СТРАТЕГИИ КОРПОРАТИВНОЙ СОЛИДАРНОСТИ

Основой единства складывающейся социальной группы профессиональных служителей короны Франции являлись корпоративные процедуры вступления в должность, нормы работы и формы вознаграждения чиновника[2006].

усматривал контроль со стороны служилого сообщества и создавал известное равенство внутри него. При исследовании парламентской корпорации в первой трети XV в. мною было обращено внимание на сложившиеся там корпоративные практики, важнейшей из которых являлся господствовавший внутри верховного суда коллегиальный принцип принятия решений - простым большинством голосов[2007]. Это представляло собой существенное новшество в традиционной средневековой системе ценностей, где решающий голос оставался за «лучшей и здравой частью» сообщества. Между тем, именно такой принцип способствовал укреплению корпорации Парламента и позволил ей как успешно противостоять давлению извне, так и отстаивать публично-правовые коллегиальные формы работы. Важно при этом отметить, что они не предписаны законодательно и, таким образом, могут считаться вкладом самих служителей верховного суда в практику работы своего ведомства. Первые ордонансы о Парламенте, напротив, устанавливали преимущества глав курии, каковыми в тот период являлись «прелаты и бароны», т.е. лица, назначенные не по профессиональным, а по социальным критериям[2008]. Однако по мере роста профессионализма и стабильности состава парламентской среды восторжествовал коллегиальный принцип принятия решений, основанный на равенстве всех членов корпорации[2009]. Он не являлся особенностью Парламента и его универсальный характер для администрации подтверждается деятельностью иных ведомств.

Прежде всего, это относится к Палате счетов. Уже в ордонансе от февраля 1320 г. фиксируется правило все счета проверять в присутствии мэтров счетов и «с общего согласия»; а добавить к ним можно было что-то лишь «в присутствии всех» членов Палаты[2010].

прошения и документы «зачитывать в присутствии всех» и принимать по ним решения «большинством (голосов. - С.Ц.) участников»[2012].

Аналогичные коллегиальные принципы работы были предусмотрены и для деятельности учрежденных Штатами 1355 г. налоговых служб: суперин- дентанты могли вынести постановление, «только если они все будут единого мнения», в противном случае принять решение и привести к согласию стороны мог только Парламент. Позднее в указе от 13 ноября 1372 г. Налоговой палате предписывалось все решения принимать коллегиально: в присутствии всех (en pleine Chambre), общим мнением или «большинством» генералов- сборщиков, но в присутствии не меньше четырех[2013].

Большое значение для укрепления корпоративного духа имели и формы вознаграждения из отчислений от деятельности ведомств. Так, служители Парламента ежегодно получали процент от собранных с заключенных в тюрьмы по их приговору денег (содержание в тюрьме было платным) - в тюрьме Дворца и в Шатле[2014]. Служители Канцелярии также получали процент от оплаты в казну за изготовление королевских писем, причем эти средства распределялись «поровну» (aequaliter inter omnes), а любое нарушение данного фундаментального корпоративного принципа строго осуждалось и пресекалось как опасный источник «раздора и взаимной ненависти»[2015]. В ходе разногласий вокруг новой должности растопителя воска в Канцелярии при англо-бургиньонах равенство всех служителей при получении процента отчислений за письма было использовано в виде одного из неотразимых аргументов противостояния, опиравшихся на корпоративные формы вознаграждения чиновника[2016].

Принадлежность к корпорации давала надежные гарантии единых привилегий чиновникам: так, приставы Парламента получили в 1404 г. освобождение от уплаты налога с доставляемых в Париж продуктов, выращенных на принадлежащих им землях, на том основании, что «они члены и соучастники нашей Курии Парламента и по справедливости должны пользоваться теми же франшизами и привилегиями»[2017]. Статус и привилегии, которыми были окружены служители Парламента, побуждали Палату прошений Дома подчеркивать свою принадлежность к этой корпорации, выраженную в том числе и в праве присутствовать на ее заседаниях, идти в ее процессии во время торжественных церемоний и быть включенными в посылаемый Парламентом список претендентов на получение бенефициев[2018].

Корпоративный дух, царивший в работе Палаты счетов, подкреплялся правилом: клеркам жить в одном доме с мэтрами Палаты. Оно обосновывалось не только особой секретностью и срочностью их работы, но также и возможностью для мэтров счетов «лучше обучить службе и добрым нравам» клерков, следить за ними, «поправляя и наказуя», и, наконец, вовремя обнаружить их несоответствие должностным обязанностям[2019]. Такое правило служило привилегией только Палаты счетов, однако оно органично вписывается в общую тенденцию корпораций служителей верховных ведомств - укреплять единство среды путем унификации качеств и достоинств, правил поведения и соблюдения норм службы. В Парламенте ее обеспечивала строгая иерархия Палат, при которой Следственная палата являлась первой ступенью для нового чиновника, где он обучался не только опыту работы, но и корпоративным нормам и правилам поведения. Функцию «обучения профессии» призвана была выполнять и появившаяся позднее норма: в комиссии по расследованию дел надлежало отправлять «вместе со старыми и одного из молодых» советников, соблюдая по возможности очередность[2020].

Мощным рычагом укрепления единства среды королевских должностных лиц и корпоративного принципа стала протекционистская политика ведомств, направленная на защиту интересов своих членов[2021].

ламенте справедливости, но и напоминанием о долгих годах совместной работы в его стенах[2025]. Еще более откровенен нотариус и секретарь Канцелярии Жан де Куафи, прямо указующий в завещании, что передает его Парламенту в надежде, что тот сумеет разрешить возможные споры[2026]. Непосредственно к корпоративному братству апеллируют советники Парламента Рено де Мон- Сент-Элуа, передавая свое наследие под «юрисдикцию мессиров Парламента своих коллег и братьев», и Гийом де Годиак, прося верховный суд принудить одного из душеприказчиков выполнить его последнюю волю[2027]. Впрямую передача исполнения под власть «благородного суда Парламента» упоминается в 29 завещаниях чиновников и их близких[2028].

И надо отметить, что члены Парламента в полной мере использовали свои полномочия в сфере контроля над исполнением завещаний для защиты собственных интересов и укрепления духа корпоративной солидарности. Важно при этом, что они действовали нередко вразрез политической конъюнктуре и в ущерб клановым связям. Едва ли не самый яркий пример - известная позиция верховного суда в отношении посмертной судьбы наследия Никола де Бая, многолетнего секретаря по гражданским делам и выдающегося чиновника: когда фиск под надуманным предлогом и по политическим мотивам наложил в 1419 г.

Парламент мог вмешаться и на поздних стадиях, когда возникала угроза интересам коллеги. Так случилось с завещанием прокурора Парламента Жана Сулла. Подобно Никола де Баю, он был сыном серва, купив за немалые деньги грамоту об освобождении в 1396 г. Женившись на богатой вдове галантерейщика, он умер, не оставив прямых наследников; как и в случае с де Баем, его имущество был секвестировано фиском. И тогда вдова обратилась с иском в Парламент, который сумел отстоять интересы завещателя, передав решением от 23 декабря 1422 г. 50% имущества вдове, а остальное дальнему родственнику Перрену Байи, назначив его куратором без права отчуждения[2031].

Подчас Парламент в защите интересов членов корпорации действовал даже вопреки воле завещателя, как это произошло с завещанием Эды JIa Пиду, жены королевского виночерпия Жака Лампрера. Сложность ситуации заключалась в том, что были ущемлены интересы трех ее дочерей от первого брака. Оставшись в 1400 г. очень богатой вдовой, она вышла замуж за благородного, но небогатого экюйе, и супруги «взаимно обменялись имуществом», которое после ее смерти целиком переходило мужу.

Как видно даже из этих примеров, служители короны вполне оправданно рассчитывали на корпоративную солидарность, причем особенно значимую в период королевской схизмы, когда попытки сведения счетов с политическими противниками наталкивались на сплоченную защиту чиновников от любых посягательств извне. Указанное единство служителей короны опиралось на строгую иерархию, в основе которой лежал стаж службы чиновника как гарантия прав на материальное благополучие, почитание и общественное положение. Об этом свидетельствуют формы уважения, оказываемые ему в соответствии со сроком службы[2033]. Почетный статус «старых служителей» выражался в признании их хранителями корпоративной «памяти» ведомства - его норм, правил и традиций[2034]. Значение стажа выражалось в распреде

лении мест, занимаемых чиновниками в залах суда и в торжественных процессиях, в строгом соответствии со сроками службы[2035].

Об особом чувстве общности и групповой солидарности свидетельствуют дарения по завещаниям знаков профессиональной принадлежности, не только в пользу конкретных людей, но и для исполнителей определенных должностей[2036]. Так, секретарь по гражданским делам Никола де Бай получил вместе с первым жалованьем определенную сумму денег и мантию, завещанные прежним нотариусом и секретарем Жаном Берто тому, кто после него займет эту должность[2037]. Бывший адвокат Парламента и советник Казначейства Жак Дюфур завещал советнику Палаты прошений Дворца «нож из ливреи этой казны с рукояткой из серебра», а знакомому нотариусу «железный панцирь, чешуйчатый шлем и пару перчаток»[2038]. Мэтр Палаты счетов Жан де Фольвиль завещал своему клерку ливрейное одеяние чиновника: «уппланд подбитый мехом куницы по бокам и еще один опушенный беличьим мехом»[2039].

Едва ли не самым необычным и потому свидетельствующим о значении корпоративной солидарности в трагической для чиновников ситуации схизмы 1418-1436 гг. является завещание первого президента Парламента Филиппа де Морвилье. Он учредил особый ритуал: каждый год накануне открытия очередной сессии верховного суда (11 ноября) в дом к первому президенту должны были являться монахи аббатства Сен-Мартен-де-Шан и дарить ему два головных убора из профессионального одеяния судьи; точно так же знаки профессиональной идентичности, пару перчаток и чернильный набор, надлежало каждый год передавать в дар первому приставу Парламента[2040]. Такие дарения укрепляли единство и корпоративную память сообщества, опирающуюся на преемственность государственных институтов.

Итак, memoria социальной группы чиновников явилась, в целом, важнейшей стратегией складывания их идентичности. Для этой группы можно обнаружить ряд специфических мемориальных практик. Прежде всего, корпоративную историческую память ведомств формировали указы об их учреждении, что свидетельствует в пользу института службы как структуро

образующего элемента в построении идентичности чиновников. Об этом мы можем судить на основании ритуала, соблюдаемого в Парламенте со второй половины XIV в.: ежегодно на открытии очередной сессии верховного суда 12 ноября торжественно оглашался текст ордонанса от 11 марта 1345 г., который сами парламентарии превратили таким образом в «хартию» ведомства[2041]. Благодаря регулярному его оглашению и принесению клятвы соблюдать его формировалась корпоративная историческая память об истоке организации, принципах работы и правилах поведения служителей верховного суда. Показательно в этом контексте, что, выработав Регламент работы королевского суда Шатле в Париже в 1424-1425 гг., служители Парламента первым пунктом предписали оглашать его ежегодно на открытии очередной сессии и приносить клятву его соблюдать[2042].

He меньшее значение для укрепления корпоративного принципа и общей памяти имели созданные во всех ведомствах братства и связанные с ними религиозные и культурные мемориальные практики[2043]. В Парламенте к ним относилось братство св. Николая, поскольку церковь в честь этого святого находилась внутри стен старого Дворца в Ситэ, а затем на ее месте была возведена Сент-Шапель. Каждый день верховного суда начинался с присутствия служителей на утренней службе в ее нижней капелле, а позднее в одном из приделов Большой палаты, где размещалась капелла св. Николая. По этой причине данный святой стал небесным покровителем парламентариев, а затем и адвокатов во Франции[2044]. Решением от 6 декабря 1445 г. Парламент окончательно постановил не работать в день поминовения своего небесного заступника - 9 мая[2045]. Зная строгость дисциплинарных норм в Парламенте и его приверженность бесперебойной работе, мы можем в полной мере оценить значение этого решения в плане укрепления корпоративного единства служителей верховного суда.

Братство св. Николая, созданное для «прокуроров, клерков и всех служителей Курии короля в Париже», было санкционировано указом короля от апреля 1342 г., и эту дату стоит напрямую увязать с королевскими указами о стабилизации состава ведомства[2046]. С 1407 г. в него могли вступать и адвокаты

Парламента. Наконец, к началу XV в. в нем было создано еще одно братство св. Николая, на этот раз открытое всем членам верховного суда, «состоятельным персонам», а вступление в него обходилось в 16 «паризи» в общую кассу и в ежегодный взнос в день св. Николая летнего 13 паризи и 2 су. Как и все религиозные братства, оно предусматривало совместное посещение церковных служб в строго определенные дни (помимо воскресных присутствие на поминовении дважды в год св. Николая, 9 мая и 6 декабря, св. Екатерины и Девы Марии) и штрафы за отсутствие. Дух корпоративной солидарности призваны были укрепить также и взаимные обязательства членов братства: участие в отпевании и похоронах коллег, равно как и штраф за неприсутствие, а также помощь от братства в случае «утери статуса» (dechie de son estat).

Парламент как главный институт в структуре королевской администрации имел и еще одно, совершенно уникальное братство - «базошей» («крапивного семени»), разрешенное еще в 1302 г. Филиппом IV Красивым для низших служащих суда (Парламента, Палаты счетов и Шатле) - клерков, писцов и нотариусов[2047]. Созданное, как и все братства, для целей взаимопомощи, оно имело и «интеллектуальную» цель - в форме спектаклей, даваемых для «своих», высмеивать судебные казусы, отдельных персон или сложившиеся обычаи. В качестве своеобразного «царства смеха и интеллектуальной раскованности» братство «базошей» также внесло существенный вклад в выработку общих правил и норм поведения служителей правосудия. Ho одновременно оно явилось важным средством идентификации судейских, способствуя единству социальной группы служителей закона, равно как и их восприятию в обществе в виде отдельной страты.

В королевской Канцелярии примерно в 40-е годы XIV в. сначала было создано, а затем указом от 9 мая 1365 г. узаконено братство «нотариусов Христа» или «четырех свв. Евангелистов», куда входили все служащие ведомства- клерки, секретари и нотариусы[2048]. Устав братства предусматривал особую клятву, которая повторяла и усиливала положения обычной клятвы при вступлении в должность, прежде всего необходимость «хранить секреты». Кроме того, члены братства обязывались «подобающим и почтенным образом вести себя и одеваться», что подчеркивало значимость репрезентативных стратегий в утверждении статуса служащих короля. Членам братства надлежало присутствовать на определенных мессах, а также участвовать в похоронах своих собратьев, равно как и содержать за счет общей кассы старых, обедневших или немощных коллег, что также объявлялось «поддержанием чести короля» (pro conservationem honoris Regii)[2049].

В парижском Шатле указом от февраля 1321 г. было санкционировано судейское братство прокуроров в честь Девы Марии, с традиционным набором прав и обязанностей: присутствие на общих мессах в капелле Шатле, на похоронах коллег и их жен и распоряжение общей кассой[2050]. За вступление в братство полагалось уплатить 10 парижских су, столько же следовало внести наследникам, равно как пожертвовать лучшее одеяние из гардероба умершего чиновника. Братство ежегодно собирало 600 флоринов с нотариусов Шатле на свечи перед образом Девы Марии в соборе Нотр-Дам и на освещение Святой Капеллы во Дворце в Ситэ[2051]. Чуть позднее, в 1372 г., появилось братство конных сержантов Шатле, в честь св. Мартина и Людовика Святого, с церковью Сент-Круа на улице де Ла Бретонньер в качестве места общих месс в день св. Мартина летнего (4 июля). За членство в братстве они платили по 8 су в год, по смерти - 20 су и лучшее одеяние. При вступлении в братство, как и в ремесленно-купеческих цехах, следовало оплатить общий обед, который обходился в 10 ливров, что оказалось весьма разорительно и было позднее заменено единовременной уплатой 20 су в общую кассу[2052]. Судя по косвенным упоминаниям, существовало отдельное братство сержантов с жезлами Шатле, хотя его устав мною не обнаружен.

Все братства служителей короля имели свою кассу, которой ведали и затем отчитывались в расходах избираемые ежегодно лица. Между братством и корпорацией существовала тесная связь: так, штрафы, к которым Парламент приговаривал провинившихся адвокатов и прокуроров, шли на оплату месс в капелле св. Николая[2053]. Когда возникли сложности с оплатой этих ежедневных месс, Парламент постановил в 1406 г., чтобы каждый новый адвокат, приносивший клятву, отныне вносил по 2 экю или 2 франка, а прокурор по I экю для этих целей[2054]. Нечто подобное мы находим и в Палате счетов: изначально каждый вступающий там в должность обязан был оплатить общий обед; однако по решению от января 1341 г. он был заменен суммой в 6 турских ливров, которые отныне шли на уплату одной мессы в капелле Дворца в Ситэ[2055]. Еще более наглядна эта связь у братства сержантов с жезлами в Шатле: многочисленные оскорбления и нападки, которым они подвергались при исполнении своих обязанностей, привели к созданию внутри братства

служб прокуроров, адвоката и хирурга для защиты их интересов в суде и для лечения[2056].

О значении созданных в Парламенте братств для укрепления групповой идентичности можно судить по наличию в завещаниях парламентариев отдельных дарений братствам и капелле св. Николая. Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на само упоминание данного святого в числе перечисляемых, обычно в начале завещания, тех небесных покровителей, которым составитель препоручал свою душу, поскольку эти дарители, как правило, были связаны со сферой правосудия, что подчеркивает значение небесного покровителя для самоидентификации чиновников[2057]. Возможно, в этот же контекст вписывается желание быть погребенным в капелле св. Николая, например, у Филиппа де Морвилье, чье неординарное завещание отражало трагическую для служителей короны ситуацию схизмы 1418-1436 гг. Оказавшись во главе «английского» Парламента, этот чиновник, возможно, с помощью и такого рода распоряжения апеллировал к корпоративной памяти[2058].

О духе братства, освященном небесным покровителем, свидетельствуют статьи завещаний и других чиновников в пользу «корпоративного святого». В завещании от января 1405 г. Жана Канара, епископа Аррасского, доктора теологии Парижского университета, а до того адвоката в Парламенте и советника короля, выделяется значительная сумма (в общей сложности 30 ливров) «общине св. Николая в Ситэ», что свидетельствует об уважении к братству служителей верховного суда[2059]. Память о принадлежности к престижной корпорации сохранил и Жан де Нели-Сен-Фрон, каноник Нотр-Дам в Париже, архидиакон в Суассоне, стяжавший славу и богатство в бытность адвокатом в Парламенте. В 1402 г. он распорядился в течение шести лет после своей смерти раздавать по 30 су в год на праздник св. Николая летнего[2060]. Дарения братству св. Николая сделали в 1417 г. Гийом де Лепин и Ангерран де Порт, судебные приставы Парламента[2061]. Никола де Л’Эспуасс, некогда секретарь Парламента по представлениям, дарит по завещанию от 1419 г. обоим существующим к тому времени братствам св. Николая на отправление общих служб, которыми начинался каждый рабочий день, по два франка поровну[2062].

Знаменательно, что он, будучи в момент составления завещания секретарем Канцелярии, посчитал нужным упомянуть прежних собратьев из Парламента. Ho точно также он делает дарения и «своему» братству нотариусов и секретарей в церкви целестинцев[2063]. Упоминается св. Николай и в завещании королевского нотариуса и секретаря Гуго де Бонзула, вероятно, служившего какое-то время и в Парламенте[2064].

Существенную роль в укреплении корпоративного единства играли, как свидетельствуют завещания, и мемориальные практики. В целом ряде завещаний дарения делаются впрямую для сохранения воспоминаний о дарителе в коллективной памяти корпорации. Прокурор Парламента Филипп Вилат в 1410 г. передает 20 су недавно созданному братству св. Николая в капелле Дворца в Ситэ с просьбой к братьям «молиться за упокой его души», прямо апеллируя к подобному обычаю в групповой практике[2065]. В завещании 1414 г. королевского адвоката в Парламенте Тома JIe Baccepa дарения делаются отдельно на нужды братства св. Николая и на сохранение имени дарителя в коллективной памяти сообщества[2066].

Любопытное свидетельство о значении Дворца и его духовного центра, Сент-Шапель, как «общего дома» всех служителей короны содержит завещание пристава Парламента Жана Фовеля. Он выделил немалую сумму капелланам Сент-Шапель на отправление служб в нижней капелле церкви. Кроме этого он передает своим собратьям - приставам Парламента значительную сумму для оплаты служб на помин его души[2067]. А пристав Парламента Пьер Бель, выделил в 1400 г. 100 су на оплату месс в течение четырех лет за упокой его души «в зале Дворца в Париже»[2068].

Дух корпоративного братства и общей исторической памяти выражался также в иных мемориальных практиках, сплачивавших рождающуюся бюрократию в единую группу. Так, братство служащих Канцелярии предусматривало мессы за всех бывших и нынешних канцлеров Франции и всех служащих ведомства. Среди символических стратегий групповой солидарности видное место занимало правило, согласно которому все члены корпорации и братства обязаны были присутствовать на погребении своих коллег и со

братьев[2069]. Важность этого правила становится особенно понятной в контексте строгого соблюдения служащими короны норм дисциплины, предусматривавших бесперебойную работу ведомств. Однако для участия в похоронах своих коллег они прерывали ее. Кроме того, сопровождающий покойного чиновника траурный кортеж, состоящий из его коллег и собратьев, демонстрировал в обществе высокий статус служителей короля и принадлежность к особой группе. Скажем, Парламент не только регулярно прерывал свои заседания для участия в похоронах коллег, важно при этом, что подобная форма уважения оказывалась всем членам корпорации вне зависимости от занимаемой должности, что служило целям укрепления единства и сплоченности парламентариев. Как удалось установить, за исследуемый период участие Парламента отмечено в последних проводах двоих королевских адвокатов и одного генерального прокурора, двадцати советников, трех мэтров прошений и шести президентов. Существенным для самоидентификации парламентариев являлся и факт их участия, с прекращением работы верховного суда, в похоронах канцлера Франции, который воспринимался как глава всей гражданской администрации и особенно Парламента: можно с уверенностью констатировать в исследуемый период присутствие парламентариев на похоронах четырех канцлеров. В плане формирования самостоятельной социальной прослойки служителей короны представляется значимым и обычай присутствовать на похоронах жен своих коллег: так, мною обнаружено участие корпорации Парламента на проводах жены канцлера, жены королевского адвоката и жен двух советников[2070].

Наряду с традиционными для средневековых корпораций формами взаимопомощи и укрепления группового единства через религиозные и мемориальные практики и совместное общение, заслуживает внимания присутствие в уставах братств чиновников особых ритуалов, направленных на духовное соединение с персоной монарха. В начале устава братства св. Николая предписывалось служить мессы не только за их членов и благожелателей, но и «за короля нашего Сеньора, мадам королеву, их детей и наследников»[2071]. Эта же норма содержалась в уставе братства «четырех свв. Евангелистов»: «молиться за королевскую династию», «за спасение души предков и потомков королей Франции» наравне со службами за покойных коллег[2072]. He менее значимо в этом плане создание корпораций в честь короля Людовика IX Святого, со

единявшего в своем облике религиозный идеал с культом нарождающегося государства[2073].

О значении в построении идентичности служителей короны связи с персоной монарха, а через нее с «мистическим телом» государства свидетельствуют и особые статьи в завещаниях, выделявшие деньги на оплату служб за короля, правящую династию и институты королевской власти. Так, мэтр Палаты счетов Жан де Фольвиль выделил целых 60 ливров на оплату служб за упокой своей души, а также «за душу короля недавно почившего и за короля нынешнего»[2074]. Еще нагляднее эта взаимосвязь проступает в завещании Пьера JIe Серфа, генерального прокурора в Парламенте: он заказал 100 месс «за короля и его линьяж, за королевство и благородную курию Парламента»[2075]. В обширном завещании Жана де JIa Гранжа, епископа Амьена и советника короля, долгие годы заседавшего в Парламенте, выделены значительные суммы на службы в разных церквах «за спасение души доброй памяти Карла V и нынешнего короля Карла VI»[2076]. Построение идентичности чиновников через связь с персоной монарха, правящей династией и государством отразилось и в текстах их эпитафий. Так, в эпитафии Филиппа де Мезьера, в которой перечислены все его деяния, особо выделена его служба «прямому и природному господину, образованному, мудрому, милосердному, католическому и очень счастливому королю Франции Карлу Пятому»[2077]. В эпитафии Жана де Монтегю, ставшего жертвой политической борьбы бургиньонов и арманьяков в 1409 г., недвусмысленно сказано о ненависти к нему «из-за его добрых и верных служб королю и королевству»[2078].

В этих практиках выражалась специфика корпоративной исторической памяти чиновников, которая неразрывно связывала их с персоной монарха, не столько ввиду неустранимого личностного характера монархической власти, сколько из-за роли государства в легитимации социального статуса чиновников. Их деяния и служба, в отличие от индивидуальных подвигов рыцарей, имели общественно значимую ценность только при сохранении возводимого

ими здания государства. Вследствие этого историческая корпоративная память чиновников оказалась неразрывно связана с культом «неумирающего тела государства», о чем свидетельствуют уставы братств служителей короны, их завещания и эпитафии. Подобные стратегии служили конкретизации в сознании масс абстрактной идеи государства. Вместе с тем, службы за бывших, нынешних и будущих должностных лиц ведомств увязывали их в некую единую неразрывную цепь воспроизводства государственного аппарата, укрепляющую концепт «неумирающего тела» государства. В то же время оформление корпораций служителей короны Франции отразило специфику социально-политической структуры средневекового общества, где права, привилегии и статус индивида реализовывались через общность или группу[2079]. Корпорации и братства ведомств и служб короны Франции внесли свой вклад в процесс превращения чиновников в отдельную социальную группу.