СИМВОЛИКА ДВОРЦА НА ОСТРОВЕ СИТЭ

В истории становления государственного аппарата во Франции важное место занимает Дворец на острове Ситэ. Резиденция верховной светской власти с галло-римских времен, он в исследуемую эпоху превратился в местопребывание верховных ведомств и служб короны Франции.

однократных реконструкций Дворца внес Ж. Геру, исследовавший вопрос на основании данных археологии и счетов королевской казны[1958]. В настоящее время наблюдается новый интерес к королевским резиденциям и дворцам в связи с пристальным вниманием историков к формам репрезентации и семиотике языков власти[1959].

В контексте исследуемой темы Дворец на острове Ситэ до сих пор не привлекал внимания исследователей, а между тем он представляет двоякий интерес: во-первых, позволяет понять, как процесс институционализации ведомств и служб выражался чисто внешне, а во-вторых и в главных, раскрывает стратегии завоевания символического капитала власти институтами управления короны Франции.

Отметим несколько принципиально важных моментов. Прежде всего, несмотря на появление новых резиденций короля в Париже и его окрестностях, Дворец в Ситэ оставался символической резиденцией верховного правителя, даже после того как короли Франции уже не жили здесь[1960]. В этом, безусловно, выразилось стремление Капетингов сделать упор на преемственности своей власти от галло-римских времен к эпохам Меровингов и Каролингов. Однако со временем эту символическую преемственность олицетворяли служители короля, разместившиеся и постоянно находившиеся в этом Дворце, в то время как король и его Двор кочевали из одной резиденции в другую. Хотя название «столицы» Париж обрел при Филиппе II Августе, будучи главным городом уже со времен Меровингов, эту функцию олицетворял именно Дворец в Ситэ в качестве образа королевской власти.

Символическое значение Дворца не только не ослабевало по мере появления других королевских резиденций и даже после окончательного переезда короля Карла V Мудрого во дворец Сен-Поль в Париже, но со временем даже

возрастало. Оставив Дворец как постоянное местопребывание, короли обязаны были после коронации и торжественного въезда в город дать парадный банкет и на все время проведения празднеств находиться именно здесь[1962]. Таким образом, не присутствие короля придает теперь Дворцу характер центра власти, а наоборот - Дворец как бы сообщает королю дополнительную легитимность. О Дворце в Ситэ как об уникальной резиденции короля свидетельствуют и позднейшие привилегии, даруемые короной тем своим служителям, которые по долгу службы имеют право жить здесь. Так, в 1404 г. король подтвердил освобождение от налогов (тальи, эд и других поборов) проживавших во Дворце чиновников, ссылаясь не только на «незапамятный обычай», но и на особый статус самого здания как «главного обиталища и жилища», дающего его насельникам особые прерогативы[1963]. Убедительно демонстрировал политическое значение этого Дворца и установившийся обычай проводить в нем открытие заседаний депутатов Штатов в Париже[1964]. Косвенно обозначив будущее соперничество сословно-представительных собраний и исполнительного аппарата, этот обычай, тем не менее, придавал заседаниям Штатов статус институтов власти.

Символическое значение Дворца как «образа государства» явилось результатом его постепенного «заполнения» служителями верховных ведомств короны Франции, в итоге вытеснивших из него самого короля.

Этапы выделения им помещений здесь демонстрируют процесс их институционализации и связанную с их местоположением символику.

Еще важнее изменения, произошедшие при Людовике IX Святом в размещении выделяющихся из Королевской курии специализированных ведомств. Уже сами проведенные по его указу строительные работы по расширению Дворца свидетельствовали в пользу роста численности и специализации аппарата королевской власти. He менее значимо то обстоятельство, что при нем прежнее помещение, так называемая Зала короля, перестает быть местом заседаний Королевской курии[1966]. Она передается «Совету короля в Парламенте», соседствующему с залой, где король отныне «вкушал еду», а затем принимал подателей прошений, и помещение отныне именуется «Палатой судебных заседаний». Специализация помещения подтверждает выделение в этот период Парламента из Королевской курии (хотя документально засвидетельствованное около 1278, т.е. в правление Филиппа III Храброго), а соседство двух «судебных» помещений демонстрирует связь правосудия с персоной монарха. Еще одно важное нововведение происходит в правление Филиппа III Храброго: Денежная палата, будучи службой Дома короля, около 1285 г. оседает в старинной так называемой Большой Башне Дворца и перестает следовать за королем.

Грандиозная перестройка Дворца в Ситэ была осуществлена Филиппом IV Красивым в рекордные сроки - всего за семь лет (1296-1313 г.), и одной из главных ее целей являлось предоставление оформившимся ведомствам короны адекватных их функциям помещений рядом с королем.

Первым среди них, на мой взгляд, является отличная от всех прочих королевских резиденций небывалая открытость этого нового дворца. Co времен Филиппа IV Красивого Дворец в Ситэ перестает быть крепостью и открывается для широкой публики[1967]. Хотя он уже давно не исполнял функций защиты столицы, тем не менее, это было принципиальным новшеством, которое невозможно объяснить вне контекста складывающегося нового образа власти монарха. Будучи символом верховного правителя Французского королевства, Дворец в Ситэ демонстрировал открытость и дружелюбие власти, готовность выслушать жалобы и прошения подданных. He менее важно, что работа должностных лиц короля становится по сути публичной: люди свободно могли присутствовать на судебных слушаниях, внимать оглашаемым с верхней ступени лестницы Дворца приговорам, равно как и королевским указам[1968], могли прийти в Канцелярию с целью получить копию указа и наблюдать работу всех других чиновников. Все это органично вписывается и в

формирующуюся профессиональную этику службы короне Франции с характерным для нее демократизмом и элементами гражданского гуманизма".

На эти же цели «работало» и незыблемое правило судебных слушаний в Парламенте: они велись только на французском языке, дабы быть понятными самой широкой публике[1969]. Об этой цели утвердившегося обычая прямо говорится в протоколе Парламента: когда Парижский университет обратился с жалобой на Тулузский университет в связи с разницей позиций по вопросу о папской схизме, Парламент назначил день слушаний и специально оговорил, чтобы все речи произносились по-французски, а не на латыни, которую не все понимают, а дело столь «важное и серьезное» (grande, grosse et notable), что необходимо каждому его понять[1970].

Перестройка Дворца сопровождалась существенным расширением и предусматривала отдельные помещения для всех ведомств короны Франции.

Главное новшество и подлинное архитектурное чудо Дворца - Большая зала или «Большой Дворец» (в будущем «Зал потерянных шагов») - была возведена на месте разрушенных покоев, Палаты короля и Палаты судебных заседаний. Своим размахом она поразила воображение современников: 70 м в длину и 27 м в ширину. Как самое большое помещение во Дворце, она использовалась для торжественных собраний и церемоний, для открытия заседаний Штатов и парадных обедов. Размеры залы, ее украшения в виде статуй королей от легендарного Меровея до Капетингов демонстрировали твердыню власти монарха, ее легитимность через преемственность и славу[1971]. Здесь же, в западном крыле Залы, помещался знаменитый мраморный стол, состоящий из девяти гигантских плит, привезенных из Германии: используемый для парадных банкетов или в качестве сцены для разыгрываемых в праздники спектаклей, в обычное время он служил местом военного суда - адмирала и коннетабля Франции, а также хранителей вод и лесов. Вдоль южного крыла Залы располагались своеобразные «приемные» (скамейки) для мэтров Прошений Дома и Дворца, а также для нотариусов-секретарей.

Большая зала соединялась с пристроенной к западному крылу Дворца Большой палатой Парламента, где проходили судебные заседания и слушания дел.

Как видим, Парламент располагался дальше остальных ведомств от покоев короля, что в какой-то мере зримо воплощало его наибольшую автономность от персоны монарха[1972]. При этом он ближе всех находился к Большой зале Дворца с ее программным для власти обликом и убранством. Такое отдаление от покоев короля компенсировалась тем, что в Большой палате Парламента специальное богато украшенное место было отведено для монарха, который мог в любое время прийти на заседание, и обозначало постоянное незримое его присутствие. Это место получило название «ложе правосудия» (lit de justice): кресло короля было украшено балдахином, слева над ним висело Распятие. Вдоль стен располагались два длинных ряда высоких кресел для пэров Франции и советников Парламента (слева клириков, справа мирян). У ног короля отводилось место для канцлера[1973]. «Пространство короля» было отгорожено своеобразными калитками и некоторой свободной частью от остального помещения. Помимо кресел для советников, отдельных скамей

для адвокатов, прокуроров и тяжущихся лиц, в зале имелось пространство и для публики. Большая палата Парламента соединялась с Галереей Людовика Святого, где король теперь собирал французских прелатов для обсуждения политики в отношении Святого престола, и башней Бонбек, где со временем разместится канцелярия суда генералов-реформаторов. В этой символической резиденции короля Франции растущий политический вес чиновников становится особенно наглядным[1974].

Поворотным моментом в истории Дворца в Ситэ стали события парижского восстания 1356-1358 гг. Конфликт достиг апогея 22 февраля 1357 г.: ворвавшиеся в покои короля во Дворце толпы парижан под предводительством Этьена Марселя убили на глазах дофина Карла двух маршалов[1975]. Пережитое Карлом потрясение, как уже отмечалось, считается причиной принятого им судьбоносного решения оставить навсегда этот Дворец и перебраться в 1364 г. в расширенный и перестроенный замок Сен-Поль на правом берегу[1976].

Однако это политическое событие явилось лишь внешним катализатором глубинного процесса автономизации ведомств и служб от персоны монарха. Так, уже в правление Иоанна II Доброго все четче обозначается тенденция отдалить органы управления от личных покоев короля: над помещением Палаты счетов была возведена комната для проведения Королевских советов, которые до этого проходили в Зеленой палате, передней Палаты короля. Скорее всего, именно тогда же выделяется комната для Монетной палаты, рядом с Палатой счетов, и она переезжает из прежнего помещения на правом берегу во Дворец в Ситэ[1977]. Эги перемещения отражали важные административные нововведения, которые внедрил король, прежде считавшийся историками утерявшим связь со временем неудачливым воякой. В правление Карла V соответствующие тенденции продолжились: заседания Королевского совета, как и другие расширенные консультативные ассамблеи, на которые собиралось до двухсот человек, включая представителей университета и Парижа, отныне проходили в замке Сен-Поль, а ведомства короны получили над Дворцом в Ситэ полную власть.

«Матрица французской монархии» (по выражению А. Пиното), Дворец в Ситэ с середины XIV в. превращается в исключительное место пребыва

ния институтов королевской власти, и отныне именно их служители зримо «представляют» короля, а символика здания придавала им символическую власть[1978]. Переезд короля в замок Сен-Поль не снизил статус Дворца в Ситэ, и он был закреплен текстом королевского указа, изданном в преддверии переезда, в январе 1359 г.[1979]

Поскольку вместе с королем здание в Ситэ покинули и почти все службы Дома, их помещения вскоре были заняты службами Дворца. Именно с этого времени можно говорить о четком разделении этих двух структур.

Больше всего помещений теперь занимал Парламент, что адекватно отражало статус верховного суда и его место на вершине иерархии ведомств. С начала XV в. покоях Зеленой комнаты (покои короля) проходили заседания Совета Парламента, на которых принимались важные решения и выносились приговоры. В помещении королевского хлебодара разместилась вторая Следственная палата. Палата прошений Дворца получила отдельные аппартамен- ты на третьем этаже. Важно при этом, что Палата прошений Дома короля осталась в здании Дворца, по сути, став отныне как бы еще одной палатой Парламента: она делила прежнюю комнату виночерпия короля с коллегией нотариусов и секретарей. Сами нотариусы и секретари добились от короля права на нее не без труда. Указом от 29 ноября 1370 г. король им предоставил комнату рядом с Большой залой, со стороны Большого моста, чтобы они могли собираться здесь для приема людей и для совместных дел и разговоров. Однако консьерж Дворца отказался этот указ утвердить, что вызвало письмо- приказ короля[1980]. В 1378 г. круглая башня покоев короля стала местом работы Канцелярии, сохранившей за собой и прежнее помещение рядом с Сент-Ша- пель. Свои отдельные покои получил и суд генералов-реформаторов, учрежденный в 1357 г.: ими стал Зал над водой из числа прежних покоев короля. Находящаяся рядом башня Бонбек даже именовалась «Башней Преобразований» (Tour de la Reformation). Существенно расширяются и аппартаменты Палаты счетов: на втором этаже теперь находятся Большое и Малое Бюро, а на первом - комнаты клерков, отдельно по регионам королевства; в 1375 г. сюда пристраивается третий этаж. Рядом с Палатой счетов вскоре обосновалась и Налоговая палата, что подчеркивало единство финансовых ведомств короны. Позднее эта курия перебралась поближе к помещениям Парламента, ссылаясь на то, что их адвокатам «далеко и затруднительно» идти туда

вместе со своими клиентами, что приводит не только к трате времени, но и к «неподобающим потерям, усилиям, ущербам и притеснениям» подданных[1981]. Обустраиваются и расширяются помещения других ведомств[1982]. Именно с этого времени старый королевский Дворец в Ситэ превращается в прообраз нынешнего Дворца правосудия ввиду судебной компетенции всех разместившихся здесь ведомств и служб короны Франции.

Хотелось бы обратить внимание на явное стремление чиновников остаться именно во Дворце в Ситэ, а не пребывать поблизости от короля. К тому же, тесное соседство служителей короны Франции способствовало укреплению их корпоративной солидарности, взаимному контролю и выработке общей профессиональной этики. С другой стороны, короли и раньше жили в других резиденциях, в том числе и в Париже, так что переезд Карла V Мудрого был скорее политическим жестом, чем символическим разрывом с Дворцом в Ситэ. Этот жест, явно спровоцированный событиями парижского восстания, призван был повысить авторитет служителей короны, подвергшихся нападкам со стороны партии реформаторов. Переезд короля повлек и иное изменение в статусе Дворца: для управления этим огромным и значимым зданием учреждена была новая должность консьержа со своей юрисдикцией и прерогативами[1983].

Наконец, новая символическая власть Дворца нашла выражение в акции Карла V установить в 1371 г. на башне, возведенной в 1330-1366 гг. и специально для этого перестроенной, первые общественные часы в Париже[1984]. С тех пор и до наших дней эта часть Дворца именуется Башней часов. Поскольку это были первые в Париже общественные часы, их установка по задумке и на счет короля свидетельствует о явной символической задаче. Прежде всего, с этой целью король пригласил некоего Генриха Бика (Вика) из Германии, часовых дел мастера, и назначил ему, помимо оплаты за их изготовление, жалованье в размере 6 су в день, каковые он получал из доходов от муниципалитета Парижа[1985]. Это было достаточно высокое содержание, о чем свидетельствует иск в Парламент, поданый купеческим прево и эшевенами в 1418 г. с целью либо уменьшить его размер, учитывая плачевное положение города, либо найти другой источник оплаты[1986]. В ходе судебного разбиратель

ства выяснилась любопытная мотивировка позиции часовых дел мастера, который настаивал на сохранении ему жалованья не только необходимостью содержать двух помощников за свой счет, но и исполняемой им высокой задачей «служить общему интересу Парижа»[1987].

В еще более развернутом виде символическая и прагматическая функция часов Дворца в Ситэ, заложенная Карлом V Мудрым, прозвучала позднее, в ходе очередного судебного разбирательства 1452 г. в Парламенте по иску парижских властей вновь о снижении жалованья часовщика[1988]. В приговоре Парламента, сократившего сумму до 4 су в день, содержится его интерпретация описанной акции короля. Напомнив, что в тот момент в столице не было часов, которые могли бы служить всему населению, Парламент так охарактеризовал ее цели: «для украшения нашего города Парижа и дабы наша курия Парламента и жители города могли бы лучше управляться и распределять (время) по часам дня и ночи»[1989].

В этой трактовке целью акции короля заявлялось упорядочение и оптимизация времени работы служителей короны. И действительно, в ряде указов мы обнаруживаем прямую отсылку к этим часам как к регулятору начала работы ведомств. Причем это касалось уже не столько находящихся во Дворце органов, сколько иных управленческих служб города. В Регламенте юрисдикции аудиторов Шатле 1377 г., вскоре после установки этих часов, говорится, что ориентиром начала их работы должны быть именно «часы Дворца» (de l’Orloge du Palays); то же самое положение было включено в Регламент о Шатле 1424-1425 гг.[1990] При всей их фундаментальной важности для соблюдения дисциплинарных норм службы, часы на башне Дворца несли и иную, куда более значимую символическую функцию, олицетворяя власть этого здания над всем миром чиновников в Париже[1991]. He менее примечательно в приведенной выше трактовке упоминание о Парламенте, чье время работы часы преимущественно призваны регулировать. В этом выражается

как реальное положение верховной судебной палаты на вершине иерархии ведомств и служб, так и самооценка ее служителей, в которой выразилась новая власть органа в управлении Дворцом: отныне сами служители короны во главе с Парламентом отвечали за его состояние и убранство.

Обосновывались Парламентом различные траты на обустройство, ремонт или обновление убранства залов Дворца ссылками на «общее благо суда и честь короля», выраженную, в том числе, и в достойном облике помещений администрации короны Франции[1992].

Так, когда после подавления восстания майотенов 1382 г. ликвидировался институт муниципального управления в Париже (должности купеческого прево и эшевенов), а здание муниципалитета передавалось под власть королевского прево, в указе прямо сказано, что такой служитель должен иметь «почтенное обиталище и помещение». Точно также в последовавших затем реформах «мармузетов» сенешалям и бальи предписывалось избрать для своей резиденции «самое главное и самое почтенное место» в их округе[1993].

Прежде чем охарактеризовать труды служителей короны по содержанию Дворца в надлежащем виде и по его украшению, следует определить сферу их ответственности. Упомянутое выше учреждение должности консьержа Дворца сделало его главной властной фигурой в этой области. Решением от 30 января 1417 г. доходы консьержа были присоединены к домену, что ставило его под контроль верховной судебной палаты[1994]. Кардинальным это решение делало и то обстоятельство, что должность консьержа получил в этот момент Анри де Марль, канцлер Франции, а до этого первый президент Парламента. Последовавшие вскоре схизма, а за ней нежелание Карла VII жить в Париже даже после освобождения города от англичан, привели к тому, что до 1444 г. должность консьержа Дворца неизменно занимал именно канцлер Франции, что закрепляло властные функции Парламента, чьим формальным главой и, как правило, прежним служителем он являлся.

Таким образом, две даты, 1364 и 1417 гг., оказались повортными в процессе превращения Дворца в Ситэ из главной резиденции монарха в цитадель его властных институтов, служители которых и отвечали за его состояние и облик. Ho стечение политических кризисов вряд ли оказалось бы столь решающим, если бы уже до 1417 г. верховные ведомства во главе с Парламентом не отвечали бы долгое время за состояние Дворца и его помещений. Эта их ответственность опиралась на порученную им королем уже в 1364 г. обязанность оплачивать все расходы на эти нужды Дворца за счет «плодов их работы»[1995]. Новый указ позволял Палате счетов направлять деньги, поступавшие в коро

левскую казну от писем об отсрочке выплаты долгов (lettres d’amortissements), на ремонтные работы во Дворце[1996]. Самым щедрым источником для подобных трат были штрафы, собираемые по приговорам Парламента, что естественным образом ставило верховный суд во главе всех работ по содержанию и ремонту залов Дворца[1997]. Прежде всего, с 1364 г. все обустройство (разбор и установка) так называемого ложа правосудия перешло полностью в ведение его служителей[1998]. Ho и состояние самих залов верховного суда требовало их постоянного внимания.

Такая деятельность особенно интенсифицировалась с приходом на должность секретаря по гражданским делам Никола де Бая. Он начал с радикального улучшения условий хранения архивов Парламента. В 1401-1404 гг. он сначала добился дополнительных помещений в так называемой Гражданской (Серебряной) башне, а затем распорядился изготовить новые сундуки с замками для лучшей сохранности архива и «для общего блага Парламента». В 1406 г. им была обновлена мебель в Большой палате Парламента, которая была «старой, испорченной и неудобной». В холодную зиму 1408 г., когда значительно пострадал и Дворец в Ситэ, именно Никола де Бай вместе с четырьмя советниками делал ревизию здания и организовывал срочный ремонт, поскольку помещение было залито водой и повсюду бегали крысы[1999]. При всем прагматизме описанных работ, за ними угадывается и более глубинный символический план: облик залов Парламента, как мы помним, призван выражать «честь короля и суда», о чем неизменно упоминается в связи с передачей денег от штрафов на такие мероприятия, в еще большей мере эта символика проявляется в работах по их украшению. В 1406 г. Парламент пригласил известного художника Колара де Лаона для росписи Большой палаты в связи с тем, что парижский буржуа и, вероятно, казначей короны Жан де ла Клош подарил верховному суду картину для украшения этого помещения. Работа оказалась дорогостоящей, и ее осуществлению способствовала настойчивость гражданского секретаря, напоминавшего Парламенту обещание оплатить ее из будущих штрафов (окончательно долг был погашен в 1411-1412 гг.)[2000]. Никола де Бай и сам использовал эти работы для того, чтобы по своей инициативе и в соответствии со своими представлениями о «чести Парламента» украсить стены подобранными им цитатами «из пророков, философов и поэтов». Еще одна картина, на этот раз для залы Следственной

палаты, была передана Палатой счетов и оплачена из штрафов Парламента в 1415 г. [2001]

He были чужды подобным возвышенным заботам и другие служители: самая необычная и знаменитая акция имела место в 1389 г. и принадлежала «мармузетам», которые решили «в целях сохранности золота в казне» изготовить из него гигантских размеров крылатого оленя (ставшего, напомним, немым девизом короля Карла VI) и поместить его во Дворце в Ситэ. Однако вследствие скоропостижного смещения успели изготовить только голову, которая, по свидетельству современников, и висела во Дворце[2002].

Вершиной политики по символическому украшению залов Дворца, бесспорно, следует признать картину, ныне находящуюся в Лувре. Это знаменитое «Распятие» («Retable du Parlement»), представляющее собой квинтэссенцию «королевского культа» и экзальтацию судебных функций монарха[2003]. Для нас важны, помимо содержания, и обстоятельства ее появления - прежде всего дата создания - 1452-1454 гг., в период прекращения королевской схизмы и мучительного поиска путей примирения расколотой страны. В этой деятельности служителям короны во главе с вершителями правосудия отводилась решающая роль. He случайно поэтому картина, а значит и ее «содержание», были заказаны самим Парламентом. Еще более знаменателен факт ее помещения в Большой зале Парламента, в центре стены над скамьями советников. Призванная подчеркнуть функцию правосудия, она явно притягивала к себе взоры присутствующих на заседаниях, затмевая самого монарха, даже во время его присутствия. Такое местонахождение картины знаменовало собой сущностную трансформацию представлений парламентариев о своем предназначении: отныне не король являлся главным в зале суда, а сам Бог как источник и мерило правосудия[2004]. Здесь содержался и намек на независимость судей от мирской власти и их ответственность только перед Всевышним за свои решения.

Аналогичная картина, но меньших размеров, появилась затем и в помещении Палаты счетов. «Распятие» на стене призвано было олицетворять высокую судебную функцию и этой инстанции и определенные претензии на равенство с Парламентом. Ho имелось и существенное отличие: картина располагалась прямо над головой короля (над его креслом председателя палаты), что ставило этот суд символически на ступень ниже суда Парламента, ответственного только перед Богом[2005].

«Распятия» в Парламенте и Палате счетов явились своего рода апогеем целенаправленных усилий служителей короны Франции исследуемого периода придать Дворцу в Ситэ новую символическую роль - олицетворения высокого предназначения верховных ведомств как «представителей неумирающего тела короля» и хранителей «чести королевства».