Елизавета Петровна — императрица, Петр Федорович — наследник

Итак, виновный был найден. Но оставалась проблема внука Петра I — герцога Голштинского, имя которого часто использовалось в предперево- ротное время самой Елизаветой Петровной и именем которого могли воспользоваться как в самой России, так и за ее пределами, используя то же завещание Екатерины I, на котором основывала свои права дочь Петра I. Елизавете Петровне, отказавшейся от брака и, таким образом, не имевшей прямого наследника (или наследницы), нужен был голштинский герцог как решение этой проблемы, усугубляемой еще и тем, что был жив Иван Антонович — свергнутый юный император.

Однако имя Ивана Антоновича не раз возникало при разных неприятных делах; оно было знаменем недовольных как в самой России, так и за ее границами. Этим же именем активно пользовались главы иностранных государств и их дипломаты, прежде всего французские. Так, русский представитель во Франции князь А.Д. Кантемир писал о слухах, распространяемых во Франции, на которые должна, по мнению дипломата, Елизавета Петровна обратить «должное внимание»: «Прежние поступки здешнего двора не позволяют мне допустить, чтоб подаваемые отсюда известия о предстоящей революции в России происходили от здешнего доброго расположения к Вашему Величеству. Известно, каковы были всегда здешние происки против наших интересов при Порте: в Швеции и других местах по смерти кардинала Флёри злоба здешняя прекратилась бы, если бы Ваше Величество совершенно предались в здешние руки, как тогда, и надежду имели; но теперь нельзя ожидать никаких знаков здешней благосклонности, когда здесь почти уверены, что Россия к будущей весне присоединит свое войско к войску союзников королевы венгерской; следовательно, здешние сообщения о революции делаются или для того, чтоб, заставив Ваше Величество заботиться о внутренней тишине государства, отнять у вас охоту присоединиться к союзникам королевы венгерской, или отвратить от себя всякое подозрение, в случае если 6 действительно в России произошла какая-нибудь смута»255.

Одним из самых первых и грозных упоминаний в России имени свергнутого малолетнего императора было дело камер-лакея Турчанинова. Он так выстраивал наследственную линию на российском престоле: «Иоанн — законный наследник, и по наследству царя Иоанна Алексеевича, также первого императора, подлежит быть ему императором, и его назначила короноваться императрица Анна Иоанновна еще при животе своем; а лейб-компания сделала императрицею незаконно наследницу, что как царевна Анна Петровна, так и государыня императрица Елизавета Петровна первым императором прижиты с государынею императрицею Екатериною Алексеевною до венца, и для того никак не подлежит быть у нас ей императрицею, а надлежит быть третьему императору Иоанну, да и императрице Екатерине Алексеевне быть на царстве не подлежало же, надлежало быть в то время второму императору, и то сделал генерал Ушаков»256.

Как решила проблему вызова Карла-Петра-Ульриха в Россию Елизавета Петровна, не совсем ясно (какие аргументы имела русская императрица, какие доводы подействовали на герцога-администратора, на голштинский Двор и т. д.). Вполне вероятно, что причиной столь быстрого действия русского правительства явилась смерть шведской королевы Ульрики-Элеоноры, сильно не любившей голштинцев; теперь путь наследнику из Голштинии к шведскому престолу был более свободным. Елизавета Петровна спешила, боясь потерять свою единственную опору в смысле наследника престола и соблюдения (пусть не совсем точного) завещания ее матери.

Как пишет Штелин, за герцогом были отправлены барон Н.А. Корф и барон И.-А. Корф, русский посланник в Дании257. Роль последнего, по- видимому, была сугубо дипломатическая. Все делалось в самой глубокой тайне. Штелин пишет: «Спустя три дня после отъезда герцога узнали об этом в Киле; он путешествовал incognito, под именем молодого графа Дюкера...» Когда в Кёслине почтмейстер узнал молодого герцога, то путешественники «ехали всю ночь, чтобы поскорее выехать из прусских границ»258. Последнее обстоятельство не совсем понятно; неужели в Пруссии они боялись столкнуться с какой-либо преградой? Карла-Пет- ра-Ульриха сопровождали барон Н.А. Корф, обер-гофмаршал Брюммер, обер-камергер Берхгольц, камер-интендант Густав Крамер, лакей Рум- берг, егерь Бастиан. Можно предположить, учитывая все сказанное выше, что человеком, который способствовал поездке молодого герцога Голштинского в Россию, был именно Брюммер, который знал, что представляет собой Карл-Петр-Ульрих, и поэтому желал видеть на шведском престоле его опекуна, Адольфа-Фридриха. Путешественники прибыли в Петербург 5 февраля 1742 года. Императрица была очень рада; через несколько дней при русском Дворе был большой прием с многочисленными поздравлениями. Торжественно был отмечен и день рождения Карла-Петра-Ульриха.

23 февраля Елизавета Петровна выехала из Петербурга в Москву; вместе с ней ехал и ее племянник. Коронация императрицы совершилась 25 апреля; Карл-Петр-Ульрих сидел на особо устроенном месте, рядом с теткой. От этого времени сохранился любопытный эпизод, касающийся герцога Голштинского; о нем рассказала Екатерина II. На третий день после ее коронации духовник Елизаветы Петровны Федор Лубянский сообщил ей, что в день своей коронации дочь Петра I дала ему маленький пакетик, который он должен был положить на престол в соборе. Он принес Екатерине II этот пакетик. Императрица вскрыла его и прочла следующее: «За здравия Благочестивейшей Самодержавнейшей великой Государыни Императрицы Елизаветы Петровны всея России и за наследника Ея, внука Петра Перваго, Государя великаго князя Петра Феодоровича». Екатерина показала бумагу духовнику и попросила вернуть ее на старое место. Размышляя над этим текстом, императрица писала: «Во время коронации покойной императрицы Елизаветы ее племянник, который назван в этой записке ее наследником и великим князем, не был еще публично объявлен таковым и даже не принял еще православия; он присутствовал на этой коронации просто как герцог голштинский. Она, будучи очень набожной, назвала его наследником (так сказать, in petto[†††††††††††††††††††††††††††††††††]) в день своей коронации, написала сама в первый раз его имя и титул и доверила это одному Богу; с этим упованием она и велела положить [записку] на престол...» (553—555). Итак, Елизавета Петровна не играла на публику, а в самой глубине своей души желала, чтобы герцог Карл-Петр-Ульрих стал ее наследником. После коронации голштинский герцог был произведен в подполковники Преображенского полка, также в полковники 1-го лейб-кирасирского полка259.

Елизавета Петровна оставалась в Москве до конца года.

норучная записка Ее Величества к президенту падающих фондов, тайному советнику Волкову, о выдаче великому князю суммы в 300 тысяч рублей наличными деньгами». Затем Елизавета Петровна возвратилась в церковь, откуда повела великого князя в сопровождении всего Двора в его новое жилище, а потом — в свои комнаты, где он обедал с ней за большим столом260.

В манифесте, посвященном описанному событию, говорилось о назначении герцога Голштинского наследником престола, «яко по крови нам ближайшего, которого отныне великим князем с титулом «Его Императорское Высочество» именовать повелеваем». В церквах после императрицы должны были поминать «наследника ее, внука Петра Первого, благоверного государя великого князя Петра Федоровича»261. В честь этого события в течение восьми дней при Дворе продолжались великолепные праздники. Любопытно, как Елизавета Петровна объясняла своему племяннику то, что не он стал императором? Трудно поверить, что к этому времени он ничего не слышал о завещании Екатерины I (вряд ли «доброжелатели» из его голштинских придворных или слуг об этом документе молчали). Подобная ситуация могла оставить глубокий след неудовольствия в душе Петра Федоровича, провоцируя его различные выпады против Елизаветы Петровны и ее окружения.