УТВЕРЖДЕНИЕ ПРИНЦИПА НЕСМЕНЯЕМОСТИ ЧИНОВНИКОВ

Принцип несменяемости королевских чинов (inamovibilit6 des offices roy aux) формально был утвержден указом Людовика XI от 21 октября 1467 г. Указ разрешал королю назначать на должность только в одном случае, если она вакантна; а легальными основаниями для вакансии признавались только смерть чиновника, добровольная и своевременная уступка им при жизни

должности другому лицу или судебной процедурой доказанное преступление, не совместимое с занятием королевской службы[1287].

Однако этот указ, как и большая часть королевского законодательства, не вводил никакого новшества; он даже не был первым законодательным закреплением установившейся практики[1288]. Лишь последующая апелляция чиновников к этому указу превратила его в окончательную легитимацию прав на занимаемые должности. При всей условности квалификации королевских указов, не стоит преуменьшать в целом значение именно данного акта: пусть и не впервые, но он суммировал, подтвердил и узаконил сложившиеся правила и процедуры, фактически превратившие королевских чиновников во владельцев должностей[1289].

Путь к принципу несменяемости чиновников отличался сложностью, нелинейностью и постепенностью[1290]. Едва ли не главным фактором стало ограничение к середине XIV в. количества ординарных должностей, вызванное общественным недовольством растущим аппаратом власти и скудными финансовыми возможностями казны его оплачивать в условиях Столетней войны. Именно последнее, как и нежелание нищающего общества содержать непомерно разросшийся аппарат королевской власти, спровоцировали первый указ, который явился началом пути к несменяемости чиновников. Издан он был первым королем новой династии Валуа Филиппом VI 9 июля 1341 г. как подтверждение не найденного в архивах указа от 17 марта 1337 г.: в целях облегчения нагрузки на казну король обещал отныне давать «должности или бенефиции, только если они вакантны на деле» (de fait)[1291].

Мощным стимулом укрепления прав чиновников на занимаемые должности стал политический кризис 1356-1358 гг., впервые наметивший угрозу превращения королевских служителей в «козлов отпущения» за прегрешения и ошибки власти. Собранные после тяжелого и унизительного поражения в битве при Пуатье Штаты Лангедойля в октябре 1356 г. стали ареной борьбы за контроль над действиями короля Франции[1292]. В обмен на вотирование остро необходимого для выкупа короля из плена налога дофину Карлу был выставлен ультиматум сместить 22 высших чина королевской администрации[1293].

Основанием для этого объявлялась катастрофическая ситуация, в которой они огульно обвинялись. Удар был рассчитан весьма умело: обвинения были направлены против самой верховной власти, которой предлагалось заплатить высокую цену за свои просчеты и ошибки, принеся в жертву общественному возмущению своих самых доверенных и близких к персоне монарха служителей. Важно при этом, что отстранение 22 чиновников осуществлялось одномоментно и без предоставления им права быть выслушанными и оправдаться, поскольку «их дурное правление настолько очевидно трем штатам и всему королевству, что нет смысла выслушивать их объяснения и извинения». Они лишались королевских служб «навсегда» (perpetruelement) и не могли больше никаким способом добиться восстановления на должностях[1294].

Реакция самих чиновников на такой демарш Штатов в полной мере выразилась в «Обвинительном заключении против Робера JIe Кока», одного из идеологов восстания и королевского чиновника, чье поведение усугублялось в глазах коллег предательством корпоративных интересов[1295]. Стержнем обвинения Робера JIe Кока являлся запрет отстраненным чиновникам возможности оправдаться; именно он становится главным признаком незаконности такой процедуры в глазах чиновников. Более того, она провоцирует ошибочное распределение ответственности между королем и его служителями. В тексте «Обвинительного заключения» выдвинутые претензии к чиновникам трактуются как скрытые обвинения против самого короля, так что недвусмысленно заявляется о нежелании чиновников превращаться в «козлов отпущения», будучи смещеными навсегда с должностей за ошибочные действия монарха[1296].

Тема распределения ответственности между королем и его служителями в «Обвинительном заключении» стала важным вкладом в политическую теорию французской монархии. Широкомасштабное общественное движение за реформы в сфере управления, посягнувшее на статус и права высших чинов, способствовало в итоге укреплению этих прав и статуса, поскольку повлекло принятие указа, запрещавшего отныне огульные и политически мотивированные смещения служителей короны Франции.

Этим фундаментальным актом, заложившим прочные основы несменяемости чиновников, явился указ от 28 мая 1359 г.[1297] Он не только восстановил на должностях смещенных чиновников и не только отклонил все обвинения, возвратив им «добрую репутацию», но и ввел правовые гарантии от

повторения в будущем подобных акций. Указ осудил действия Штатов за их форму: «без всякого следования праву и обычаю... их не вызвав (в суд) и не выслушав»[1298].

И вот здесь мы сталкиваемся с еще одним, возможно, решающим двигателем процесса утверждения прав чиновников на занимаемые места - с интересами их самих, взявших из арсенала канонического права способ гарантировать свой статус[1299]. С одной стороны, к середине XIV в. королевские службы превратились в постоянные, штатные (ординарные), т.е. существующие вне персон, их замещающих. Персоны могут отныне меняться, но должности остаются неизменными, что открывало путь к возможности сформировать владельческие права на них[1300]. Фиксация штатов ведомств и служб короны и повышение статуса и привилегий королевских служителей создали напряженную ситуацию вокруг королевских должностей. Кризис 1356-1358 гг. впервые наметил контуры этого острого конфликта из-за доступа к чинам между теми, кто все очевиднее терял надежду добиться постов, и теми, кто все надежнее обеспечивал гарантиями свои права на занимаемую должность[1301].

И в этом королевским чиновникам помогала сама верховная власть, вынужденная опираться на их специфические интересы. Ввиду совпадения взаимных интересов она позволяет чиновному корпусу создать правовые гарантии на владение должностями.

Такая трактовка прав чиновников на должности фигурирует и в политических трактатах теоретиков власти, и в королевских указах[1303]. Так, Жан Жер-

сон в программной речи «Vivat гех!» отстаивал заинтересованность самого общества в несменяемости судейских чинов, давая ей моральное оправдание: ссылаясь на Аристотеля, он описал частую смену чиновников в виде притчи о том, как облепленного мухами окровавленного человека решили спасти, просто отогнав мух, чем подвергли еще большим мукам, «ведь налетят новые мухи и доедят его в конец»[1304]. Ta же общественная заинтересованность в стабильности положения чиновника, но с большим упором на гарантии его лояльности, отражена в «Совете Изабо Баварской»: по мнению автора, король не должен менять без причины хорошего бальи и сенешаля или другого чиновника, слывущего честным и угодным подданным, ибо это ухудшит ситуацию в подчиненной ему области, и чиновник не будет заинтересован хорошо исполнять службу, по каковой причине многие беды обрушились ныне на королевство[1305]. Позднее Тома Базен восхвалял Карла VII, особенно по контрасту с его сыном Людовиком XI, за то, что тот крайне редко менял своих чиновников и делал это якобы только в форме их продвижения по службе[1306].

По сути, та же цель гарантии лояльности чиновников заявлена и в указе Людовика XI от 21 октября 1467 г. В его преамбуле выражалось сожаление относительно произведенных королем при восшествии на престол смещений, ошибочно сделанных якобы по вине просителей и «по неведению короля» (nous non advertiz duement). В результате чиновники, опасаясь подобных смещений, «не были столь усердны и рьяны в службе, как если бы этих опасений у них не было»[1307]. К концу исследуемого периода принцип несменяемости как гарантия лояльности должностных лиц сделался общепризнанным.

Принцип несменяемости чиновников получил весомое подкрепление в виде переназначения всех находящихся на должностях людей при восшествии на престол 8 апреля 1364 г. Карла Мудрого. Такое новшество невозможно объяснить вне контекста событий 1356-1358 гг. и желания победивших чиновников закрепить свой успех. В отношении чиновников Парламента был издан отдельный указ, в котором указанное решение короля обосновывалось важностью правосудия и безупречностью служения ему перечисленных в тексте лиц[1309]. Таким образом, легитимность данного решения базировалась на соответствии достоинств и усердия служителей Парламента целям их службы, что делало принцип несменяемости чиновников следствием безупречного исполнения служебного долга.

Этот акт, в немалой степени обусловленный тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю Карла в бытность его регентом королевства, становится затем административной традицией. Новые короли, взойдя на престол, подтверждали на должностях всех находящихся на них лиц[1310]. В этой связи хотелось бы обратить внимание на коллизию, возникшую при восшествии на престол Людовика XI в 1461 г. Общеизвестно, что будучи не в ладах с отцом и желая с первых же шагов добиться всевластия над администрацией, новый король еще до коронации отстранил от должностей самых высокопоставленных и наиболее близких к персоне отца чиновников: канцлера, главу Парламента и многих советников, генерального прокурора и адвоката короля, прево Парижа, адмиралов, маршалов и сенешалей[1311]. Однако исследователями практически не упоминается тот факт, что формально Людовик XI издал указы в духе сложившейся традиции - переназначил остальных служителей верховных ведомств[1312]. Основанием для переназначения в этих указах объявляется намерение «следовать похвальным деяниям предков», забота об общем благе королевства и воздаяние чиновникам за «великие, верные и постоянные службы», как и подтверждение их «добрых нравов и почтенной жизни, и большого опыта в службе»[1313].

явлении определенных прав чиновников на занимаемые должности. Об условности этих прав свидетельствует и уже разбиравшаяся выше обязательность формального переназначения чиновников специальным указом короля, ведь при смене монарха все должности считались вакантными[1314]. Показательно, что в свой формуляр Одар Моршен включил типовое письмо о переназначении (confirmacion d’office), где прямо говорится, что «при восшествии к короне она (должность) может считаться вакантной и переходит в наше распоряжение»[1315]. В этом типовом указе основанием для переназначения чиновника также выдвигается долгая и безупречная служба, дающая право на несменяемость[1316].

Принцип несменяемости чиновников, заложенный в середине XIV в. королевскими указами, выражался с тех пор в необходимости наличия вакансии для назначения, в запрете создавать новые должности, а также в обоснованности смещения чиновника и соблюдении определенной процедуры, которая включала право смещаемого быть выслушанным. Рассмотрим отдельно каждую из этих взаимодополняющих форм, обеспечивающих фактическую несменяемость чиновников.

Итак, первым и главным условием нового назначения чиновника на должность признавалось со времени указов Филиппа VI Валуа наличие вакансии, т.е. освободившейся ординарной (штатной) должности. С тех пор, как численность ординарных должностей в столице и на местах была зафиксирована и «заморожена» в середине XIV в. на сто лет, до конца Столетней войны, наличие вакансии превратилось в строго соблюдаемое правило. В этой ситуации возрастало значение проверки королевских указов о назначениях в Парламенте и в Палате счетов и их опротестования в случае ошибки - назначения на невакантную должность. В правление Людовика XI подобное «сотрудничество» короля и верховных ведомств в сфере комплектования подверглось испытанию ввиду нежелания нового монарха считаться с этими ограничениями. Еще в бытность дофином Людовик выдал два письма о назначении на одно и то же место шателлена в Дофинэ. В результате ему пришлось писать письмо «правителям и членам Совета в Дофинэ» и объясняться. Ссылаясь на свою оплошность, вызванную настойчивыми просьбами соискателей, Людовик делал выбор в пользу Адама де Камбре, которому первому дал это место[1317]. Приказной тон письма, требование немедленно ввести Адама «во владение и сейзину должности» и угрозы в противном случае вызвать его «недовольство (encourir nostre indignation)» объясняются равными правами обоих обладателей королевского письма, что грозило встречными исками и долгим судебным процессом между двумя претендентами.

Став королем и учтя негативные последствия подобной раздачи должностей, Людовик XI отдал Парламенту приказ не принимать во внимание письма

о              должностях, которые он мог выдать нескольким людям, так как признался, что не помнит, кому точно их давал[1318]. Ho так происходило, если королю было безразлично, кто именно из обладателей писем-назначений получит в итоге должность. Если же выбор короля был осознанным и обдуманным, то тут даже Парламент с его обширной компетенцией не имел в арсенале средств противодействовать воле монарха. Так случилось в уже упоминавшемся споре за должность бальи Мелёна в 1478 г. Сначала она была дана Пьеру Оберу, причем в пожизненное владение (a sa vie), однако затем Людовик XI решил назначить «любимого и верного советника и камерария Филиппа де Кампре- ми, рыцаря». Парламент, который утверждал всех сенешалей и бальи и принимал их клятву при вступлении в должность, сначала отказался принять ее от Камреми, учитывая «оппозицию и иски» Обера, однако ослушаться приказа короля и не принять того, кого он выбрал, Парламент не смог[1319]. Аналогичный конфликт имел место между Людовиком XI и Парламентом, отказавшимся утвердить назначение на место генерального прокурора в Парламенте Мишея де Понса в ущерб Жану де Сен-Ромену, которого король своей волей отстранил. Сложность ситуации заключалась в том, что Сен-Ромен являлся генеральным прокурором короля давно, с 11 сентября 1461 г. (и останется до середины 1484 г.). Сначала в 1475 г. король ввел для Понса должность экстраординарного генерального прокурора, что, возможно, объяснялось преклонным возрастом Сен-Ромена, а затем в 1479 г. назначил его уже на ординарную должность. На помощь возмутившемуся Парламенту пришли служители Палаты счетов, отказавшиеся выплачивать жалованье Понсу и продолжая его платить Сен-Ромену, чем вызвали гневное письмо короля[1320]. И на этот раз Парламент вынужден был подчиниться, приняв, скрепя сердце, нового генерального прокурора, в том числе и потому что тот уже исполнял эти функции в течение четырех лет как экстраординарный чиновник. Однако как только Людовик XI скончался и появилась возможность выбрать одного из двух, Парламент вернул 15 ноября 1483 г. на эту должность того же Сен- Ромена[1321].

Таким образом, хотя наличие вакансии и ограничивало новые назначения, это правило входило в противоречие с волей короля видеть на королевской службе того, кто ему угоден. Поскольку число должностей было фиксированным, а чиновники все реже их добровольно оставляли, если только не уходили на повышение, то выходом из тупика сделались экстраординарные должности.

Однако эта практика наталкивалась на сопротивление ординарных чиновников. Вследствие фиксации численности королевских служб и регулярного

приведения ее к «освященному традицией» штату король не мог их увеличивать. Вызванное скромными возможностями казны, это ограничение, к тому же, подкреплялось заинтересованностью самих чиновников в сохранении установленной численности должностей. Причина такой заинтересованности, очевидно, лежит в той же финансовой плоскости: возрастание нагрузки на казну приводило к систематическим задержкам жалованья. He случайно впервые эта личная заинтересованность чиновников в сохранении штата должностей проявилась уже в начале Столетней войны: 6 мая 1339 г. Парламент сместил экстраординарного судебного пристава, назначенного сверх установленного штата, и пригрозил наказывать впредь тех, кто попытается увеличивать число приставов, объявив такие письма незаконными[1322].

Как следствие возникает еще один источник прав чиновников на занимаемые должности: фиксация штата должностей ведет к формированию корпораций, воспринимаемых как коллективная собственность, где права каждого члена «тела ведомства» гарантированы. Такие гарантии провоцировали конфликты с королем. Так, Людовик XI попытался было увеличить число экзаменаторов в Шатле с 16 до 20 человек, однако корпорация воспротивилась этому и, возбудив дело в Парламенте, выиграла его[1323]. Спустя четыре года король своим указом создал две новые ординарные должности экзаменаторов Шатле, однако Парламент отказался этот указ зарегистрировать и оглашать, так что королю пришлось писать в верховный суд письмо с требованием «прекратить всяческие препятствия и позволить назначенным людям вступить в должность»[1324]. Вслед за этим Людовик XI создает еще одну должность экзаменатора Шатле, на этот раз внештатную, специально для Филиппа Мю- нье, в качестве вознаграждения за «некие особые и приятные услуги, каковые этот Мюнье и его родные и друзья из нашего окружения нам оказали» в деле присоединения Бургундии к короне Франции. Должность как вознаграждение за услуги королю являлась вполне привычным явлением, тем более что в данном случае речь шла о внештатной должности и данной лишь пожизненно (sa vie durant seullement). Однако и в этом случае Парламент попытался указ короля оспорить, что спровоцировало новое, приказное письмо Людовика XI[1325]. Долгий конфликт с Парламентом разгорелся из-за создания специально для Жана де Ла Вьевиля ординарного поста экзаменатора Шатле, против чего активно возражали остальные экзаменаторы. Хотя Людовик XI написал несколько писем в верховный суд, в которых обосновывал свое решение особыми заслугами претендента и его родни перед королем, дело де Ла Вьевиля длилось больше года[1326].

В двух последних казусах мы имеем дело с назначением как вознаграждением за особые заслуги. Правда, экстраординарная должность не посягала на «тело ведомства», ибо давалась лишь данному человеку и лишь в течение его

жизни. Другим типом экстраординарных должностей были такие, которые давались в перспективе появления первой же вакансии. Хотя они формально не посягали на штат ведомства, но ограничивали права штатных чиновников распоряжаться своими должностями.

Примером может служить назначение Людовиком XI за «особые заслуги нам и отцу» Бертрана де Бово внештатным первым президентом Палаты счетов с особым титулом «хранителя и главного защитника домена», однако, дабы избежать «приумножения чинов» и сохранить численность, «привычную издавна» (d’anciennete), она вводилась до смерти одного из двух президентов[1327]. Еще один пример - назначение мэтра Гийома де ла Э, президента Палаты прошений, на место внештатного пятого президента Парламента, что встретило сопротивление верховного суда. В письме короля с требованием «прекратить препятствия» ясно выражено намерение способствовать быстрейшему «продвижению к почестям и богатству (desirons de plus en plus son avancement en honneurs et bien)» его протеже[1328]. Точно так же Парламент отреагировал на назначение Жака Лепервье первым президентом Следственной палаты сверх штата и в ожидании, когда освободится ординарная должность[1329]. Настаивая на своем решении, Людовик XI ссылался на исключительное право короля «создавать и раздавать наши службы и чины по нашему желанию».

Красноречив в этом плане указ Людовика XI от 6 июля 1468 г. о назначении двух экстраординарных приставов Парламента - Матьё Машко и Жана Мё- нье, в перспективе появления вакансий в штате (actendant Ie premier mourant). Из текста указа ясно, что судебные приставы усмотрели во внештатных служителях угрозу своим правам, поскольку их должности могли в будущем достаться этим экстраординарным служителям (actendant Ie premier lieu et office ordinaire qui vacquera), что ущемляло их право самим распорядиться должностями - в форме уступки или наследования. Поэтому король обосновывает обещание не делать даров экстраординарных должностей стремлением не допустить «снижения статуса этих ординарных приставов... дабы они могли в дальнейшем лучше обеспечить себя, поддержать их статус, прокормить жен, детей и слуг, и содержать себя в почете при нас и в службе нам», и главное, дабы гарантировать лояльность служителей[1330].

Таким образом, право короля создавать внештатных чиновников в перспективе их перехода в штат столкнулось с укреплением прав чиновников, верно и долго служивших, на занимаемую должность. Эти права опирались на незыблемость «тела» и штатного расписания ведомств и служб.

Правление Людовика XI стало знамением новой эпохи в административной истории, когда были сняты ограничения на численность королевского аппарата и начался галопирующий рост штата должностей. He случайно поэтому именно в его правление был создан трактат о праве короля увеличивать число должностей. Аргументы в эту пользу сводятся к следующему: растет домен короны, следовательно, появляется нужда в новых службах. Два аргумента прямо отсылают к правам чиновников: во-первых, создание новых должностей способствует более быстрому продвижению тех чиновников, кто «долго и верно служил королю», а во-вторых, создание внештатных постов стимулирует штатных чиновников «не допускать ошибок и небрежностей в отправлении должностных обязанностей». Аргументация противоположной позиции также исходит из цели улучшить работу королевского аппарата и стимулировать чиновников. Противники создания новых должностей апеллируют к неприкосновенности давней традиции, поддерживаемой ордонансами предыдущих королей, посягать на которые опасно для власти в принципе, поскольку всякое изменение (mutation) грозит стабильности и преемственности власти. Что же до вознаграждения преданных людей, то поощрять за «хорошую и верную службу» лучше каким-нибудь «даром или иначе» (par dons ou autrement)[1331].

В этом трактате отразилась в полной мере специфика исследуемого периода, когда патримониальный принцип комплектования еще превалировал над зарождающимся бюрократическим. Король мог создавать и новые должности, но не посягая существенно на «тело ведомства». Как пример такого ограничения приведу указ короля «соединенного королевства» Генриха VI от 26 декабря 1431 г. о создании службы «присяжного монетчика», где сказано, что король имеет право один раз в правление создавать «подобную должность в Монетной палате»[1332].

Однако даже это ограниченное право короля могло быть оспорено штатными чиновниками, чьи интересы оно ущемляло. Так случилось при воцарении того же Генриха VI, создавшего новую штатную должность растопителя воска (chauffecire) в Канцелярии. В отличие от казуса в Монетной палате это назначение натолкнулось на жесткую оппозицию штатных чиновников, вылившееся в судебный иск, длившийся два с половиной года и закончившийся их победой[1333]. В этом казусе проявилось восприятие чиновниками штата ведомства как их корпоративной собственности, правами на которую они обладают. И без их согласия или без достижения компромисса король уже не мог на нее посягать.

Примеры таких компромиссов мы находим в правление Людовика XI. Так, 15 мая 1466 г. король создал должность экстраординарного адвоката в налоговом суде и назначил на нее мэтра Жана Дюфренуа, лиценциата гражданского и обычного права (es Ioix et en droict), адвоката Парламента, в качестве награды за «добрые и приятные службы» его тестя Жана Ле Буланже.

Экстраординарная должность создана в перспективе появления вакансии, «и если этот Дюфренуа еще будет в ту пору жив», он должен автоматически войти в штат, не дожидаясь нового королевского указа. При утверждении этого назначения в Парламенте в присутствии генерального прокурора налогового суда был выслушан и ординарный королевский адвокат Андре Виоль, который выразил свое согласие с этим назначением. Он сказал, что «не хочет препятствовать утверждению и вступлению в должность Дюфренуа, раз такова воля короля (le plaisir du Roy)»[1334].

Свидетельство складывания фактической несменяемости чиновников можно обнаружить уже в сборнике судебных казусов Жана JIe Кока. В него включен в качестве образца судебный процесс между адвокатом Никола Блонделем и новым приором церкви Сен-Мартен-де-Шан, пожелавшим отказаться от услуг Блонделя, причем казус этот озаглавлен JIe Коком весьма красноречиво: «Может ли оффициал быть несменяемым»[1335]. Надо заметить, что JIe Кок выступал в этом деле на стороне приора церкви и по сути отрицал принцип несменяемости, однако, вероятнее всего, делал это из соображений профессионального долга, замечая в своих комментариях, что Блон- дель купил эту должность, не вполне соответствуя ей. Однако нам интересен сам спор вокруг принципа несменяемости и аргументы обеих сторон. Приор церкви Сен-Мартен-де-Шан, помимо ссылок на незаконность исполнения Блонделем функций адвоката в своем же приходе, апеллирует к двум фундаментальным принципам временности королевских должностей: «судейские должности являются временными, а не постоянными, во-первых, потому что это открывало бы двери жадности (convoitise) и накопительству (avarice), а судья не так свободно был бы наказуем за свои проступки (offensis); а во-вторых, приор действует, как и король, который меняет своих чиновников, когда пожелает» (quant bon Iui samble). Таким образом, по букве права и по разуму чиновники, особенно судейские, не должны назначаться пожизненно[1336].

Какими же аргументами парирует Никола Блондель эти, казалось бы, бесспорные доводы? Он апеллирует к реальной практике, сложившейся к концу в. во Франции, когда для отстранения чиновника нужен весомый повод. Блондель заявляет, что должность вполне может быть дана ему пожизненно, поскольку он «честный и опытный, не ославлен и не порочен, и не был осужден по суду, а в области писаного права судейские должности переходят по наследству»[1337]. Как видим, истец опирается в защите своих прав на соответствие достоинствам судейского чиновника - на моральные качества, репута

цию и профессиональную состоятельность - как гарантию несменяемости, подкрепленную к тому же отсутствием судебно доказанного проступка. Показательно, что он ссылается и на реально соблюдаемую практику несменяемости чиновников - на мэра Арраса и прево Лаона, которые являлись «пожизненными (a vie) должностями, если (чиновники) не подвергались штрафу (se n’y chet amande)».

Таким образом, в ходе этого значимого в глазах королевского адвоката судебного казуса мы сталкиваемся с укоренившейся на практике и в сознании королевских чиновников фактической несменяемостью должностей. В пользу ее укорененности еще более свидетельствует то обстоятельство, что Ле Кок дело проиграл, и Блондель остался на должности.

He менее важные данные о подобной практике и о ее восприятии самими служителями короны Франции содержатся в «Формуляре» Одара Моршена. В нем целых три образца писем Канцелярии так или иначе апеллируют к правилу несменяемости чиновников и к особой процедуре их отстранения: в письме о появлении вакансии вследствие доказанного преступления и в двух письмах об исках против назначения на невакантную должность[1338]. В первом письме за образец взято отстранение от должности хранителя монеты в Тулузе за «многие ошибки, хищения и злоупотребления», в результате чего место объявлялось вакантным[1339]. Еще более важен комментарий Моршена: «согласно королевским указам, ни один чиновник не должен быть отстранен с должности без причины и не будучи выслушан»[1340].

В двух других формулярах мы сталкиваемся с конфликтом прав короля распоряжаться «по своему желанию» должностями с оформившимися правами чиновников на них. В первом случае король назначил человека на уже занятую должность, причем чиновник служил на ней давно, при прежнем правлении, и при восшествии на престол нынешний король его утвердил. Образец приведенного Моршеном письма представляет собой не решение конфликта в пользу одной из сторон, а требование короля принять у фактически отстраненного чиновника прошение-протест и возбудить судебное разбирательство в Палате прошений Дома, которой «принадлежит дознание и решение о королевских службах»[1341].

В этом формуляре обращает на себя внимание не только передача в компетенцию ведомства короны права вынести решение в конфликте двух сторон - короля и его чиновника, но и обоснование необходимости принять у отстраняемого чиновника иск-протест. Основанием для иска являются его

«долгая безупречная служба... без ошибок и претензий» и «королевские ордонансы, согласно которым ни один чиновник не должен быть отстранен от службы без причины и не будучи выслушан в его доводах и оправданиях»[1342].

Второй казус по сути и по аргументации повторяет первый: то же назначение на уже занятую должность, то же распоряжение принять у отстраненного чиновника иск на тех же самых основаниях - долгая безупречная служба и королевские указы о законной процедуре отстранения[1343]. По сути, оба письма представляют собой требование короля к соответствующему ведомству не вводить в должность новоназначенного чиновника до разбирательства иска смещенного им человека. Ho возникает закономерный вопрос: почему король не делает выбор между двумя служителями сам и зачем нужно разбирать протест отстраненного чиновника? Идет ли речь о простом соблюдении формальной процедуры или за ней стоит какой-то смысл?

На первый взгляд, оба эти письма противоречат проанализированному выше правилу, согласно которому король имел право назначать чиновника только на вакантную должность. И все же ясно, что столкновение двух принципов комплектования, личностного и корпоративного, являлось системным и со временем нарастающим. В контексте конфликта этих двух принципов важно понять, с какой целью вчинялся иск отстраненным чиновником и каковы были его перспективы.

Начнем со второго. В комментариях Моршена содержится пространное пояснение преимущественных прав того, кто получил от короля место последним и тем самым отстранял предыдущего служителя. В судебном процессе отстраненный становился истцом, а новоназначенный - ответчиком, и все преимущества оказывались на стороне последнего. Как уточняет Моршен, в типовом письме о назначении всегда указывается возможность протеста того, кто терял права на должность, что позволяло соответствующим ведомствам принять иск и возбудить дело. Более того, именно истец должен был позаботиться о получении письма, свидетельствующего о его протесте[1344]. Однако возможность опротестовать новое назначение не гарантировала успеха предприятия.

Тем не менее шансы у истца оставались. He только Палата прошений Дома короля, в чью компетенцию входил разбор исков между королевскими чиновниками, но и Парламент как верховный суд, куда любой человек мог обратиться в поисках «справедливости», имели возможность решить исход дела.

Конфликты с Парламентом стали лейтмотивом политики Людовика XI в сфере комплектования. Уже в начале нового правления Парламент отказался подчиниться указу короля и отстранить от должности своего секретаря[1345]. В том же году верховный суд вмешался в конфликт за должность сборщика налогов в элексьоне Компьень между Рено де Боском, на чье место был назначен Никола Фрере. В письме короля с требованием не принимать иск от Рено и тем более не выносить по нему решения обращено внимание на то, что Рено в данный момент находится в процессе, возбужденном против него в Палате прошений Дома короля генеральным прокурором за «большие хищения, ошибки и злоупотребления, им совершенные на службе контролера податей с чужаков в Париже», за которые он был отстранен от должности по приговору налогового суда[1346]. Решительный тон письма и содержащиеся в нем угрозы «поберечься от подобной ошибки, ибо такова наша воля и желание» (tel est nostre plaisir et vouloir), красноречиво свидетельствуют о смутных перспективах судебной инстанции отстоять свою позицию.

Они в полной мере проявились в конфликте с королем из-за назначения нового судебного пристава Парламента Луи Буржуа на место Алена Делакруа в 1478 г. В первом письме в это ведомство Людовик XI не снизошел до объяснений причин такой замены, считая достаточным заявить, что таково его «желание, воля и намерение», и потребовать немедленно и без задержек ввести Луи Буржуа «во владение и сейзину этой должности», так чтобы больше не возникало проблем. Ho это не помогло: Парламент отказался это сделать, и конфликт с королем продлился более полугода. Людовик XI написал в общей сложности четыре «открытых» и «закрытых» письма в Парламент с требованием утвердить свое решение, в которых подкреплял его и намеком на некие причины, по которым он больше не желает держать в служителях Алена Делакруа[1347]. Несмотря на такое давление, Парламент упорствовал с января до августа 1478 г., прежде чем смириться и принять в свой состав Луи Буржуа, однако лишь с тем условием, что изучит результаты расследования в отношении смещенного Алена Делакруа, которое король поручил нескольким комиссарам, после чего «поступит так, как подсказывает разум»[1348].

Аналогичный конфликт сопровождал спустя несколько лет назначение нового секретаря по уголовным делам: Людовик XI определил нотариу- са-секретаря Канцелярии Франсуа Перро в Парламент на место уголовного секретаря, сместив одновременно с нее Гуго Аллигре. Королю пришлось четырежды писать в Парламент гневные и приказные письма, посылать переговорщиков - нотариуса Канцелярии Жака Шарпантье и капитана Мелана Оливье Ле Дэна - с заданием навязать свою волю и сломить сопротивление.

В письмах король заявлял, что главы Парламента «не имеют права идти против его воли, защищая ордонансы и по своему их интерпретируя..., страшно удивлен плохим приемом, оказанным Перро, поскольку не имеют права так обращаться с нашим служителем»[1349]. Людовик XI так и не объяснил причин отстранения Аллигре, не считая, очевидно, это обязательным, лишь спустя более полугода намекнув, что таковые имеются: «ведь вы не знаете, - писал король Парламенту, - причин, по которым я сместил его с должности». Однако все усилия монарха натолкнулись на стену сопротивления в верховной судебной инстанции, чья позиция опиралась на выработанные критерии отбора чиновников и процедуру их отстранения: она не усматривает в службе Аллигре ничего, за что следовало бы его сместить, а «согласно королевским ордонансам, никто не должен терять службу, если не совершил преступления»; к тому же назначенный Перро «не кажется опытным и состоятельным для исполнения этой службы»[1350].

Дальнейшее развитие конфликта показывает лимиты действия обоих принципов комплектования - патримониального и бюрократического. Записав в протоколе все свои возражения, Парламент все же вынужден был 26 ноября 1481 г. принять Перро на службу, «опасаясь не угодить королю» и исчерпав на этом этапе все ресурсы сопротивления. Однако у него оставалось в арсенале законное средство «защиты справедливости»: принять иск у смещенного Аллигре, что он и сделал, возбудив судебный процесс. В результате Аллигре его выиграл и 5 января 1484 г. был восстановлен на должности, а Перро принужден был вернуть ему всё полученное за прошедшие годы жалованье[1351]. Так Парламент сумел в итоге настоять на своей позиции, однако нельзя не связать эту победу с отсутствием главного «противника», ведь Людовик XI к тому времени уже умер.

Процедура смещения чиновников, прописанная впервые в указе 1359 г., стала фундаментом несменяемости чинов и потому неизменно ими отстаивалась, прочно закрепившись в профессиональной этике. Следование королем этой процедуре входило в стандартный набор его добродетелей в глазах служителей власти. Так, в своем «Похвальном слове» Анри Бод упоминает в числе достоинств Карла VII, что он «никого не смещал без причины»; и наоборот, автор «Хроники первых четырех Валуа» в качестве показателя незаконности расправы над одним из глав восстания майотенов в Париже в 1382 г. Жаном де Марэ называет смещение в его отсутствие, так что он не был выслушан в своих оправданиях[1352].

С точки зрения утвердившейся процедуры смещения чиновников королевская схизма 1418-1436 гг. предстает подлинной катастрофой, посягнув на

фактически сложившийся принцип несменяемости. В результате занятия Парижа войсками герцога Бургундского летом 1418 г. и поражения арманьяков королевская администрация оказалась под ударом. Часть чиновников спешно покинула Париж, «прихватив» с собой дофина Карла как гарантию своего политического выживания, другая добровольно оставила королевскую службу или была смещена новыми властями. Этот во многих отношениях «осевой» кризис в истории государственного аппарата Французской монархии нанес сокрушительный удар по скрупулезно возводимому зданию автономного бюрократического аппарата власти. Формально чистка королевского аппарата являлась легитимной, ибо была санкционирована указами короля Карла VI. Ho покинувшие Париж и основавшие «с чистого листа» параллельную администрацию под властью дофина Карла чиновники воспринимали эту ситуацию, в том числе, и как посягательство на утвердившийся принцип несменяемости. He случайно поэтому в указах дофина Карла об учреждении параллельных ведомств обстоятельно излагается незаконность произведенных смещений, в результате которых «старые, добрые и верные служители... кто долго и верно служил» были изгнаны со службы без законных оснований и без соблюдения принятой процедуры[1353].

Однако этот кризис с особой наглядностью показал, что возникший в интересах верховной власти и ее служителей принцип несменяемости чиновников никак не ограничивал всевластие короля в сфере комплектования. Конечно, для посягательства на него у короля должны были быть веские основания, но если они имелись, то никакие правила и гарантии не могли отменить «волю короля». И вот тут мы возвращаемся к важному вопросу, ответ на который позволяет лучше понять границы действия складывающегося принципа несменяемости. Зачем отстраненные новым назначением короля должностные лица подают иск в Парламент и просят занести в протокол, что назначение сделано «не в ущерб им»? Какой еще ущерб они имеют в виду, если уже потеряли свою службу и вряд ли сумеют ее вернуть?

А между тем, именно с таким явлением мы сталкиваемся всякий раз, когда новое назначение отстраняет прежнего служителя, не обвиненного, однако, в должностном преступлении. Ярким примером этой практики стала широкомасштабная акция короны Франции по замене корпуса бальи и сенешалей в ситуации политического противостояния арманьяков и бургиньонов. Парламент скрупулезно фиксировал протест отстраняемого чиновника и возбуждал дело, которое сводилось к «восстановлению чести» отстраненного[1354],

однако ученые прошли мимо этой, на мой взгляд, важнейшей с точки зрения складывающегося института королевской службы процедуры.

Чего добивались чиновники, требуя фиксации своего протеста в протоколах Парламента? Ведь такой протест не мог противостоять воле монарха. Однако он подтверждал важнейшее для дальнейшей карьеры чиновника обстоятельство: отстранение последовало не из-за должностного преступления и у чиновника сохранялась незапятнанной профессиональная репутация, являвшаяся одним из фундаментальных критериев отбора на службу[1355]. Так, с помощью протеста чиновник сохранял право на занятие другой должности, переходя «в резерв». Именно этому и призвана была, на мой взгляд, послужить запись в протоколе Парламента, констатирующая незапятнанную репутацию смещенного чиновника. Косвенно, но весьма красноречиво об этом свидетельствует формуляр уже упомянутого письма с разрешением короля принять к рассмотрению жалобу отстраненного чиновника. В нем само отстранение новым назначением квалифицируется как «великий ущерб и бесчестие ему», а отказ в иске - «еще большим ущербом и бесчестием, если ему будет отказано в нашей милости и защите суда»[1356].

Таким образом, процедура отстранения не в результате должностного преступления, а по «воле монарха» и с фиксацией протеста, констатирующего отсутствие «ущерба правам», апеллировала к несменяемости, поскольку потенциально сохраняла за смещенным чиновником право на занятие другой должности. Об этом шла речь на собрании Штатов в Туре в 1484 г.: сам автор «Дневника» Жан Масслен напомнил о королевских указах, благодаря которым смещенные без причины чиновники могли быть восстановлены в должностях или сохраняли потенциальную возможность судебным путем (justitia via) вернуться на службу[1357].

Следовательно судебный путь предусматривал не столько восстановление на отнятой должности, сколько право получить другой пост, если король

по каким-либо причинам желал чиновника заменить. Право оспорить смещение являлось, таким образом, составной частью принципа несменяемости чиновников. Возникновение фактической несменяемости и оформление гарантий на занимаемую должность привели к складыванию своеобразных владельческих прав на долго и безупречно исполняемую службу.

В формулах писем о назначении на должность примерно на рубеже XIV- вв. появляется предписание «ввести во владение и сейзину службы» (en possession et saisine dudit office). В этой формуле соединялись два разных концепта владения, взятых из римского и из обычного права. Сейзина как форма владения означала в Средние века передаваемое вассалу фактическое держание «по праву давности» (земли, недвижимости или иных прав), но без права собственности на них[1358]. Основанная на фактическом владении, сейзина была неприкосновенным правом, которого нельзя было лишить без веских и законных оснований. Таким образом, с помощью этой формулы ординарные службы передаются во владение, а чиновники впоследствии именуются их «владельцами» (possesseurs)[1359]. Однако это владение принципиально отличалось от позднейшего, возникшего после учреждения «полетты», права чиновника на должность, которую он теперь покупал и не мог быть с нее смещен. В исследуемый период это, скорее, фактическое (как и несменяемость) владение, не закрепленное никаким легитимирующим актом, кроме сложившейся бюрократической практики. Как и в случае с феодом, владелец не мог быть лишен службы, если соблюдал все условия контракта с королем. Владение подкреплялось оформлением корпоративных бюрократических правил карьерного роста чиновников, выраженных в своеобразной форме cursus honorum во Франции исследуемого периода.