Если бывают на свете справедливые, доблестные восстания, то восстание народа, решающего ответить на силу силой, бесспорно, принадлежит к их числу, и осуждать народ в этом случае значит ставить себя в один ряд с его угнетателями. РОБЕСПЬЕР, 16 января 1790 г. Перемирие, заключенное с врагом за спиной восставшего Парижа, заслуживает того, чтобы остановиться подробнее и на нем самом, и на той бесчестной торговле, которая ему предшествовала. Потому, во-первых, что оно замедлило на два дня темпы развития восстания, а это стоило большого числа жертв и могло бы окончиться кровавой катастрофой. Наконец, вызванный перемирием раскол в рядах Сопротивления, вплоть до раскола в Национальном совете Сопротивления, как бы предвосхитил те методы, с помощью которых буржуазия начала потом дробить силы Сопротивления, подтачивать его массовую базу, а эта цель стала главной для буржуазии в период ее переориентации на де Голля. Перемирие с его тлетворными последствиями явилось первым шагом к установлению в Париже и стране власти крупного капитала. Перемирие было порождено страхом, который внушал буржуазии патриотический Париж, взявший свою судьбу в собственные руки. Но как объяснить, что во власти этого страха были оба лагеря — и побежденные (гитлеровская военщина) и победители (французская буржуазия и ее союзники), если абстрагироваться от того факта, что классовая борьба не прекращается никогда, а во время восстания тем более? Все эти Абецы и Хольтицы уже чувствуя себя пеплом, из которого германский феникс и его армия когда- нибудь возродятся снова, уже тогда, в период восстания, взяли на себя миссию посеять в Париже семена будущего франко-германского сотрудничества. Перемирие было хорошим навозом для этих семян. И оно стало признаком разложения, начавшегося в некоторых кру^ гах Сопротивления. С тех пор как восстание заставило гитлеровцев распылить свои средства устрашения и террора, они уже не могли дальше удерживать Париж в своих руках, как это им приказывал Гитлер, но в то же время и оставление города становилось для них день ото дня все более опасным. Наименее позорно и тяжело было бы сдаться регулярной армии. В глазах немецкой военщины даже сотни «Орадуров» не могли лишить вермахт права называться «регулярной армией», хотя еще 28 июля гитлеровцы напомнили в одной из своих сводок, что «участники групп французского Сопротивления рассматриваются как партизаны, и с ними будут обращаться соответственно», то есть будут расстреливать их. 19 августа союзники были еще далеко, но кварталы Парижа уже покрылись сетью траншей для беспощадной войны против этих карателей, грозивших расстрелами. Итак, постараемся теперь распутать перед читателем этот заговор перемирия, которое нацисты и их приспешники, спешившие перерядиться в другую шкуру, заключили с людьми, которые, увы, считались участниками Сопротивления. Не таких ли вот, как эти, заговорщиков когда-то клеймил Гюго, говоря, что они «будут рассыпаться друг перед другом в любезностях, топча сапогами ваши могилы». Идея «перемирия» не случайно и не вдруг возникла в умах участников этих событий, как в этом хотели потом убедить командование сил Сопротивления. Для того чтобы обнаружить инициаторов этой сделки, нужно вернуться на несколько дней назад и вспомнить события, которые происходили до 19 августа. Как и в 1940 году, обе стороны этого тайного сговора одолевала одна забота — забота о поддержании «порядка», и немцы и коллаборационисты одинаково т считали, что они должны поддерживать «порядок» в городе до прибытия регулярных войск противника. События 18 августа повергли в отчаяние тех деятелей Сопротивления, которые гордились своим дворянским происхождением, но для которых звания и чины были выше чести и патриотического долга. Они поняли, что в Париже дело не обойдется так просто, как в Байе или Ренне. Восстание стало в их глазах символом беспорядка. Идея «порядка» — вот что сделало этих людей сторонниками перемирия, даже если последнее будет во вред всем настоящим борцам Сопротивления. Тем хуже для этих борцов! Переговоры о перемирии велись, естественно, по каналам тайных сетей, в распоряжении которых были необходимые технические средства и радиосвязь между Лондоном и Парижем306, а с другой стороны, по каналам германской контрразведки. Если Интеллидженс сервис приглядывала за БСРА, то надо думать, что гестапо не спускало глаз с фон Хольтица, тем более что агентам гестапо приходилось теперь еще туже, чем всей немецкой армии. Когда завязываются «переговоры» такого рода, бывает очень трудно распознать всех действующих лиц, пролить свет на все сложные перипетии, предшествующие сговору. Кое- что еще и поныне остается тайным. Но главные действующие лица известны. * * * Заговор бесчестных людей выплыл наружу 19 августа вечером, в славный день восстания, нанесшего крупное поражение нацистам. На Брайэнстон-сквере в Лондоне генерал Кёниг сдерживал сгоравший от нетерпения блестящий и многочисленный штаб, воображавший, будто он-то и руководит Французскими внутренними силами. В действительности же оторванный от Сопротивления, лишенный его славы, он совершенно не контролировал движение, поэтому, когда эти люди в своих новеньких мундирах появились 25 августа в военном министерстве на улице Сен-Доминик, на них никто не обратил особенного внимания. В Париже приверженцы «порядка», обеспокоенные действиями бойцов в гражданском, стремились нейтрализовать их. Наиболее щекотливая роль выпала в этом деле на долю «нейтральной» стороны. Только на этот раз, вместо того чтобы обратиться к Испании, как это сделал в 1940 году Петэн, «люди перемирия» прибегли к услугам шведского консула Нордлинга, «парижанина в душе» и вдобавок делового человека с международными связями. Производство шарикоподшипников шведской фирмы СКФ, интересы которой представлял в Париже Норд- линг, имело столь большое военное значение и немцы так оберегали его, что, опасаясь бомбардировок (кто знает, что может взбрести в голову этим американцам!), перевели — за счет Франции — под землю заводы СКФ в Артенэ, в лесу Монморанси, где 5 тысяч рабочих производили прибавочную стоимость для хозяев фирмы. Но может быть, Нордлинг был занят исключительно выполнением своих консульских обязанностей? Посмотрим, что именно спасал этот «спаситель Парижа». Первым делом ему нужно было спасти и сохранить в своем полном распоряжении вверенный его попечению подземный завод СКФ, а потом спасти и самого себя от того Парижа, который мог припомнить, что Нордлинг сотрудничал с нацистами. Нордлинг действовал, подчиняясь уже выработавшемуся рефлексу: к своей миссии пособника фон Хольтица он был подготовлен другой важной миссией, которую ему поручили после того, как поражения, понесенные Гитлером, заставили тузов германского крупного капитала искать путей к собственному спасению в «своих» кругах за границей. Известно, что 29 марта 1944 года Гитлер неожиданно отказался от своего плана уничтожения немецких заводов в случае вторжения англосаксов; а он сделал это, как только узнал о начавшихся тайных переговорах в целях спасения приведших его к власти германских концернов. В самом деле, именно Крупп, Тиссен, Стиннес, Клёк- нер и иже с ними после первой мировой войны вооружили Германию на средства, полученные по планам Юнга и Дауэса, а потом помогли гитлеровцам взять власть. Англосаксы, конечно, и на этот раз не захотят «советизации Германии». Стало быть, для концернов появятся новые шансы, и уже теперь ходят слухи, что немецкие тресты останутся в неприкосновенности Ч Они не обманулись в своих расчетах: заключенные секретные соглашения не были забыты, и, когда Гитлера и его Евы не стало, добрые господа Шуманы все устроили. Но одно время немецкие тресты чувствовали себя на волоске от гибели, и вот тогда-то, в мае 1944 года Нордлинг и был вызван в Стокгольм для участия в обсуждении плана, заключавшегося в том, чтобы возложить на нейтральные страны роль посредников. Тогда же в связи с этим планом зашевелились все и всякие секретные службы. Они прикидывали, оценивали шансы, взвешивали возможные альтернативы. Так в августе 1944 года оказалось, что представителю СКФ в Париже, как консулу и бизнесмену, сама судьба уготовила роль посредника. Немцы в Париже первые узнали о проектах посредничества. Гитлер немедленно послал к Нордлингу офицера своего генерального штаба. Вслед за тем Нордлинг выехал в Виши для переговоров с Петэном и Лавалем (с последним он был связан с 1942 года). Лаваль уведомил об этом Абеца, а тот в свою очередь информировал Риббентропа. Возвратившись в Париж, Нордлинг активно ведет поиски путей «посредничества» между немцами и англосаксонскими союзниками, и отнюдь не случайно, что помогают ему в этом те же самые тресты, чья роль в 307 поддержании контактов между воюющими сторонами в Базеле нам уже известна. Пусть некоторые наивные историки пишут что хотят, но Нордлинг добивался перемирия вовсе не из любви к «прекрасному Парижу»1. Точно так же и председателя коллаборационистского муниципального совета Парижа Тетенже толкала на это отнюдь не любовь к своему городу, который он отдал на кровавые расправы нацистам. Впрочем, Нордлинг и Тетенже уже действовали сообща, добиваясь заключения «перемирия» другого рода; с этой целью в Париж с молчаливого согласия американцев прибыл Лаваль, побуждаемый к тому крайними обстоятельствами. Петэн и Лаваль поставили своей целью сформировать в Париже, пока он еще не был освобожден, свое правительство, фасадом которого должен был явиться Эррио с его республиканской трубкой. За спиной этого человека Лаваль рассчитывал спасти свою шкуру. Поэтому 8 августа он тайно приехал в Париж. Тотчас в фешенебельных кварталах ожила и зашевелилась вся плесень сорокового года. Как только прошел слух, что Петэн собирается заявить свои права на Елисейский дворец и созвать в Париже марионеток вишист- ского «парламента», последние представители III республики, цеплявшиеся за политику аттантизма, принялись курсировать между Бурбонским и Люксембургским дворцами. То была последняя надежда на чудо, которое принесет им слепая сила союзных армий. На случай удачи операции с Эррио в Париж уже позаботились даже перевезти личного повара «маршала». Тем временем Эррио, которого перевезли из заключения в Нанси и заперли в парижской ратуше, недоверчиво делил с Лавалем скудный осадный рацион, но отказывался разделить с ним власть, для того чтобы 308 спасти от гибели вишистское государство хотя бы ценой массовых репрессий, если бы на них пришлось пойти. На этот случай Петэн подписал воззвание, предназначавшееся для расклейки в Париже,— своего рода дополнение к своему духовному завещанию. Воззвание начиналось с обращения к англо-американским союзникам, которые в своей «тотальной войне против захватчика» пошли на все — вплоть до союза с коммунизмом; далее, стремясь, видимо, снискать великодушное благословение монсеньора Сюара, патриарх предателей взывал о людском милосердии к ним, ибо-де «отмщение принадлежит только богу». Назвав этих людей приверженцами «порядка», Петэн обрушился далее на патриотов и снова стал угрожать им казнями: «Террористические акты, кто бы их ни совершал, будут рассматриваться как уголовные преступления и караться беспощадно. Во Франции существует только одна гражданская и военная власть — это власть государства». Так эта парочка Петэн — Лаваль пыталась даже в восставшем Париже совершить невозможное только для того, чтобы сохранить гражданскую и военную власть «государства Виши». А одновременно эти двое санкционировали отправку в нацистские лагеря уничтожения 2453 мужчин и женщин из Пантена (департамент Сена). Но операция в стиле Дарлана, предпринятая Лавалем скорее с отчаяния, была безнадежной. Мелодраматическое похищение Эррио имело результатом лишь то, что последний, который мнил себя единственным законным хранителем «системы Лебрена», получил повод потребовать всю власть в государстве себе одному. Старики нередко страдают властолюбием. Старания некоторых американских агентов, а также креатур Шотана — одного из людей сорокового года — создать переходное правительство309, попытка генерала Бре- кара продать по дешевке знамя Почетного легиона, вишистским хранителем которого он был, чтобы спасти ратушу, — все эти тайные махинации пошли прахом так же, как скоро превратится в прах «военная и гражданская власть» немцев во Франции. Вечером 17 августа нацистский эскорт был вынужден принять на себя попечение о «государственном деятеле Лавале», у которого во Франции не было теперь даже прачки для стирки его знаменитых белых галстуков. Значило ли это, что 18 августа государственная власть во Франции стала «вакантной»? * * * Дело обстояло совсем не так, и это подводит нас ко второй важной «операции перемирия», ради которой 17 августа в Париж прибыл «национальный военный уполномоченный» де Голля, инспектор финансов Ша- бан-Дельмас, возведенный в ранг генерала. Он покинул Лондон утром, чтобы ознакомиться в Париже с ходом переговоров между фон Хольтицем и Тетенже. Дело в том, что консул Нордлинг начал зондировать почву для переговоров, исходя из предположения, что будет достигнуто такое урегулирование, при котором первые места вновь достанутся Петэну и Лавалю. Но Лаваль утром уехал, и теперь Нордлингу пришлось иметь дело с деголлевцами из БСРА. Не надо забывать, что 17 августа почти все мосты через Сену выше и ниже Парижа были уничтожены. Напомним также, что фон Хольтиц получил приказ удерживать Париж, с тем чтобы его мосты были открыты для прохождения немецких войск310. Но для этого надо было, чтобы прекратилось восстание. Не забудем, что если бы 17 августа де Голль уже был во Франции, то у него в распоряжении не оказалось бы никаких солдат «регулярной» армии, а поэтому он мог «вступить в Париж» только по соглашению с американцами и их военным командованием. Поскольку власти Петэна уже не существовало после провала затеянной им интриги, теперь все, кто жаждал сорвать восстание, но могли найти для этой цели других посредников, кроме представителей будущей власти де Голля. С их помощью имя Нордлинга и было сохранено для потомков. Но не будем неблагодарными. Провидение подарило нам на исторические четверть часа еще г-на Тетенже. В тот самый день, когда исчез Лаваль, Тетенже остался на сцене заключать перемирие. Он был хорошо знаком с генералом фон Хольтицем. Они встречались в свете, и генерал-каратель даже поручил ему добиться, чтобы ФФИ согласились прекратить восстание. Майор Дюфрен (Массье), проникший в кабинет «председателя» ратуши, чтобы предложить ему незамедлительно покинуть свое кресло, выслушал в ответ следующее заявление Тетенже от имени немцев: «Заклинаю вас отказаться от восстания. Информируйте ваших руководителей о решении генерала фон Хольтица, который только что мне звонил. Если атаки против немцев будут продолжаться и усиливаться, Париж подвергнется бомбардировке с воздуха и в действие вступят 20 тысяч эсэсовцев»311. Дюфрен с презрением отверг эту угрозу Хольтица и предложение Тетенже, уже собиравшегося принять де Голля... в парижской ратуше. После безуспешного обращения к начальнику штаба ФФИ «председатель» ратуши отправился в гостиницу «Мерис», чтобы «дать отчет» фон Хольтицу и получить от него новые инструкции. Тетенже, видимо, хорошо знал тех, с кем ему приходилось иметь дело, потому что в тот момент, по его словам, рядом с Хольтицем не было представителей гестапо. Потом писали, что это было свидание «честных людей». Однако там по-прежнему шла речь только о репрессиях и убийствах. «Если на такой-то улице будут стрелять, — говорил Хольтиц (тыча пальцем в план Парижа), — я сожгу все дома этого квартала». Нацистский генерал больше всего хотел сохранить в своих руках мосты, вокзалы, электростанции... Его задачей было задержать продвижение войск союзников. Он не сказал, однако, что уже обратился к своему начальству с просьбой срочно прислать ему необходимые средства для минирования многих пунктов в столице с целью ее разрушения. Он подсчитывал немецкие дивизии, которые, как он еще надеялся, будут подтянуты к Парижу, Хольтиц полагал, что он мог бы продержаться с тремя дивизиями. Но без них, заявил он Тетенже, ему придется искать какой-нибудь способ сдаться «на почетных условиях» союзникам^ И в обоих случаях ему прежде всего надо было выиграть время. Итак, Реми Рур был совершенно прав, когда писал, что «восстание спасло Париж от разрушения, весьма вероятного в случае, если бы совпадавшие кое в чем директивы союзников и немцев были выполнены» !. В заключение своей беседы Хольтиц и Тетенже обме; нялись выражениями восторга перед красотой летнего вечера, спускавшегося над Тюильри. Пожимая руку патентованному разрушителю городов, Тетенже подобострастно проговорил: «Вы должны помочь мне спасти один из немногих еще уцелевших крупных городов Европы». Но восстание, приобретавшее с каждым часом все больший размах, уже спасло Париж, парализовав все действия Хольтица: чтобы спасти Хольтица, надо было парализовать восстание. Тетенже, принимавший свой муниципальный совет за весь Париж, теперь стал олицетворять весь Париж в Хольтице, а главным руководителем восстания считать Шабан-Дельмаса. Однако вопреки Шабан-Дельмасу командующий ФФИ в Парижском районе приказал расклеить на стенах следующее объявление: Объявление Всякий, у кого есть запасы оружия, должен немедленно сдать их ФФИ или патриотической милиции. Всякий, кто будет прятать эти запасы и тем самым ослаблять движение патриотов, будет рассматриваться как вражеский агент. Его постигнет участь, ожидающая всякого предателя. Что же предложит Хольтиц? Перемирие оставило бы в руках немцев центр столицы. А Тетенже передал бы 312 ратушу «приверженцам порядка»; в свою очередь полицейская префектура (где зловещий Ротте с помощью префекта полиции Бюсьера, друга Тетенже, уже произвел соответствующие «реформы») предоставила бы в их распоряжение полицию. Итак, по первому соглашению между Хольтицем и Тетенже административные здания подлежали передаче агентам БСРА и Интеллидженс сервис. Но немцы должны были остаться хозяевами Парижа и мостов до тех пор, пока они не смогут вести переговоры «как солдаты с солдатами». Оставалось только претворить в жизнь эти прелиминарные условия перемирия, хотя в тот самый день, 17 августа, когда они были выработаны, парижане уже собирались захватить мэрии в свои собственные руки и без чьего-либо разрешения. 18 августа неутомимый Нордлинг добился от Абеца, который был политическим наместником Гитлера в Париже, «благожелательного нейтралитета» в отношении готовившегося перемирия; другая сторона должна была за это оказать содействие эвакуации немецкого гражданского персонала и позволить бежать коллаборационистам, запятнавшим себя особенно тяжкими преступлениями. Главой гражданской делегации де Голля в Париже был Пароди. Так как он поддерживал хорошие отношения с ФФИ, то агенты БСРА и «генерал» Шабан-Дель- мас яростно упрекали его, говоря, что это он позволил вспыхнуть восстанию, тогда как де Голль приказывал ничего не делать до его прибытия во Францию и ждать его распоряжений. Может быть, 18 августа, торгуясь об условиях перемирия, Пароди в конце концов запутался настолько, что его личная безопасность оказалась под угрозой? Во всяком случае, утром 19 августа, то есть когда сделка с БСРА была заключена, Пароди был при довольно-таки странных обстоятельствах арестован гестапо и в течение двух дней находился в таких условиях, что никак не заслуживал упреков грозного Шабан- Дельмаса!313 Утром 19 августа о перемирии, заключенном между немцами и гражданской и военной делегацией генерала де Голля в Париже при посредничестве Нордлинга и соучастии некоторых членов бюро Национального совета Сопротивления (НСС), было сообщено всему Совету и штабам ФФИ, получившим следующий «приказ»: «Ввиду того что немецкий командующий дал обещание не нападать на общественные здания и обращаться со всеми пленными французами в соответствии с законами войны, Временное правительство Французской Республики и Националный совет Сопротивления приказывают прекратить огонь против оккупантов до обещанной эвакуации их из Парижа». Внимательно ли вы прочли этот приказ? Несколько представителей Временного правительства в Алжире и кое-кто из членов бюро НСС (без консультации с бюро в целом, а тем более со всеми членами НСС) решили сорвать восстание, дали приказ о прекращении боевых действий, за что немцы дали согласие не убивать больше пленных и эвакуировать Париж «по собственному желанию». «Это возмутительно!» — таков был ответ всего Сопротивления. Ставленники БСРА, пошедшие на эту сделку с гитлеровцами при посредничестве Нордлинга, будут дезавуированы правительством, — думали патриоты. Они верили, что это будет первое, что сделает де Голль по своем прибытии во Францию. Приказ о перемирии привел в негодование не только коммунистов, но всех борцов Сопротивления, кроме разве нескольких примазавшихся. Узнав о приказе, командующий ФФИ департамента Сена Лизе назвал его изменой. И это же было первой мыслью всех настоящих борцов Сопротивления, имевших теперь перед собой двух противников: Хольтица и «людей перемирия». Увы, мы все виноваты в том, что, торжествуя победу, «размякли» (как это всегда бывает) настолько, что согласились забыть как прискорбный инцидент этот предательский акт, предвещавший все остальные, в том, что мы поставили одного человека выше прочих людей его круга. Заместитель Роль*Танги, майор Вийят, впоследствии писал: «Когда бой завязался, его уже невозможно остановить, не играя на руку врагу. Противник был застигнут врасплох стратегически — начавшимся восстанием, а тактически — своей неудачей 19 августа в полицейской префектуре. Остановиться... значило дать противнику оправиться в военном отношении». Раймон Массье (майор Дюфрен314) счел «нелепым» приказ о перемирии, переданный ему гражданскими органами Временного правительства республики. Он осудил «маневры некоторых элементов, которые, как в прошлом, хотели помешать расширению и победе парижского восстания, руководствуясь своими политическими соображениями, вдаваться в которые нам сейчас нет надобности...» Массье-Дюфрен добавляет, что правительственный приказ «был отдан в момент, когда Париж на три четверти был в наших руках и когда мы захватили у врага уже столько оружия и боеприпасов, что могли оценивать перспективы с величайшим оптимизмом». В то время как уполномоченные де Голля в Париже в интересах врага требовали отказа от восстания, региональный штаб ФФИ издал 19 августа следующий приказ: «С 12 часов сегодняшнего дня все силы ФФИ будут патрулировать в Париже и во всем Парижском районе... Маршруты и периодичность патрулей предусмотрены с таким расчетом, чтобы они могли оказывать друг другу взаимную поддержку...» Между населением Парижа, поддерживавшим восстание, и группой людей, старавшихся исподтишка за его спиной договориться с врагом, пролегла глубокая пропасть. * * * Но чтобы перемирие достигло своей цели, надо было еще, чтобы его приняли ФФИ (а их первая реакция была отрицательной) и утвердил Национальный совет Сопротивления. Хольтиц терял терпение. Отступавшие немецкие войска все больше склонялись к тому, чтобы обойти стороной восставший город. 19 августа, в девять вечера Хольтиц напомнил своим партнерам о себе, приказав сжечь парижские мельницы, где хранились запасы муки для булочных. В пять утра 20 августа вновь назначенный префект Флуре и доверенные Шабан-Дельмаса явились, как было условлено, в ратушу (откуда Тетенже уже успел вывезти весь свой коллаборационистский архив), с тем чтобы спасти ее «от посягательств экстремистских элементов из Парижского комитета Освобождения» *. Для отвода глаз Тетенже был деликатно посажен под арест. С точки зрения БСРА, агент Лаваля должен был завтра стать добровольным посредником. Перемирие сулило коллаборационистам надежду на прощение. Но, собираясь предстать перед Национальным советом Сопротивления, уполномоченные де Голля решили внести в предстоявший торг элемент драматизма. Абец и Нордлинг договорились, что 4200 пленных, которых нацисты уже не имели возможности отправить в Германию, будут освобождены, если ФФИ первые прекратят бои. В течение 20 августа Хольтиц и «шарикоподшипниковый» консул старались воспользоваться смятением, которое породили в рядах Сопротивления переговоры о перемирии, в то время как пошедшие на сделку с ними деголлевские агенты выторговывали кое-какие уступки, чтобы им легче было осуществить свою операцию по расколу восставшего Сопротивления. Хольтиц со своей стороны, видимо, сомневался в том, что французские пособники Нордлинга смогут оказать влияние на руководителей народного Сопротивления. Поэтому он снова поручил всегда готовому к услугам консулу сообщить кому следует, что он согласен встретиться с людьми, облеченными властью, а не с кем попало. Историк Дансетт приводит следующий диалог между Хольтицем и Нордлингом 20 августа: Хольтиц. Я не стану разговаривать с проходимцами, террористами, коммунистами. 315 Нордлинг. Но это не проходимцы, не террористы и не коммунисты, это люди из Алжира (далее: «господа из Алжира»). «Характерно,— пишет Дансетт,— замечание, которое обронил Нордлинг в разговоре с одним из офицеров Хольтица: он сказал ему, что скоро его танки будут вместе с американскими танками воевать против СССР» К Итак, разве трудно «антимарксистам», которые все «свои люди», договориться об условиях выполнения заключенного накануне соглашения. Финансовый инспектор, он же «генерал» Шабан- Дельмас, и «господа из Алжира» были в свою очередь информированы о том, что Хольтиц и Нордлинг выработали «предложение о прекращении огня», названное ими так для упрощения дела, и просят их явиться в шведское консульство для встречи с генералом Хольтицем. Словом, еще одно свидание «между солдатами» и «с соблюдением чести». Однако эмиссары де Голля все еще сомневались в том, удастся ли им получить санкцию НСС. По договоренности с Нордлингом Шабан-Дельмас ограничился созывом постоянного бюро Национального совета Сопротивления, но хотя в нем сторонников Шабан-Дель- маса было большинство, а «Фрон насьональ» был представлен только одним делегатом — Биллоном, с последним, однако, следовало в первую очередь посоветоваться насчет перемирия, поскольку он был председателем КОМАК. Вторгшийся без приглашения на заседание бюро НСС Шабан-Дельмас, сославшись на ответственность, которая лежит на делегации де Голля, добился утверждения перемирия шестью членами бюро под председательством Бидо. Биллон один выступил против перемирия. Одновременно и как будто специально для того, чтобы Париж посмеялся, поняв, что будет означать обещанное «восстановление демократии», Блок-Маскар и некоторые другие, не дожидаясь, когда бюро НСС заткнет рот Биллону, написали (опять же с согласия Нордлинга) текст приказа о прекращении боевых действий, который был передан полиции для немедленной расклейки. Другим полицейским было поручено писать на афишах Сопротивления слова: «Прекратите огонь!» Представителями де Голля, которых Нордлинг пригласил на встречу с фон Хольтицем, были Шабан-Дель- мас, Ролан Пре (бывший руководитель желтого профсоюза строителей) и Лео Амон (Гольденберг), избранный двумя первыми как человек, якобы связанный с коммунистами. В это же время руководители четырех отделов районного штаба ФФИ сообщили, что они воспротивятся перемирию. В записке полковника ФФИ Лизе от 20 августа можно было прочесть: «По законам войны всякая сделка с врагом рассматривается как измена и карается как таковая смертью». Может быть, эти слова теперь утратили смысл или военные законы писаны не для генералов, так как они рангом выше полковников? А может быть, гитлеровский генерал Хольтиц уже был для «генерала» Шабан-Дель- маса союзником, а его врагом стало Сопротивление? Скрепив свое соглашение, Хольтиц, Нордлинг и «господа из Алжира» расстались. Состряпанное ими «перемирие» принесло полное удовлетворение немцам. И вот в момент, когда военный преступник Хольтиц уже не мог даже обеспечивать связь между своими опорными пунктами, его войска были провозглашены хозяевами стратегического центра столицы, и немцы теперь могли свободно воспользоваться коммуникациями как для отвода из города находившихся там частей, так и для подтягивания к нему в наступательных целях других своих войск. Зато Сопротивление должно было прекратить всякую борьбу! Нордлинг горячо поздравил Хольтица, который был «растроган до слез». Этот палач, посаженный Гитлером в Париже, обладал «нежной душой». Консул Нордлинг, возомнивший себя «первым консулом», передал новому префекту парижской полиции требование обеспечить «прекращение огня». Вокруг префектуры еще шли яростные бои, а в это время громкоговорители, установленные на машинах Нордлинга, которых сопровождали немецкие машины под белым флагом, призывали к прекращению борьбы, что у одних участников восстания вызывало гнев, а у других — тех, кто поддался на эту уловку врага, — чувство растерянности и уныния. Оставшаяся в полиции «пятая колонна» распространила даже слух, будто с 14 часов будет введен комендантский час, что дало бы еще большую свободу действиям заговорщиков. Что касается немцев, то они выполняли условия перемирия на свой манер. Предоставим опять слово майору Массье-Дюфрену: «В воскресенье 20 августа, в 2 часа дня ФФИ, построившие заграждения на набережной в конце улицы Лагранж, увидели две машины; в одной из них сидели агенты с повязками ФФИ, а в другой — немцы из полевой жандармерии. Громкоговорители потребовали прекращения огня. Четверть часа спустя подъехал немецкий мотоцикл с двумя солдатами, вооруженными ручными пулеметами. Они размахивали белым флагом. ФФИ пропустили их, но, проехав метров двадцать дальше, немцы дали несколько очередей из пулеметов. Результат: трое убитых, четверо раненых». Однако некоторые люди, не участвовавшие в Сопротивлении, решив, что военные действия окончены, вытащили и развесили кое-где белые флаги. Днем, воспользовавшись растерянностью, порожденной приказами новых союзников Хольтица о прекращении огня, немцы арестовали многих работников санитарной службы ФФИ, расстреляли заключенных в гостинице «Континенталь», убили нескольких прохожих на улице Ледрю-Роллен, пытались отбить здание мэрии Сент-Уана и старались воспользоваться каждой передышкой, чтобы укрепить свои позиции или вернуть утраченные преимущества. За все время борьбы была только одна ночь, когда потери французов превысили потери врага, — это ночь с 20 на 21 августа, когда патриоты потеряли убитыми 99 человек, а немцы только пять. Но 21 августа «господа делегаты» Временного правительства Французской Республики убедились в том, что высшая инстанция движения Сопротивления осуждает их вероломство. С 20 августа Национальный военный комитет ФТПФ непрерывно издавал одно за другим распоряжения, направленные против перемирия Ч Все военные руководители ФТПФ в рядах ФФИ получили директиву провозгласить старый девиз 1942 года «На каждого по бошу!» лозунгом всего вооруженного восстания. Командный пункт ФФИ, находившийся в Катакомбах, сохранил свои связи и мог эффективно действовать против перемирия. Утром 21 августа «Юманите» вышла под шапкой: «Прочь трусов и интриганов!» От имени ФФИ Роль-Танги издал приказ о защите парижского населения, заканчивавшийся призывом: «Все на баррикады!» Полковник Лизе распространил «официальный приказ командования всеми силами атаковать врага всюду, где бы он ни находился», шедший вразрез с приказами, которые Шабан-Дельмас, пользуясь своим рангом «генерала», рассылал командному составу ФФИ. Таким образом, еще до того, как НСС 21 августа отказался от перемирия, организации Сопротивления всячески стремились нейтрализовать последствия сделки, заключенной за их спиной. И в конце концов, тот камуфлет, который подстроили организациям Сопротивления в день освобождения Парижа 25 августа, когда они увидели, что их высокомерно третируют, был продиктован желанием выместить на них злобу за камуфлет, который 21 августа в Париже получили от Сопротивления эти новые «господа», считавшие себя Временным правительством на том основании, что все их мысли и расчеты были такими же, как когда-то у Тьера. В те дни «люди перемирия» хорошо показали, кого они представляли в рядах парижского Сопротивления. Дезавуированные восстанием, эти «господа» заявили впоследствии, что Париж спасли они и Хольтиц. Надо 316 же придумать такое! Не хватает только, чтобы кто-нибудь сказал, что Бастилию взял Людовик XVI! * * * Днем 21 августа состоялось пленарное заседание НСС, созванное наконец Бидо для того, чтобы утвердить это «джентльменское соглашение», как называл перемирие Шабан-Дельмас. Воскрешая в памяти это драматическое заседание, нельзя не вспомнить знаменитое изречение Бонапарта во время осады Тулона: «Существуют только две категории граждан: подозрительные и патриоты». В зале, где проходило совещание (в квартале Мон- сури), слышны были доносившиеся откуда-то ружейные залпы; заседание проходило бурно. Представитель ФКП Огюст Жилло осудил переговоры, поскольку их целью было обеспечить безопасность врагу, а не обсуждение условий его капитуляции; Виллон, поддержанный Сайяном, добился, чтобы заслушали и других членов КОМАК — противников перемирия: Крижель-Вальримо- на (из МЛН) и Вайяна (де Вогюэ) (СДЛР) 1. Сторонники перемирия, ссылаясь на мнение Кёнига и Лондона, изображали дело таким образом, будто положение для восставших создалось самое критическое. Союзники, говорили они, придут в лучшем случае через восемь дней. Мютте предвидел «истребление» 50 тысяч парижан. «Не хватает оружия!» — кричали те, кто его припрятал. «Немцы получили приказ бомбить Париж», — сказал еще кто-то. На это Вайян возразил (по словам Рай- мона Массье): «Дух противника сломлен, он хочет в Париже не драться, а спасти то, что осталось, — это доказывают его предложения... И вот такой момент человек, прикрывающийся рангом французского генерала, выбрал для переговоров с врагом, отступающим по всей линии, чтобы принять его условия». Получив такой щелчок, «генерал» Шабан-Дельмас предложил принять перемирие только для внутренних 317 районов Парижа и драться кто сколько хочет в предместьях... Несмотря на эту отчаянную попытку спасти перемирие в НСС, «генерал» Шабан-Дельмас и остальные подписавшие перемирие потерпели здесь поражение. Подмоченная военная карьера Шабан-Дельмаса окончилась вместе с карьерой Хольтица. Зато он преуспеет потом в гражданской сфере, когда сменит саблю на нож для разрезания бумаг. После выступлений Биллона и Карреля собрание отклонило также резолюцию, внесенную Даниэлем Мейером и выражавшую доверие Пароди. НСС одобрил действия Парижского комитета Освобождения, который в уже расклеенных им объявлениях высказался против перемирия. Но истинный смысл соглашений, заключенных между «генеральной делегацией» де Голля в Париже и немцами, так же как и значение предложения Шабан-Дельмаса ограничить перемирие Парижем и предоставить предместьям возможность драться одним, еще не раскрылись тогда в полной мере. По существу, однако, делегаты де Голля хотели предать восстание. В самом деле, «джентльменское соглашение» Шабан-Дельмаса — Хольтица означало, что побежденному Хольтицу была обеспечена в результате разоружения ФФИ безопасность двух важнейших путей отхода для его войск, а также контроль над мостами (а стало быть, и возможность взорвать их при отходе) . Перемирие давало нацистам свободу передвижения перед лицом разоруженных ФФИ. Это был вариант лионской тактики, только примененной изнутри. Но было и кое-что посерьезнее. Вечером 21 августа, после того как приверженцы перемирия потерпели провал в НСС, Хольтиц, показав, что он был в курсе дела, сделал новое предложение, способное, по его словам, облегчить применение соглашения, заключенного при посредничестве Нордлинга: «Бойцы Сопротивления сосредоточатся внутри периметра 1500 на 800 метров в центре Парижа», и, таким образом, перемирие будет ограничено Парижем. Что касается гражданских лиц, то они должны были запереться в своих домах и не показываться на улицах, пока немцы будут эвакуировать Париж по дорогам, предоставленным в их распоряжение шабанистами! От оказавшихся в отчаянном положении немцев такого предложения можно было ожидать, но как французы, притом деятели движения Сопротивления, могли согласиться на то, чтобы разоруженный Париж был отделен от своих предместий и последние были отданы на милость немцам, чтобы парижские ФФИ были заперты в саду Тюильри, а гражданское население — у себя в домах,— это понять трудно. Может быть, у этих людей помутился разум? Ибо какая странная мысль — в разгар восстания отделить по условиям перемирия Париж от его предместий... и какое наивное доверие к слову генерала — разрушителя городов. После того как восстание было бы сорвано, что могло помешать немецким войскам, еще отступавшим поблизости от предместий, использовать (в случае необходимости под другим командованием) «нейтрализованные пути»? Но кто из бойцов Сопротивления мог также поверить тому, что после разоружения повстанцев Хольтиц послушно покинет Париж, чтобы сделать приятное французской стороне перемирия, но в явное нарушение приказов Гитлера, выполняя которые вермахт сражался потом еще целых девять месяцев?! Впрочем, разве 23 августа Хольтиц не сделал выговора немецкому офицеру, который заикнулся было насчет оставления Парижа?318 «Французские участники переговоров, — пишет Дан- сетт, — надеялись заключить перемирие, которое связало бы руки ФФИ и позволило бы префектам и генеральным секретарям Временного правительства захватить «командные рычаги» с помощью нацистов». Но оставим участников этих позорных переговоров о перемирии и вернемся к незатухавшему восстанию. ФТПФ в частности и ФФИ вообще не прекращали боев ни на час. Например, в 16-м парижском округе партизаны преследовали и обстреливали немцев весь день 20 августа; вокруг полицейской префектуры, на захват которой были брошены немецкие подкрепления, сражение продолжалось. Отряды ФТПФ удерживали свои позиции, захватывали оружие, все сильнее обстреливали дороги, еще открытые для немцев, которые нередко бросали свои машины и спасались бегством. Группа франтиреров «Севенн» весь день удерживала площадь Сен-Мишель, отражая атаки немцев и уничтожив при этом четыре грузовика и танк противника. Патриотическая милиция, занимавшая помещение газеты «Пари-суар» на улице Лувр, отбила атаку противника. Она захватила танк, боеприпасы, а кроме того, в ее руках осталось четверо пленных К Главный почтамт на улице Лувр оказал успешное сопротивление атаке немцев, поддержанной танком. Группа из 50 бойцов ФФИ — сотрудников радио захватила телефонную станцию на улице де Гренель, 103. На улице Филипп де Жирар в 18 округе после ожесточенного боя были взяты в плен 33 немца. В 17-м округе к концу дня насчитывалось сто пленных, они были захвачены во время наступательных операций патрулей. Обстреливались подступы к мостам, вокзалы, например Северный, где немцы предпринимали тщетные атаки. Бои шли также на станциях метро. Перестрелка продолжалась в большинстве округов, но особенно яростно сражались в 13-м округе. В предместьях, где особенно отличились ФТПФ и члены организации «Се де ля Резистанс», немцы перешли к обороне всюду, где усилился натиск партизан. Патриоты добились уже преимущества в Сент-Уане, Монтрее, Банье. В Вильжюифе была обращена в бегство нацистская охрана трансформатора. Освобождены были мэрии Пантена, Лилй, Нуази, Ромэнвиля, Павий- он-су-Буа, Бонди, Драней, Баньоле. 21 августа немцы потеряли 25 человек убитыми возле ратуши, во всем Париже горели подожженные машины, был захвачен Восточный вокзал. Мы не имеем возможности подробно рассказать о боях в каждом городском округе или пригороде Парижа; они не прекращались, хотя как немецкие солдаты, так и патриоты, дезориентированные приказами о перемирии, проявляли иногда колебания. 319 Парижский комитет Освобождения, заседавший в ратуше, выпустил новый призыв к оружию: «Первый святой долг всех парижан — сражаться!» По приказу Фабиана в 18 часов три отряда ФТПФ предприняли координированную атаку на перекресток у Орлеанской заставы и на большой гараж, находившийся поблизости. После полуторачасового боя гараж был взят и машины захвачены. Только в половине восьмого патриоты отступили, так как противник получил сильное подкрепление. Во время этой героической операции был убит лейтенант ФТПФ Пьерро, шедший впереди своих бойцов. К вечеру 21 августа 61 из 80 парижских кварталов были полностью освобождены. Хольтиц, которому не удалось сорвать восстание с помощью перемирия, решил перегруппировать свои силы. День 22 августа стал днем борьбы на баррикадах. # * * Баррикады появились кое-где еще раньше, в частности в старом квартале Одеона. Но 22 августа парижане уже передвигались по улицам только пешком, лишь немногие пользовались велосипедами, а все автомашины были взяты на учет. Была поставлена задача: помешать противнику сосредоточиться в выбранных им пунктах и сочетать наступательные партизанские действия с закреплением в наших руках захваченных кварталов. Впервые свободно вышли газеты Сопротивления небольшого формата. Париж, который, как в 1793 году, жил только мыслью о патриотической войне, все превращал в оружие и броню. Народ бросил на борьбу все свои силы, мобилизовал все резервы. Люди разбирали мостовые, женщины и дети набивали мешки песком, возводили баррикады на улицах и перекрестках, создавали для них дополнительную защиту из нагромождений всякого железного лома, иной раз добавляя сюда какой-нибудь отбитый у врага грузовик или даже танк. Подхватывая почин своих подпольных активистов, землекопы рыли противотанковые ловушки. Женщины снабжали повстанцев едой и медикаментами, воодушев- ляли бойцов своими улыбками. Старики забывали про голод, юноши всюду готовы были занять место своих погибших братьев. Парижские дети 1944 года еще и теперь помнят, наверное, как пели тогда «Марсельезу». Великолепно работала санитарная служба: Валле- ри-Радо, Рукес и другие врачи, медицинские сестры, санитары — участники Сопротивления, не боясь пуль врага, спешили на помощь каждому раненому бойцу, перевязывали и выносили его из боя. Штаб ФФИ принимал все меры к тому, чтобы перерезать все пути, по которым свежие силы немцев могли бы подойти к Парижу и проникнуть в него. Жаль, что я не в состоянии лучше описать восставший Париж, вспомнить все героические эпизоды борьбы и назвать все имена, которые этого заслуживали бы,— а сколько таких имен! После этого славного дня противник предпринял еще несколько вылазок, например на авеню д’Итали, где действовал Фабиан. * * * Если противник использовал вызванное перемирием смятение, чтобы укрепить свои позиции, то восставшие патриоты не переставали наращивать свои вооружения и сумели до конца сохранить инициативу в своих руках. Капитан Лепарк вместе с рабочими-металлистами готовил создание броневых частей для борьбы с танками Хольтица. «...Грузовики обшивались броневыми плитами. Они должны были быть готовы к воскресенью 27 августа. Танки (захваченные у немцев) предполагалось отремонтировать на заводе в Исси... Через некоторое время мы, несомненно, могли бы создать три взвода танков «Тигр» или «Пантера»...» 320 Огромный Париж рассчитывал в первую очередь на собственные ресурсы, так как БСРА предало его во всем. Все просьбы штаба ФФИ Парижского района о доставке оружия постигала одинаковая судьба. Вот для примера два документа: «Штаб ФФИ Парижского района 4-й отдел. 21.8.1944. Настоятельно прошу уполномоченного делегата Временного правительства Французской Республики доставить нам: — несколько тонн взрывчатки; — несколько тысяч детонаторов; — несколько тысяч метров бикфордова шнура. Это нужно для изготовления нескольких тысяч противотанковых мин. Десять тысяч гранат «Гаммон» сыграли бы решающую роль в борьбе с танками. Командующий районом полковник Роль» «Это письмо было получено мною 23 августа 1944 года в 18 час. из национальной военной делегации. Я сразу же направил в Лондон телеграмму с просьбой доставить противотанковые средства. Копию этой телеграммы я вручил полковнику Ролю 24 августа в 11 часов. Военный делегат в Парижском районе Гийом». Позднее Роль-Танги надписал на копии телеграммы: «Просьба эта так и не была удовлетворена. Роль- Танги». «Никакой взрывчатки для уличной черни!» — мог бы сказать Хольтиц. К утру 23 августа немцы удерживали только девять опорных пунктов из 36, которые у них были в Париже (не считая 8-го, 12-го и 16-округов). В их руках находились еще здание Военной академии, квартал Пале-Бурбон, Люксембургский дворец, Центральный архив, площадь Республики с казармами, гостиница «Мажестик» (на площади Этуаль), военно- морское министерство и гостиница «Мерис» (на площади Конкорд). 23 августа число операций против врага увеличилось повсюду настолько, что перечислить их все невозможно. Это был день охоты за танками с помощью бутылок с горючей жидкостью, изготовленных Жолио-Кюри и другими учеными в своих лабораториях. На углу улицы Стефенсон и бульвара Ля-Шапель ФФИ еще вели бои против десятка пехотинцев, дравшихся при поддержке танка «Тигр». ФФИ отошли, только расстреляв до последнего все патроны. На Фландрском мосту группа ФТПФ взяла в плен II немцев, захватила грузовик и 15 гранат. Железнодорожники товарной станции Ля- Шапель, защищавшие баррикаду на улице Жессэн, которую атаковал танк в сопровождении 14 солдат, вынудили противника пойти в обход. В квартале Батиньоль несколько человек вели огонь по танку, стоявшему у коллежа Шапталь и дававшему пулеметные очереди. Чуть поодаль горел грузовик, пораженный бутылкой с бензином. Внезапно из-за угла улицы Пюто показались три женщины. Они сгибались под тяжестью ноши. Прижимаясь к стенам, они направлялись к сражавшимся мужчинам, неся им пищу и воду. Кто-то крикнул им: «Осторожно! Не ходите сюда!» «Но ведь там наши мужья, они хотят пить!»—отвечали они. Женщины продолжали свой путь. Потом их нагнала еще одна молодая женщина. На бульваре Батиньоль группа бойцов ФФИ на машине вступила в бой с танком. На помощь подоспели еще четверо бойцов ФТПФ. Два немца были убиты, один ранен, партизаны захватили танк и семерых гитлеровцев взяли в плен. Около восьми вечера немцы, вооруженные гранатами и пулеметом, предприняли яростные атаки против баррикад на улице де Фландр, на авеню Жан Жорес и на улице де Кримэ. Бой продолжался до десяти часов. Немцы были отброшены. В 17-м округе был захвачен танк «Рено», выведены из строя два «Тигра», захвачены грузовик, орудие, боеприпасы и две легковые автомашины. Взяты в плен два офицера и 50 солдат. На мосту Пон Неф задержался танк. Опасное промедление! Гранатометчики мчатся к нему по набережной, подбегают к мосту и скрываются за его парапетом. Они пробираются над водой, цепляясь за парапет, и вот шквал рвущихся гранат обрушивается на танк. Солдаты Хольтица подожгли Гран-Пале и нефтеперегонный завод «Юпитер» в Сент-Уане, Наступление ФФИ и патриотической милиции продолжалось всю ночь е 23 на 24 августа; одновременно укреплялись баррикады и шла подготовка к боям следующего дня. Но нужно было установить связь с дивизией Лек- лерка, которая находилась еще в департаменте Майенн. * * * Можно сказать, что упрекать союзников за то, что в их стратегии не нашлось места для столицы Франции, нет особенных оснований. К тому же восстание Парижа противоречило их концепции, согласно которой такие вещи можно делать только по приказу сверху. 23 августа Париж уже мог обойтись без их помощи (конечно, ценой больших жертв), так как в руках Холь- тица еще оставалось несколько опорных пунктов. Легко представить, на что мог пойти этот разрушитель городов, которого обстоятельства вынуждали бежать или сдаться солдатам в гражданской одежде. Уже не способный держаться дальше своими силами или выполнить приказ Гитлера, прежде чем бежать, он, однако, по военному обычаю, мог сдаться только армии, хотя и был побежден до ее прихода. Создалось весьма оригинальное положение. Весь Париж ждал прихода союзников, но с особенным нетерпением их ждали два генерала: Хольтиц и Шабан-Дельмас! Сопротивление, занимавшее сторону союзников в войне, хотело теперь в их присутствии как можно скорее встретить Временное правительство Франции, чтобы утвердить его в этом законном звании. Поэтому, как только в Париже началось восстание, полковнику Роль-Танги было поручено установить связь с армиями союзников, продвигавшимися из Нормандии. Однако получивший это задание майор де Варрё был убит на дороге, которую обстреливала авиация союз-, ников! 20 августа Роль поручил своему начальнику штаба майору Галлуа-Кокто добраться до американцев и попросить у них поддержки, особенно оружием. Днем 22 августа майор Галлуа-Кокто прибыл к генералу Паттону. Тот подтвердил, что выполняемые им планы «не затрагивают Париж»... Галлуа пришлось т отправиться в город Лаваль к генералу Брэдли, который решил проконсультироваться с Эйзенхауэром. 22 августа в 18 часов 30 минут генерал Леклерк получил приказ двинуть на Париж 2-ю танковую дивизию. «Французские свободные силы в городе вынудили меня вмешаться»,— писал впоследствии Эйзенхауэр, признавая таким образом, что восстание нарушило его планы в августе 1944 года. Это решение было принято неохотно, так как все союзные военачальники считали, что города надо брать только так, как был взят Гавр, освобожденный канадскими бомбардировщиками ценой гибели 5 тысяч жителей. Майору Галлуа было сказано, что в случае неудачи в Париже ответственность ляжет на него, Леклер- ка и Эйзенхауэра. В тот самый час, когда майор Галлуа беседовал с Брэдли, генерал де Голль (один, без своего военного аппарата) прибыл из Алжира в замок Рамбуйе. Это было 23 августа. В июне он предпринял длительную поездку, позволившую ему выслушать из уст папы выражения глубокой уверенности в том, что во главе с де Голлем Франция останется старшей дочерью католической церкви. Она была таковой и при Виши... но это заявление вынуждало епископов перечитывать вновь свои уже отредактированные послания. Глава Временного правительства поздравлял себя также с тем, что ему удалось добиться признания союзников, о котором он давно уже вел торг, правда, на условии расширения им своего правительства. В Рамбуйе де Голль, признанный союзниками, почувствовал, что, хотя он и обещал многим все, в Париже он больше ничем не будет обязан Сопротивлению — в согласии со своим принципом, что тот, кто оказывает ему самую большую услугу, становится злейшим его врагом. Ведь Национальный совет Сопротивления был по сути дела всего лишь «организацией, выдвигающей требования», вроде профсоюза, а приказ де Голля от 12 августа прямо гласил: «По прибытии союзников все возвращаются к своим обычным занятиям...» В Рамбуйе он в первую очередь занялся подготовкой к въезду в Париж в окружении своих главных государ- ственных помощников: де Шевийье и Ле Трокера — бывшего председателя муниципального совета Парижа, который был тесно связан с англичанами и представлял в Рамбуйе «добропорядочных левых»; ему-то де Голль и поручил «причесать» Национальный совет Сопротивления по возвращении в Париж. Замок Рамбуйе напоминал неуютный зал ожидания, заполненный пассажирами, едва избежавшими крушения. В эти дни после фиаско с перемирием чувство беспокойства не покидало политических советников, жавшихся к генералу, словно гибкие тростинки к гордому кедру. Но горькие воспоминания о бегстве из Парижа в машине Поля Рейно в июне 1940 года, перед прибытием немцев, успели притупиться, а 2-я танковая дивизия, единственное французское соединение, высадившееся на западе, двигалась с предельной скоростью к Парижу. 2- й танковой дивизии, включенной в состав американской армии и снабженной великолепной техникой, со дня высадки во Франции еще не приходилось бывать в боях. Начиная с 1 августа Шабан-Дельмас и Кёниг пристально следили из Лондона за тем, чтобы она оставалась в резерве и могла выполнять «полицейские функции» по приезде де Голля в Париж. Но сам Леклерк участвовал в боях, в частности под Алансоном, где он отличился. О восстании в Париже он узнал только 21 августа, находясь в Аржантане. 22 августа, прочитав сообщения, доставленные Гал- луа, и получив разрешение Брэдли, Леклерк двинул свою дивизию на Париж. А 25 августа ФФИ уже радостно встречали в столице это сильное подкрепление, которым командовал боевой генерал. Но вернемся в Рамбуйе. 23 августа туда прибыли довольно загадочные лица, каждый с двумя пропусками, из которых один был подписан Пароли от имени делегации Временного правительства Французской Республики в Париже, а другой — фон Хольтицем от имени врага. Это были некто Сен-Фаль из Красного Креста, «о чьем влиянии в деловых кругах мне было хорошо известно»321; Рольф Нордлинг, брат шведского консула, известный своим влиянием на фон Хольтица (кстати, Нордлинг-отец был одним из хозяев шведского спичечного треста), и Жан Лоран, директор Индокитайского банка... Итак, пока Париж сражался, вот какая делегация «повстанцев» и «борцов Сопротивления» предстала перед очами де Голля. Это были влиятельные представители крупного капитала и «люди перемирия», те, кто будут потом финансировать деголлевское государство. Они были первые, кого де Голль принял во Франции как глава Временного правительства Французской Республики, и до архиепископа Сюара — единственные. Как известно, существуют две стороны баррикады. Может быть, с исторической точки зрения де Голль ошибся в выборе стороны? Ведь эта делегация, отъезд которой был санкционирован фон Хольтицем, была не просто представительством капиталистических «деловых кругов». Трех посланцев, уж конечно, сопровождал агент Интеллидженс сервис — «благородный» барон Пох-Пастор, офицер немецкой армии, адъютант фон Хольтица и, по всей видимости, шпион союзников... (Но только как же звали немецких шпионов?) «Все четверо выехали из Парижа ночью 22 августа, чтобы добиться от американского командования скорейшего введения в столицу регулярных войск» 322. Эту фразу своих мемуаров де Голль, очевидно, постарался сформулировать особенно тщательно, чтобы запутать своих читателей и уверить их в том, будто он, де Голль, играл в то время и какую-то военную роль. На самом деле, приказав Леклерку двинуться на Париж, Эйзенхауэр тем самым отнесся к организациям Сопротивления как к организациям правомочным и признал Галлуа-Кокто их представителем. Принятая де Голлем делегация, состоявшая из представителей крупного капитала, немецких шпионов и агентов БСРА и Интеллидженс сервис, прибыв в Рам- буйе, не могла ничего просить у армии союзников и не имела ничего общего с восстанием. Она представляла интересы сторонников перемирия, осужденного движением Сопротивления, настоящие участники которого были полной противополож- ностью этим людям. И это было ярким доказательством того, что во время восстания де Голль признавал правомочными именно этих людей, а не борцов Сопротивления. К тому же о прибытии де Голля в Рамбуйе знали только его личные делегаты... и фон Хольтиц! Но отнюдь не сражавшееся Сопротивление. Таким образом, становится ясным, с каким ходатайством явилась к де Голлю эта странная делегация финансистов, усиленная двойными шпионами. Какое соглашение было втайне заключено между де Голлем, де Шевинье, Ле Трокером и организаторами перемирия? С какой целью командиру подразделения 2-й танковой дивизии Гильбону Кёниг отдал приказ вырваться вперед в качестве авангарда? Это настолько противоречило приказам американского командования, что, когда американский генерал Джероу узнал об этом вмешательстве в его распоряжения, он нашел нужным задержать этот авангард под Рамбуйе. Остается предположить, что эта «делегация», посланная, по словам де Голля, в Рамбуйе для того, чтобы добиться от американского командования скорейшего вмешательства регулярных войск, в действительности добивалась вмешательства де Голля в пользу Хольти- ца, поскольку накануне Эйзенхауэр уже обещал Гал- луа-Кокто вмешаться в пользу Сопротивления. Быть может, когда-нибудь любители панегириков поймут наконец, что, устанавливая в то время контакты с разбитой германской армией, этот, по их словам, ниспосланный провидением гений уже думал таким образом подать надежду на будущее немецким генералам, которым предстояло вскоре стать сиротами Гитлера... Так как единственным оружием в Рамбуйе оказались охотничьи ружья для президентов республики, то Рамбуйе противопоставлял Парижу просто свой версальский дух! Барон Пох-Пастор, действуя от имени Хольтица, возрождал ненависть 1871 года. Да здравствует Трошю!323 Все будущее деголлизма как государственной системы было воплощено в этом пропитанном гнилостными бактериями микрокосме Рамбуйе. И, устраивая аудиенцию этой аристократии страха, генерал де Голль в глубине души навсегда отрекался от Сопротивления. Два дня спустя в Париже он уже нагло третировал славных бойцов ФФИ, выстроившихся перед ним в почетном карауле, который казался ему столь же «неправомерным», как и их слава. К несчастью, пристрастие к соглашениям с дьяволом позорит людей даже самой большой судьбы. * * * Вернемся ненадолго к боям в Париже, рассказ о которых мы довели до 23 августа. Противник пытался удержать в своих руках или вновь захватить вокзалы. Одна такая попытка — на станции Батиньоль — была отбита. Патриоты захватили 24 пленных, два железнодорожных состава и склад горючего. Но 24 августа изолированные машины противника уже не отваживались показываться на улицах, если не считать стрелявших вслепую танков и нескольких колонн, которые партизанам было трудно атаковать. В квартале Шарон был захвачен танк. Вместе с 13 пленными его доставили к мэрии 10 округа. На улице Мартир шли баррикадные бои. В секторе между улицей Гобелен, площадью Итали и улицей Тольбиак разыгралось настоящее сражение. Танкам удалось прорвать несколько баррикад, но они были остановлены перед станцией метро «Тольбиак» и вынуждены повернуть вспять. Немцы уже не рисковали появляться на бульваре Сен-Жермен: прилегающие, к нему улицы стали опорными базами ФФИ, откуда они наносили свои удары. На улице Тампль и на улице д’Ангулем противник пытался прорвать баррикады, преграждавшие доступ на площадь Республики, но был отброшен е помощью ручных зажигательных бомб и 77-мм пушки, отбитой у врага. Жаркий бой разгорелся после полудня вокруг городской ратуши, защитники которой энергично оборонялись; с помощью отряда моторизованной полиции бойцы ФФИ остались хозяевами сектора. Но сектор Сите стал объектом ожесточенных атак немцев, засевших в Люксембургском дворце, и нуждался в подкреплениях. Предоставим слово майору Дюфрену. «Тогда я лично отправился в здание делегации, где была расквартирована также правительственная охрана и люди Оронта — всего несколько сот человек... Начальник канцелярии грубым тоном сказал мне, что он не подчиняется приказам ФФИ... Он добавил, что расположенные здесь силы предназначены для поддержания порядка... Тогда я отправился на место боев... и, к счастью, мне удалось собрать по пути 50 молодых партизан, которые помогли нам отбросить врага» !. Итак, правительственная делегация старалась прежде всего выполнять условия перемирия. Она делала это, заботясь о «поддержании порядка»! Весь день напролет почти во всех округах Парижа шли ожесточенные бои. Нередко сражавшимся в одном квартале приходилось звать на помощь подкрепления из других кварталов, чтобы отразить атаки противника, приходившего в ярость, когда партизанам удавалось захватывать его солдат в плен. Несмотря на то что враг обстреливал баррикады из артиллерийских орудий, мы не потеряли ни одной из них. Бутылки с горючей жидкостью, которыми быстро научились пользоваться новые бойцы, повсюду творили чудеса. В этот день, 24 августа, парижане дали достойный ответ требованию Хольтица разобрать баррикады. Вечером нацисты были вынуждены оставить несколько укрепленных позиций и отойти к своим последним хорошо укрепленным опорным пунктам. 1 R. Dufresne, ор. cit., р. 184. Речь идет о делегации Временного правительства Французской Республики, помещавшейся тогда на улице Сегье. Этот инцидент точно отражает настроения агентов де Голля в Париже. Один из людей де Голля, Ролан Пре Оронт, сам назначил себя генеральным секретарем полиции, чтобы организовать в столице «поддержание порядка». Взяв под свое начало республиканскую гвардию, он поручил ей занять государственные дворцы. Следует упомянуть об ожесточенных боях в предместьях и в департаменте Сена и Уаза, сковывавших и перемалывавших силы оккупантов. В окрестностях Фон- тенэ-Сен-Пер и Дрокур ФФИ вывели из строя 15 немецких танков. В районе Пуасси (где противник сосредоточил войска, чтобы обеспечить отступление 7-й немецкой армии через Париж) ФТПФ и отряды «Се де ля Резистанс» провели ряд успешных операций против врага. Уже 23 августа парижское командование ФФИ пришло к выводу, что достигнутые успехи позволяют патриотам систематически атаковать самые сильные опорные пункты немцев. Во исполнение полученного приказа полковник Фабиан разработал план штурма (он был назначен на 24 августа в 10 часов утра) важнейшей позиции немцев в Париже — Люксембургского дворца, защищенного системой бункеров, укреплений и дотов с 600 солдатами, которые преграждали все подступы к зданию. Кроме того, эта позиция служила также базой немецких тяжелых танков. Утром 24 августа части ФТПФ 13-го, 15-го, 6-го и 5-го округов под командованием Фабиана обложили укрепленную зону. В тот же день разведывательный самолет союзников сбросил у Собора Парижской богоматери послание Леклерка: «Держитесь, мы идем». Сам же генерал Леклерк вел в это время в Внесу и Френ бой с противотанковыми заслонами, выдвинутыми немцами на подступах к Парижу. Вечером танковый взвод под командованием капитана Дронна сумел проникнуть без единого выстрела в самый центр восстания, к парижской ратуше. Связь, таким образом, была установлена, и по этому случаю зазвонили все колокола, хотя им надо было бы бить в набат еще раньше, когда было заключено позорное перемирие. На следующий день, 25 августа, три танковые бригады дивизии Леклерка устремились из Палэзо к Парижу, а по прибытии туда сразу же приняли участие в уничтожении последних немецких позиций. В 8 пасов 30 минут ФФЙ под командованием Фабиана 324 оборудовали перед Люксембургским дворцом свои огневые позиции. Укрепленный лагерь немцев оказался под непрерывным обстрелом. Но ФФИ не хватало тяжелого вооружения. Фабиан догадался «ослепить» один из немецких дотов, закрыв его амбразуры с помощью самосвалов с песком, продвигавшихся задним ходом на улицу Данфер-Рошро. Но еще днем 24 августа Фабиан направил своего офицера связи к полковнику, командовавшему одним из подразделений 2-й танковой дивизии в Тиэ, который обещал выделить для Фабиана два взвода самоходных противотанковых орудий. Эта помощь подоспела утром 25 августа. Оказало поддержку также одно подразделение морской пехоты. Битва, начавшаяся в полдень, продолжалась, пока не капитулировал последний немецкий дот, что произошло только в 6 часов вечера, через два часа после капитуляции фон Хольтица. Мощный оплот немецкой обороны представляли собой также казармы и площадь Республики, где были установлены 115-мм орудие, три 37-мм пушки, четыре тяжелых пулемета, восемь ручных пулеметов. 25 августа в шесть утра эта укрепленная позиция, блокированная 22 августа, была атакована ФФИ, на помощь которым пришли потом танки 2-й дивизии. В шесть вечера сильный немецкий гарнизон, почти 500 человек, капитулировал. Клиньянкурские казармы партизаны захватили собственными силами. Осажденные фактически с начала восстания, эти казармы были атакованы 25 августа ночью. К вечеру патриоты овладели ими, уничтожив или взяв в плен около двухсот немцев. Понятно, почему немцы, объятые страхом перед бойцами в гражданской одежде, так настаивали на соблюдении «законов войны». Но не менее горячо, чем немцы, только по другой причине, заботились о «законности» и господа инициаторы перемирия с французской сторо- ны. Солдаты Леклерка атаковали утром площадь Италии, а потом разделились на четыре колонны: одна направилась к зданию немецкой комендатуры на площади Опера, другая — к министерству иностранных дел, которое было захвачено к 15 часам, а двум последним была дана задача продвинуться другими путями до площади Этуаль. Но, кроме этих четырех боевых колонн, была сформирована еще одна колонна — полковника Бийота. Прежде чем ее возглавить, этот полковник присвоил себе генеральское звание, чтобы потом по приказу из Рамбуйе принять капитуляцию Холь- тица на таких условиях, на каких ее не принял бы другой генерал — Леклерк. Этим и объяснялось столь внезапное повышение в чине Бийота. А дальше произошло следующее. Утром Бийот встретился в полицейской префектуре, подчинявшейся БСРА, с Пароди, Ша- бан-Дельмасом, будущим генералом Эли и префектом Люизе. В этом «кругу посвященных» они и оформили капитуляцию Хольтица на условиях, согласованных ранее между шпионом Пох-Пастором и дворцом Рамбуйе. Самозванный генерал Бийот послал своего начальника штаба, де ля Ори, к Нордлингу, где его встретил посланец фон Хольтица капитан Фукс. Он заявил, что его шеф готов сдаться,— теперь этот разрушитель русских городов и палач французов считал, видимо, что его шпагу в достаточной степени украсили подходящими для этого случая лентами. Итак, акт капитуляции был совершен «между солдатами», но надо было соблюсти еще одну проформу, чтобы не возникло подозрений у «гражданских», которые вздумали играть в солдат и освободили Париж. «Нужно создать шум»,— потребовал посланец Хольтица325. Майор де ля Ори прекрасно понял смысл игры: «Это верно. Честный бой... А как насчет гостиницы «Ме- рис»?..» — и, поразмыслив, сказал, движимый «рыцарскими» побуждениями: «Мы атакуем ее около трех часов...» Действительно, в назначенный час гостиница «Ме- рис» была «атакована». В этом «честном бою» погибло три французских солдата — жертва небольшая... Зато отныне Хольтиц был в безопасности. Правда, все «рыцарство» клики Бийота не избавило его от мучительной необходимости отправиться (в бронеавтомобиле, но по улицам, где было полно «террористов») из полицейской префектуры — временного дворца государства Рам- буйе — на командный пункт Леклерка у вокзала Монпарнас. Там ему пришлось подписать следующий приказ: «Сопротивление на опорных пунктах и на прилегающих к ним участках немедленно прекратить. Командующий генерал фон Хольтиц». Но, несмотря на директивы де Голля и все знаки внимания, оказанные Хольтицу его военными представителями, капитуляцию гитлеровцев в Париже 25 августа не удалось все же подписать в отсутствие представителей командования Сопротивления и его солдат. Поэтому генерал де Голль никогда не простит генералу Леклерку (даром, что ли, он тайно договорился с Бийотом, чтобы тот опередил Леклерка и разыграл свой кровавый спектакль у гостиницы «Мерис»), что он принял капитуляцию Хольтица в обществе полковника Роль-Танги, Солдат Хольтиц не заслуживал такого «унижения»! И когда де Голль, этот генерал без «регулярных войск» и глава Временного правительства Французской Республики, прибыл из Рамбуйе в Париж и явился в свой центр на улице Сен-Доминик \ то там он первым делом обрушил свой гнев на Леклерка; совсем в стиле Морасса он изливал свою злобу на народное восстание, победившее-таки немцев вопреки всем ухищрениям его делегатов. Префекту Люизе был тотчас же отдан приказ установить на всех улицах репродукторы и разрушить баррикады, на которые де Голль «просто не мог смотреть». Но в городе оставалось еще около 15 тысяч немцев и милицейских Дарнана и Дорио; еще держалось несколько опорных пунктов врага. Клиньянкурские казармы капитулировали только в б часов вечера. 1 В течение ночи с 25 на 26 августа немцы продолжали сражаться к северу от Парижа и не раз пытались переходить в наступление. В предместье Эри группа бойцов «Се де ля Резистанс» и ФФИ вела бои за отдельные кварталы, неся тяжелые потери, но мужественно преграждая противнику доступ к путям, параллельным фронту, которые он хотел сохранить под своим контролем. В то время как на Елисейских полях уже происходила торжественная встреча де Голля — по правую руку от него был Ле Трокер,— ФФИ все еще дрались у Порт де ля Шапель и у Порт де Фландр, стараясь отбросить немцев, которым их командование внушало надежду на возвращение домой, если они соединятся с частями, продвигавшимися севернее. Авиация противника совершила просто террористический налет, результатом которого было сто жертв в госпитале Биша и на винном рынке. Немцы Хольтица взяли в качестве заложников 140 мирных жителей в Мальтурне и еще сколько-то в Вен- сенне. Бои против немецких позиций велись в Бурже, Обервилье, Сен-Дени, в фортах, в Шампиньи, в Жен- вилье, Гонессе и других местах, В Шелле немцы открыли огонь по населению, а в Бри-сюр-Марн расстреляли заложников. 25 августа было убито 127 и ранено 714 французов. Остатки «пятой колонны» стреляли с крыш. Сотни милицейских закончили свою службу у Петэна в сточных канавах столицы. За восемь дней боев восставшие захватили 22 орудия, 35 танков. 57 танков было уничтожено Движение Сопротивления потеряло в общей сложности 1483 человека убитыми и 3477 ранеными. Потери немцев составили 2788 убитых и 4911 раненых. При всей нехватке оружия партизаны нанесли врагу гораздо большие потери, чем вооруженные до зубов немцы — партизанам. Кто бы тогда поверил, что настанет день, когда «освобожденная» парижская печать, крупные ежедневные газеты опубликуют мемуары Хольтица, над которыми парижане — участники восстания будут смеяться, читая, например, следующее: «Время от времени с крыш лили горючую жидкость на танки, сопровождавшие мои патрули. Это было неприятно, но мы не потеряли из-за этого ни одного танка... Ни один из моих опорных пунктов не был атакован». В своей книге «Вторая танковая дивизия во Франции» генерал Леклерк следующим образом оценил «добросовестность» этого немецкого «героя, который спас Париж»: «Его (Хольтица) задачей было держать открытыми проходы через город и мосты, а затем после отступления немецких войск и эвакуации всех служб взорвать их». Генерал Леклерк подтверждает в то же время правильность тактики Сопротивления, которое преграждало доступ в Париж отступавшим войскам противника и одновременно не дало Хольтицу возможности оставить столицу и при этом разрушить ее: «Немцы благоразумно предпочли менее густонаселенные пункты Сен-Жермен и Шату столице, находившейся в руках «террористов». Что касается обещанных подкреплений с севера, то они почему-то запаздывали. Фон Хольтиц потерял всякую почву под ногами». Победа Парижа была в равной мере победой как для сражавшихся под командованием Леклерка французских солдат в американской форме, так и для солдат без формы, бойцов Сопротивления. С вечера 25 августа они находились под общим командованием и питали общую надежду, что в их совместной борьбе родится новая французская армия. И никто не мог помешать Фабиану и его солдатам преследовать после этого врага до Эльзаса, до Дуная, хотя — увы! — он погиб !, как погиб потом и Леклерк, как погибли молодыми и иной раз нелепо, случайно многие другие солдаты, отстаивавшие честь французской армии. Но в тот вечер 25 августа Париж, в котором еще пахло порохом, был свободен! Водой парижских фонтанов нельзя было утолить голод. Но среди общего, немного нерешительного веселья — выстрелы с крыш еще продолжались — в глубине каждого сердца поднималась тихая, почти нежная радость — так сильна была потребность забыть на целый вечер о войне и верить, что жизнь прекрасна.