни, плакали те, которые копали ему яму-могилу, плакали те, которым назначено было стрелять. Ночью вся сотня прощалась со своим любимым отцом-командиром. Имберг с каждым перецеловался. Помню хорошо его слова к нам: «Чего плачете, жили мы дружно, служили мы честно, а что случилось — Бог рассудит».
Но Бог не допустил совершиться этому. Екатерина Николаевна, супруга Муравьева, добрый гений, не раз спасавший людей от горячности мужа, и на этот раз, узнав от приближенных офицеров о невинности Имберга, вымолила ему прощение.
Да не будет этим рассказом умалено уважение к памяти Невельского! Ошибаться свойственно и великим людям, а придирки всегда существовали и будут существовать, раз затрагивался шкурный вопрос.
У Муравьева же в этом деле сказался его характер, который хорошо был известен современникам: «Строгий, крутой и настойчивый, он не признавал никаких препятствий своей непреклонной воле. Раз, что он задумал или предпринял, то и сама природа должна покоряться ему. В минуту гневной вспышки он был страшен и готов был, казалось, живым закопать человека в землю, но проходил час, и он уж являлся добрым и участливым отцом-командиром, мирно относившимся даже к тому, кто вызвал в нем только что бурю гнева. Поэтому все перед ним трепетали и все поспешно и без рассуждений исполняли рэспоря-
жения грозного начальника. В то же время все, до последнего солдата, любили его и верили, что если уж Муравьев предпримет что-либо, то непременно доведет до конца» (воспоминания И.ВЛюбарского).
Ту же характеристику дает о Муравьеве наш писатель Гончаров,* путешествовавший на фрегате «Паллада» и встретившийся с Муравьевым на устье Амура: «Да, это отважный, предприимчивый янки. Небольшого роста, нервный, подвижной. Ни усталого взгляда, ни вялого движения я ни разу не видал у него. Это боевой отважный борец, полный внутреннего огня и кипучести в речи, в движениях... Пылкий, предприимчивый дух этого борца возмущался: человек не выдерживал, скрежетал зубами и из обыкновенно ласкового, обходительного, приличного и любезного, он превращался на мгновение в рыкающего льва».