О КОРОЛЕВСКОЙ НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ

Заслушав 13 июля 1791 г. доклад на эту тему, Учредительное собрание приступило к прениям, в которых выступил ряд депутатов, развивавших по преимуществу взгляд о неприкосновенности короля. В заседании 14 июля 1791 г. выступил Робеспьер с настоящей речью, в которой он признал короля ответственным за попытку бегства. Однако Учредительное собрание не признало короля подлежащим ответственности. «Discours sur I'inviolabilitf royale» — речь, произнесенная в Учредительном собрании 14 июля 1791 г. Перевод сделан из сDiscours et rapports de Robespierre avec une introduction et des notes par Charles Vellay», Paris, 1910. оспода, я не хочу отвечать на известный упрек в республиканизме, который хотели бы связать с делом справедливости и истины; я не хочу также подстрекать к строгому решению против одного лица. Но я намерен опровергнуть суровые и жестокие взгляды, чтобы осуществить мягкие и благотворные для общественного дела меры. Я намерен защитить священные принципы свободы не от всякой пустой клеветы, являющейся изъявлением верноподданнических чувств, но главным образом от коварной доктрины, преуспевание которой грозит, по-видимому, полным уничтожением свободы. Я не буду, следовательно, рассматривать, правда ли то, что бегство Людовик а XVI является преступлением г-на Б у й е, нескольких адъютантов, нескольких телохранителей и гувернантки королевского сына; я не буду рассматривать, по собственной ли воле бежал король или какой-нибудь гражданин увлек его с границ при помощи своих советов19; я не буду рассматривать, в состоянии ли еще ныне народы верить тому, что королей похищают, как жен- щин, я также не буду рассматривать, был ли отъезд короля лишь бесцельным путешествием, маловажной отлучкой, как подумал это господин докладчик, или этот отъезд нужно связать со всеми предшествующими событиями, являлся ли он продолжением или дополнением безнаказанных и, следовательно, всегда возрождающихся заговоров против общественной свободы; я даже не буду -рассматривать, объясняет ли причину этого отъезда декларация, подписанная рукою короля20, или является ли этот акт доказательством той искренней привязанности к революции, о которой неоднократно и столь энергичным образом публично заявлял Людовик XVI: я хочу рассматривать поведение короля и говорить о нем, как если бы дело шло о китайском императоре.

Преступление, не наказуемое по закону, является само по себе возмутительным уродством в общественном строе или, скорее, полным отрицанием общественного строя; если преступление совершено первым государственным чиновником, высшим должностным лицом, то я вижу в этом лишь два лишних довода к строгому наказанию: первый состоит в том, что виновный был связан с отечеством более священным долгом, второй — в том, что не пресекать его посягательства гораздо опаснее, ибо он обладает большой властью.

Король неприкосновенен, говорите вы; он не может быть наказан — таков закон... Вы сами на себя клевещете! Нет, вы никогда не издавали декрета, по которому один человек стоял бы выше законов, мог бы безнаказанно посягать на свободу, на существование нации и, живя в богатстве и славе, безмятежно издеваться над отчаянием несчастного и униженного народа. Нет, вы не сделали этого: если бы вы осмелились издать подобный закон, то французский народ не поверил бы этому или вопль всеобщего негодования уведомил бы вас, что суверен вступает в свои права. Вы издали декрет о неприкосновенности, но при этом, господа, были ли у вас когда-либо какие-нибудь сомнения относительно намерения, которое продиктовало вам этот декрет? Могли ли вы когда-нибудь скрывать от самих себя, что неприкосновенность короля тесно связана с ответственностью министров, что вы декретировали одно и другое, потому что фактически вы отняли у короля и передали министрам действительное пользование исполнительной властью, и что на министров, как на истинных виновников, и должна падать ответственность за нарушения долга, совершенные исполнительной властью? Из этого вытекает, что в области администрации король не может причинить никакого зла, ибо никакой прави- тельственный акт не может исходить от него, и что те акты, которые бы он захотел совершить, не имели бы силы и значения; что, с другой стороны, закон сохраняет все свое могущество против него.

- Но, говорят нам, если бы король совершил преступление, то следовало бы, чтобы закон искал руку, которая двигала рукой короля... Но если король, будучи человеком и получив от природы способность к произвольному движению, поднял свою руку без постороннего вмешательства, то кто же тогда явился бы ответственным лицом?

Но, говорят еще, если бы король зашел слишком далеко, то назначили бы регента... Но если бы назначили регента, то он все же оставался бы королем и, следовательно, сохранял бы привилегию неприкосновенности; пусть же Комитеты21 ясно выскажутся и объяснят нам, был ли бы в этом случае король все еще неприкосновенным? Когда люди, придерживающиеся каких- либо взглядов, не решаются признаться в последствиях, которые из них вытекают, то это лучшее доказательство нелепости их взглядов. И вот, я спрашиваю вас, вас, которые с такой энергией поддерживают подобную позицию, если король ограбит вдову и сироту, если он в своих обширных поместьях захватит виноградник бедняка и поле отца семейства, если он купит судей, чтобы направить меч законов в сердце невинного, скажет ли ему закон: ваше величество, в том, что вы сделали, нет преступления; или: вы вправе безнаказанно совершать все преступления, которые покажутся приятными вашему величеству!..

Законодатели, отвечайте вы сами себе! Если бы какой-либо король душил у вас на глазах вашего сына, бесчестил вашу жену и вашу дочь, то сказали бы вы ему: государь, вы пользуетесь своим правом, мы вам все позволили?.. Или вы разрешили бы гражданину отомстить? Но тогда вы личное насилие, частное правосудие каждого лица поставили бы на место спокойного и благотворного правосудия закона. И это вы называете установлением общественного порядка, и вы осмеливаетесь утверждать, что абсолютная неприкосновенность является опарой, незыблемой основой общественного порядка!

Но, господа, что такое все эти отдельные предположения, все эти злодеяния, по сравнению с теми, которые угрожают благу и счастью народа! Если бы король навлек на свое отечество все ужасы междоусобной и внешней войны, если бы, став во главе армии мятежников и чужестранцев, он вздумал опустошать свою собственную страну и хоронить под ее развалинами свободу и счастье всего мира, то был ли бы он неприкосновенным?

Король неприкосновенен! Но вы, вы также неприкосновенны! Однако распространили ли вы эту неприкосновенность до права совершить преступление? И посмеете ли вы сказать, что представители суверена имеют менее широкие права на свою личную безопасность, чем тот, чью власть они пришли ограничить, тот, кому они передали от имени нации власть, которой он обладает? Король неприкосновенен! Но не неприкосновенны ли также и народы? Король неприкосновенен согласно фикции; народы же неприкосновенны по ненарушимому праву природы; а что делаете вы, прикрывая короля щитом неприкосновенности, как не приносите неприкосновенность народов в жертву неприкосновенности королей? Надо признать, что таким образом рассуждают лишь в деле королей... А что делают им на пользу? Ничего.

8*

- 115 -

О вы, считающие, что подобное предположение сомнительно, задумывались ли вы над странным и гибельным предположением о существовании такой нации, которой правил бы король, виновный в оскорблении нации? Сколь презренной и подлой показалась бы иноземным народам нация, которая доставила бы им соблазнительное зрелище человека, находящегося на троне для того, чтобы притеснять свободу, чтобы угнетать добродетель! Куда делись бы все те пышные, высокопарные речи, в которых расхваливают славу и свободу нации? Но какой вечный и ужасный источник раздоров внутри страны, где высшее должностное лицо является подозрительным для граждан! Как оно призовет их к повиновению законам, против которых оно высказалось само? Как судьи смогут отправлять правосудие от его имени? Как магистраты не попытаются закрыть себе лицо от стыда, когда они осудят обман и недобросовестность во имя человека, который не уважал бы своего слова? Какой виновный на эшафоте не мог бы обвинить то странное и жестокое пристрастие законов, которое устанавливает подобное неравенство между преступлением и преступлением, между человеком и человеком, между виновным и человеком еще более виновным!

Господа, весьма простое рассуждение, если бы его упорно не избегали, могло бы окончить этот спор.

Пусть меня обвиняют, если угодно, в республиканизме; я заявляю, что мне ненавистен всякий образ правления, при котором господствуют мятежники. Недостаточно свергнуть иго одного деспота, чтобы потом подпасть под иго другого деспотизма. Англия освободилась от ига одного из своих королей лишь для того, чтобы подпасть под еще более унизительное иго небольшого числа своих сограждан. Признаюсь, я не вижу среди нас такого могучего гения, который мог бы сыграть роль К р о м- в е л я; я не вижу также никого, кто был бы склонен допустить это. Но я вижу коалиции, более деятельные и более могущественные, чем подобало бы свободному народу; но я вижу граждан, соединяющих в своих руках слишком разнообразные и слишком сильные средства, пользуясь которыми они могли бы оказать влияние на общественное мнение; продолжительное сохранение подобной власти в одних и тех же руках могло бы явиться опасным для общественной свободы.

Господа, меры, предложенные вам Комитетами, должны быть заменены общими мерами, внушенными, конечно, интересами мира и свободы. Предложенные же вам меры, надо вам сказать, могут только опозорить вас; и если бы мне пришлось ныне быть свидетелем принесения в жертву основных принципов свободы, то я, по крайней мере, попросил бы -позволения выступить адвокатом всех обвиняемых: я желал бы быть защитником трех телохранителей, гувернантки наследника и самого г-на Б у й е. По мнению ваших Комитетов, король невиновен и преступления нет!.. Но там, где -нет преступления, нет и сообщников. Господа, если щадить виновного — слабость, то приносить более слабого из виновных в жертву более сильному из них — это уже несправедливость. Не думайте же, что французский народ настолько низок, чтобы упиваться зрелищем казни нескольких второстепенных жертв; не думайте, что он без боли видит, как его представители следуют еще по обычному пути рабов, всегда старающихся привести слабого в жертву сильному и добивающихся лишь того, чтобы обмануть народ и злоупотребить им с целью безнаказанно продлить несправедливость и тиранию! Нет, господа, нужно или признать вину всех или оправдать всех виновных. Вот в заключение то, что я предлагаю.

Я предлагаю, чтобы Собрание декретировало, во-первых, что оно узнает о желании народа, чтобы решить участь короля; во-вторых, что Национальное собрание отменяет декрет, отсрочивающий выборы новых национальных представителей; в-третьих, что оно не принимает предложений Комитетов.

И если мои предложения не будут приняты, то я требую, чтобы Национальное собрание, по крайней мере, не опозорило себя пристрастным отношением к мнимым сообщникам преступления, на которое хотят набросить завесу.