Причины написания «Записок о Петре III»

Мы видим четыре возможные причины того, почему Штелин взялся за эту тему: 1. Благодарность Петру III; 2. Попытка опровергнуть лживые измышления насчет Петра III (как устные, так и печатные); 3.

Что касается благодарности, то этот момент, как мы видели из предыдущего параграфа, несомненно, присутствовал. Однако в данном слу-

ЕКАТЕРИНА II И ПЕТР III

^              ^

чае требовалась апология Петра III (по типу той, которую выстраивают в наше время некоторые писатели и исследователи, считающие, что в лице Петра Федоровича Россия потеряла великого реформатора, калибра его деда). В ту пору, когда жил Штелин, такое было невозможно, ибо большинство находившихся при императорском Дворе (как и он сам) прекрасно знало, кто такой Петр Федорович, на что он способен и как относится к России, русским, их религии, к Фридриху И, к жене, сыну и т. д. «Историческую оду» Петру III можно было бы написать, но только во времена его императорства. Вместе с тем далеко не все в дошедшей до нас рукописи «Записок о Петре III» понравилось бы ее герою (такие характеристики, как трусость, прусско-голштинское солдафонство, болтливость, намеки на предательство и т. д.).

Что касается опровержения лживых измышлений насчет Петра III, то, как мы видели выше, Штелин достаточно резко выразился против русских (Теплов) и иностранных критиков Петра III. Известно, что сразу после смерти последнего в Европе стало печататься немало книг, излагающих его историю, как доброжелательных, так и резко критических (последних, конечно, было значительно меньше). Вот, к примеру, в Библиотеке иностранной литературы нам попались такие издания: Denkwtirdigkeiten der Lebens und Staats-Geschichte des ohnlangst verstorbenen ungluklichen Czaars Peter des Dritten, aus glaubwiirdigen Nachrichten und richtigen Urkunden in der kiirze verfasset.

В 1764 году появилась на французском языке и в тот же год переведена на немецкий книга Хр. Ф. Швана Anecdotes russes, ou letters dun officier allemande et un gentilhomme livonien, ecrites de Petersbourg en 1762, temps du regne et du dethronement de Pierre III, empereur de Russie, recueillies et publies par C.F. S. de la Marche. London, 1764[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Другая книга Memoires pour server a l’histoire de Pierre III, Empereur de Russie, avec un detail historique des differens de la maison de Holstein avec la cour de Dannemare, publie par M D. G. Francfort et Leipzig, aux depens de la Compagnie, 1763, написанная

Гударом (Goudar) и появившаяся годом ранее, попалась на глаза Екатерине II и вызвала ее резкую реакцию. 22 июля 1763 года императрица обратилась к канцлеру со следующим повелением: «Прикажите всем нашим министрам, где вы за приличнее находите, прилежно изыскивать автора, требовать, дабы он наказан был, конфисковать все едиции[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ и заказать привоз оной книги в Россию; она еще оскорбительнее для нации, как персонально для меня. И все то немедленно учинить. На конце оной книги есть Supplement aux Memoires, который хуже книги»[*****************************************************************************************]859. Заметим тут, что в мае этого года Екатерина II обратилась к французскому дипломату Бретейлю с таким вопросом: какую, по его мнению, долю уважения приобрела она или может еще приобрести в будущем в Европе?860 Поэтому упомянутая реакция императрицы была вполне естественной.

В соответствии с ее повелением из Коллегии иностранных дел 24 июля последовал секретный указ в Коммерц-коллегию за подписью М. Воронцова и А. Голицына, в котором между прочим говорилось: «Привоз оной книги в Россию запретить, о чем Коммерц-коллегии сообщается для того, дабы в здешней портовой таможне прилежно наблюдаемо было, чтобы такая книга не была из таможни выпущена, но есть ли экземпляры такой книги в привозе будут, то их тотчас арестовать и, запечатав, прислать в Коллегию иностранных дел, а в Ригу, Ревель, Нарву и Выборг о том же указы отправлены»861. Об этом деле Штелин не мог не узнать, несмотря на его секретность. Человек он был опытный; во времена Елизаветы Петровны являлся «главным смотрителем за заграничным книжным торгом при Академии и петербургской Газетной экспедиции»862. Помнил он и соответствующие указы, которыми предписывалось изымать книги на немецком и других языках, в которых упоминались имена Анны Леопольдовны и Ивана Антоновича — «в бывшие два правления известных персон имена», — а также запретить их ввоз в Россию (Сенатские указы от 25 августа 1748 года и 10 октября 1750 года)863.

Штелин, конечно, помнил, как была уничтожена по повелению Елизаветы Петровны медаль, отчеканенная в память смерти и погребения императрицы Анны (1740), «поскольку на ней изображен принц Иван в виде ребенка, переданного России с неба, как и вообще все, что имело имя этого принца»864. Кстати сказать, в результате упомянутых указов Елизаветы Петровны было уничтожено напечатанное в «Примечаниях к Санктпетербурским ведомостям» сочинение Штелина (переведенное на русский язык М.В. Ломоносовым)«Изображением и изъяснением фейэр- верка и иллуминации, которые в высокоторжественный и всерадостный день рождения всепресветлейшаго державнейшаго великаго государя Иоанна III, императора и самодержица всероссийскаго, и прочая, и прочая, и прочая. 12 августа 1741 г. в Санктпетербурге представлены были» (правда, текст этот был напечатан без подписей автора и переводчика)865.

Мы не будем тут останавливаться на других изданиях, которых появилось после указанных еще немало, а отошлем читателя к 12-му тому «Истории Екатерины Второй» В.А. Бильбасова, где приводится подробнейшая библиография. Следует только заметить, что кроме упомянутой в «Истории Петра III» книги Штелин не упоминает более ни одной, как будто в том году остановились его «Записки», что не соответствует действительности.

Хотел ли Штелин написать просто историю одного из российских императоров — это вопрос достаточно сложный. На первый взгляд нечто подобное истории Петра III уже имеется — ряд событий от рождения его и до смерти. Однако это не история в собственном смысле слова, а, скорее всего, летопись, в которой факты располагаются по годам. Аналогичная особенность хорошо видна в его «Записках об изящных искусствах в России». Откуда происходит этот «летописный характер»? Причин тут несколько. По-видимому, на протяжении большей части жизни Штелин вел записи и дневники, отмечая в них интересные события и высказывания. К.В. Малиновский пишет, что «в одном из писем к академику Г.Ф. Миллеру Штелин сообщал, что уже через десять лет после приезда в Россию, в середине 1740-х годов, он начал делать первые краткие записи о тех событиях в области искусства, свидетелем которых он был, — первоначально для себя, по своей привычке фиксировать то, что видел или узнавал» (курсив наш. — О. И.)866.

Карл Штелин упоминает о важных записях Штелина, нам неизвестных: об образе жизни русского Двора времен Бирона, о смерти Анны Иоанновны, о дворцовых переворотах, последовавших после, описание ночи ноябрьского переворота 1741 года867. Сообщает биограф и о дневнике, который вел Штелин в 70-х годах868. Возможно, эти записи где-то еще хранятся до сих пор, но нам о них ничего не известно. Что касается остальных дневников, то, скорее всего, большая часть их была уничтожена после переворота 1762 года, о чем говорили родственники Штелина.

Сохранились отрывки из записей января 1761 года, а также января- июня 1762-го (но явно не все), среди которых обращает на себя внимание дневник последних дней Петра III.

Для понимания оснований, на которых могли вырасти «Записки о Петре III», следует иметь в виду, что в 1744 году Штелину было поручено составление для «Санктпетербургских ведомостей» статей о событиях придворной жизни, которые должен был перед публикацией просматривать генерал-прокурор князь Н.Ю. Трубецкой869. Дело, прямо сказать, деликатнейшее. Неизвестно, как справился с ним Штелин. В ноябре 1746 года по распоряжению президента Академии наук К. Г. Разумовского послана в Придворную контору просьба сообщать в письменном виде «обо всем, что публичного при Ее Императорского Величества дворе происходит»870. Подобная деятельность могла стимулировать Штелина к историческим работам, касавшимся истории отдельных представителей российского Двора. О том, что это происходило, вероятно, именно так, свидетельствует начало занятий Штелина по сбору анекдотов из жизни Петра Великого. Характеризуя методы своей работы, он пишет: «Чтоб не загладить в слабой моей памяти сих столь достопамятных и истинных анекдотов, внемлемых из уст столь знатных свидетелей, вознамерился я оные малу по малу, имея в свежей еще памяти, вносить вкратце на бумагу. Я обыкновенно то исполнял в ночное время по возвращении домой или в следующее утро» (курсив наш. — О. И.)871. Так, по-видимому, формировались и записки о Петре Федоровиче. Вместе с тем Штелин явно хотел поправить и дополнить книги о Петре III, выходящие в Европе. Тут вспоминаются его слова, сказанные по поводу сбора анекдотов к истории Петра I «для составления достойного и совершенного описания жизни Петра Великого, так и для уничтожения бывших до сего времени слабых и несовершенных о нем повествований».

Весьма важна, на наш взгляд, проблема датировки частей рукописи «Записок о Петре III», которая состоит из разных по формату листов, исписанных по-разному и в разное время[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††]. Подходя абстрактно (без указания дат), можно выделить три этапа работы над ней: 1.

1^»

скорее всего, возникло «Дополнение к запискам о царствовании Петра III». После смерти Петра Федоровича были, вероятно, написаны разделы «Петр Третий император» и «Писатели, писавшие о Петре III». Верхней границей «Записок о Петре III», возможно, являются 1770-е годы, когда умер Берх- гольц872. Если же тут присутствует ошибка переводчика (в издании ЧОИДР напечатано: «жил до 177... года»), то более надежным является 1764 год, когда в Германии появилась книга о Петре III.

Чем больше правила Екатерина II, чем очевиднее становились успехи ее государственной деятельности, тем меньше было оснований защищать Петра Федоровича. Это должно было оказывать влияние на жанр «Записок о Петре III»: апология, анекдоты, история. Первая все более и более становилась невозможной; для собрания анекдотов (равноценного историям о Петре I) не было достаточного материала, да и личность Петра Федоровича являлась весьма бледной. Оставалась «История», но научная история не могла быть написана Штелином ни по субъективным, ни по объективным причинам. Прежде всего, нельзя было, как это пытается делать Штелин в своих «Записках», абстрагироваться от образа жены Петра Федоровича, сыгравшей столь значительную роль в его судьбе. Необходимо было подвести итог и*своей воспитательной работе с великим князем, признав ее провал; но на это Штелин органически не был способен — все, что он делал, было «прекрасно и восхитительно». Штелину необходимо было хоть отчасти взять на себя ответственность за дурные стороны воспитания (нелюбовь к русским и их религии), которые привели к гибели Петра Федоровича, а он пытается всеми силами оправдаться, обвиняя, как мы видели, других.

Работая над «Записками о Петре III», Штелин прекрасно понимал, что дело это может обернуться для него неприятностями. Он должен был помнить, что власти плохо смотрят на вмешательство в свои секреты. Когда Штелин в 1748 году вернулся к работе в «Санктпетербургских ведомостях», контроль за публикациями усилился. В тот год для экспедиции «Ведомостей» была составлена инструкция, в которой, в частности, говорилось: «Никакого артикула из России, из какого бы места ни было, без ведома президента, или в отсутствие его — Канцелярии в Ведомости, тако же и никакого известия без подписания канцелярского члена не вносить. В писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удерживаться, особливо, что к предосуждению России или ее союзников касается... Прежде, нежели Ведомости в народ пущены будут, то наперед по одному экземпляру... канцлеру в домовую канцелярию вносить»873. Елизавета Петровна внимательно следила за тем, как она выглядит на страницах печати. Так, 3 ноября 1751 года был объявлен именной указ, в котором говорилось: «Ее Императорское Величество указала: Академии наук объявить своим Императорского Величества указом, чтобы отныне в печатаемых русских газетах, в которых вносятся артикулы о происхождении при дворе Ее Императорского Величества, яко о пожалованных в чины и о бывшем в минувшем октябре месяце Ее Императорского Величества в Красное село походе, в котором артикуле упоминается, что Ее Императорское Величество изволила забавляться псовою охотою, подобных тому артикулов, отколь бы оные для печатания ни присланы были, отнюдь печатать не велено; но оные артикулы прежде печатания объявлять в Кабинет Ее Императорского Величества для апробации Ее Величеству»874.

Не вызывает сомнения, что первое время после воцарения Екатерина II внимательно следила за слухами и разговорами в обществе о ее погибшем муже. Доказательством этому отчасти служит манифест от 4 июня 1763 года «О воспрещении непристойных рассуждений и толков по делам, до Правительства относящимся». В нем, между прочим, говорилось: «Противу всякого чаяния, к крайнему Нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных, и даже до того попускают свои слабости в безрассудном стремлении, что касаются дерзостно своими истолкованиями не только гражданским правам и Правительству и Нашим издаваемым уставом, но и самым Божественным узаконениям, не воображая знатно себе нимало, каким таковые непристойные умствования подвержены предосуждениям и опасностям...»875 Штелин, несомненно, знал о существовании этого документа.

Хотя Тайная канцелярия и была отменена, но на ее базе и с теми же сотрудниками возникла Тайная экспедиция, которой было бы очень интересно узнать, что там пишет статский советник о свергнутом императоре. Отчасти, возможно, поэтому книга о Петре I, хотя и посвященная Екатерине II, была издана за границей на немецком языке, когда Штелин уже был тяжело болен. Тем более вряд ли императрице понравилось бы письмо умершего супруга, сохраненное его воспитателем. Никто не мог бы дать гарантии, что где-то за границей в анонимном издании это письмо, как и другие неприятные для российского правительства и .императрицы материалы, хранящиеся у Штелина, не появились бы в форме тех же записок «немецкого офицера» (а не исключено, что кое-что и появилось). А Екатерина II легко бы догадалась, откуда идут подобные сведения, поскольку о конфликте, описанном в письме, знали лишь карла Андрей да Штелин. Легче всего было уничтожить «Записки о Петре III» и все

материалы к ним относящиеся. Однако Штелин, по преданию что-то из своего архива уничтоживший, упомянутую рукопись, как и письмо Петра Федоровича к жене, пощадил. По-видимому, они были для него дороги. Вполне вероятно, что второе примечание Штелина на упомянутом письме Петра Федоровича к супруге, где он называет свое имя, свидетельствует о том, что надежды опубликовать этот материал были (если они были) потеряны окончательно; письмо оставалось потомству, с замазывающими истинную причину его примечаниями.