Отношение великой княгини к Елизавете Петровне

С первой встречи Елизавета Петровна потрясла и очаровала принцессу Софию. Во втором варианте Екатерина II пишет: «Поистине нельзя было тогда видеть ее в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой.

Принимая первый план своего поведения, как мы видели, Екатерина вторым пунктом ставила — «Нравиться императрице». Это давалось Екатерине с трудом. Для того чтобы оправдаться перед Елизаветой Петровной в той лжи, которую доносили ей о великой княгине, она «тысячу и тысячу раз просила о том, чтобы поговорить с ней (императрицей. — О. И.) частным образом, но что ей никогда не было угодно на это согласиться» (498). Конечно, все это не могло не вызвать изменения взглядов великой

княгини на императрицу. Екатерина II, отличный психолог-практик, оставила нам прекрасный портрет Елизаветы Петровны на фоне ее постоянного быта: «Императрица Елизавета имела от природы много ума, она была очень весела и до крайности любила удовольствия; я думаю, что у нее было от природы доброе сердце, у нее были возвышенные чувства и [вместе с тем] много тщеславия, она вообще хотела блистать во всем и желала служить предметом удивления; я думаю, что ее физическая красота и врожденная лень очень испортили ее природный характер.

Екатерина II подробно рассказывает о темах разговоров, обсуждение которых не любила Елизавета Петровна. «Говорить в присутствии Ее Величества, — пишет она, — было задачей не менее трудной, чем знать ее обеденный час. Было множество тем разговора, которых она не любила; например, не следовало совсем говорить ни о прусском короле, ни о Вольтере, ни о болезнях, ни о покойниках, ни о красивых женщинах, ни о французских манерах, ни о науках; все эти предметы разговора ей не нравились. Кроме того, у нее было множество суеверий, которых не следовало оскорблять; она также бывала настроена против некоторых лиц, и тогда она всегда была склонна перетолковывать в дурную сторону все, что бы они ни говорили, а так как окружавшие охотно восстановляли ее против очень многих, то никто не мог быть уверен в том, не имеет ли она чего-нибудь против него; вследствие этого разговор был очень щекотливым..» (549, 550).

нравившемуся ей слову, чтобы напасть на тебя и наговорить тебе неприятностей; часто видала я, как случалось это в разговоре с великим князем, и это мне придавало больше сдержанности, заставляя взвешивать и подбирать свои выражения прежде, чем их высказать» (81). В выражениях, кстати сказать, Елизавета Петровна не церемонилась. Провинившуюся Чоглокову, например, она в гневе называла глупой, дурой, скотиной (133).

В Записках Екатерины II там и сям разбросаны наблюдения за поведением и характером Елизаветы Петровны. «Моя дорогая тетушка, — пишет Екатерина II, — была очень подвержена такой мелочной зависти, не только в отношении ко мне, но и в отношении ко всем другим дамам; главным образом преследованию подвергались те, которые были моложе, чем она. Эту зависть она простирала так далеко, что случилось, что однажды при всем дворе она подозвала к себе Нарышкину, жену обер-егермейстера, которая, благодаря своей красоте, прекрасному сложению и величественному виду, какой у нее был, и исключительной изысканности, какую она вносила в свой наряд, стала предметом ненависти императрицы, и в присутствии всех срезала ножницами у нее на голове прелестное украшение из лент, которое она надела в тот день. В другой раз она лично сама обстригла половину завитых спереди волос у своих двух фрейлин, под тем предлогом, что не любила фасон прически, какой у них был; одна из них была графиня Ефимовская, вышедшая впоследствии замуж за графа Ивана Чернышева, а другая княжна Репнина, жена Нарышкина, — и обе девицы уверяли, что Ее Величество с волосами содрала и немножко кожи» (139,140). Что касается собственных туалетов Елизаветы Петровны, то они у всех на слуху; называют десяток тысяч платьев и тысячи пар туфель. Это, правда, было лишь утрировкой общей тенденции того времени. Екатерина II пишет: «Дамы тогда были заняты только нарядами, и роскошь была доведена до того, что меняли туалет по крайней мере два раза в день; императрица сама чрезвычайно любила наряды и почти никогда не надевала два раза одного и того же платья, но меняла их несколько раз в день; вот с этим примером все и сообразовывались: игра и туалет наполняли день» (61)[††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††]. Тут можно только заметить, что Елизавета Петровна после себя оставила тысячи платьев, а Екатерина II — многие тысячи писем, указов и других документов. В этом отношении дочь Петра Великого не пошла за своим отцом, многотомный свод бумаг которого издается с 1883 года поныне.

Великая княгиня и ее «друзья»

Отношение Екатерины Алексеевны к своим (а точнее, маминым) «друзьям» — Шетарди, Брюммеру и Лестоку — с годами менялось от очень теплого к весьма критическому. Начнем с маркиза Шетарди — главы французско-прусской партии.