Глава 5 КНЯЗЬ П.В. ДОЛГОРУКОВ

Кто же был NN, о котором рассказывала Тучкова-Огарева? Как уже говорилось выше, вряд ли это был П.И. Бартенев: 1. Он не «слегка прихрамывал», а очень сильно хромал; 2. Он не умер к моменту написания воспоминаний Тучковой; 3.0 его поездке в Лондон знали многие и даже власти; 4. О его визите к Герцену должны были знать еще как минимум два человека (к указанным Тучковой трем); 5. Он приехал к Герцену с письмом «молодого человека», при этом — не сразу, а путешествуя перед тем два месяца по Европе. Наконец, прибавим то, о чем Тучкова могла и не знать: «строки» писал, скорее всего, не Бартенев. Последние, как мы пытались доказать выше, мог написать М.П. Погодин, но нет никаких оснований утверждать, что он побывал в 1858 году у Герцена в Лондоне. Кто же мог быть этот человек, «известный своими литературными трудами», с которым Герцен «много беседовал» и о визите которого к Искандеру так никто и не узнал в России?

Позволим себе высказать следующую гипотезу: этим человеком мог быть князь П.В. Долгоруков. Мы постараемся в этом разделе подробно ее обосновать, а сейчас приведем несколько аргументов. Тучкова-Огарева пишет, что NN «был небольшого роста и слегка прихрамывал»; но далее в той же книжке «Русской старины» (№ 10 за 1894 год, с. 34) она, описывая князя П.В. Долгорукова, так его характеризует: «...князь был небольшого роста, дурно сложен и слегка прихрамывал, почему его прозвали: «1е bancal»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] (курсив наш.

Указанные аргументы сразу вызывают возражения: 1. Тучкова-Огарева, описывая появление у Герцена князя Долгорукова, ни слова не говорит о том, что он привез ему какие-либо материалы по русской истории; 2. Князь П.В. Долгоруков эмигрировал в 1859 году, когда уже появились герценовские издания Записок Екатерины II. Ниже мы постараемся ответить на эти вопросы, а сейчас обратимся к основным мотивам подобного поступка князя Долгорукова.

Почему вокруг имени князя П.В. Долгорукова до сих пор идут споры: одни порицают, а другие оправдывают? Проблема, по нашему мнению, состоит в том, что истинность многих его критических замечаний в адрес самодержавия, чиновничества и др. переносится на саму личность. Однако это не так; можно говорить много правды и быть негодяем. Наивные люди полагают, что хорошие слова произносят лишь хорошие люди\ но это глубокое заблуждение.

Отношение князя П.В. Долгорукова к царской власти, и конкретно к правящей династии, противоречиво и непоследовательно, как, впрочем, и все, что он писал. Речь, прежде всего, идет о его книгах «Правда о России» и «Мемуары» (том 1), а также отдельных очерках, опубликованных им в

своих печатных изданиях («Правдивый», «Будущность», «Листок»). Истина в его трудах смешивается с ложью, а факты со сплетнями.

К правящей династии князь Долгоруков относился весьма критически, постоянно отрицая ее связь с Романовыми.

Употребляя для характеристики правления и придворного круга определения типа: «Голштейн-монгольский дворgt;, «монголо-голштинское правление»1159, Долгоруков, однако, не выступает противником монархии вообще и даже оставляет ей исторический шанс.

Отметим мнение князя о Петре III как самое отрицательное: «Полуидиот, полусумасшедший, он был в одно и то же время и трусом и горьким пьяницею»1160. Примечателен рассказ Долгорукова о подписании Петром III Дворянской грамоты: «Петр III, навеселе вполпьяна, ни в чем не отказывал своим приближенным. Они выпросили у него дворянскую грамоту...»1161 «Глупость, сумасшествие и пьянство Петра III подвергли его всеобщему презрению.

О Екатерине II и ее колоссальных заслугах перед Россией князь Долгоруков почти ничего не говорит. В центре его внимания опять вопросы династические.

Павел I. Правление сына Екатерины II князь Долгоруков характеризует как «безумное тиранство сумасшедшего Павла...»1163.

Александру I князь Долгоруков дает также далеко не лучшую характеристику. «Александр I, — пишет он, — был человеком весьма хитрым и лукавым, но ума самого недальнего; твердых мнений, коренных убеждений он никогда не имел, но, впечатлительный от природы, он весьма легко увлекался то в одно, то в другое направление, и увлечения его носили на себе отпечаток какого-то жара, какого-то мнимого энтузиазма. Вообще, в характере его было много женского: и в его искусной вкрадчивости, и в его любезности, можно сказать, обаятельной, и в его удивительном непостоянстве».

Для императора Николая Павловича у П.В. Долгорукова не находится других слов, как «Павлово отродье»1164.

19 февраля 1855 года Николай I умер. Радость, которую испытал верующий князь Долгоруков[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ , была подобна радости атеиста Герцена. «Мы находились в Петербурге, — вспоминает он, — в тот счастливый для

России день, когда Николай Павлович (одними прозванный «Незабвенный», а другими «Неудобозабываемый») отправился к предкам своим. Мы помним всеобщую радость, подобно электрическому току охватившую всех честных благомыслящих людей, мы помним ликование всеобщее. Всякий чувствовал, что бремя тяжелое, неудобоносимое свалилось у него с плеч, и дышал свободнее. Со смертью Николая оканчивалась целая эпоха деспотизма»1165. С Николаем Павловичем у Долгорукова были свои счеты, о чем будет сказано ниже. Отметим только, что князь Долгоруков все-таки передал предсмертные слова Николая Павловича, сказанные сыну Александру: «У меня всегда были две мысли, два желания, и я ни одного из них не мог исполнить.

Отношение к Александру Николаевичу было у Долгорукова, как мы уже видели, также отрицательным. Хотя в предисловии своей книги «Правда о России» он пишет, что «в этой книге имя Его Величества Государя Александра Николаевича произнесено не только с чувством почтения, но еще и с чувством признательности, столь понятной относительно Государя, исполненного благих намерений»1167, но характеристика императора как человека, «умственные свойства коего: малоумие, маломыслие, отсутствие всякой наглядности и совершенное непонимание вещей», более точно отражает позицию Долгорукова.

Не менее резко князь Долгоруков относился к аристократии. «В России есть дворянство, — писал он, — но нет аристократии по причинам, о коих мы уже неоднократно говорили и потому здесь повторять не будем. Здравая, честная часть дворянства состоит из лиц, большая часть коих получила воспитание в университетах, — лиц, которые не занимают значительных мест на службе или вовсе находятся отставке, большей частью небогатых, с состоянием средней руки, а некоторые и с весьма малым состоянием. Эта здравая часть дворянства понимает, какого рода перерождение необходимо России; она ясно сознает, что сословные привилегии не что иное, как звенья цепи нашего общего рабства; что привилегии эти, установляя равноправие между сословиями, разъединяют их, делают их бесправными и предают их на жертву правительственному самодержавию. Но в Петербурге живет и ползает часть дворянства, считающая себя «аристократией» по той причине, что окружает двор, что занимает высшие должности и что многие из членов ее обладают значительным состоянием. В этой гнилой части русского дворянства есть также несколько людей весьма честных и благородных, но они составляют незначительное меньшинство ее.

Особо достается от «князя-республиканца» придворным. «Придворная знать, — пишет Долгоруков, — за очень небольшими почетными исключениями состоит из всего, что есть наиболее подлого в нравственном отношении в России»1169.

Что же заставляло Долгорукова видеть только отрицательные свойства у правителей России и ее дворянства? Причины этого лежат как в характере князя, так и в его биографии. Справедливо писал о П.В. Долгорукове С. Бахрушин: «Долгоруков никогда, в сущности, не порывал так резко со своим классом, как сам это утверждал. И в эмиграции он оставался в своих публицистических произведениях тем, чем он был в России, — русским аристократом, достаточно умным, чтоб понимать неизбежность буржуазных реформ, человеком весьма умеренных по существу политических взглядов, резкость суждений которого обусловливалась личной обидой и несдержанностью темперамента»1170.

Уязвленная гордость?

Князь Долгоруков всегда помнил, что он потомок Рюрика, что древностью своего происхождения не имеет равных в России и, в частности, среди представителей царствующей династии. Вместе с тем, как считает С. Бахрушин, князь Долгоруков никак не мог примириться с утратой владетельных прав своего дома и с негодованием говорил об усилении московских великих князей за счет униженья остальных Рюриковичей.

Долгоруков без всяких стеснений среди дворян Чернского уезда Тульской губернии говорил: «Романовы узурпаторы, а если кому царствовать в России, так, конечно, мне, Долгорукову, прямому Рюриковичу»1171. Однако лшогое мешало князю Долгорукову на этом пути: прежде всего, как говорят, не вышел он ни лицом, ни характером. Но оставалась, так сказать, гуманитарная область — политика, история. Здесь попытался проявить себя самолюбивый князь... Что же за причины двигали П.В. Долгоруковым?

Он появился на свет 27 декабря 1816 года. Во время родов умерла его мать, а отец скончался 24 ноября 1817 года. Их единственный сын остался сиротой и воспитывался в Москве у своей бабушки Анастасии Семеновны. В 1827 году князь Петр был помещен в Пажеский корпус сразу в третий класс, поскольку получил довольно хорошее домашнее воспитание, правда ограниченное гуманитарными дисциплинами (по математике и военным наукам он показывал весьма слабые знания)1172. 22 апреля 1831 года Долгоруков был произведен в камер-пажи, но в этом же году по высочайшему повелению князь Петр был разжалован за дурное поведение и леность в пажи. В чем состояло «дурное поведение», выяснить до сих пор не удалось. Но проступок этот испортил всю карьеру Долгорукова и сказался при выпуске из корпуса. Пажеский корпус поставлял офицеров в самые привилегированные полки, а Долгоруков не только не попал в гвардию, но и не получил назначения по армии; он был выпущен к статским делам с чином 12-го класса (а не 10-го, как обычно выпускались камер-пажи). Из Пажеского корпуса ему выдали аттестат, в котором было упомянуто и о разжаловании за дурное поведение в пажи, и о неспособности к военной службе. Как замечает П.Е. Щеголев, «если такой аттестат выдали на руки Долгорукову, юноше, связанному родством с крупнейшими представителями знати, значит, его «поведение» было исключительно «дурным». Аттестат Пажеского корпуса послужил препятствием для Долгорукова даже к гражданской службе; потребовалась особая протекция управлявшего Министерством народного просвещения С.С. Уварова. 10 февраля 1834 года князь Долгоруков обратился с просьбой об определении его по Министерству народного просвещения и в тот же день был направлен в канцелярию министерства без получения жалованья. Щеголев полагает, что Долгоруков только числился и вряд ли нес какие-либо служебные обязанности1173. Нет сомнения, что самолюбие князя Долгорукова было сильно ущемлено: путь к чинам и наградам был закрыт, и притом закрыт по высочайшей воле. Из признаков принадлежности к высокому роду остались только светские развлечения. Как указывает П.Е. Щеголев, князь Долгоруков «оказался среди молодежи, окружавшей барона Геккерена, и, следовательно, принадлежал к той же великосветской группировке по сходству противоестественных вкусов»[*****************************************************************************************************************]1174. По-видимому, в то время князь Долгоруков начал заниматься генеалогией; в конце апреля 1839 года он был допущен в Герольдию Правительствующего Сената и к осмотру книг дворянских родов. Результатом этих занятий явились опубликованные в том же году на французском языке генеалогические заметки, в 1840 году — «Сказание о роде князей Долгоруковых»; в 1840—1841 годах — «Родословный сборник» в четырех книгах. В 1841 году он едет за границу для продолжения своих научных занятий.

Скорее всего, именно в этих занятиях Долгоруков нашел способ отомстить тем, кто помешал его служебной карьере: если его не пускают наверх, то он «понизит» тех, кто это делает, как лично, так и в истории предков, путем внесения в их генеалогию самых мерзких слухов и спле

тен. Первым шагом на этом пути стала напечатанная князем П.В. Долгоруковым в 1843 году в Париже книжка «Notice sur les principales families de la Russie, par le comte d’Almagro»[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††] В начале февраля агент русского правительства в Париже Я. Толстой информировал графа А.Х. Бенкендорфа о вышедшей книге: «Эта брошюра произвела неприятное впечатление на тех немногих лиц, которых может интересовать такой сюжет. Все же я счел долгом обратить внимание Вашего Сиятельства на ее появление, а также на ее неприличие, с которым автор открывает факты, кои ему, как доброму русскому, следовало бы пройти забвением или же, по несколько тривиальному выражению Наполеона, мыть грязное белье у себя дома. Все была поражены непочтительностью его отзывов о лицах высокопоставленных, которые своими давнишними и крупными заслугами вполне заслужили признательность своего государя и своей родины...»

Получив извещение Я. Толстого, А.Х. Бенкендорф доложил о книге императору. Николай Павлович приказал, призвав в посольство князя Долгорукова, объявить ему, чтобы немедленно выехал в Россию, в противном случае — поступить с ним по всей строгости законов. П.Д Киселев, русский посол в Париже, пригласил князя Долгорукова и объявил ему высочайшую волю. Князь отвечал, что как только он получит еще несколько врачебных советов, а также исправит свою карету, так немедленно исполнит высочайшее повеление. А.Х. Бенкендорф выслал на границу особого чиновника, которому поручалось арестовать Долгорукова и доставить со всеми бумагами и книгами в III Отделение. Последний не стал дразнить власти и 21 марта выехал из Парижа1175.

Долгоруков понимал, что в Петербурге его ждет далеко не ласковая встреча, и он решил по пути из Берлина написать письмо Николаю I. Это удивительный документ, проливающий дополнительный свет на лицо его автора.

Несмотря на «сознание умственных способностей, дарованных ему Богом, и — может быть — не совсем обыкновенных», князь Долгоруков недооценил прозорливость императора, увидевшего, в кого в конечном счете попадает критика аристократии, приправленная неправдоподобными дифирамбами. Тем более что хвалы Николаю Павловичу воздавались князем Долгоруковым вкупе с Екатериной II, которую тот сильно недолюбливал. Нет сомнения, что автор письма знал об этом. Но какую тогда он преследовал цель: подразнить, унизить? Разве это было разумно (а князь Долгоруков не был глупым человеком)? Вероятно, разум Долгорукова не мог обуздать его желчь, пропитывающую все его существо, и даже в письме к императору он дал ей проявиться.

1 мая при высадке с корабля Долгоруков был арестован.

15 мая А.Х. Бенкендорф представил Николаю Павловичу опись бумагам и книгам, взятым у князя П.В. Долгорукова. На ней царь написал резолюцию: «Отмеченное, отобрав, прислать ко мне, прочее ему возвратить». Бумаги Долгорукова было поручено просмотреть Д.Н. Блудову. 20 мая Николай I приказал сослать князя Долгорукова в Вятку, где определить на службу и губернатору иметь над ним строгое наблюдение1176.

Удар по гордыне князя Долгорукова был очень тяжелым, и он решил огрызнуться. А.Х. Бенкендорф получил следующее его письмо: «Ваше Сиятельство, милостивый государь, граф Александр Христофорович. Прошу у Вашего Сиятельства дозволения представить Вам (и весьма бы мне желательно было видеть доведенным это до Высочайшего сведения), что на счет определения моего на службу в Вятку, определение это нарушает закон о дворянстве, коим предоставлено право каждому дворянину служить или не служить. Закон сей помещен в Своде Законов, изданном по повелению Государя Императора. На счет ссылки моей за издание книги наиполезнейшей для русского дворянства, покоряюсь без ропота воле Бога и Государя, и куда бы меня ни заточили, в Вятку ли, в Нерчинск ли, в крепость ли, хотя на всю жизнь, я всякое несчастие приму с покорностью, как тяжкое испытание, ниспосланное мне Богом, а судить меня с Государем будут Бог и потомство! С глубоким почтением имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою князь Петр Долгоруков»и11.

Дерзость Долгорукова была такова, что власти задумались о его психическом здоровье. 24 мая «гражданский генерал и штаб-доктор» Рихтер был призван для его освидетельствования. «Сообразно с целью освидетельствования, — писал Рихтер, — я обратил при сем разговор на те предметы, о которых мнения князя Долгорукова противоречат мнениям общепринятым и соответствующим общественному порядку. Из разговора сего я убедился, что кн. Долгорукова помешанным признать нельзя: суждения его обнаруживают в нем только человека экзальтированных понятий, которые по причине его неопытности в практической части общественных и житейских отношений не приведены в порядок и не введены в надлежащие границы...» (курсив наш. — О. И.)1178. Заключение это было не очень выгодно для Долгорукова; уж лучше бы его признали не совсем в норме.

Получив результаты освидетельствования, А.Х. Бенкендорф подготовил всеподданнейший доклад, в котором говорилось: «Я призывал кн. Долгорукова и вкратце, по возможности, сообщил ему то, о чем вчера Ваше Величество изволили уговориться со мной, а затем сухо выпроводил его, чтобы он не вступил в разговоры. Он вышел с искаженным лицом, на котором было написано самое наглое бесстыдство. Достаточно взглянуть на него, чтобы убедиться, что это скверный шут и что было бы очень опасно свести его с скромным и слабым Потемкиным. Завтра он отправляется в Вятку в сопровождении надежного жандармского унтер-офицера. Тотчас же, как я его отправил, к нему отправился доктор. Присоединяю при этом справку о нем, совершенно соответствующую и доказывающую все беспутство поведения Долгорукова»1179. На этом докладе Николай I начертал следующую резолюцию: «Надо за ним в Вятке строго следить и на всякий случай дать приказ губернатору, что если он позволит себе хоть малейшую злонамеренную сплетню или поступок, чтобы его сейчас же под арест, о чем мне доложить и ждать дальнейших приказаний»1180.

Исполняя повеление императора, А.Х. Бенкендорф предписал вятскому губернатору относительно князя Долгорукова не считать его в службе, а жительствовать ему в Вятке под самым строгим полицейским надзором, с тем, что если он дозволит себе хоть наималейшее зловредное выражение или действие, то немедленно арестовать и изолировать совершенно. Почт- директору было предписано посылать в III Отделение все письма Долгорукова и направленные к нему. 3 июня 1843 года князь прибыл на место своей ссылки1181.

Не прошло и года, как, благодаря ходатайствам, для князя Долгорукова стала доступна Москва (но не Петербург). Вскоре Долгоруков добился разрешения на въезд и в Петербург.

Там в декабре 1853 года он завершил работу над первым томом «Российской Родословной книги» (в марте 1857 появился уже четвертый том этого монументального исследования). Они были поднесены Александру II. Князь Долгоруков страстно хотел царской награды — «от щедрот монарших какое-либо вознаграждение». И действительно, 7 сентября 1855 года министр народного просвещения А.С. Норов сообщает князю о том, что император «изволил изъявить ему монаршую благодарность». Но это не удовлетворило автора, и он просит министра о том, чтобы ему был дан подарок в 600 рублей «за этот первый в своем роде и достойный полного одобрения труд». Александр II посчитал целесообразным наградить исследование князя Долгорукова перстнем в 400 рублей1182.

Князь Долгоруков этим не ограничился и решил совершенно загладить «грех молодости» — книгу «графа д’Альмагро». Он обратился к шефу жандармов, князю В.А. Долгорукову, с письмом, в котором сообщал, что в Берлине собираются напечатать второе издание его книги «Notice sur les principales families de la Russie» без всякого его согласия и против его желания. Для нейтрализации этого издания князь предложил составить «краткий и ясный словарь русских дворянских фамилий на французском языке», включив туда около 2000 родов, подвергнуть его цензуре в Петербурге и потом напечатать в Париже под заглавием: «Dictionnaire historique de la noblesse russe, par le prince Pierre Dolgoroukow». Если император примет это предложение, то он примется сейчас же за работу. Александр II согласился, правда оговорив следующее обстоятельство: князь Долгоруков должен дать особую подписку в том, что такой словарь будет напечатан им за границей только с разрешения петербургской цензуры. Долгоруков согласился, и в 1858 году упомянутая книга была издана в Брюсселе1183. Примирение с властью, кажется, наступило; но это была только видимость, а на самом деле столь характерная для Долгорукова ложь — в те дни он активно занимался подготовкой своего бегства из России, писал «Правду о России».