СОБОР В МОНПЕЛЬЕИ ЛАТЕРАНСКИЙ СОБОР (январь 1215 г. — январь 1216 г.)
Тогда «благородный граф» решил действовать силой: он собрался снести, срыть все крепости, которые оказали ему сопротивление, в Севераке, в Руерге, в Аже- не, в Родезе; феодальные клятвы верности, принесенные ему вассалами или вассальными городами Раймонда VI, оставались формальностью, и если пока страх, который он повсеместно внушал, не препятствовал покорности, то он же подпитывал опасный источник ненависти. К тому же Монфор в действительности мог стать полновластным хозяином края, только когда: 1) его признает таковым папа, который в этой области был главным после Господа Бога и под чье покровительство обездоленные сеньоры — и в первую очередь граф Раймонд VI Тулузский — временно отдали свои земли в предвиде-
нии вселенского собора, который должен был состояться в Риме в конце 1215 года и окончательно уладить этот вопрос; 2) тулузские владения, которых лишен был вследствие своего отлучения от Церкви Раймонд VI, будут переданы Монфору в качестве феода его сюзереном, королем Франции.
В ожидании церковного собора Иннокентий III поручил кардиналу-легату Пьеру де Беневану уже в январе того же года провести в Монпелье собор с более узким составом участников, чтобы определить, какие временные меры следует принять в отношении земель графа Тулузского. Тогда пять южных архиепископов (Экса, Арля, Нарбонна, Оша и Амбрена), двадцать восемь епископов и множество аббатов и клириков единодушно избрали «ради Господа и святой Церкви, мира в стране и истребления ереси» благородного графа Симона де Монфора единственным господином Тулузы и хозяином земель, принадлежавших графу Раймонду VI Тулузскому.
«О Чудо! — пишет Пьер де Во-де-Серне. — Когда предстоит избрать епископа или настоятеля, малое число избирателей с трудом приходит к согласию, выбирая одно-единственное имя. И вот, выбирая главу такой большой страны, столько выдающихся людей единодушно отдали свои голоса за этого поборника Иисуса Христа. Вне всякого сомнения, это сделал Господь Бог, и мы восхищены этим».
(АИ, 546)
Однако в глазах жителей Тулузы, Монпелье, Безье и Каркассона, как мы догадываемся, восхищения не было: Монфора ненавидела вся Окситания. И потому первое, о чем позаботились жители Монпелье, стоило «благородному графу» появиться у его стен, — это о том, чтобы преградить ему дорогу. Монфору пришлось спасаться бегством, и все время, пока длился собор, он оставался
за городскими стенами, в резиденции командора там- пдиеров.
Десять месяцев спустя, в ноябре 1215 года, папа наконец открыл в Риме вселенский Аатеранский собор, который целая армия епископов и аббатов готовила в течение двух лет. В нем принимали участие все главы западного и восточного христианства — Иерусалимский и Константинопольский патриархи, семьдесят один архиепископ, четыреста десять епископов и более восьмисот аббатов, а также послы всех христианских монархов и представители крупнейших городов Европы и Азии. Присутствовали также граф Раймонд VI Тулузский, его сын, будущий Раймонд VII, и граф де Фуа[C]. На этом соборе прелаты и священники дали строгое определение католической веры и ее правил; все ереси вальденсов и катаров Лангедока, Италии и Балкан осуждались безоговорочно, их приверженцы были преданы анафеме, решено было, каким наказаниям станут подвергать еретиков, и папа постановил, что Тулуза и прочие земли, завоеванные крестоносцами, отныне являются собственностью благородного графа де Монфора, который, таким образом, прибавит к прежним своим титулам титул графа Тулузского. Сразу после завершения собора Монфор должен был отправиться в северную Францию с тем, чтобы получить новые владения из рук французского короля Филиппа Августа, чьим вассалом он сделался вместо прежнего графа Тулузского, лишенного всех феодальных прав.
Эти решения были приняты после того, как каждый из обвиняемых или обвинителей выступил в защиту своей позиции, как рассказывает нам безымянный автор второй части «Песни о крестовом походе», сообщающий также, что были выслушаны свидетели. Вот несколько примеров возникших в ходе процесса вопросов, высказанных перед папой Иннокентием III и помогающих нам понять лучше любого абстрактного анализа, какова была феодальная и психологическая обстановка крестового похода.
Речь, произнесенная перед папой графом де Фуа в защиту графа Тулузского, отдавшего свои земли папе:
«Что же до графа Раймонда, моего всемогущего господина и повелителя,
почему же он отдал Тулузу, Монтобан,
Прованс? Ради мира. Но что же вышло?
Его владения отданы Симону де Монфору.
Этот жестокий человек повсюду сеет смерть и муки, грабит, угнетает, убивает, опустошает, уничтожает без жалости все живое там, где пройдет.
Раймонд отдал свой край под твою защиту, и вот он истерзан, изможден и умирает».
Ответ папы графу де Фуа, потребовавшему вернуть ему замок, также конфискованный папой:
«Ты был с нами неласков, но это неважно, ты хорошо держался. Если ты невиновен, мы вернем тебе твои земли и твой замок Фуа.
Если Церковь примет тебя как великого грешника, ты найдешь у нас Божие сострадание, ибо всякий, кто влачит за собой цепи греха, если только он покорится своей матери Церкви, должен получить приют и милосердную любовь».
Опровержение, высказанное епископом Тулузским Фульком, уличившим во лжи графа Раймонда VI, утверждавшего, будто никогда не знался с еретиками:
«Сеньоры, что сказал вам граф Тулузский?
Что никогда в своей жизни не встречался с неверием?
Но ведь это в его саду выросла дурная трава!
Скосил ли он ее? О, нет: он так о ней заботился, что она разрослась, заполонив все его земли.
Это с его согласия был укреплен пик Монсегюр, прибежище еретиков.
Его родная сестра сделалась еретичкой. Когда умер ее муж, она явилась в Памье, прожила там полных три года и бесстыдно проповедовала там свое опасное учение.
А сам он — как он поступил с Божьими слугами, с паломниками-крестоносцами, преследовавшими изменников?
Он столько их убил в Монже,
что вся земля вокруг стала красной».
Ответ графа де Фуа тем, кто обвинил его в том, что он поддерживал очаг ереси в крепости Монсегюр:
«Пик Монсегюр? У меня нет на этот замок никаких прав, нет над ним никакой власти: он мне не принадлежит.
Моя сестра? Зло ее коснулось. Она стала грешницей. Она, конечно, виновата. Она, но не я, сеньор.
Имела ли она право жить на наших землях?
Да. Я дал клятву умирающему отцу
и был обязан принять брата или сестру,
оказавшихся без крова, дать им
пищу и согреть, если они останутся без средств.
[...]
Теперь епископ [Фульк], смотрите, как ожесточенно он принижает мою веру! Он этим Бога оскорбляет!
Ему не привыкать, он накропал
столько жалких песен, столько бездарных стишков,
столько строк, хромающих, словно черт на ухабистой
дороге!
[Намек на то, что епископ прежде, чем сделаться священнослужителем, был трубадуром.]
Мы думали, что кормим слугу Господа,
но мы, мессиры, всего лишь откормили жонглера.
Он был настоятелем. Его монастырь захирел.
Он его покинул — и, клянусь Богом, свет воссиял!
Затем его избрали епископом Тулузским: и край тотчас запылал. Адский огонь!
В этом костре уже погибли пятьсот тысяч душ».
Различные высказывания о графе Раймонде VI Ту- пузеком:
«Вокруг папы их собралось около трехсот — клириков, епископов, кардиналов, архиепископов. Все говорили: «Можешь ли ты опровергнуть слова твоих сынов, утверждающих, что Раймонд Тулузский — безнравственный язычник, бессердечный развратник, недостойный того, чтобы править?»
Среди кардиналов встал архидиакон из Лиона на Роне и сурово сказал им:
«Эти слова, сеньоры, оскорбление Господу!
Вы забыли, что Раймонд взял крест?
Он во всем поступал, как покорный сын.
Клеветать на человека, которого следует поддерживать
и любить отеческой любовью, — какой грех! какой позор!
А вы, епископ Фульк, хотя на миг
подумали о страшном действии ваших наставлений?
Ваши проповеди безжалостны, злы, резки, плохи,
ежедневно причиняют боль
пятистам тысячам душ.
Поклялись ли вы на святых мощах Во всем помогать Монфору?»
(ПКП, 144-148)
Как мы можем убедиться, читая отчет об этой стадии собора в «Песни о крестовом походе», граф Раймонд VI Тулузский, присутствовавший там в числе вельмож вместе со своим сыном, Раймондом VII Младшим, не снизошел до того, чтобы самому выступить в собственную защиту: он предоставил этот труд своему вассалу, графу Раймонду-Роже де Фуа, который, твердо ступая, медленными шагами приближался к папе Иннокентию III, в то время как «гул разговоров» прелатов, кардиналов, принцев крови постепенно стих, и в настороженной, должно быть, тишине раздался низкий, медлительный голос вассала, которому предстояло защитить права своего сюзерена.
Раймонд-Роже де Фуа начал свою речь с того, что призвал всех пожалеть сына графа Тулузского, которому было тогда всего восемнадцать лет1 и которого обвинительный приговор, вынесенный отцу, Раймонду VI, лишал земли его предков, отнятой у него в пользу Мон- фора. Разве его отец не исполнил своих обязательств и не передал в руки папы свои феоды в Тулузе, Монтоба- не и Провансе ради того, чтобы в Лангедоке наконец воцарился мир? И что с ними стало? Его земли были отданы Монфору, этому «жестокому человеку, который повсюду сеет смерть и муки, грабит, угнетает, убивает, опустошает, уничтожает без жалости все живое там, где пройдет» (ПКП, 144). И это еще не все: сам граф де Фуа, положившись на обещание папы, отдал собственный замок папскому легату, кардиналу Пьеру де Бе- невану, одновременно с тем, как покорился Церкви[CI] [CII], сдал «с хлебом, вином, дичью, зерном и родниками с чистой водой», однако кардинал ему замка не вернул.
«Если мой замок не будет мне возвращен, — заключил граф, — кто же отныне сможет доверять данному слову?»
Папа Иннокентий III повернулся к своему легату, кардиналу де Беневану — ему не надо было ждать вопроса, ибо, как говорится в «Песни о крестовом походе», ответ был уже у него на устах, — и тот произнес: «Граф говорит правду, святой отец.
Он передал мне свои владения, и я доверил их мессиру настоятелю Сен-Тьерри, который у меня на глазах впустил туда наших людей».Упомянутые люди были попросту рыцарями-кресто- носцами Монфора, на которых граф де Фуа намерен был излить горечь и злость:
«[...] Эти злые разбойники,
эти бездельники-крестоносцы, пожелавшие все у меня />отнять,
все это правда; те, кого я встречал,
никогда этого не забудут: все они хромые, безрукие, слепые,
если не умерли. И я жалею об одном:
что позволил сбежать трусам из этой шайки».
(ПКП, 145)
Его слова всколыхнули волнение и ропот в рядах участников собора. Затем в большом зале папского дворца понемногу вновь установилась тишина, и папа звучным голосом обратился к графу де Фуа: «Сурово ты обошелся с нами, граф, но ты хорошо держался; если ты не виноват, мы вернем тебе твои земли и твой замок, а если грешен, Церковь примет тебя с состраданием, как принимает всех грешников».
Затем, когда Иннокентий III после нескольких умиротворяющих речей уже собирался закрыть заседание, один из рыцарей, некогда сражавшийся бок о бок со своим сеньором в Каркассоне, рыцарь де Рокфей, обратился к папе: «Высокочтимый святой отец, прояви милосердие к сыну достойного виконта Каркассонского[CIII], к несчастью, умершего в темнице, куда бросили его крестоносцы: его отца убили, и было бы справедливо, если бы
ты вернул ему каркассонские земли; если ты не согласишь- ся это сделать, твоя душа будет отвечать за его грехи».
Вокруг стали перешептываться. «Хорошо сказано!» — одобряли одни. «Какая дерзость!» — возмущались другие. «Да свершится правосудие», — ответил им папа.
И с этими словами, которые, как он полагал, несли в себе примирение, закрыл заседание, после чего удалился в свои покои, дабы отдохнуть там и подумать.
Спор же длился еще долгое время и не склонил чашу весов окончательно на сторону крестоносцев, чем и объясняется то обстоятельство, что Пьер де Во-де-Серне лишь вскользь упоминает об этом последнем эпизоде собора. К великому счастью для историков, анонимный автор второй части «Песни о крестовом походе», в отличие от него, подробно описывает произошедшее (лес- сы со 147 по 150). Теперь мы перечислим основные моменты финала этого собора, для большей ясности их пронумеровав: Прелаты идут следом за папой в сад, жестоко злословят на счет графов Лангедокских и советуют обернуть дело в пользу Монфора. «Если ты вернешь этим южным графам их владения, мы пропали; доверь их Симону де Монфору, и мы спасены», — говорили они. Иннокентий III на это ответил без объяснений: «Молчите, мне надо подумать». Папа открыл Священное Писание, перелистал страницы, выбрал наугад фразу, которая подсказала ему решение, и объявил участникам собора, что его выбор сделан:
«Сеньоры, вот что я думаю: граф Тулузский — добрый католик, и потому было бы несправедливо и неразумно отнять у него его земли. Зато я считаю, что следует отдать Монфору владения еретиков, от Роны до Пиренеев и от Пюи до Ниора».
Кардиналы и прочие прелаты с готовностью поддержали это решение, которое никого не ущемляло, разве что еретиков. Тогда епископ Фульк Тулузский «склонившись, медоточивым голосом» (ПКП, 148), высказал замечание: «Папа, добрый мой господин, твой приговор несправедлив, ибо, разделяя земли Лангедока на земли еретиков и земли по видимости христианские, ты обираешь графа Симона де Монфора, лишаешь победителя завоеванного им: например, ты отнимаешь у него Монтобан и Тулузу, что неразумно, тем более что твое решение ставит в более выгодное положение графа Тулузского под тем предлогом, что ты считаешь его добрым и верным католиком, и так же ты решаешь поступить с графом де Фуа и графом де Комменжем, которых тоже считаешь добрыми христианами! Так вот, добрый мой сеньор папа, оставь мелочные счеты, доверь все эти земли безраздельно Симону, честно их заслужившему. Ибо среди всех этих людей с Юга, которых ты считаешь христианами, нет ни одного, который снизошел бы до того, чтобы сражаться с ересью, и для этого тебе пришлось звать рыцаря из северной Франции, благородного графа де Монфора».
Заканчивает Фульк такими словами:
«Предпочесть этих разбойников Монфору означало бы утратить сердце и разум, лепетать душой!» Епископ Оша поддержал предложение епископа Тулузского. «Отнять тулузские владения у Монфора, — сказал он папе, — стало бы большой глупостью, которая подорвала бы уважение к тебе, как подорвала бы уважение к нам, твоим духовным детям, твердящим повсюду, что Раймонд — распутный язычник, развратник, недостойный того, чтобы править». От группы кардиналов отделился архидиакон Лионский, который встал на сторону папы и сурово обратился к остальным: «Эти слова, братья мои, оскорбляют
Бога. Не забывайте о том, что граф Раймонд взял крест и что он во всем поступал как послушный сын Церкви: стыдно клеветать на такого человека, как он, человека, которого надо уважать и поддерживать!» Встретив такой отпор, папа римский понял, что, если он не найдет серьезных прегрешений, в которых мог бы упрекнуть графа Раймонда VI, он не сможет, не вызвав негодования, отнять у него его владения, и попытался успокоить собравшихся. «Друзья, — сказал он, — если на наших землях были неправедно посеяны страдание и ненависть, это произошло против моей воли. Теперь я прошу вас усмирить ваши ярость и ненависть и выслушать меня: никогда я не говорил, Господь Всемогущий, что мессир Раймонд заслуживает того, чтобы его разорили. Мы должны принять его как раскаивающегося грешника; поступил ли граф Раймонд дурно пред лицом Божьим или же его несправедливо оклеветали невежественные глупцы, он явился ко мне сокрушенный и глубоко осознавший свои грехи, подобно сыну, повинующемуся отцовскому приказу и заслуживающему прощения». — С этими словами папа, ища поддержки, повернулся к Арнауту Амори, бывшему настоятелю Сито, первому вдохновителю крестового похода, сделавшемуся в 1212 году архиепископом Нарбоннским, и попросил его высказаться.
«Мой кроткий и добрый сеньор папа, — произнес архиепископ Амори, — ты прав; суди, как подсказывает тебе сердце, и правь без страха: никто не сможет заставить тебя уклониться от твоего пути».
И тогда уста папы Иннокентия III проронили ясный и четкий, подобно лезвию ножа, приговор: «Дело решено, сеньоры: граф Тулузский — добрый христианин».
Затем Иннокентий III прибавил, возможно, для того, чтобы облегчить душу, но и для того, чтобы оправдать свое решение:
«Зачем нам отдавать эти земли Монфору?
[-]
Может быть, Раймонд VI тяжко согрешил перед Богом, но он раскаялся. Тому, кто отвергнет заблуждение, я не могу отказать ни в приеме, ни в прощении.
И потому меня удивляет ваше упорное желание лишить его законных владений.
Ни закон, ни мое сердце не на вашей стороне».
(ПКП, 149) После этого завязался долгий разговор между папой Иннокентием III и участниками собора. Первый доказывал, что, отдав Монфору земли графа Раймонда VI, опоры еретиков, — хотя это можно было бы воспринимать как справедливое наказание, — тем самым лишили бы этих владений его ни в чем не повинного сына, будущего Раймонда VII, которому тогда едва исполнилось восемнадцать лет. Это было бы несправедливо и противоречило бы миссии Церкви, состоящей прежде всего в том, чтобы защищать невинных и бедных, а вовсе не еще более обогащать богатых. Тем не менее наиболее влиятельные особы встали на сторону Монфо- ра, и мэтр Тедиз, один из самых ученых клириков в этом собрании, изложил их аргументы: «Монфор — добрый христианин, он защищает Крест и выкашивает сорную траву ереси, тулузская земля должна принадлежать ему».
На это папа твердо ответил:
«Нет, мэтр, мессир Монфор вслепую рубит, без разбору убивает христиан и грешников-еретиков. Каждый месяц я получаю жалобы от наших чад, неправедно разоренных. Я очень опасаюсь, как бы Симон не принизил веру и не усугубил наших бед».
После этих слов среди участников собора поднялся ропот. Все громко кричали и возмущались: Монфор в Каркассоне, где он теперь пребывает, сражается с исчадиями ада, он гонит прочь из страны наемников и нечестивцев, возвращает католикам то, что им причитается; с помощью Христа он отвоевал Ажан, Тулузу, Монтобан, Альбижуа, Керси и графство Фуа, и он так много сделал во славу Божию, что теперь нельзя оспорить у него с таким трудом добытые владения. Этой слепой ярости папа старался противопоставить евангельское милосердие.
«Сколько злобной ярости, сколько гордыни я слышу в ваших речах, господа! Нам, собравшимся здесь ради того, чтобы послужить божественному правосудию, следует остерегаться впасть в грех гордыни. Я не считаю сира Раймонда виновным, но даже если собор решит, что он виновен, разве должен от этого пострадать его юный сын? Разве Господь наш не сказал, что сына нельзя наказывать за грех отца? Это слова Господа нашего Иисуса, а стало быть, наш закон. Найдется ли среди вас христианин, насколько одержимый гордыней или настолько безрассудный, чтобы оспорить подобную заповедь? Вспомните: когда первые крестоносцы залили Безье кровью и подожгли, тулузский наследник был еще ребенком, не понимавшим смысла слов «добро» и «зло», землям и графствам он предпочитал тогда птиц, которых в этом возрасте любят вынимать из гнезд, лазил по деревьям и стрелял из лука. И теперь вы хотите, отняв у него все его наследство, довести его до нищеты? Заставить просить подаяния у чужих дверей? Неужели вы этого хотите, братья мои? Какая недостойная участь для невиновного! Смерть лучше стократ: этот юноша создан не для того, чтобы протягивать руку, но для того, чтобы давать самому».
Если верить тексту «Песни о крестовом походе», красноречие папы не произвело никакого впечатления на собравшихся, и отовсюду послышались голоса:
«Сир, предоставьте отца и сына их судьбе!
Будьте сильны! Полностью доверьтесь Симону де Монфору!»
(ПКП, 149)
Первая часть обсуждения завершилась этими словами, и надо заметить, что ни разу за время собора речь не шла о ереси, о ней не упоминали ни ради того, чтобы ее определить, ни для того, чтобы осудить, ни для того, чтобы прославить. Вскоре должен был прозвучать приговор. Папе предстояло произнести его в присутствии, среди прочих, архиепископа Йоркского, поскольку тогда еще несовершеннолетний сын графа Тулузского был в то же время племянником английского короля Иоанна Безземельного (сына короля Генриха II Плантагене- та и Алиеноры Аквитанской, брата Жанны Английской, ставшей женой Раймонда VI).
Бароны, стало быть, я должен уступить, — ответил он, — пусть Монфор правит, если может, завоеванным краем. Я больше не потерплю ваших нестройных проповедей.
(ПКП, 150)
Однако последнее слово произнес архиепископ Йоркский, и он был настроен весьма безрадостно.
«Святой отец, истинный спаситель, — сказал прелат, — я очень боюсь, что Монфор, несмотря на усердную помощь сира Ги, его брата, и епископа Фулька, устанавливает свою власть на зыбучих песках, ибо сын Раймонда, благородный племянник короля [Англии],
не лишен возможности требовать признания своих прав».
(ПКП, 150)
Епископ Йоркский, как покажет дальнейший ход событий, предвидел верно. Тем не менее участники собора путем голосования заставили папу лишить Раймонда VI его владений и передать все его имущество и титулы Монфору. В апреле 1216 года французский король утвердит титулы герцога Нарбоннского и графа Тулузского. Раймонд VI утратил практически все свои владения, а граф де Фуа был «ободран до костей», как говорится в «Песни о крестовом походе». Тот и другой решили в последний раз поведать о том, в какое смятение привела их такая несправедливость; здесь следует прочесть строки, которые посвятил их горестям автор «Песни о крестовом походе» (лессы 151 и 152), поскольку они помогут нам понять, с каким неистовством жители Лангедока, в особенности тулузцы, отстаивали не столько свою веру — многие из них не примкнули к катарской ереси и остались добрыми католиками, — но свою независимость, свою культуру и свой язык. С этой точки зрения альбигойское восстание представляется в куда большей степени явлением, предшествующим современным антиколониальным и националистическим восстаниям, какими были когда-то восстание индийцев против англичан во времена Ганди или алжирское восстание против французской колониальной политики полвека назад.
А теперь вернемся к окончательному приговору, вынесенному папой Иннокентием III в конце Латеранско- го собора. Сказав, что ему приходится подчиниться («Пусть Монфор правит, если может, страной, которую завоевал»), папа прибавил, обращаясь к графу:
«Держись, я знаю свой долг,
дай мне подумать, Правосудие свершится.
Я верну тебе твое добро, если оно было отнято несправедливо.
[...]
Если Господь сохранит мне жизнь и позволит мне править по сердцу, твои права будут вскоре тебе возвращены. Тебе не придется жаловаться ни на меня, ни на Него.
Что до дурных прелатов, меня принудивших, они еще увидят, эти разбойники, каково иметь со мной дело. Хотел бы я, чтобы ты покинул меня с уверенностью, что всякое правое дело — Божье дело!
Оставь сына в Риме. Доверь его мне на время, пока я найду для него подходящие земли!» «Сир, — отвечал граф, — твоей святой доброте я вверяю себя самого, моего сына и мое добро».
Тогда Раймонд-Роже де Фуа взмолился, стал просить папу вернуть ему его добро. «Хорошо, — ответил тот. — Храни вас Господь, сеньоры». И простился с ними.
Граф и его сын со вздохом обнялись:
один оставался [в Риме], другой уезжал. Мессир тулузский с первыми лучами солнца покинул святой город.
Он остановился в Витербе[CIV], где праздновали Рождество. К ночи к нему присоединился Раймонд-Роже де Фуа. Оба отпраздновали там рождение божественного младенца, затем граф отправился в собор Сан-Марко, в Венецию, помолиться на могиле, в которой покоится евангелист. Наконец, он прибыл в Геную, где стал ждать сына, оставшегося при папе.
(ПКП, 151)
Поездка в Рим тулузского наследника, лишенного своего феодального наследия, не пропала даром: взамен утраченных им владений папа, «желая утолить его голод», подарил ему Бокер, землю Аржанса (между Ни- мом, Авиньоном и Арлем) в Венессене и, делая это, сказал ему: «До тех пор, пока мы не увидим, заслуживаешь ли ты большего, Симон будет править всем остальным». Юный Раймонд VII отказался.
«Святой отец, — непреклонно произнес он, — мне нестерпимо делить мою землю с этим человеком, Иисус
не может такого допустить; отныне оба мы можем жить лишь ради того, чтобы победить или умереть: один будет править на земле, другой опустится в гробу на глубину нескольких футов. Мне ничего от тебя не надо, кроме твоего благословения и страны, которую я завоюю».
«После самой непроглядной ночи наступает рассвет, — ответил ему на это папа Иннокентий III, — не забывай об этом, и да сопровождает тебя повсюду сладчайший Иисус, пусть Он исполнит твои желания и охранит тебя от всякого зла».
И вот в конце февраля 1216 года Раймонд VII, сын графа Тулузского, скачет во весь опор по дороге, ведущей из Рима в Геную, где ждет его отец, Раймонд VI. Ему не терпится снова вдохнуть благоухание Прованса и услышать стрекотание первых весенних цикад. Он летел вперед, с развевающимися на ветру волосами, но на сердце и на душе у него было тяжко: впервые в истории Церкви и христианства довод силы — обычная военная победа в Мюре — превратилась в истину веры, и графы Тулузские, отец и сын, утратили со своими обширными наследственными владениями Прованса и Лангедока лучшие феоды Франции. Чем не повод начать войну и постараться их вернуть!
Еще по теме СОБОР В МОНПЕЛЬЕИ ЛАТЕРАНСКИЙ СОБОР (январь 1215 г. — январь 1216 г.):
- ЛАТЕРАНСКИЙ СОБОР (1215)
- ФЕВРАЛЯ (23 ЯНВАРЯ СТ. СТ.), ВОСКРЕСЕНЬЕ. Неделя о мытаре и фарисее. Глас 1-й. Собор новомучеников и исповедников Российских
- СОБОР В СЕН-ЖИЛЕ (декабрь 1210 г.)[LXXIV] И СОВЕЩАНИЕ В НАРБОННЕ (январь 1211 г.)
- ОПЕРАЦИЯ МЯТЕЖНИКОВ ПОД МАХАДАОНДА И ЛАС-РОСАС (3 января по 14 января 1937 года)
- ЯНВАРЯ (2 ЯНВАРЯ СТ. СТ.), ВОСКРЕСЕНЬЕ. Неделя 31-я по Пятидесятнице, пред Богоявлением. Глас 6-й.
- 19 ЯНВАРЯ (6 ЯНВАРЯ СТ. СТ.), ЧЕТВЕРГ. СВЯТОЕ БОГОЯВЛЕНИЕ. КРЕЩЕНИЕ ГОСПОДА БОГА И СПАСА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА
- ЯНВАРЯ (14 ЯНВАРЯ СТ. СТ.), ПЯТНИЦА. Отдание праздника Богоявления.
- Из постановления IV Латераиского собора о борьбе с ересями (1215 г.)
- 7 января Рождество Христово
- 1890, январь
- 1619 г. Январь