М. Алпатов ГРЕЧЕСКИЕ НАДГРОБИЯ V ВЕКА ДО Н. Э.

Рассмотрим одну аттическую чашу краснофигурного стиля Колмары около 490 года до н, э. (Ганновер, Кестнер-музей). Юноша стоит, опираясь на палку, и размышляет о смерти. В этой вазе мастер близок к стеле с задумчивой Афиной. Вся композиция произведения наполнена духом стихов Стесихора о бесполезности и ненужности рыдать о тех, кто умер. «Малого праха земли довольно. Высокая стела весом огромным пусть богача тяготит»,— говорится в одной позднейшей надписи.

Юноша подобен философу, который думает о том, что значит все сущее в сравнении с небытием. Фигура юноши несколько сжата, чтобы она могла быть вписана в круглое обрамление. К тому же надгробная плита слегка покосилась и соответственно этому косо падает часть плаща. Одежда передана так, чтобы при этом было видно все тело и поставлена грудь его фасом. Нужно

предположить, что юноша стоит перед гробницей-плитой. Можно сказать, что здесь ясно видно отличие от произведения архаики. Оно выражается в том, что герой не смотрит смерти в глаза. Размышления о смерти — это то тяжелое, что этой фигуре присуще. Перед нами типичный образ греческой трагедии. Эта фигура напоминает Ореста у гроба Эсхила в «Жертвах».

Нужно упомянуть, что надгробие играло большую роль еще в греческом театре.

Надписи на надгробных памятниках представляют большой интерес, так как они создавались непрофессионалами. Мы соприкасаемся с искусством, в некоторой степени близким к типу искусства самодеятельного.

Мы находим надписи самые разные. Вот надпись, не претендующая на глубину:

Много я пил, много ел, и на многих хулу возводил я.

Нынче в земле я лежу, родянин Тимеокрент.

Вот надпись, где мысль выражена не прямо, а перифразой:

Я похоронил здесь того,

Которому следовало меня похоронить.

Здесь и фраза, обращенная к случайному прохожему:

Человек, раз ты проходишь и в душе думаешь о чем-то,

Жалуйся, ты видишь могилу Тразона.

Вот скромная надпись:

Милый мой друг! О тебе я не плачу: ты в жизни немало Радостей знал, хоть имел также и долю забот.

Филет Косский

Еще одна скромная надпись:

Свидетели солнце, отец и мать,              '              ,

Панталеон, как послушен ты был в живых.

Вот образчик надписей более позднего времени:

Любовь моя, зову тебя. Разве не муж я твой? Что ж ты молчишь?

Послушай мою жалобу. Любовь моя. Раскрой уста свои.

Пусть ее сладкие звуки достигнут меня. Ах, никакого ответа...

Одно из замечательных произведений надгробной скульптуры — «Стела гоплитодрома», найденная около храма Гефеста, 520—510 годы до н. э. (Афины, Национальный музей). В этой плите обрисован самый момент смерти воина. Такой момент завершает его бесстрашную жизнь. Голова воина с решительно опущенными глазами заключает в себе весь образ его кончины. Со склоненной головой гармонирует обрамление, его шлем, занимающий всю верхнюю часть изображения, и орнаментально трактованные волосы, падающие к нему на грудь.

согнуты в коленях, кажется, будто он еле держится на них и в последнюю минуту потеряет равновесие.

Ясно, что голова его составляет центр, потому что разработана детальней всего остального. Богатый головной убор поддержан в верхней части капителью с завитками. Выполнение всего энергично, как в рельефах Святилища афинян. Рельеф этот является одним из самых выдающихся произведений надгробной скульптуры. К этому рельефу подходит надпись: «Чужеземец, дай спартанцам ту весть, что мы лежим их приказу послушны».

Другой тип надгробной стелы найден был в Орхемене начала V века до н. э. (Афины, Национальный музей). Надгробие это посвящено мужу не в зрелости, а в почтенном возрасте. Все должно наводить на мысль о печальной усталости', и потому здесь поза, внушающая эту идею, и склоненная голова, и посох — все они должны напоминать об утомительности пройденного пути. Вероятно, на это указывает и дружба с собакой, которой он протягивает какую-то еду. С этим связано то, что все действие «не выплескивается» из рельефа. В этом рельефе, созданном под влиянием Малой Азии, подобные вкусы чувствуются в передаче складок. Самый характер плоского рельефа связан с этим. Уже то, что плита включает человека и собаку, говорит о стремлении придать этой сцене цельность.

В надгробной плите V века до н. э. «Юноша с мальчиком» (Рим, Ватикан) юноша представлен обнаженным, как курос. Голова его чуть склонена, он смотрит на мальчика, но не видит его; тот смотрит вверх, но также ничего не видит. Юноша и мальчик выполнены в двух различных по степени объемов планах. Они не образуют пространственной целостности. К тому же различие между ними так велико, что они не составляют картинного единства. Этот момент еще более явственно бросается в глаза в другой надгробной плите «Юноша с мальчиком и кошкой» из Саламина (Афины, Национальный музей).

Обычно надгробные стелы сводятся к тому, что изображаются две фигуры, и одна из них прощается с другой, как, например, в рельефе на сосуде (Мюнхен, Глиптотека). Едва заметные нюансы в изображении одной из фигур говорят, что женщина отрешена от всего и нехотя подает руку, как бы не доверяя своим ощущениям; она медлительна, и прежде всего очень характерна ее склоненная голова. Мужчина протягивает руку с таким видом, будто ему что-то известно. Надгробия Гегезо и Мнесарите основаны на той же неясно разгаданной тайне, на таком же неслышном прощании.

Многие рельефы действительно изображают человека, каким он был и каким он остался в памяти живых навеки. В IV веке до н. э. создается впечатление, будто надписи что-то имеют прибавить к тому, что высечено в камне художником. В IV веке до н. э. они становятся особенно трогательными: «Не одежда, не золото восхищали эту женщину в жизни, только мужа любила она». В выполнении надгробия большую роль играло искусство мастеров, поэтому такого совершенства, как в надгробии Мнесарите, трудно сыскать.

В своем итальянском путешествии Гете описывает античные надгробия, увиденные им 16 сентября 1786 года: «Надгробия сердечны и трогательны и изображают всегда лишь жизнь. Мастер с большим или меньшим искусством имел только простую действительность людей, их существование таким образом продлил и сделал сущим. Они не раскрывают широко свои руки, не смотрят на небо, но они являются такими, как они были и что они есть. Они стоят вместе, принимают участие в других, проявляют любовь, и это в камне даже с известной ремесленной ловкостью выражено лучше всего».