Е. И. Вайнберг БОРЬБА КРЕСТЬЯН ПРОТИВ КРЕПОСТНИЧЕСТВА НА ЮЖНОЯ ОКРАИНЕ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.

Когда в открытых жестоких боях начала XVII в. могучий напо^ народных масс России был подавлен мощью крепостнического государства, протест крестьян против крепостничества не иссяк.

В работах советских историков о классовой борьбе крестьянства внимание авторов обращено главным образом иа изучение истории крестьянских восстаний и исторической обстановки, непосредственно предшествующей им. Именно этим следует объяснить почти полное отсутствие обобщающих работ по истории классовой борьбы крестьянства за периоды между восстаниями. Вполне понятно, что крупной обобщающей работе подобного рода должны предшествовать исследования, ограниченные местом и временем.

Весь период между восстанием 1606—1607 гг. и крестьянским восстанием под водительством Степана Разина классовая борьба крестьян степной, вновь осваиваемой окраины России не знает перерывов. Упорная цепкая борьба крестьян за сохранение «вольного» состояния, достигнутого побегом на юг, неповиновение помещикам и феодальным властям, захват помещичьей земли, разорение поместий, избиения и убийства помещиков, разрозненные волнения и нападения больших групп крестьян, а также единичные н массовые побеги — таковы формы классовой борьбы крестьянства. Оин были непосредственной, живой и неодолимой реакцией крестьян на усиление крепостнической эксплуатации на юге так же, как и во всем государстве.

Яркую картину классовой борьбы крестьян против помещиков раскрывает нам дело пятнадцати елецких крестьян, в течение длительного времени упорно боровшихся против помещика.

1 М. Н. Тихомиров, Псковское восстание 1650 г. Из истории классовой борьбы о русском городе XVII в..

Перед нами документы: челобитная крестьян, список с отпускной нх прежнего помещика Семена Лобыицева, челобитные нового помещика Федора Колосова, отписка ефремовского воеводы Тимофея Безобразова и грамоты Разрядного приказа по этому делу [491].

Ход борьбы представляется следующим образом: в 1637 г. пятнадцать новоприборных ефремовских казаков, Степанко Торопец «с товарищами»— в прошлом крестьяне елецкого помещика С. Лобыицева — били челом государю на елецкого сына боярского Федора Колосова, стремившегося их «ложно» закабалить. Они после смерти Лобын- цева, имея на руках отпускную, ушли в строившийся новый город Ефремов. Воевода Тимофей Безобразов верстал их в дети боярские, а иных записал «в козаки и в стрельцы и в пушкари» (П. № 112, л. 62).

Для воеводы случай с елецкими крестьянами был не единственным прецедентом. Он сам отписывал в Разряд о том, что из Елецкого уезда н из иных городов в Ефремов приходили «писатца» боярские крестьяне, которых сами помещики отпускали, давая им «за откуп» отпускные, «што им впред до них дела нет во крестьянстве». Более того, положение было таким, сообщал в Разряд воевода, что «вольных людей в козаки и стрельцы нихто не приходит и не имутца никакое человек» (П. № 112, л. 69).

Между тем поместье умершего помещика («деревня Лобыицево». «а в ней написано четверть живущего»[492]) было передано вдове Лобын- цева «на прожиток» и сыну боярскому Ф.

Поверставшись в службу, крестьяне явились в старое поместье для уборки посеянной ими ржи. Свое право на уборку посевов крестьяне мотивировали тем, что с Лобынцевского поместья «платили на Елец всякие... государевы подати» н выполняли различные повинности. «А жена Лобыицева, — писали крестьяне, — на острожное дело лесу не секла и не возила и острог не ставила и... государевых податей никаких на Елец не платила».

Новый помещик Колосов меньше всего склонен был считаться с какими-либо мотивировками крестьян. Во время жатвы он напал на крестьян, жен их избил плетьми, крестьянину Кирееву перешиб саблей руку и «ржи... пожати и свести не дал». Полагаясь иа силу оружия и рассчитывая на безнаказанность, Колосов похвалялся крестьян «побивать до смерти и бес пристава имать и в чепи н в железах... поморить, а их жен и детей раздать «своей братии в холопи» (П. № 112, л. 49).

Крестьяне просили избавить их от посягательств Колосова и дать им возможность рожь «пожати н свести». В ответ на челобитную крестьян последовала грамота из Разряда: «...И как к вам ся наша грамота придет, и вы б тех Семеновых Васильевых крестьян Лобынцева, которых он будто после своего живота отпустил на волю, велели им бытн за помещики на пашне по-прежнему, по тому по нашему указу крестьян на волю не отпускают, отпускают после своего живота на волю холопей» (П.

Однако новоприборные казаки нашли поддержку у ефремовского ноеводы Безобразова, верставшего их в служилые люди. Воевода, заботясь о сохранении людей в службе, стремился удержать бывших крестьян в Ефремове и не возвращать их Колосову. Возражая против возврата новоприбориых казаков Федору Колосову, воевода помимо ссылки на их некрестьянское прошлое, опираясь на утверждения новоприборных, проливает свет на положение крепостных крестьян. «Он, Федор, — пишет воевода, — в твоем государеве жалование, в своей прежней даче в поместье, крестьян разгонял и в тюрьме поморил и поместье запустошил».

Одновременно с этим отписка воеводы подтверждает то обстоятельство, что служилые люди в значительной степени верстались из крестьян. Узнав об указе государя отдать бывших лобынцевских крестьян новому помещику, «старые и новоприборные казаки и стрельцы и пушкари» явились к воеводе и грозили ему «разбрестись по указанным городам, пометав дворишки свои» (П. № 112, лл. 66—67), если их будут возвращать в крестьянство. Эта угроза была реальной, и она-то и побуждала воевод отстаивать служилых людей — бывших крестьян — от притязаний помещиков. Однако на все доводы воеводы последовало подтверждение прежнего решения, чтобы в службу «с пашен крестьян и холопей боярских и всяких крепостных людей не прибирали» (П. № 112, л. 69).

Не разрешив своего дела в Разряде, крестьяне продолжали борьбу против ненавистного помещика. О дальнейшем ходе ее мы узнаем уже не из челобитных крестьян, а из жалоб помещика на действия крестьян. В 1637 г., жалуется помещик, «Стенка Торопец с товарищами своими насильством собрався со многими людьми», явились к нему чинить над ним свой суд и расправу, чтоб он «вперед... государю был не челобитчик». Угрожая утопить помещика, крестьяне его «ко кресту... приводили» в том, что он прекратит борьбу с ними. Затем крестьяне вернулись в службу в Ефремов, забрав с собой «триста тридцать пять копен ржи» (П. № 112, лл. 62, 69).

В следующем 1638 г.

После этого компактная до того группа в пятнадцать крестьян распалась на три части, каждая из которых разными путями продолжала борьбу против крепостничества.

Семь крестьян, чтобы избавиться от нависшей над ними угрозы закрепощения на новом месте, вновь бегут на юг. Об этом мы узнаем

из отписки воеводы, который сообщает, что они «пошли кормнтца по городам», опасаясь со стороны Федора Колосова жестокого обращения и «смертного убойства» (П. № 115, л. 106).

Восемь крестьян продолжают борьбу непосредственно с Колосовым В 1638 г. они совершили новое нападение на него и разгромили его поместье «без остатку» (П. № 115, л. 108).

В 1639 г. этим крестьянам и Колосову надлежало быть в Москве для разбора дела, но Колосов к сроку не явился, так как «с пятьми человеки» из восьми он «помирился». К сожалению, в документах не указано, на какой основе произошло это примирение. Можно только полагать, что вряд ли после столь ожесточенной борьбы крестьяне отдались на милость Колосова и до разбора в Разряде сами пошли к нему в крепостное состояние.

Остальных трех крестьян Колосов решил помучить «московскою волокитою», и они действительно долго обивали в Москве пороги, пока добились оставления их в казаках. Это решение было вынесено на том основании, что «истец елчанни Федка Колосов на срок и после сроку., не бывал» (П. № 115, л. 110).

В борьбе пятнадцати лобынцевскнх крестьян-новоприходцев мы можем отметить ряд важных обстоятельств. Придя иа юг из разных городов, крестьяне жили у Лобыицева на договорных началах.

«...Раз попав в такого рода зависимость, — писал Ф. Энгельс, — они мало-помалу теряли и свою личную свободу; через несколько поколений они были уже в большинстве своем крепостными»4.

На примере закрепощения пятнадцати елецких крестьян можно проследить, как феодальное государство прикрепляло крестьян к земле и личности феодала. Одновременно с этим дело Степана Торопца с товарищами показывает и другую сторону процесса —сопротивление крестьян закрепощению. Дело это показывает также, что пятнадцать крестьян не были изолированы от близких к ним групп населения. Они получили поддержку в первую очередь от старых и новоприборных ефремовских служилых людей низших слоев, тоже выходцев из крестьян, которые угрозами «разбрестись розно» оказывали давление иа воеводу. В одном из нападений иа Колосова «Стенка Торопец» был не только «с товарищами своими», ио «собрався со многими людьми» (П. № 112, л. 62).

Решительные действия пятнадцати крестьян сорвали план и стремления помещика закрепостить их всех: семь крестьян совершили побег, с пятью крестьянами помещик вынужден был «помириться», а трое были официально утверждены в службе.

* * *

Борьба крестьян за сохранение ими земли носила не менее решительный характер, чем борьба против закрепощения. О большом вы ступленни крестьян против захвата отведенных им земель мы узнаем из «спора о земле» между белгородскими крестьянами и короченскнмн детьми боярскими, происшедшем в 1638—1639 гг.

В мае 1638 г. детям боярским «Красного города, что на Корочи», Титу Дудареву «с товарищи» была отведена земля волостных крестьян деревни Корсики Белгородского уезда. Наделение детей боярских землей, бывшей в пользовании у крестьян, произвел стрелецкий сотиик Богдан Балдыков, посланный для этого Яблоновским воеводой Андреем Бутурлиным. Явившись в Корейскую деревню, он «описал поля и пахотные земли корочанцом детям боярским». Возможно, что воевода Бутурлин наделял землей подведомственных ему детей боярских на свой, так сказать, страх и риск. Это мы можем предполагать на основании фактов, раскрывающихся в ходе «спора». Впоследствии белгородский воевода Петр Пожарский выяснял в Яблонове у стольника и воеводы князя Дмитрия Львова, по царскому ли указу Андрей Бутур- 1НН посылал отписывать земли? Львов ответил Пожарскому, что «в Яблонове в съезжей избе тех земель, книг и росписей не сыскано» (П. № 120, лл. 422—423).

Крестьяне на основании «государевых грамот разных лет»[493] счита- 1н отведенную им землю «своею» и ие примирились с ее захватом. Они вступили в решительную борьбу за возврат захваченной у них земли. «Вскоре... после Петрова дня», сообщает воевода, волостные крестьяне «Яшка Хахилев да Васка Токарев Васка Присухии да Огейка да Силка Козлины... приезжали в его Титково поместье в деревню Паниковец и его де били и грабили, а грабежом де взяли лошадей и ружья и денег на сто рублев с полтиною» (П. № 120, л. 421).

Есть все основания предполагать, что крестьяне «Яшко Хахилев с товарищами» ие ограничились избиением помещика и захватом его имущества. Они «грани посбили и пожгли». Речь несомненно идет о гранях, установленных помещиком иа спорных землях. Об этом мы узнаем из грамоты Разряда к белгородскому воеводе от 6 июля 1638 г., которой предписывалось «в том земляном деле» произвести строгий сыск по всем обвинениям, предъявляемым крестьянам. Выехавшие «на ту спорную землю» «добрые» дети боярские должны были «совестяся друг с другом» разыскать, в самом ли деле «волостные крестьяне деревни Корейка Яшко Хахилев с товарищи Корощенскнх детей боярских поместных земель грани посбили и пожгли и избы и клети и сеиа раз- аозилн и поместную их землю пашут насильством». Предписывалось гакже установить, «не вступаютца ли те крестьяне мимо своих дач» в поместную землю детей боярских, даже если это было Диким полем. При подтверждении обвинений, изложенных в грамоте, велено было крестьян: «бить батоги нещадно, чтоб на то смотря, иным впредь было неповадно» (П. № 120, л. 424).

Результаты сыска нам неизвестны. «Сыски», как о том писал бел городскнй воевода Петр Пожарский, были отосланы в Разряд, и в Разряде бумаги це сохранились. Известно только, что в следующем 1639 г. борьба крестьян не только не прекратилась, а, наоборот, разгорелась с новой силой, охватила большее число людей и переросла в волнение и вооруженное выступление семидесяти крестьян деревни Корсика.

Вот как развернулись события в 1639 г. 31 мая 1639 г. «дети боярские Тит Дударев с товарищи» снова явились с челобитной к воеводе Тимофею Бутурлину. Они жаловались на то, что «дворцовой волости деревни Коренка крестьяне староста Митка Жегаев, Матюшка Бороздин, Васка Токарь, Яшка Хахилев с товарищи их поместную землю за граньмн попахали насильством и грани посбнли и пожгли, а их государевых детей боярских с усад сбили... их дворы и огороды разорили».

Насколько большое значение придавал «спору» воевода, видно из того, что на место «спора» ним выехали «розных городов дворяне и дети боярские и козаки». У воеводы Бутурлина и его отряда была задача: защитить интересы детей боярских — он «усад их и пашни и граней ездил досматривать».

«Разъехав земли» и, видимо, восстановив выгодные для детей боярских грани, воевода «поехал проч». Воеводе казалось, что этим «спор» завершен. Но не так считали крестьяне—они объединились и решились на вооруженную борьбу за «свою» землю. Как сообщает сам воевода, «крестьяне, собрав человек семьдесят», за ним «и за ратными людьми гоняли из луков и с пищалей стреляли» и хотели его «и ратных людей побить до смерти» (Б. № 128, л. 202).

Схваченные беломестными казаками н приведенные к воеводе Бутурлину крестьяне — «один мужик с луком, а другой с пищалью» — показали, что «стоят над лесом многие мужики в зборе и по них (по отряду. — Е. В.) из луков и с пищалей стреляли». Отряд Бутурлина повернул обратно и действительно увидел «в лесу многих людей коиых и пеших и из лесу... мужики с пищальми и в саадаках верхи выезжали и саблями гарцовали». Крестьяне ехалн за отрядом воеводы «с версту и больше и боя прошали», как о том показали «в сыску» 56 михайловских н рыльских казаков, опрошенных впоследствии по этому делу. Несмотря на численное превосходство правительственного отряда (только число опрошенных по этому делу служилых людей составило 69 человек), воевода ие принял боя н вернулся восвояси (Б. № 128, лл. 754—756).

Чем можно объяснить отступление воеводы? Видимо, тем, что, разобравшись в обстановке, воевода понял, что бой предстоит жестокий, н не решился взять иа себя ответственность за его последствия.

По делу о вооруженном выступлении крестьян был проведен большой сыск, и вскоре по государеву указу в оброчную волость были посланы белгородские пушкарн, которые должны были привести в Ябло- нов зачинщиков волнения для наказания. Староста Жигаев действительно был приведен в Яблонов и «избит батоги нещадно перед Тимофеем Бутурлиным при многих людях».

Характерно, что правительство учитывало дифференциацию в среде крестьянства и брало для наказания зажиточных — «лутчих» крестьян, чтобы впредь через них держать в покорности остальных. Поэтому пушкарн, посланные в Коренку за зачинщиками, должны были привезти в Яблонов кроме старосты Жигаева «лутчих» крестьян: «Матюхку Бороздина, Васку Токаря и Яшку Хахнлева». Но эти крестьяне «государеву указу не послушали, учинились сильны и в Яблонов не поехали» (Б. № 128, л. 756).

К сожалению, в нашем распоряжении нет документов о дальнейшей борьбе белгородских крестьян. Анализ же этого дела по изложенным документам приводит нас к следующим выводам.

Белгородские крестьяне активно вплоть до вооруженного выступления боролись против захвата отведенных им земель. Их борьба нарастает— от нападения небольшой группы «Яшки Хахнлева с товарищи» на одного помещика до общего выступления семидесяти крестьян против большой группы помещиков и, наконец, до вооруженного столкновения крестьян с отрядом служилых людей во главе с воеводой.

В ходе борьбы крестьяне громили помещичьи дворы, помещиков «с усадеб сбили», а чтобы не осталось и следа от отвода помещикам крестьянской земли, все «грани посбили и пожгли». Точно так действовали их предшественники — участники восстания Болотникова, стремившиеся «уничтожить всякие следы знаков феодальной собственности»[494].

Решительные действия большой группы вооруженных крестьян вынудили отступить превосходящий по численности правительственный отряд служилых людей во главе с воеводой, который боялся еще более разжечь борьбу крестьян. Воеводская администрация, вылавливая зачинщиков крестьянских волнений и жестоко наказывая их, а также «лучших» людей, стремится держать в устрашении все крестьянство.

В своих отношениях с крестьянами юга крепостники и крепостническое государство вынуждены были считаться с реальностью и действенностью повседневной борьбы крестьян против помещиков, с постоянной угрозой «разбрестись розно», с возможностью волнений и вооруженных выступлений крестьян и другими формами антифеодальной борьбы.

Источники дают нам сведения о том, что крестьяне не только боролись за сохранение отведенной им земли в пользование, но в отдельных случаях сами захватывали земли помещиков (Б. № 169, лл. 177— 178). Вполне понятно, что в результате этих захватов между крестьянами и помещиками разгоралась острая борьба (Б. № 174, лл. 312—315). В ходе ее крестьяне менее всего прибегали к жалобам в правительственные органы (П. № 33, лл. 340; 515; № 113, лл. 684—707). «И кто бы мог оказать крестьянину защиту?.. Ведь все официальные сословия империи жили за счет... крестьян», — отмечал Ф. Энгельс[495]. Крестьяне рассчитывали на свои силы, а не иа жалобы. Не случайно в имеющихся у нас документах значительно шире отражены более активные, чем жалобы, формы классовой борьбы крестьянства против помещиков.

Между различными формами классовой борьбы крестьянства нет резких границ, и зачастую одни формы сопровождались, дополнялись другими. Это наглядно проявилось в борьбе крестьян «посопной» волости села Городище Белгородского уезда против увеличения феодальных повинностей. В ней сочетались отказ выполнять повинности, избиение правительственного чиновника и сопротивление отряду стрельцов, посланному на поимку зачинщиков волнения.

В грамоте из Разрядного приказа от 1635 г. Белгородскому воеводе отмечается, что крестьяне посопной волости села Городище хлеба в государевы житницы «платят легко напротив указу и своего тягла». Грамота обязывала воеводу взять роспись, сколько у крестьян детей и сколько они платят оброчного хлеба, сколько за кем пашни и сенных покосов и всяких угодий, и в соответствии с этими данными и «крестьянским прожитком» установить размеры оброка. Зная настроения крестьян, воевода послал в Городище стрельцов и пушкарей за получением такой росписи. Но, несмотря на силу посыльных, крестьяне пе подчинились указанию воеводы и росписи не дали. Тогда воевода изменил тактику и, чтобы воздействовать на крестьян, решил прибегнуть к авторитету государевой грамоты. С этой целью он послал в Городище М. Тургенева с подьячим, чтобы прочесть крестьянам государеву грами- гу. Но и авторитет государевой грамоты возымел на крестьян такое же действие, как присутствие стрельцов и пушкарей. Выслушав грамоту, группа в тринадцать крестьян «во всем отказали и Михайла Тургенева лаяли и подьячего били и земли смечать не дали» (Б. № 103, л. 204).

Как признали в дальнейшем сами крестьяне, к слушанию грамоты они пришли с определенным решением. «Сказали те крестьяне со своими заговорщиками, — сообщает воевода, — что они пришли против., государевой указной грамоты отказать». Воевода вновь послал стрельцов «по тех крестьян, которые против государевой грамоты отказывали», но крестьяне оказали сопротивление вновь — «учинились сильны» и «стрельцам не дались». Воеводе были доставлены только четыре человека из тринадцати (Б. № 103, л. 206).

Как видим, в выступлении крестьян села Городище одних «зачинщиков» было тринадцать человек и их борьба против указа, направленного иа увеличение феодальных повинностей, нарастала от неповиновения указу до сопротивления его выполнению и до избиения правительственного чиновника.

Важно отметить, что в антикрепостнической борьбе за землю семидесяти белгородских крестьян вместе с другими активно участвовали староста и другие «лутчие» люди, так как крепостнический гнет обрушивался иа все слои крестьянства и «вся масса крестьян боролась со своими угнетателями...» 8.

В ответ на сообщение воеводы об упорном сопротивлении крестьян увеличению налогов последовала новая грамота: «Тех крестьян, которые учинились сильны... бить батоги нещадно... чтоб иным не повадно было... указу ослушатца». Одновременно Разряд предупреждал воеводу от «своевольства» в увеличении налогов и предписывал «для своей корысти... крестьянам никакие налоги не учинять», чтоб «от налоги... крестьяне не разбрелись» (Б. № 103, лл. 211—212).

Учитывая действенность борьбы крестьян, постоянную угрозу «разбрестись розно» и опасаясь объединения и крупных выступлений крестьян, правительство наряду с репрессиями и уступками крестьянам прибегало к тактике разобщения крестьян и стремилось найти в «прожиточных людях» опору для проведения феодальной политики. «Лутчих» я «добрых» людей оио привлекало для выполнения обязанностей ста рост, целовальников и т. д.

Б первой половине XVII в., в го время, когда южная окраина продолжала привлекать крестьян из различных уездов государства, на самом юге проходили те же процессы закрепощения крестьянства, которые раньше прошли в центральных уездах. Насильственное закрепощение, многочисленные повинности на помещиков и государство, участие в обороне границ и частые татарские набеги — таковы условия жизни, хоторые складывались у крестьян юга.

Наличие сравнительно небольшого числа крестьян на южной окраине вело к усилению ях эксплуатации и обострению борьбы за расширение числа крепостных. Усиление крепостнического гнета имело своим следствием побеги крестьян внутри южных уездов н за их пределы. Та же основная причина «избыть крестьянства», которая вела на юг массы подневольных, теперь послужила основанием и причиной бегства крестьян и на юге. «Самой обычной, — писал Б. Д. Греков,— и массовой формой протеста против... тяжелого положения — было бегство»9. Принудить крестьян к покорности и прекратить их бегство не могли никакие жестокости, из которых самым большим наказанием был возврат в крепостное состояние. Никакие репрессивные меры не могли остановить бегство, как не останавливали его ни система поручительства за беглых, ни «заказы крепкие» со строгим предписанием, «где эти беглые люди по приметам объявятся» (П. № 91, лл. 353—356), приводить

их в город к воеводе. Не могли остановить бегство и все установления крепостнических порядков в землепользовании, призванные предупредить крестьянские побеги.

Наиболее массовым было бегство крестьян юга в служилые люди. Служба приборных служилых людей, в чьи ряды чаще всего удавалось попасть крестьянам, отнюдь не была легкой. Приборные люди были обременены многими обязанностями.

Тяжесть службы на южной окраине косвенно подчеркивает, от каких еще больших тягот «в крестьянстве за помещики» крестьяне стремились убежать. И еще ярче встанет перед нами положение крестьянина, уходившего в тяжелую приборную службу, если учесть те трудности, на которые он шел, «идя в бега», ту хозяйственную ломку, те лишения и жертвы, на которые обрекал себя и свою семью.

Собираясь в побег, крестьянин начинал жить «неттрошно». Пускаясь о путь «со всеми животы», он в дороге часто подвергался нападению помещиков, грабителей. Добравшись, наконец, до места поселения, «старинный» крестьянин, бежавший с женою и детьми, иногда долгое время «кормится на посаде и в деревнях переходя», промышляет «торгом и всякими промыслы». При первом же известии о сыске он перебе гаст в другой уезд. Недаром появляется в челобитных термин: «живет перебегая». Сколько за этим термином горя, терпения и мужества! Над беглым крестьянином всегда висела угроза возврата к старому владельцу и тяжелого наказания за побег. Хотя за побег крестьянина ждало «нещадное битье кнутом» и тюрьма, однако никакие жестокости не могли принудить его к покорности. Показательно, что в материалах Приказного н Белгородского столов содержится немало сведений о сопротивлении помещикам н приказчикам, которое оказывают крестьяне при сыске и возврате их беглых односельчан (П. № 84, лл. 251, 293; № 33, лл. 293; № 170, л. 330; Б. № 92, л. 190). Ряд подоб ных фактов сообщает в своей работе и А. А. Новосельский ,0.

Источники позволяют установить, что уже к концу первой половины XVII о. побеги крестьян с южной окраины приобретали массовый характер. По данным Курской именной росписи за 1632 — 1652 гг., бежало 546 семей (Б. № 266, лл. 161 —162) ". Они ушли главным образом в окраинные- уезды. В 22 окраинных уездах разместилось 517 семей. При этом в 10 нз 22 уездов бежало 477 семей и в 12 уездов — 40 семей. Точно так же крестьяне, бежавшие из Ельца в 1635—1646 гг.[496], размещались большей частью в глубине самой южной окраины. Из 290 семей, о которых известно, куда они бежали, 238 беглых семей оселн в городах южной окраины. Наибольшее количество бежавших семей (62) осталось в том же Елецком уезде и даже «в том же стану».

Бегство масс крепостных от помещиков подрывало основы экономики феодального хозяйства. Уходя, крестьяне зачастую разоряли поместье, отсюда ясно, какой тяжелый ущерб наносило бегство помещикам. Например, крестьяне, бежавшие в апреле 1646 г. из 37 дворов вотчин Б. Шейдякова и М. Колычева из села Егорьевского и деревни Троенной, выжгли при побеге свои и вотчиниковы дворы (П. № 273. л. 557).

Обращает на себя внимание массовость побега, что говорит о его подготовке и согласованности действий крестьян. Вместе с тем имен

но групповой характер побега, видимо, п придал крестьянам решительность в их антикрепостнических действиях.

Мы склонны считать, что вообще отнесение отдельных форм классовой борьбы крестьянства к пассивному виду неправомерно и не отвечает существу вопроса |3. В условиях феодального общества, когда правительственный аппарат целиком стоял на стороне помещика, поддерживал и охранял его интересы, даже жалобы крестьянина на помещика являлись вызовом господину и началом борьбы, которая между ними неизбежно разгоралась. Нам представляется, что важнейшим критерием для определения хода и действенности классовой борьбы является массовость участия крестьян в той или иной ее форме.

Нападение на крепостников и разорение их усадеб совершались не только во время побегов, ыо и после них. Так, крестьяне курского помещика Фомы Бредихина, бежавшие в Обояиское, вновь появились в Курске с целью разорить своего прежнего поработителя и «двор помещиков ево Фомин и свои крестьянские дворы и гумна с хлебом пожгли без остатка» (Б. № 266, л. 143).

Боярский сыи из города Козлова Игнатий обращался в Разряд за помощью против бежавших от него крестьян. В грамоте из Разряда сказано: «а на нево Игнатия те его беглые крестьяне похваляются смертным убойством» (П. № 176, л. 5).

Крестьяне, бежавшие из Воронежского уезда в новый город Усмань и верставшиеся там в службу, возвращались в Воронежский уезд большими группами и разоряли поместья прежних помещиков. Об этом сообщает Грамота из Разряда от 17 июля 1650 г. «Прежние крестьяне и бобыли приезжают воровски насильством с Усмани, собрався многими людьми человек по сороку и по пятьдесят и больше, и чинят де им, воронежским детям боярским и поместным атаманам и козакам, разо рения и убытки большие» (Б. JA 266, л. 107).

Своими нападениями и угрозами беглые крестьяне держали в страхе помещиков. Время совершения этих нападений — конец 40-х и 50-е годы. Увеличение числа крестьянских побегов в эти годы отражало обострение классовой борьбы крестьянства юга, которая к середине XVII в. слилась с общенародным движением.

«В половине XVII века,—писал М. Н. Тихомиров, — московское государство, несомненно, переживало тяжелый кризис... тяжелое положение народных низов и их недовольство выразилось в восстании 1648 года»[497]. Московское восстание послужило началом волнений крестьян, посадских и служилых людей на обширных территориях севера и юга страны.

Сильные волнения произошли за эти годы в Курске, в Воронеже, Козлове, Талицком остроге (близ Ельца), в Короче, Ливнах, Усмани и других городах [498].

Восстания 1648 г. были выражением антифеодальной борьбы народных низов «против крепостной системы и против отдельных носителей этой системы» 1в.

?Когда горячие волны нового взрыва народного гнева докатились до южной окраины и грозили охватить ее пожаром восстания, «обере- гаиие украинных городов» стало в центре забот правительства. Широкая система мероприятий, проведенных правительством на юге, свидетельствует о том, сколь благоприятной была почва, на которую попадали «прелестные письма» Степана Разина «ко всей черни» с призывом к восстанию, сколь основательно опасалось правительство нового восстания в тех местах, где в начале XVII в. собирал свои силы Иван Исаевич Болотников.

Классовая борьба крестьян против крепостничества не знает перерывов. «И в русской деревне, — писал В. И. Ленин, — всегда происходила... эта великая борьба» |7.

17 В. И. Ленин, К деревенской бедноте, стр. 194.