5. ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Хотя все эти вопросы в историографии не новы, но они обострились вследствие пристального внимания современных исследователей к исторически адекватной терминологии и стремления избегать «самого тяжкого греха историков», по слову Л. Февра, - анахронизмов, дабы лучше понять историческое общество в присущих ему терминах и смыслах. При всей плодотворности интереса медиевистов к своему инструментарию, каковым является в том числе и язык историка, за выбором ученым той или иной терминологии стоит общая позиция в отношении эпохи Средневековья в целом. Эти разные позиции условно сводятся к двум противоположным концепциям: для одних ученых Средневековье - это абсолютно «другое», в корне отличное от нас общество, каждое проявление которого несло в себе черты иного мировосприятия[207]; для других - это этап в становлении современного общества и западноевропейской цивилизации. Первые настаивают на «инаковости» явлений и толкований, другие ищут истоки или варианты общих явлений и идей[208].

Как следует из названия работы, я разделяю точку зрения тех, кто изучает Средневековье в контексте истоков современного общества, как определенного, со своей спецификой, этапа в становлении западноевропейской цивилизации. Употребление в работе «анахронизмов», каковыми являются слова «государство», «институты власти», «политическая история», «политическая культура», «чиновники» и т.д.

По сути, для описания процесса построения государства у историка нет выбора между понятиями той эпохи и понятиями ex post. С другой стороны, концептуализация явления всегда отстает по времени от складывания самого явления. И в этом смысле задача историка заключается в историзации понятий, в установлении соотношения между понятием и реальностью[209]. С этой точки зрения, уместнее начать со слова «государство». Формально такое слово - Etat - не использовалось в исследуемую эпоху в его нынешнем смысле.

Его заменяли слова «королевство» (regnum / royaume), «королевская власть» (royaute), «отечество» (patria), «политическое тело» (corpus politicum), «общее дело» (res publica / chose publique) и «общее благо» (utilitas publica / bien public). Этимологически слово «государство» (Etat) восходит к термину status (от лат. глагола stare - держаться твердо, длиться; отсюда идея преемственности, непреходящего характера государства, отсылающего к «вечности Рима» и империи[210]). Однако этот термин долгое время употреблялся только в устойчивых словосочетаниях, например, status regni или status regis[211]. Лишь ок. 1200 г. термин status приобретает политическое измерение и начинает обозначать власть государя в ее публичных функциях. Новый словарь для описания государства предоставило римское право (термины imperium, potestas, regimen, gubematio) параллельно с оформлением антропоморфного образа «политического тела» (corpus politicum). Король как «глава тела» обладал властью и мог требовать подчинения себе лишь в качестве «персоны публичной», действующей в интересах всех «частей тела». Такое единение короля с королевством нашло выражение в употреблении устойчивого словосочетания «status regis et regni» для описания государства. Наконец, смысловым стержнем термина «государство» явились почерпнутые из античного наследия и римского права понятия «общего блага» как raison d’etre верховной власти.

Эту схему можно описать простыми и исторически нейтральными терминами - «управляющие и управляемые», но при всей их смысловой адекватности, они не содержат в себе ни конкретно-исторической специфики, ни исторической перспективы. Однако именно эта перспектива, а именно складывание централизованного государства со своими прерогативами, институтами и аппаратом власти, задает избранной теме научную глубину. В такой перспективе Средневековье становится посредником, звеном в цепи между Античностью и Новым временем в плане форм властвования[212].

Для отправления расширяющихся функций верховной светской власти - судебных и административных, налоговых и военных - необходимы были компетентные люди, облеченные полномочиями. Эти делегированные им властные полномочия обозначались разными терминами, не отличавшимися еще четкостью. Наиболее используемым в законодательных актах и политических произведениях в исследуемую эпоху был термин office, который я перевожу нейтральным и одновременно наиболее адекватным словом «служба», поскольку оно подразумевает и литургическую службу, и «службу монарха», и конкретные функции его уполномоченных[213]. Самой авторитетной трактовкой этого термина стало позднейшее определение, данное в XVI в. (ок. 1600 г.) Ш. Луазо, однако за ним стоит долгая эволюция института службы.

В раннее Средневековье служба доверенных лиц властителя обозначалась термином servitium, тесно увязанным с рабством. Лишь при Каролин- гах у этого слова появляется более почетный смысл благодаря коннотациям со службой вассала сеньору и воинской службой свободных людей[214]. В XII в., прежде всего в трудах людей церкви, возникает слово officium, означавшее любую службу, функцию или долг, будь то у священника, рыцаря и даже хирурга, что добавило ему «респектабельности»[215]. В силу своего универсального характера слово office избирается в Канцелярии для обозначения функций, делегированных королем, будь то управление финансами или пра- восудиехМ, и с начала XIV в. прочно утверждается в «бюрократическом» словаре и в формуляре королевских актов[216]. К этому времени происходит и еще одна трансформация в статусе службы: на место инфеодации office (превращения ее во фьеф) при Филиппе II Августе для бальи и сенешалей вводится держание должности в обмен на денежное вознаграждение. Наконец, изначально единая масса «королевских служб», в согласии с эволюцией понятия «государство», делится на его частные (личные) службы и на публичные, которые осуществляются от его имени, на основе делегированных полномочий и в интересах «общего блага» королевства.

Суть произошедших изменений выразилась в чеканной формулировке Ш. Луазо «служба - это ординарное достоинство с общественными функциями»[217]. «Ординарное» означало «штатное», т.е. постоянную должность, существующую отдельно от служителя и наделенную определенными функциями, которые ее держатель должен уметь исполнять. С этой точки зрения, слово «служба» может быть переведено на русский язык и как «должность». Фикса

ция штатной численности должностей и закрепление за ними определенных публичных функций приводит к оформлению ведомств в корпорации, именуемые в исследуемую эпоху словом «тело» (corps). Должность в эту эпоху именовалась «службой» вне зависимости от формы ее держания и оплаты - «хранение» (garde) с фиксированным жалованьем или «откуп» (ferme).

Штатные должности сосуществовали с временными поручениями короля (комиссиями), именуемыми тем же словом «служба». Это были ограниченные по времени или определенной территорией поручения короля конкретному служителю, круг компетенции которого фиксировало выданное ему письмо. Отличие этого типа письма от указов о назначении на ординарные должности заключалось в четком описании функций «комиссара»; «штатные службы» такого описания не требовали, поскольку круг обязанностей держателя должности был уже заведомо определен[218].

Ta же длительная эволюция стоит и за выражением «общественные функции»: оно подразумевает наличие в служебных обязанностях неких общественно значимых целей, не зависящих от прямого указания или воли монарха. Наконец, определение службы как «достоинства», соединяющего высокий общественный статус, материальный достаток и привилегии, фиксировало оформление королевских служителей в новую властную элиту.

И все же в исследуемую эпоху не существовало еще термина «государственные служащие» (serviteurs de ГEtat)[219]. В королевских указах, в политических трактатах, в реальной практике они именовались по-разному: serviteurs du Roi, officiers, gens du roi. Как их объединить в некое общее определение для всей социальной группы?

Мне представляется правомерным именовать этих действующих от имени короля и в рамках определенной компетенции людей, как и в оригинале, различными терминами: «служители короля», «королевские должностные лица» или «чиновники». При этом я почти не употребляю столь излюбленного чиновниками более поздней эпохи термина «магистрат», подчеркивающего их претензию на глубокие античные корни. Во-первых, он ни разу не встречается в исследуемых мной источниках, к тому же он подразумевает судебные функции, а ими были наделены не все те, кто является объектом анализа, например, сборщики и раскладчики налогов, нотариусы, секретари. Да и члены верховных ведомств, Парламента, Палаты счетов и других, не были, по сути, магистратами, поскольку не являлись судьями по отдельности (каковыми были королевские бальи и сенешали, например), но лишь в коллегии из нескольких судей[220].

Из всех этих терминов главные споры вызывает слово «чиновник». Оно кажется наиболее анахроничным и слишком абстрактным, не говоря уже о коннотациях в российском общественном сознании. В рамках наметившейся в историографии плодотворной тенденции «сделать язык историка более

целомудренным» и желая подчеркнуть принципиальное отличие этих королевских должностных лиц от современной «бюрократии», В.Н. Малов предложил использовать для обозначения владельцев должностей слово «оффи- сье»[221]. Стоит, однако, иметь в виду, что владельческие права были получены чиновниками не сразу, не с момента оформления новых принципов службы при Людовике IX Святом или Филиппе IV Красивом, но складывались долго и существовали негласно, пока не были легализованы в виде учреждения в 1522 г. Палаты нерегулярных сборов и появления «полетты» в 1604 г., т.е. при легальной продаже должностей короной. Таким образом, слово «оффисье» в трактовке В.Н. Малова никак не может быть использовано для истории более раннего, чем обозначенные даты, периода. He менее важно, что слово «бюрократия» появилось во французском политическом словаре с XVIII в. и является производным от «бюро» госсекретарей, т.е. чисто административного аппарата, и. следовательно, не подходит для обозначения судебного аппарата, каковым в значительной мере являлись ведомства и службы монархии на первом этапе.

Стоит также обратить внимание, что в современных российских реалиях нет «чиновников», есть «государственные служащие». С этой точки зрения, слова «чиновник», «бюрократ» или «функционер» являются одинаковыми анахронизмами как для современной эпохи, так и для позднего Средневековья[222]. Однако в качестве «суммарного эмпирического понятия (по И. Канту) я считаю правомерным употреблять слова «чиновник», «должностное лицо» и «служитель» как исторически и по смыслу нейтральные, с целью обозначить суть и перспективы явления. Под этими словами в исследовании подразумеваются все, кто действовал от имени короля, исполнял его публичные (гражданские) функции в строго определенных рамках компетенции и именовался в исследуемую эпоху словом officiers.

Поскольку данный термин распространялся и на «домашние» службы, и на комиссии, следует четко оговорить, кто именно включается мной в категорию «служителей государства». Прежде всего, все, кто вершил суд, поддерживал закон и порядок и управлял финансами «именем короля», в столице и на местах. Таким образом, объектом исследования являются все, кто так или иначе отправлял публичные функции королевской власти[223]. К таковым относились служители Парламента, Палаты счетов, Налоговой палаты, Казначейства, ведомства вод и лесов, Монетной палаты, бальи и сенешали. Самым сложным в этом контексте являются королевские советники (члены

Совета короля): формально они не подходят под определение государственных служителей, поскольку лишь дают суверену советы, но не представляют его персону. Однако сам по себе Королевский совет олицетворял публичные функции, а в исследуемый период и исполнял их в отсутствие короля, в том числе в сфере законотворчества и правосудия.

Термин «институт службы» подразумевает в работе некую регламентированную, наделенную определенными чертами, атрибутами и нормами организацию общественно признанной деятельности.

И последнее, что следует оговорить относительно используемой в работе терминологии. Речь идет о двух терминах - Дом (Hotel) и Двор/Курия (Cour / Curia) короля, за которыми стоит сложная политическая и идейная эволюция. Формально все публичные службы вырастают из домашних служб и воспринимаются таковыми в известной мере вплоть до конца Старого порядка, что вполне отвечает монархическому принципу власти. Важно при этом иметь в виду, что слово «дом» (domus) не имеет в латинском языке коннотаций материального свойства и никогда не означает собственно здания. Производное от слова «дом» понятие правителя (dominus) как единственного хозяина и владыки дома несет в себе скорее моральные и социальные коннотации[224]. Домашние слуги короля именовались также дворцовыми слугами (палатина- ми), но были привязаны к персоне монарха, а не к какому бы то ни было зданию. Однако изначально у монарха имелись и публичные функции, которые он отправлял при соучастии ближайших вассалов и членов королевской семьи. Собрания родственной группы, особенно в целях отправления правосудия, проводимые в публичном месте, как правило, во дворе замка, получают наименование «двор/курия»[225]. Постепенно домашние и публичные функции все более расходятся: так возникают две взаимосвязанные, но разные структуры служб - коронные и домашние службы Дома короля и публичные службы Двора/Курии[226].

Сложность адекватного перевода этих терминов заключается в их дальнейшей эволюции: Дом короля постепенно, при Старом порядке, превращается в институт королевского Двора (Cour), а его службы именуются придворными. Однако выделившиеся сначала в Королевскую курию, а затем разделившиеся на Совет, Парламент и Палату счетов, публичные функции и исполняющие их институты, именуются в исследуемый период тем же словом «Двор» (Cour). Важнейшим обстоятельством, знаменовавшим собой ускорение процесса автономизации бюрократического поля власти, явилось оседание этих ведомств к началу XIV в. в столице королевства, в Париже, в старом королевском Дворце на острове Ситэ. Это обстоятельство позволяет именовать отделившиеся публичные функции службами Дворца, тем более что именно такую этимологию (привязку к зданию) имеет латинское обо

значение должностного лица - aedilis[227]. Характерно, что существовавшие в исследуемый период две параллельные Палаты прошений - именовались «Палатой прошений Дома» (Chambre des requestes de Г Hostel) и «Палатой прошений Дворца» (Chambre des requestes du Palais) (последняя была фактически частью Парламента). Как следствие, изначальные служители короны, палатины (от слова «дворец»), подразделились на слуг, относящихся к дому (domesticus), и на слуг, живущих под одной крышей (famuli), которые в перспективе образуют некое родственное единство[228].

Учитывая все эти контексты, мною были избраны в качестве адекватных исследуемому периоду терминов для обозначения двух параллельных и взаимосвязанных структур королевских служб термины «Дом короля» и «Дворец», под которым подразумевается Дворец на острове Ситэ, где обосновались ведомства и службы короны Франции.