В начале этой книги представляется необходимым напомнить кратко, в каких условиях и в результате каких тяжелых событий Сопротивление стало долгом для нашей нации. Большинство работ, посвященных Сопротивлению, обходит молчанием длинную цепь ошибок, капитуляций, актов пособничества нацистам, которая, упав на плечи нации, заставила французов подняться на борьбу за свое освобождение. Эта народная борьба была отрицанием той политики, которая привела к катастрофе 1940 года и в результате этой катастрофы временно восторжествовала. Разумеется, мы не собираемся писать здесь историю предвоенного периода или историю так называемой «странной войны». К тому же неизвестно, какая из двух была более странной. Обе они отличаются своей совершенной нелепостью. Кто из довоенных политических деятелей Франции осмелился бы сказать, что он не знал или имел право заблуждаться относительно характера режима, установленного в Германии Гитлером и его покровителями, и политических целей, которые они поставили перед Третьим рейхом? Даже люди, куда хуже их осведомленные, знали из газет, что в Германии каждой чете новобрачных вручалась нацистская библия «Мейн кампф», в которой молодые супруги могли прочесть в свой медовый месяц: «Франция была и остается смертельным врагом немецкого народа... Вторая война начнется... Необходимо заранее изолировать Францию...» И т. д. Были такие, кто упорно игнорировал «Мейн кампф», но разве могли они закрывать глаза на дела фашистских правителей Германии, Италии и Японии? В 1931 году Япония вторглась в Маньчжурию. В 1936 году германо-итальянские войска, для которых невмешательство английского и французского правительств послужило великолепным .прикрытием, начали открытую интервенцию против Испанской Республики. В 1937 году Япония бросила в огонь войны весь Китай. 12 марта 1938 года Гитлер аннексировал Австрию (аншлюс), а 30 сентября 1938 года в Мюнхене Чехословакию вынудили выдать Гитлеру свои средства сопротивления, свою «линию Мажино», свою армию, которая была союзницей французской армии *. 15 марта 1939 года немецкие войска вступили в Прагу. 22 марта 1939 года они забрали у Литвы Клайпеду. 7 апреля 1939 года Муссолини захватил Албанию. Французы были свидетелями быстрого и методичного осуществления плана, который от них не скрывали и в соответствии с которым должна была наступить и их очередь. Они не могли не видеть этого. Почему же вопреки всему французские правительства всякий раз мирились со свершившимся фактом, хотя и знали, что это ло меньшей мере поведет к ослаблению Франции? Дело в том, что правители Англии и Франции больше всего боялись помешать Гитлеру выполнить миссию, которую, как им казалось, назначило ему само провидение: уничтожить Советскую Россию. Такие расчеты, откровенные или тайные, заглушали в этих людях чувство патриотизма, которым, впрочем, они не переставали похваляться. Даже те, кому был ненавистен фашизм, лелеяли коварную мечту использовать его в своих собственных целях14 15. Иначе как можно было бы объяснить терпимость официальных кругов Франции к подрывным действиям гитлеровской Германии и ее агентуры в нашей стране, принимавшим все более широкие масштабы? Гитлер покорил и подчинил себе французскую буржуазию, потому что он олицетворял собой антикоммунизм. Во имя антикоммунизма предателям была предоставлена почти полная свобода действий во Франции. Многие добросовестно заблуждались. Но история не признает довода «я этого не хотел». Для истории, которая будет судить об ответственности Франции перед всем миром, значение имеет только общая линия политики французской буржуазии и ее конечный результат— катастрофа 1940 года Г Ибо судьба потерпевшей поражение Франции стала зависеть теперь от судеб всего остального мира. Начавшаяся война вплоть до капитуляции 1940 года была продолжением реакционной политики империалистов. И тот факт, что характер начавшейся войны потом изменился и она закончилась поражением злейших сил мировой реакции и провалом всех их планов, делает для нас необходимым разобраться в клубке сложных противоречий, возникших в ходе событий, которые начались для Франции с объявления войны в сентябре 1939 года. * * * В начале 1939 года французское и английское правительства, толкая Польшу, отказавшуюся от всякой советской помощи, на переговоры с Гитлером, одновременно послали в Москву делегацию из второстепенных лиц, действительной задачей которой было оттянуть время и сделать невозможным создание общего антигерманского фронта16. Русские уже пришли к убеждению, что Париж и Лондон стремятся толкнуть Гитлера к прямому нападению на СССР Г В то же время Гитлер предложил Советскому Союзу заключить пакт о ненападении, потому что хотел избежать войны на два фронта17. Подписание германо-советского пакта дало СССР возможность хоть на какое-то время отсрочить нападение Германии, вооруженной западными империалистами. Столь резкая перемена в политической и стратегической обстановке, расстроила все планы французского и английского правительств, союзников реакционного профашистского режима Польши. Французская буржуазия, чтобы отвести глаза общественному мнению обрушила неслыханные репрессии на организации рабочего класса, которые оставались верны духу Народного фронта и социалистическим идеям, воплощенным в первом в мире социалистическом государстве — Советском Союзе18. Для понимания всего последующего такое важное событие, как заключение германо-советского договора, надо рассматривать в неразрывной связи с общей обстановкой в то время, когда вся Центральная Европа оказалась во власти Гитлера. Теперь каждый в зависимости от того, чью позицию он одобряет — Советского Союза или франко-английских союзников,— может заняться любыми переоценками. Однако опыт «странной войны» показал, что, как союзники ни хитрили, от этого выиграла одна Германия. После того как в 1939 году СССР расстроил их планы, Франция и Англия подверглись нападению Германии, которую они сначала вооружали, а затем всячески «умиротворяли», делая Гитлеру одну уступку за другой. Мюнхенцы пожали плоды своей политики, обернувшейся против самой Франции. Кроме того, мы не должны закрывать глаза и на то, что в 1939 году Соединенные Штаты, одобрившие Мюнхен, оставались простыми свидетелями военных событий; они проводили выгодную для них политику невмешательства до того самого дня, когда Япония, напав на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года, вынудила их отказаться от этой политики. * * * Объявляя войну, вершители французской политики рассчитывали на две свои «твердыни»: на линию Ма- жино, которая должна была гарантировать военную безопасность страны, и на свою антисоветскую политику (принявшую внутри страны форму истерического антикоммунизма), призванную обеспечить политическую безопасность буржуазии 1 По официальным данным, после объявления войны во Франции было распущено 620 профсоюзов и 675 других организаций, в которых участвовали коммунисты; произведено 11 тысяч обысков; 2778 коммунистов были лишены своих выборных должностей; коммунистическая печать была запрещена. К 7 марта 1940 г. число арестованных и интернированных составило 3400 человек. Против 3000 должностных лиц были применены санкции. Декрет от 26 сентября 1939 г. о роспуске коммунистической партии послужил «юридической» основой для репрессий, начатых правительством Виши. 20 марта 1940 г. военный трибунал Парижа приговорил к пяти годам тюрьмы 26 депутатов, уже находившихся в заключении. Заочные смертные приговоры были вынесены Ж. Дюкло, Ж. Катла, Г. Монмуссо, Г. Пери, А. Раметту, А. Ригалю, Ш. Тийону. Не думайте, что но этой причине люди, отвечавшие за оборону Франции в 1939 году, пренебрегали применением танков. Как ни «неприступна», по их мнению, была линия Мажино, имелась также и «генеральная инструкция» от 12 августа 1936 года о тактическом ?применении крупных мотомеханизированных соединений, лежавшая в основе всех уставов и всех инструкций, действовавших в 1940 году. Беда лишь в том, что эта «генеральная инструкция» еще 28 мая 1937 года получила следующую оценку германского специалиста, генерала Эймансбергера, ?на страницах журнала «Мили- тервохенблатт»: «Предлагаемое в этой инструкции тактическое применение танков свидетельствует о потрясающем незнании действительности». Нам не хватило бы и целой главы для перечисления всех фактов, свидетельствующих о том, что поражение 1940 года было во всех отношениях результатом того, что эта война готовилась и велась в интересах, совершенно чуждых французскому народу. К тому же во всех государственных органах и штабах сидели люди, ослепленные классовой ненавистью и считавшие, что Франция должна была бы воевать на стороне Гитлера, а не против него; они были на его стороне и сознательно приносили ему в жертву республику. «Вскрытие тела убитой республики, — говорил в 1943 году Франсуа Мориак,— позволило обнаружить глубоко проникшую в нее раковую опухоль» К Всем известно признание, сделанное Гитлером Рау- шнингу: «Я давно поддерживаю отношения с людьми, которые сформируют угодное мне новое правительство; я приду к французам как освободитель. Мы представимся французским мелким буржуа как поборники справедливого социального порядка и вечного мира». Гитлер нисколько не хвастался, как ни чудовищно то, что он сказал. Его официальный агент во Франции Отто Абец писал: «Франция не смогла выстоять в этой войне потому, что на нее оказала свое воздействие наша пропаганда»19 20. Однако большинство французов долгое время считали, что «пятая колонна» была выдумкой коммунистической пропаганды. * * * Первого сентября германские вооруженные силы вторглись в Польшу. 3 сентября Лондон и Париж объявили войну Германии. «Странная война», пришедшая на смену «странной» дипломатии, очень удивляла германских генералов, которые знали меньше, чем их хозяева, о гитлеровских сообщниках во Франции и других странах... Исходя из элементарных правил стратегии, они думали, что, после того как Гитлер бросил большую часть своих сил против Польши, благородные союзники панской Польши нанесут удар по германским вооруженным силам на Западе! В самом деле, Гитлер оставил только 8 действующих и 25 резервных дивизий против 85 французских дивизий. Обстановка требовала, чтобы французские войска, не оставляя линии Мажино, а, напротив, опираясь на нее, перешли в наступление и тем самым помогли Польше, ради которой, собственно, Франция и Англия и обнажили свои мечи! 21 . Фельдмаршал Кейтель заявил на Нюрнбергском процессе, что в сентябре 1939 года он ожидал решительного наступления со стороны Франции. «Мы были удивлены, что Франция не атаковала Германию во время кампании в Польше. Мы не могли понять, почему Франция не воспользовалась этой исключительной возможностью, и это укрепило нас в нашем мнении, что западные державы не хотели воевать против нас»22. Таким образом, после вступления в войну хозяева Франции сознательно упустили «исключительную возможность». Они были настолько далеки от мысли о наступлении, которое поставило бы Германию в опасное положение, что нашим войскам было даже запрещено бомбардировать или обстреливать железную дорогу, идущую вдоль Рейна от Базеля до Карлсруэ! Это бездействие длилось восемь месяцев и позволило Гитлеру наращивать дальше свои вооружения после польской кампании. Хотя Франция официально находилась в состоянии войны с гитлеровской Германией, глава французского правительства заявил под аплодисменты Блюма о своем решении сформировать экспедиционный корпус и послать его на помощь Финляндии, воевавшей против СССР. В Сирии Вейган сосредоточил войска численностью 150 тысяч человек; горя желанием скорее выступить в направлении Черного моря, он писал Гамелену в феврале 1940 года: «Я считаю, что главное— это нанести сокрушительный удар по СССР в Финляндии и в других местах...» 23 Став председателем совета министров, Поль Рейно 24, выступая на заседании военного кабинета, настаивал на необходимости вмешаться «либо на севере Европы, либо в районе Черного моря, на южном Кавказе». Присутствовавший на заседании генерал Гамелен записал свои впечатления: «Почти все члены кабинета, по-видимому, приемлют эту войну с легким сердцем»25. Как? Две войны сразу? Но после Мюнхена вопрос всегда стоял только об одной. Германию упрекали лишь в том, что она подписала пакт о ненападении с СССР—страной, которую Франция 1940 года считала своим врагом. Всю зиму фронт был погружен в спячку, подрывавшую моральное состояние страны еще сильнее, чем обезумевшая печать. С приближением весны 22 из 30 тысяч квалифицированных рабочих заводов Рено были посланы на фронт... По требованию «патриотических» газет, Пятое бюро 26 начало «вычищать» антифашистов из армии. В апреле 1940 года, меньше чем за месяц до прорыва под Седаном, Гитлер захватил Данию и Норвегию. После введения в стране военного положения те общественные силы, которые не переставали вести борьбу с фашизмом, были вынуждены уйти в подполье. Правосоциалистические и реформистские вожди, став на сторону идеи превентивной войны против СССР, присоединились к репрессиям против рабочих и сделали невозможным единство действий трудящихся в защиту элементарных свобод. «Странная война» неудержимо приближалась к своему роковому исходу. Республика уже прятала в гардероб обветшавшие одежды Марианны. * * * 10 мая 1940 года, обойдя мощные заграждения линии Мажино, армии Гитлера перебрались через Арденны. Французские дивизии, спешно переброшенные в Бельгию, не успели занять позиции. Перехваченные и преследуемые на марше, они были вынуждены отходить в опасных условиях. Противник воспользовался переброской на север лучших французских частей, чтобы нанести сильнейший удар на стыке частей фронта, там, где заканчивалась линия Мажино, через те самые Арденны, в неприступности которых уверял Петэн...27 Это было на участке генерала Хюнцигера. Последний не позаботился о защите своего левого фланга... Связь с Кораяом (9-я армия), порванная 15 мая в 21 час, не была восстановлена. Хюнцигер позволил немецким танкам прорваться в тыл своего правого фланга. Приказ Гамелена, отданный в ночь с 13 на 14 мая и предписывавший французским войскам отбросить противника за Седан на реку Маас, не был выполнен. Прорыв на стыке был осуществлен, и Гудериая получил возможность неудержимо устремиться к морю. Отвечая впоследствии на вопрос офицера исторического отдела штаба французской армии, он заявил, что если бы французы начали свое контрнаступление на заре, то 1-й танковый корпус немцев оказался бы в трудном положении. В этой обстановке Поль Рейно 16 мая призвал на помощь генерала Вейгана. Ведь именно Вейган заявил 14 июля 1939 года в Лилле: «Я считаю, что французская армия сейчас сильнее, чем когда-либо в нашей истории... Если нам прикажут одержать победу, мы ее одержим». «Приказать» входило в данном случае в компетенцию председателя совета министров, который сам заявил: «Мы победим, потому что мы сильнее» 28. Получив приказ «одержать победу», Вейган на свой страх и риск перенес на 19 мая начало контрнаступления, назначенного его предшественником на утро 18 мая; между тем выполнение первоначального приказа, возможно, позволило бы сломить натиск врага... 29 23 мая он заверял генерала Думенка: «Оказавшись в котле, немецкие танковые части ?погибнут от голода и истощения...» А накануне немцы заняли Абвиль, Перонн, Аррас, Амьен. Но у Вейгана были другие заботы. Он вылетел в Ипр, чтобы встретиться со своим другом, королем Бельгии Леопольдом. Последний совершил нечто вроде государственного переворота и, избавившись от правительства, оставил при себе в роли гражданского советника одного из агентов «пятой колонны» в рядах социал-демократии, Де Мана. Бельгия начала тайные переговоры с Гитлером, а 27 мая Леопольд приказал своему штабу объявить о капитуляции всей бельгийской армии. Поль Рейно, передав армию в надежные руки и заявив после прорыва противника южнее Мааса, что «наши доблестные войска ведут бои, чтобы загнать противника в мешок», начал складывать в мешок свой кабинет министров. Этот человек, который сейчас так любит выступать в роли наставника V республики, во времена III республики не знал, должно быть, что, когда военные не справляются со своим солдатским ремеслом, они требуют передачи армии всей полноты власти. «Идите,— сказал он генералу Пюжо,— и скажите ему (маршалу Петэну), что он получит желаемый им пост» Ч 20 мая в Елисейском дворце собрался совет министров... Были введены карточки на сахар, предусмотрены меры против изменников... но последние только радовались назначению Петэна... 24 мая Поль Рейно признал в сенате, что «минированные мосты через Маас почему-то не взорвались, (что) были допущены совершенно невероятные ошибки», и добавил: «Я хочу сказать сенату, что в отношении плана ведения войны между маршалом Петэном, генералом Вейганом и мною существует полное единство мнений». В это самое время всюду или почти всюду наши войска сражались в обстановке хаоса, порожденного противоречившими один другому приказами, под впечатлением, что их отдали на произвол людей бездарных, если не хуже того! 25 мая немецкие танки достигли Киле. В Дюнкерке гитлеровские войска захватили 200 тысяч пленных и огромное количество техники союзников. Надо подчеркнуть, однако, что к этому ?моменту враг оккупировал меньшую часть французской территории, чем это было летом 1914 года. 30 Но в официальных кругах началась паника, и правители Франции стали выезжать из Парижа. Следуя их примеру, сотни тысяч стариков, женщин и детей теснились на дорогах в ужасающем беспорядке, обстреливаемые с итальянских и немецких самолетов. 10 июня Поль Рейно и иже с ним покинули Париж, чтобы управлять страной по дороге к Пиренеям, за которыми их с усмешкой ждал союзник Гитлера и Муссолини, готовый сыграть роль снисходительного посредника. Это был час, когда и фашистская Италия объявила Франции войну в надежде на легкую добычу... Перед тем как доверить Петэну III республику, Поль Рейно вместо надгробной речи на ее могиле произнес последнюю «историческую фразу»: «Если для спасения Франции требуется чудо, то я верю в чудо». Но скомпрометированное небо не вмешалось, и «полное единство» между ним, Петэном и Вейганом, о котором он говорил 24 мая в сенате, открыло Полю Рейно только дорогу в Бордо! Наконец для сторонников поражения настал желанный момент сжечь свои корабли. На заседании совета министров в Канже (департамент Мен и Луара) Вей- ган, этот генералиссимус, наторевший в злобных политических интригах, потребовал у министров, чтобы они запросили перемирия; он утверждал, что не пройдет и недели, как Англия будет вынуждена подписать мир, и, наконец, призвал себе на помощь последний довод — тот, которым оправдывали и «странную войну», — поклявшись, что «коммунисты готовятся захватить Елисейский дворец, а мы не можем отдать страну коммунистам». Манделю31 пришлось разоблачить этот вымысел. Губы главнокомандующего презрительно сжались в тонкую линию... как напоминание, может быть, о линии фронта, которую официально оставил этот «достойный» француз, «спасший родину от коммунизма» и этим, видимо, заслуживший честь войти в 1948 году в Акаде- 32 мию, дабы обрести бессмертие в ?награду за то, что он капитулировал без боя, имея в своем распоряжении больше солдат, чем дали Наполеону 17 мобилизаций! «Атмосфера в Бордо была тяжелая»,— писал в своих мемуарах бывший президент Лебрен. «Неуверенность в точности поступавших известий, продолжавшееся продвижение немцев, поток беженцев — все это создавало напряженность и смятение, которыми воспользовались агенты пятой колонны, чтобы еще больше усилить свою подрывную пропаганду. Члены парламента, запершись, переругивались между собой. Доказывалась бесполезность борьбы; с этим надо кончать». Палата депутатов и сенат нашли убежище: первая — в школе имени Анатоля Франса, второй — в кинотеатре на улице Жюдаик... Все приходило в упадок, а полиция, пройдя соответствующую выучку еще в 1939 году, ?продолжала отдаваться своему главному занятию — преследованию активистов коммунистической партии и домашним обыскам по доносам множества расплодившихся шпиков Те, кто в обстановке этой всеобщей неуверенности слушал французское радио, могли услышать последнюю инструкцию, переданную по эфиру разгромленным правительством, которое приказывало жандармерии организовать повсеместный сбор охотничьих ружей! Итак, теперь, когда деятели сорокового года сдали линию Ма- жино, патриотам оставалось стрелять в захватчиков дробью! * * * 15 июня, накануне того дня, когда Рейно передал власть Петэну, коммунистическая делегация пыталась пробиться к Эдуарду Эррио, председателю палаты, большинство которой, по слухам, отказывало в доверии Петэну, Лавалю и Марке. Делегация хотела просить Эррио возглавить движение против капитуляции и обратиться 1 с призывам к народу. Делегатам грозил арест, но им удалось уйти от полиции33. Немцы сбрасывали бомбы на Бордо, чтобы усилить панику, которую гитлеровские агенты сеяли среди населения города, захлестнутого волной беженцев. Министерства надеялись выжить, реквизируя лучшие помещения и громко требуя сформирования правительства Лаваля. 17 июня Петэн запросил перемирия. 25 июня в Ретон- де оно было подписано и вступило в силу. 22 июня капитулировали восточные армии. 24 июня немцы вступили в Ангулем, Гренобль, Ментону... Когда они входили в Бордо, коммунисты распространили листовки, осуждавшие измену и призывавшие к всеобщему восстанию против оккупантов, к союзу всех трудящихся для сопротивления фашизму, принесенному во Францию на немецких штыках. С одобрения некоторых владельцев газетных киосков, эти листовки вкладывали в газеты, распространяли в предместьях города34. Через три дня после оккупации Бордо отцы города передали немцам власть, а вместе с ней и наручники... Десятки лиц, подозреваемых в сочувствии коммунизму, были схвачены и брошены в тюрьмы. * * * «Французское государство» разместилось в меблированных комнатах. Поддержание «порядка», установленного Полем Рей- но, было доверено Петэну, поклоннику франкистских «порядков» в Испании. Казалось, гражданская война против народных масс Франции была выиграна. Все сошло как нельзя лучше. Довольный Гитлер мог на радостях исполнить несколько танцевальных па перед своими генералами... Теперь он, как и предсказывал, располагал во Франции «угодным ему правительством» К Крупной буржуазии не пришлось ничего платить. Она была вполне отмщена за 1936 год. Она чувствовала себя как падшая девица, нашедшая богатого и сильного покровителя. Колонны военнопленных солдат во главе со штабами двигались на восток. Теперь, когда солдаты 1939—1940 годов оказались за колючей проволокой, разбитая армия имела право на все почести, являющиеся атрибутами власти. Маршал Петэн взял себе в политические советники пресловутого Лаваля... Кто теперь осмелился бы напомнить, что в 1917 году этот человек был осведомителем о настроениях в армии и что у Манделя хранились написанные им доносы...35 36 Сразу же по установлении нового режима церковная иерархия сплотилась вокруг спасенного государства, которое поддержал и Ватикан. Уверяли, что все силы поддержания порядка объединятся вокруг маршальского жезла Петэна. Две трети территории Франции были отданы германским оккупантам, прибывавшим под звуки гитлеровских флейт. Остальную треть доверили лакеям, говорившим словами господ. «Почетное соглашение между солдатами», — заявлял Петэн. После принесения жертвы французскому народу показали обычный ритуал, служащий финалом предательства. Со слезами на глазах виновники поражения посвятили один день «национальному трауру». В соборах шепот гражданских заглушали стучавшие о пол приклады швейцарских алебард — единственного оружия, которое оставили французам. Ладан, приготовленный для «Те deum», пришлось курить под звуки «Dies irae»37. Цветы достались павшим в войне 1914—1918 годов— подносить их победителям 1940 года ни у кого не хватило духа. Беженцам, гонимым «великим страхом» и еще блуждавшим кое-где по дорогам, посоветовали перестать глупить. Чего им было бояться? Отныне их очаги будет охранять великодушный победитель. Опустевший на три четверти Париж был в надежных руках. Все было предусмотрено. В распоряжение пре- фекта-поэта и немецкого генерала-эклектика было предоставлено 10 тысяч полицейских. 10 тысячам гулящих девиц отдали своевременный на сей раз приказ остаться в столице, так как солдатам вермахта были обещаны удовольствия. Другие проститутки, именуемые газетами, были препоручены благосклонному вниманию немецкого полковника по фамилии Шпейдель. В Бордо, временной столице всяких козней, радио передавало теперь только музыку. Но почему в эти черные дни так часто играли «Болеро» Равеля? Говорили, что эта пластинка была облюбована маршалом для своего друга фон Шторера в Мадриде. Однако в домах стояла гробовая тишина. Казалось, со «странной войной» все было покончено. Перейдем теперь к тому, что началось.