7. Затруднения, трудности и основная трудность

Сейчас очень широкие круги, и в частности круги, которым адресована эта книга, уже пробились через первоначальные затруднения при чтении философской литературы, овладели ее словарем и оказались лицом к лицу уже не с затруднениями, а с принципиальными трудностями, которые требуют гораздо большего интеллектуального напряжения, явно не допускают легкого преодоления и, может быть, именно поэтому обладают непреодолимой притягательной силой...

Для непосвященных затруднения при чтении научной литературы — книг и статей по физике, химии, биологии и т. д. — состоят прежде всего в наличии большого числа слов, не вошедших в общий культурный лексикон, специальных терминов, служащих как бы паролем для входа в данную область. Специфические затруднения, которые ставит перед неофитом философия, иные. Здесь предметом служит Всё — всё бытие и всё познание, здесь нет специальных областей, охраняющих свои границы особой терминологией. Здесь читатель останавливается перед обычными словами, взятыми из общего лексикона, но эти слова должны быть подлинно общими, раскрывающими и даже снимающими абсолютные перегородки, допускающими разговор о бытии в его единстве. Никто так явственно, как Гегель, не раскрыл этот процесс универсализации слов с его, по выражению Гегеля, «радостями разума» — находками омонимов и сближений, бросающих свет на общие проблемы, с традиционными ограничениями и случайными расширениями смысла таких простых и привычных слов, как «бытие», «нцчто», «становление», с необходимостью неологизмов, которые служат чем-то вроде подпорок для обычных слов, с заимствованиями и миграциями слов из одной области в другую.

Но все это еще не трудности, все это — затруднения.

В чем же состоят эти философские трудности?

В известном смысле это продолжение терминологических и семантических затруднений, но теперь речь идет о более глубоких, гносеологических вопросах, о смысле не терминов, а категорий, о проблемах ограниченности и безграничности познания, о его адекватности бытию, о вопросе, который мучил Декарта: «не сновидение ли это все?», о доказательствах истинности познания и его способности перешагнуть любую границу. Подобные вопросы явно или неявно связаны с понятием бесконечности познания. Это понятие сбрасывает закрывающие его покровы, когда начинается переход от гносеологических трудностей к Трудности с большой буквы, к основной и единой трудности философии.

Трудность эта состоит в адекватном постижении абсолютной истины. Ее постижение в догматическом смысле — постижение окончательной истины — сняло бы все проблемы, устранив их, устранив самый предмет философии. Но если познание отображает мир в его бесконечной сложности, сама истина становится бесконечной, ее постижение — бесконечный процесс. Трудность состоит в постижении бесконечного, и она бесконечно преодолевается и возникает и приводит к выявлению все более общих и вместе с тем конкретных закономерностей бытия. Основная трудность истории философии соответствует основной философской трудности в той мере, в какой история философии — философская наука. Она, эта труд- ность, состоит в том, чтобы увидеть в конечном бесконечное, в конечных по своим истокам, объему и содержанию философских системах — элементы бесконечного познания. В той мере, в какой история, философии входит в общеисторическую науку, ее основная трудность — в обнаружении социальных, экономических и других собственно исторических воздействий, определяющих конечные формы философских систем, в их живом взаимодействии с бесконечно развивающимся содержанием. Это взаимодействие и придает внутренней логике истории философии реальное историческое бытие.