§ 1. ИССЛЕДОВАНИЯ АНТРОПОГЕНЕЗА И ПРОБЛЕМА ИНТЕРПРЕТАЦИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ

Человек никогда не переставал удивляться себе, соотнося себя со своим окружением и постоянно стараясь прояснить себе, чем же он отличается от окружающего мира. Если точнее, то вопрос будет звучать так: чем я, человек, отличаюсь от животного? Это очень серьезный вопрос для человека.

Если оставить эмоции, формально сознательная деятельность человека, как считает, к примеру, А. Р. Лурия, отличается от поведения животного по трем основным особенностям. Первая из особенностей заключается в том, что сознательная деятельность человека не обязательно связана с биологическими мотивами, подавляющее большинство наших действий не имеет в своей основе каких-либо биологических влечений или потребностей. Деятельность человека направляется потребностями, которые называются сложными - «высшими», «духовными». А иногда сознательная деятельность человека не только не подчиняется биологическим потребностям, но входит с ними в конфликт или подавляется. Вторая черта сознательной деятельности человека, отличающая его от животного, заключается в том, что деятельность человека не обязательно определяется наглядными впечатлениями, получаемыми от среды, или следами непосредственного индивидуального опыта. Человек более глубоко, чем животное, может отражать условия среды, абстрагироваться от непосредственного впечатления, видеть глубокие связи и отношения вещей, познавать причинно-следственную связь, разбираться в ней и ориентироваться в закономерностях.

Если на отличия взглянуть по-другому, то можно сказать, что поведение первобытного человека, становящегося существом, которое можно назвать собственно человеком, стало выходить за пределы инстинктивной биологической деятельности. Человек стал пользоваться выделенным из среды орудием и беречь и сохранять его впрок, на будущее. Более того, он стал употреблять одни орудия, чтобы изготовить другие, иными словами, он перестал жить в мире средств для действия, переместившись в мир орудий. Под орудиями, собственно, можно понимать некие средства, которые используются для извлечения пользы из окружающего первобытного человека мира. Орудие означало преимущество, выгоду. Человек, обладая пониманием причинно-следственных связей, со временем пришел и к пониманию того, что в мире вокруг него есть еще много средств, с помощью которых он может извлечь для себя выгоду, средств, которые помогут ему выжить, с помощью которых он может быть успешнее в этом мире. Одним из таких тонких средств выживания для него оказалась прежде всего способность выделить себя из природы и понять, что с ней можно коммуницировать. Коммуникация существует и у животных, но установление человеком устойчивой коммуникации с окружающим миром после его выделения из природы стало первым коперниканским переворотом, произведенным человеком в самом начале пути своего становления. Переворотом не менее значимым, чем начало применения человеком орудий труда, получение огня и прочих значительных достижений.

Происхождение человека стояло в центре исследований широкого круга специалистов: археологов, палеонтологов, антропологов, генетиков, а также представителей целого ряда других научных специализаций, изучающих палеолит как время антропогенеза.

Христианом Юргенсеном Томсеном (в работе «Путеводитель по северным древностям», 1836). Это разделение истории человечества на три века было также развито другим датским археологом Йенсом- Яковом-Асмуссеном Ворсо («Новые подразделения каменного и бронзового веков», 1859). Определением времени проживания человека и периодизацией древней истории человечества в той или иной степени занимались такие исследователи, как Б. де Перт, Э. Ларте, Ж. Денуайе, Г. де Мортийе, Л. Буржуа, Г. Ф. Осборн, А. Годри, А. де Кятрефаж, Ф. Гарригу, барон фон Дюкер, Д. Леббок, Ф. Калверт, Дж. Рэйд Мойр, О. Фишер379 . Позже, с начала ХХ века и далее, исследования памятников каменного века приобретают массовый характер. Раскопки и исследования проводятся в Европе, Африке, на Ближнем востоке такими специалистами, как К. Абсолон, Б. Клима, Л. Вертеш, К. С. Николэеску-Плопшор, С. Бродар, Л. Лики, К. Арамбур380 и др.

Многочисленные исследования свидетельств деятельности раннего человека, проводимые до настоящего времени практически по всему миру, позволяют привести только малую часть имен ученых, проводящих эти изыскания. Среди них: М. Д. Лики, С. Митен, обращающийся к поиску истоков искусства, религии и науки, У. Нивз, Й. Та- терсол, Ф. Деррико с соавторами (в т.ч. исследования происхождения символизма и языка), Р. С. Солецки, С. Шеннан, О. Софер, П. Уко (исследования искусства палеолита), Э. С. Врба, М. Конки, Р. Трингам, Т. Уайт, К. Стрингер, П. Уайброу, К. Хеншильвуд, К. Мареан, Р. Мило, Р. Йатс (работы по производству древними людьми инструментов из костей), Д. Йохансон, Д. Кларк381 и многие другие.

В России палеолитические и неолитические стоянки человека стали изучаться еще в 70-х годах XIX века графом А. С. Уваровым382 и позже И. С. Поляковым, К. С. Мережковским, В. Б. Антоновичем, В. В. Хвойкой 383 и далее А. А. Спициным (1905, стоянка каменного века близ г.

После установления в России советской власти и образования СССР археологические исследования стали проводиться с размахом. В этот период археология и палеонтология отмечены работами таких специалистов, как В. А. Городцов, А. П. Окладников (в т. ч. находки в пещере Тешик-Таш, Узбекистан), П. П. Ефименко, К. М. Поликарпо- вич, M. В. Воеводский, Г. А. Бонч-Осмоловский 385 и др.

Работы велись практически по всему СССР, до начала Великой отечественной войны, также в Закавказье (Г. К. Ниорадзе386 и др.), Белоруссии (К. M. Поликарпович и др.). В послевоенный период и до 70-х годов количество мест-памятников палеолита превышало тысячу.

Следует отметить, что исследования эпохи палеолита настолько масштабны, а работы археологов и палеонтологов настолько многочисленны, что для их обзора потребуется отдельная работа. Мы же остановимся на том, чтобы только иллюстративно передать сведения об объеме накопленных знаний в этой области. В связи с этим необходимо упомянуть об исследованиях различных аспектов культуры палеолита: первобытные орудия и их функции, история хозяйства, материальной культуры (С. А. Семенов, Г. Е. Марков, В. Н. Массон, А. М. Румянцев,

В. А. Шнирельман387 и др.), памятники искусства палеолита (З. А. Абрамова, Д. В. Айналов, П. П. Ефименко, С. Н. Замятнин, А. П. Окладников, Б. А. Рыбаков, А. Д. Столяр, Я. А. Шер и др. 388), культура палеолита (В. Е. Ларичев, Б. А. Фролов, О. Н. Бадер, В. Т. Петрин и др.)389. Помимо этого, древнему искусству и культуре посвящено множество тематических сборников и трудов конференций390.

Перечисленные и упомянутые источники, авторы, материалы являются частью огромного объема исследований археологов и палеонтологов и могут составлять основу для дальнейшего продвижения в изучении оснований религиозности, искусства, культуры у самых истоков возникновения человека. Однако роль представляемых специалистами памятников ранней деятельности того существа, которое постепенно становилось человеком или которое уже (хотя и с известной долей натяжки) можно было назвать человеком, не так однозначна.

Они нужны не только для определения условий возникновения и проявлений феномена религиозности, хотя они дают нам знания и этого. Нам нужно узнать, когда начался человек, с чего он начался именно как человек, что он собой представлял, каковы принципы его коммуникации с окружающей средой, каковы основы, природа его деятельности в мире.

Представления о природе человека можно получить даже из информации, из тех данных, которые дает нам археология. Следует признать, что этих данных совершенно недостаточно для понимания всех тонкостей и особенностей генезиса человека. Однако и эти данные, любой археологический памятник, будь то захоронение, остатки каменного инструмента, рисунки на камне и многие другие - всего лишь факты, которые требуют интерпретации. Именно интерпретация представляет собой проблему. Проблему интерпретации человеческого.

Результаты деятельности древнего человека, аккумулированные в репрезентаторах - преимущественно материальных объектах, артефак тах, - содержат в себе определенный объем информации, ценной для аналитика и интерпретатора, пытающегося воссоздать условия жизни в отдаленные эпохи. Задачей огромной важности для специалиста становится не только провести весь комплекс работ, таких, как археологическая разведка и раскопки, фиксация (в т. ч. и фиксация условий нахождения предмета, контекста, места находки в соответствующем комплексе и пр.) и сохранение (консервация) археологических источников, но и их анализ и интерпретация. Именно от них зависит количество и качество получаемой от источника информации. Любой археологический источник, каким бы на первый взгляд информационно насыщенным он ни казался, является своеобразной «вещью в себе», которая никогда не станет «вещью для нас». Используя современные методы датировки и анализа источника, мы получим максимально возможное в наших условиях количество информации об артефакте, которую в какой-то степени можно проверить и перепроверить. Но даже при этом вряд ли можно сказать, что это будет полная информация о предмете, вряд ли можно будет утверждать, что артефакт не несет в себе некий скрытый от дотошного аналитика, пусть даже минимальный, объем информации, который никогда не станет нам доступен.

Археологическая «вещь в себе» в виде артефакта, конструкции, сооружения, изображения, скульптуры и пр. представляет собой многоуровневый носитель информации. Это информация о едином - единственном (Бахтин) времени-месте-пространстве, существовавшем вокруг данного артефакта. Фактически, он - репрезентатор хронотопа. Артефакт становится археологическим источником не сам по себе, а только по решению исследователя, который своей волей включает его в исследовательский процесс получения археологических фактов. Последние подвергаются исторической интерпретации. Таким образом, история в этом отношении делается по схеме движения исследователя: от материальных объектов (артефактов) через определение археологического источника и установления археологического факта к историческому факту.

Следует учитывать, что понятие факта так же субъективно, как и понятие мнения. Ведь интерпретатор является создателем или адептом определенной концепции (теории), которую надо подтвердить (или опровергнуть противостоящую ей концепцию (теорию)). Он может привлекать к исследованию те археологические материалы, которые ему кажутся достаточно убедительными и, наоборот, может игнорировать те, которые могут противоречить его построениям391. В своей интерпретации человеческого сам человек всего лишь человек и ему свойственно всё человеческое, в том числе и субъективные суждения, и крайний волюнтаризм при выборе археологических источников. Отсюда точное и достоверное реконструирование событий, инструментов, тем более идей и верований на основе археологического материала представляется как относительно и отчасти возможным, так и проблематичным, а иногда совершенно невозможным, так как все перечисленные выше издержки, предшествующие интерпретации, могут дополняться принадлежностью исследователя к совершенно иной культуре, чем та, которую он исследует. Здесь непреодолимым препятствием является время, вмещающее в себя закономерную разницу между исследующей и исследуемой культурами, способствующее искажению и без того скудной информации знанием, жизненным опытом исследователя, его фантазиями относительно объекта исследования, его условиями жизни, разницей в языке, технологии, идеологии, политике, науке, мировоззрении, религии.

Одним из выходов из складывающегося положения является интерпретация археологических источников, строящаяся на аналогии. Интерпретация по аналогии - выражение субъективного мнения исследователя, основанного на допущении того, что известный и достоверный факт может объяснить что-то сходное с ним по некоторым признакам. Если острый скол камня похож на аналогичные, являющиеся скребками или рубилами, найден в тех же условиях и окружении, то его также можно определить как скребок или рубило. Однако этот метод также может давать неприятные сбои, когда, к примеру, артефакт, похожий на высокий чайник с длинным носиком, по аналогии определяется как чайник, но на самом деле таковым не является и предназначен для процедур личной или общественной гигиены.

Из этого положения также есть выход: применять комплекс различных методов. К примеру, можно объяснять археологические данные, сопоставляя их с предметами и стилем жизни какого-нибудь племени или народа (в т. ч. и с примитивным хозяйством), живущего в наше время. Такой метод носит название этнографической аналогии. Он корнями уходит в эпоху первых путешествий, когда исследователи открывали Америку, изучали Африку и Австралию, где они встречали племена, близкие по своему уровню к первобытным. Применение по аналогии этнографических данных, собранных в то время в Африке, к современным памятникам, к примеру, в Австралии, носит название общеэтнографической аналогии. Относительно более точен метод прямой исторической аналогии, когда археологический материал сопоставляется с этнографической информацией о народе, который в культурном отношении является преемником и наследником традиций народа, жившего здесь ранее и оставившего после себя эти археологические артефакты и памятники. В последнем случае остается надежда, что этот метод более надежен, поскольку нынешние, современные представители древнего народа могли сохранить традиции и стиль жизни своих предков392.

Из сказанного выше можно сделать вывод о том, что археолог должен быть не просто специалистом в своей узконаправленной деятель ности, но и разносторонне образованным человеком, быть специалистом и в смежных с археологией науках. Именно такие знания, к примеру, об окружающей древнейшего человека природной среде, технологиях, средствах существования, социальной организации и регуляции, демографии, искусстве, мировоззрении, религии дадут ему возможность делать более адекватные интерпретации археологических находок и памятников393. Понимание такой ситуации показали некоторые представители так называемой «новой» (процессуальной) археологии, предполагая в проведении исследований участие представителей различных наук - геологов, географов, биологов, физиков, агрономов и др. - с включением в археологический лексикон терминологии из других наук.

Однако, даже получив специалиста со знаниями, способными во многом повысить уровень и качество интерпретации, проблематичным остается выявление мотивов такой, на первый взгляд, кажущейся «непрагматичной» деятельности древнего человека, как искусство, и такой кажущейся «иррациональной» деятельности, как религия. Следует учитывать, что современная археология представляет собой своеобразный конгломерат, симбиоз различных направлений, течений и школ археологии, когда специалист зачастую использует методы и приемы проведения исследования, которые можно было бы отнести к различным, иногда противоположным и противостоящим школам и направлениям. В ней очень трудно, если вообще возможно, эксплицировать какую-то одну превалирующую или доминирующую парадигму. Возможно такое положение дел наиболее эффективно, прагматично и рационально, так как исследователь получает возможность «объемного» и всестороннего исследования археологического материала, результаты которого могут быть не противоречащими друг другу, а взаимодополняющими.

При заявленном тотальном субъективизме исследований и интерпретаций мы, вероятно, можем говорить только о большей или меньшей степени объективности. При этом кажется, что исчерпаны все методы интерпретаций, однако в русле антропологического подхода можно утверждать, что к феноменам культурной и религиозной активности древнейшего человека применимы подходы философской антропологии (как разновидности антропологии), философии религии, философской «археологии», в том числе и «археологии» религии, имеющие свои методологии интерпретации человеческих проявлений, которые можно было бы назвать духовными.

Наука с достаточной точностью установила, что человек представлял собой в то или иное время по градации от самого примитивного до Homo sapiens. Но для нас, несмотря на такую ясность, все же представляется проблемным определить, когда же начался сам человек, и тогда мы имеем реальный шанс понять, когда родилась религия. Поэтому вопрос закономерный: с чего начался человек? С изготовления первого орудия труда? С первого захоронения? С первого рисунка? Первых бус? Ведь даже с устоявшимся утверждением о том, что человек проявил признаки человеческого с изготовлением первого орудия труда для нас не все так ясно и просто.

Здесь возникает еще одна смежная с упомянутой проблема, проблема относительно строгой фиксации этих находок по временной шкале. Попробуем описать ее, опуская размышления по поводу точности или неточности современных методов установления датировок археологических находок. Для примера возьмем гипотетическое раннее захоронение, на которое указывают ряд специфических признаков. Устанавливая дату захоронения, даже приблизительную, с «зазором» в тысячелетие, а то и в несколько тысячелетий (особенно для палеолита), мы фактически фиксируем это событие, «прибиваем» его к временной шкале, «распинаем» его на ней, относя начало подобных явлений именно к этому времени. Здесь мы начинаем следовать методологической установке, говорящей, что если нет находки артефакта, любого материального свидетельства, то нет и события, которое гипотетически могло иметь место. Применяя это правило к нашему примеру, можно заключить, что захоронения людей начались именно в установленный нами промежуток, и не ранее. Однако мы можем прекрасно осознавать, что феномен человеческой деятельности и, следовательно, феномен проточеловеческого мышления мог состояться задолго до того времени, к которому мы относим нашу находку. И не просто «мог», а должен был состояться гораздо раньше, чтобы к наблюдаемому нами времени он уже оформился в определенный ритуал, свидетельства которого мы нашли и успешно датировали394. Останавливает нас лишь честная констатация отсутствия фактов, подтверждающих наше умозаключение. Нет фактов - значит нет события.

Подойдем с другой точки зрения. Существующий антропологический подход говорит о том, что человек как Homo sapiens сформировался в совершенно определенную эпоху. Однако нас такой подход не устраивает. Дело в том, что нам надо точно, насколько возможно, определить, что в существе той эпохи было человеческим. Такая размерность человека исходит из того, что даже в наше цивилизованное время мы склонны искать и выявлять то, что является чисто человеческим в человеке. Именно это человеческое и будет для нас являться инструментом измерения человека во времени. Следовательно, мы будем исходить из фиксации того, что делало человека человеком уже тогда, десятки и сотни тысяч лет назад.

Признаемся, что, имея в распоряжении только археологические памятники и артефакты, мы вряд ли дадим полную характеристику человеческому той далекой эпохи, даже применяя различные подходы и методики. Ведь мы не можем сделать этого и сейчас, даже имея под рукой и самого «носителя» этого человеческого непосредственно в современном его варианте. Но, поставив себе такую сложную задачу, по результатам исследования самых первых и примитивных инструментов, фактически - камней, которые отличаются от своих необработанных «собратьев» настолько, что любой неподготовленный человек не признает в них первых орудий труда, увидеть в древнем человеке человеческое, мы определим человека не по антропометрическим данным и даже не собственно по результатам его деятельности, вернее, вещественным остаткам его деятельности, которая хотя и минимально, но отличается от поведения животного.

Такой подход нас ко многому обязывает. К примеру, захоронение человека человеком уже говорит о ритуале, следовательно, о проявлении человеческого. Изготовление самого первого примитивного орудия труда говорит о проявлении человеческого в проточеловеке. Но при этом следует учесть, что человеческое в нем фактически проявилось еще раньше, еще до изготовления такого орудия. Оно проявилось с момента возникновения мысли о нем, то есть мысли о чем-то, что может способствовать примитивному существу лучше и адекватнее действовать в окружающем мире. Отсюда человек - это прежде всего «человек рациональный» как мыслящий и через мысль приспосабливающийся к жизни в этом мире. Он - «человек прагматичный», делающий орудия труда не из-за пробуждения инстинкта, не из-за проявления рефлекса, а из-за ясного осознания необходимости недостающего звена-инструмента в его отношениях с природой. Таким образом, он - человек, адекватный миру. Понимающий его «язык» и создающий инструмент - орудие труда, который переводит его на более высокий уровень коммуникации с миром. Осознание такой необходимости говорит о том, что человек начинает выделять среду обитания, окружающий мир как коммуниканта. Как не-Я, как собеседника, а иногда и как оппонента.

Отсюда определимся: мы называем человеком существо, в котором по результатам раскопок и последующего анализа и интерпретации источников можно определить хотя бы в минимальной степени проявление человеческого, возможно, вовсе не того, что присуще современному человеку. Того, что присуще человеку вне времени.

Изготовление первых инструментов из камня, из костей, элементы украшений, жилища, похороны, в том числе и явно «сложные», рисунки и прочие подобные свидетельства и артефакты с точностью, которую дают современные методы датировки, говорят о присутствии и актуализации человеческого в будущем человеке. И инструментом изучения человеческого по всей шкале развития человека от древнего существа-проточеловека до современного человека человек может избрать только себя самого. Избирая человека как инструмент изучения самого себя, человек вправе задуматься, а можно ли по отголоскам, остаткам примитивного мышления людей, в том числе и современных нам, по рудиментам мышления, которое практически не отличается от «сора», «табуированных» в современном обществе мыслей, мыслей «по аналогии», которые возникают у человека в критические экзистенциальные ситуации, ситуации боли, ситуации пролития крови, ситуации близкой смерти, ситуации тяжелого выбора, ситуации жертвы определить то минимальное расстояние его от животного, начало этого отделения, развилки. Если такие мысли-артефакты, архетипы мышления, осколки пред-сознания существуют, определимы, их можно выделить и изучить, то мы можем подобраться не только к «архе» человеческого мышления, но и всех первых открытий и достижений, на которые оказалась способной первобытная мысль. В том числе и к «архе» религии.

Определение человека как человека по одному лишь орудию труда, без мыслей, желаний, того, что было присуще человеку и помимо «трудовой деятельности», недостаточно. Это механическое закрепление факта изготовления и применения орудия труда. Однако до изготовления и применения этого орудия труда необходимо затратить определенное количество умственных усилий для того, чтобы понять, что чего-то не хватает для производства этой деятельности, определить, каково орудие должно быть, как именно его произвести, из чего его произвести, как его применить и какой необходим результат. Иными словами, перед применением первого орудия труда и становлением человеком проточеловек должен был произвести хотя бы минимальное, соответствующее его уровню мышления продумывание, выстраивание и «рациональную обкатку» технологии изготовления такого орудия труда. То есть он становился человеком фактически еще до применения орудия туда, до его изготовления, с осознанием того, что ему надо, что он способен и что он это сделает, восходя к человеческому по цепочке «хочу - могу - буду». Фактически первым «орудием труда», помимо рук и зубов, первобытного человека стал его мозг, который создал некую реальность, альтернативную существующей, виртуальную реальность мысли, в которой у человека был примитивный инструмент, в которой также существовала технология его изготовления.

В своей монографии «Происхождение цивилизации (социальнофилософский аспект)» Н. В. Клягин395 приводит данные о развитии технологий изготовления самых примитивных каменных орудий. Для получения каменного рубила в олдовайскую эпоху (1,65-1,25 млн) древнему человеку (Homo habilis) надо было сделать от трех до десяти ударов камнем по камню396, в нижнеашельскую эпоху (0,736-0,718 млн, архантроп) - от восьми до десяти397, для изготовления древнеашельско- го рубила аббевильской техники (0,654 млн, архантроп) - до 25 опера- ций398, средне-верхнеашельского рубила (0,459-0,383 млн, архантроп) - до 65 ударов. Для изготовления ножа со спинкой в эпоху мустье (310 000 - 50 000, неандерталец (палеантроп)) было необходимо сделать 111 (по орудиям до более 200) ударов, а в эпоху ориньяк (50 00021 500, Homo sapiens (неоантроп)) - 251 удар. Отсюда очевиден рост сложности технологий. Увеличение количества ударов также говорит

о развитии умственной деятельности древнего человека. Но это также свидетельствует о возрастающих возможностях человека изменить природу в соответствии со своими нуждами.

Для нас интересен первый скачок технологии - не от трех к десяти и более ударам, а еще ранее - от применения камня такого, каков он есть к применению его после обработки одним ударом. Да и сам удар камня по камню для придания формы не предмет разбирательства. Дело в том, что такое действие может быть сделано по аналогии, увидев, как падение большого камня на другой камень разбивает его на осколки или отламывает он него удобные сколы, проточеловек мог сделать то же самое. Без обдумывания. Если не получится нужных осколков, можно ударить еще раз, вдруг случайно получатся. Но дело в том, что второй удар на удачу отличается от второго удара в определенное место, тем более от третьего удара в то место, который древний человек (именно на этом этапе его можно было бы назвать человеком) делает уже отчасти сознательно, продумав место и то, что должно получиться, совместив это с тем, что он хочет получить. Следовательно, человек начинается с первого обдуманного удара камня по камню. А точнее - с первого обдумывания, с первой мыслью. Надо было бы быть гениальным или, как минимум, очень талантливым, чтобы понять, куда и для чего нанести первый обдуманный удар. Надо быть не менее гениальным, чтобы понять, куда и для чего нанести второй обдуманный удар.

Рост технологий, как отмечает Н. В. Клягин399, у первобытных гоми- нид сопровождался высвобождением части их активного времени, которое не было занято «древней формой производственных отношений». Если бы они не заняли его чем-то другим, их сообщества должны были бы распасться и вернуть их в животное состояние. Однако их сообщество сохранилось благодаря тому, что время, свободное от производственного общения, необходимого для производства жизни и интеграции социума, гоминиды занимали непроизводственной коммуникацией, также необходимой для интеграции социума в иных аспектах.

Помимо этого, исследования археологических памятников в Африке (Кооби-Фора, Туркана, Кения, 1,65-1,25 млн) установили, что древние люди-создатели этой культуры были правшами400. Зная, что за правую руку и речь ответственно левое полушарие головного мозга, можно было бы предположить, что древние люди в этот период владели языком жестов. В таком случае коммуникацию посредством жеста можно определить как речевой акт, в котором жест одномоментен возможно непроявленной устной речи, интенциональности мысли. В любом случае такая подкрепленная жестами интенциональность обя зательно приведет к появлению собственно устной речи. Н. В. Клягин401 в своей монографии полагает, что у человека прямоходящего процесс перехода к устной речи завершился уже 0,73 млн лет назад (Странска скала, Брно, Южная Моравия, Чехия), о чем свидетельствует появление так называемого мобильного искусства, к этому же времени можно отнести появление предметной формы лунного календаря и связанного с ним арифметического счета. А развитие языка имеет прямое отношение к одной из форм религиозных представлений - мифологии. Такие выводы Н. В. Клягин делает на основании исследований А. Ле- руа-Гурана, А. Маршака и Б. А. Фролова402. В свою очередь, А. Леруа- Гуран утверждал, что в верхнепалеолитическом искусстве в течение долгого периода времени (33 000-14 300) как в наскальном, так и в мобильном искусстве наблюдается поразительное однообразие сюжетов. Основная композиция состояла из фигур лошади, бизона (быка), горного козла, оленя, мамонта, а также из некоторых других редких животных, антропоморфных фигур и множества знаков. Такое сюжетное однообразие А. Леруа-Гуран объяснил крайней стабильностью стоящих за ним идеологических представлений, которым могли отвечать только мифологические представления. Сравнивая искусство этого периода с мобильным искусством среднего и нижнего палеолита, Н. В. Клягин говорит об их глубоком генетическом родстве, а значит, появлении мифологии гораздо раньше - со временем появления памятников мобильного искусства (древнейший из которых датируется 0,73 млн лет назад: Странска скала, Брно, Южная Моравия, Чехия). Родство верхнепалеолитического искусства и мифологии, существование которых предполагает язык, с мифологией среднего и нижнего палеолита дает Клягину основание предполагать, что древность вербального языка не уступает возрасту нижнепалеолитического искусства, т. е. 0,73 млн лет назад. К этому же времени и на тех же основаниях по генетическому сходству знаковой системы относится датировка лунного календаря и арифметического счета.

Подобные выводы важны для нас тем, что они говорят о достаточно обширной регламентации и ритуализации403 жизни древних людей,

причем не только свободного времени, но и времени производственного общения. Эта регламентация, возможно, даже стирала зыбкую грань между тем, что мы обозначаем как свободное время, и тем, что мы обозначаем как производственное общение. Эта регламентация была жизненно необходима и устойчива. Настолько устойчива, что, к примеру, дошедшие до нашего времени архаические праздники до сих пор имеют календарную привязку к солнечному и лунному календарям404. К ним же (помимо сельскохозяйственного календаря) привязана имеющая архаические корни система метеорологии, определения благоприятного времени для лечения, сбора лечебных трав и пр. Признаки такой регламентации жизни прослеживаются и в описании древнейших захоронений. Одним из таких признаков является применение древними людьми красной охры - древнейшего средства405, присутствующего в церемониях погребения и иных ритуалах, дошедших до нашего времени. Эту регламентацию задала и содержит в себе та деятельность человека, которую в наше время в ее нынешнем весьма ограниченном существовании и понимании называют магией.

В итоге, археологические исследования, как мы видим, дают огромный материал для интерпретации человека и его деятельности. На основании анализа такого материала можно сделать некоторые выводы. Не привязывая происхождение человека к определенной дате, можно сказать, что его «рождение» растянуто во времени и характери зуется созданием орудий труда. Однако само рождение человека состоялось немного раньше, когда человек вдруг понял, что мир в его первозданности его не устраивает и, понимая это, начал обдумывать первое примитивное изменение мира, реальности вокруг себя, а затем начал изменять мир, приспосабливаться к нему, приспосабливая его к своим нуждам посредством изготовления орудия труда. Такое событие свидетельствует о том, что человек не доволен миром, который не соответствует его желанию. Из этого недовольства человек первый раз создал свой новый виртуальный проект мира и начал воплощать его в реальности. Это характеризует человека как существо конфликтное (с реальностью, с миром), существо креативное и действующее в соответствии с желанием изменить реальность, приспосабливая ее для своих нужд.

Эти качества мы определяем как присущие природе человека, как качества-индикаторы, малейшее проявление которых манифестирует рождение человека.

Понимание человеком мира как противостоящей реальности, как противостоящего субъекта, как репрессивной среды свидетельствует о выделении человека из природной реальности, о состоянии двойственности состояния человека, который, с одной стороны, является существом природным, с другой стороны, противопоставляющим себя природе, понимающим ее как оппонента и как собеседника. Иными словами, человек, становясь человеком, наделил окружающую реальность, окружающий мир качествами коммуниканта, со-субъекта. Своеобразным свидетельством такого процесса являются первые примитивные орудия труда - фактически орудия, инструменты для изменения реальности, сделанные, произведенные из составляющих частей самой этой реальности.

Развитие технологий, применяемых древним человеком для производства продуктов изменения мира (реальности) (они же - инструменты различного предназначения, с помощью которых первобытный человек изменял мир вокруг себя) свидетельствует о растущем масштабе и качестве изменений реальности. Рост технологий изменения реальности и масштаб таких изменений был невозможен без развития мыслительного процесса первобытного человека, который, следовательно, наиболее прогрессивно развивался в производственной деятельности, т. е. деятельности, направленной на улучшение технологий изменения мира вокруг себя. Таким образом, можно сказать, что человек стал человеком и развился до современного состояния благодаря стремлению изменить мир. На этом пути он создал язык, искусство, культуру.