1. ЗАРОЖДЕНИЕ НЕОКАНТИАНСТВА

„ В середине XIX столетия, непосред-

Причины возникновения г г

неокантианства ственно после неудачи революции 1848 г., в Германии сложилась своеобразная интеллектуальная ситуация.

Она характеризуется, во-первых, крахом великих идеалистических систем философии, построить которые стремились Шеллинг и Гегель, и, во-вторых, возрастающим влиянием на развитие теоретической философии со стороны естественных наук: физики, физиологии, медицины.

Германия превращалась в это время в капиталистическую страну с высоким уровнем развития промышленности, современных средств сообщения, военной техники. Успехи эти требовали развития естественных и технических наук с их экспериментальными методами, с их приемами дедукции и индукции, с их гипотезами, принципами и теориями. Капиталистическая экономика предъявляла запросы и требования, ответ на которые должны были дать и могли дать только естественные науки.

Но развитие этих наук, в свою очередь, выдвигало вопросы, ответ на которые могли дать только философия и философские науки: логика, теория познания, диалектика.

В условиях, сложившихся в Германии в начале второй половины XIX в., когда традиция классического немецкого идеализма, казалось, пресеклась, за задачу философского осмысливания результатов быстро развивавшегося естествознания взялись дилетанты, пропагандировавшие успехи и достижения естественных наук. Они были достаточно философами, чтобы понять, что современной им философией должен стать опирающийся на данные положительных наук материализм. Но они были слишком малосведущими и слишком малопроницательными философами для того, чтобы понять, каким именно должен стать этот новый материализм. Сами они моглн придать ему только форму материализма вульгарного. Таковыми были Бюхнер, Фохт, Молешотт.

Как материалисты, они, безусловно, превосходили предшествовавший им спекулятивный, или абсолютный, идеализм.

Они были «плоские» материалисты, не способные оценить положительные результаты развития идеалистической диалектики. Именно поэтому их материализм оказался материализмом методологически беспомощным, ограниченным, поверхностным. Не удивительно поэтому, что в среде серьезных естествоиспытателей должно было так или иначе возникнуть стремление опереться на философскую традицию, представители которой глубоко разрабатывали вопросы логики, теории познания и методологии.

Но где было искать эту традицию? О возврате к спекулятивным системам Шеллинга и Гегеля не могло быть и речи. Авторитет их казался безвозвратно утраченным. В мираже умозрительных построений представлялись неразличимыми черты диалектического метода, который сам по себе отнюдь не был нерасторжимо связан со спекулятивной идеалистической основой. Но чтобы выделить эти черты и развить их заново на иной—уже не идеалистической, а материалистической — основе, понадобился гений Маркса и Энгельса. Основатели марксизма смогли выделить эти черты, найти эту основу не только потому, что они были гениальны, но прежде всего потому, что взяться за задачу такого выделения их побуждала ориентировка в великой социальной борьбе, участниками которой они стали как вожди революционного рабочего класса, борющегося против класса капиталистов.

У буржуазных немецких ученых, пытавшихся опереться в начале второй половины XIX в. на философскую традицию, не было стимула, который привел Маркса и Энгельса к переработке и к развитию гегелевской диалектики на основе философского материализма. Более того, в широких кругах буржуазной интеллигенции после 1848 г. воцаряется равнодушное отношение к попыткам понять и осмыслить процесс всемирно-исторического развития общества, определить место, которое занимают в этом процессе его материальные и духовные движущие силы. Опорой для них стал поэтому не Гегель (и тем более не погрязший в мистике и в теософии, лишившийся всякого авторитета Шеллинг), а Кант.

В сущности, в факте этом нет ничего удивительного.

Кант был в глазах натуралистов середины XIX в. последним из великих немецких философов, который владел всем современным ему содержанием точных естественных наук и высоко ценил это содержание. С другой стороны, по своему историческому месту в истории немецкой науки и философии Кант п р е д ш е с т в у ет ходу развития, которое завело немецкую философию природы в тупик спекулятивных натурфилософских систем Шеллинга и Гегеля.

Однако прежде всего на Канта

"НТДЛКибКмГУ": обратили свои взоры некоторые

философы. Лозунг о необходимости возвращения к теоретическим воззрениям Канта («Назад к Канту») выдвинул философ Отто Либман (1840—1914).

Бросив лозунг «Назад к Канту», Либман находил, что восстановление кантовской философии возможно только на основе опровержения его последователей. Это опровержение Либман развивал в работе «Кант и эпигоны» (1865). По Либману, специфика учения Канта состоит в том, что Кант исходит не из понятий о «душе», или о «мозге», или из идеалистической «монады» Лейбница, а из понятия о сознании. Именно «сознание» есть первичное, причина по преимуществу. Кант ведет свои гносеологические исследования, согласуясь не с историей интеллектуального развития отдельного индивида и даже не с историей развития всего человечества. Исследования Канта развиваются сообразно с тем, что Либман считает всеобщими и типическими первоусловиями миропонимания, т. е. с тем, что якобы вечно лежит в основе всякой науки вообще и ее объекта. Этот мир сознания формируется и управляется своими внутренними («имманентными») формами, подобно тому как картины, появляющиеся в поле зрения калейдоскопа, определяются и формируются конструкцией этого прибора и господствующими в нем законами отражения и преломления света.

Однако в отличие от Канта исходной и главенствующей у Либмана является не идея «вещи в себе» как объективной причины наших ощущений, а идея имманентных свойств сознания, якобы конструирующего — сообразно своей природе — весь мир нашего познания.

«Чем был бы, — спрашивает Либман, — майский цветок... и тяжелый грохот грома без света моего сознания? — Ничем» [200, S. 211].

В позднейших работах Либмана берет верх идеалистическая сторона учения Канта. На место гносеологического, и только гносеологического, понимания идеализма выдвигается онтологическое. Кантовское понятие a priori приобретает у Либмана космическое и даже метакосмическое значение, становясь базисом, основой, предпосылкой мира.

В то время как Либман призывал „Физиологическим вернуться к Канту исходя из явно

идеализм r J „ 1

и неокантианство идеалистической онтологии, аналогичный призыв раздался также со стороны естествоиспытателей. Первым побудительным толчком к этому возвращению оказалось развитие некоторых учений физиологии внешних чувств. Знаменитый физиолог Иоганн Мюллер (1801 — 1858) сформулировал так называемый закон специфических энергий внешних чувств. Согласно этому закону, ощущение не есть доведение до сознания качества или состояния внешних тел; ощущение есть вызванное внешними причинами доведение до нашего сознания качества или состояния наших нервов. В формулировке Мюллера закон этот оказал во второй половине XIX в. широко распространившееся влияние и стал главной составной частью усилившегося в это время гносеологического идеализма. Согласно закону Мюллера, одноито же внеш- нее раздражение, которое, попадая на сетчатую оболочку глаза, воспринимается как свет, воспринимается в качестве, например, теплоты, если оно воздействует на кожу. И наоборот: самые различные внешние раздражения вызывают ощущения одного и того же рода. Именно эти наблюдения и обобщения вызвали среди естествоиспытателей повышенный интерес к субъективно-идеалистической стороне теории познания Канта. Из этих наблюдений стали делать отнюдь не обусловленный ими и вполне ошибочный вывод, будто и наши ощущения и вместе с ними также весь наш опыт есть продукт только нашей собственной организации. Наши внутренние состояния могут быть обусловлены внешними раздражениями, но не могут ничего нам сообщить относительно истинной природы объектов внешнего мира.

Этот гносеологический вывод был получен на основе физиологической интерпретации основной идеи теории познания Канта.

Чрезвычайно ясно сформулировал его известный физиолог Макс Ферворп. По его словам, законом специфических энергий чувства обосновывается факт фундаментальной важности. Он состоит в том, что внешний мир «в действительности есть вовсе не то, чем он кажется нам при восприятии его сквозь очки наших органов чувств, и что на пути наших органов чувств мы вообще не можем достигнуть адекватного познания мира» [280, S. 22].

Еще более значительным толчком к возникновению неокантианского движения оказалось влияние идей знаменитого немецкого физиолога и физика Германа Гельм- гольца (1821—1894). В специальной области естествознания Гельмгольц был замечательным экспериментальным исследователем и ученым; это была «крупнейшая,— по словам Ленина, — величина в естествознании» [2, т. 18, с. 245]. Но в области философии он был несамостоятелен и непоследователен.

Однако интерес к философии у Гельмгольца был значителен. Сами те вопросы, которыми он занимался в качестве естествоиспытателя, направляли его внимание L сторону теории познания. Это были его экспериментальные исследования в области физиологии чувств, вопрос о природе геометрических аксиом и возможности неевклидовых геометрий и вопрос о предпосылках физики.

Именно физиологические исследования, философски ошибочно осознанные, внушили Гельмгольцу ряд идей, развивая которые он дал физиологическую интерпретацию кантовского критицизма.

В этих исследованиях Гельмгольц в ряде случаев ставит вопрос о соответствии наших понятий их объектам. В своих ответах на этот вопрос Гельмгольц был, как разъяснил Ленин [см. 2, т. 18, гл. IV, § 6], непоследовательным кантианцем. Он то признавал априорные законы мысли, то склонялся к «трансцендентной реальности» пространства и времени, т. е. к их материалистическому пониманию. Он то выводил содержание наших ощущений из внешних предметов, действующих на органы чувств, то видел в них только «символы», т. е. «знаки», и отделял их от «совершенно отличного» будто бы от этих знаков мира означаемых ими вещей.

На одной и той же странице он развивал воззрения агностицизма и материализма. Как агностик, он называет ощущения символами внешних явлений и отвергает за ними не только всякое сходство, но даже и аналогию с вещами, репрезентируемыми ощущениями. И тут же, как материалист, он заявляет, что наши понятия и представления суть результаты действия, которое внешние предметы производят на нашу нервную систему. По сути дела, это заявление — материализм, и его недостаток только в том, что Гельмгольц «неясно представляет себе отношение абсолютной и относительной истины» [2, т. 18, с. 245]. Таково, например, его утверждение, будто «не имеет никакого смысла говорить об истинности наших представлений иначе, как в смысле практической истины» [там же]: он «катится здесь к субъективизму, к отрицанию объективной реальности и объективной истины» [там же, с. 246]. Продолжая развивать эту мысль, он отрывает идею от действительности, сознание от природы. Подобно кантианцам, он утверждает, будто идея и представляемый ею объект принадлежат к двум совершенно различным мирам. Подобно Канту, Гельмгольц «покушается провести подобие принципиальной грани между «явлением» и «вещью в себе» [2, т. 18, с. 247]. Обоснование этого взгляда Гельмгольц пытался развить в 1878 г. в своей получившей известность речи о фактах в восприятии. «Поскольку, — писал Гельмгольц,— качество нашего ощущения дает нам весть о свойствах внешного воздействия, которым вызвано это ощущение, — постольку ощущение может считаться знаком (Zeichen) его, но не изображением. Ибо от изображения требуется известное сходство с изображаемым предметом... От знака же не требуется никакого сходства с тем, знаком чего он является» [175, S. 226]. Таким образом Гельмгольц ставил важный вопрос о гносеологическом сходстве предмета и его ощущения субъектом, решая его негативно. Самое большее, чего он добивается, — это признать, что каждому изменению объекта соответствует некоторое изменение ощущения, так что изменившемуся объекту отвечает уже иное ощущение. Однако такое решение не позволяет ему пойти в анализе познания дальше простых чувственно воспринимаемых сходств и различий объектов познания, углубиться в их сущность.

Так как нам даны только действия вещей на наши органы чувств, то, согласно Гельмгольцу, мы приходим к допущенню внешних предметов только посредством заключений на основе закона причинности. Закон этот должен быть априорным: мы вообще не могли бы иметь никакого опыта о предметах природы, если бы закон причинности уже в нас не действовал. Закон причинности — чисто логический и не может быть получен из опыта. Но — с колебаниями и противоречиями — в физиологии чувств Гельмгольц стремится найти эмпирическое подтверждение кантовской теории познания. Следует особо отметить, что параллельно с этим он пытался развить аналогичные исследования в области неевклидовых геометрий. Он доказывает, что особые определения нашего — евклидова — пространства не представляют никакой априорной необходимости для мысли и имеют эмпирическое происхождение.

Поэтому взгляд Канта на геометрические аксиомы как на априорные синтетические суждения должен быть отвергнут. Впрочем, согласно Гельмгольцу, признание априорной формы созерцания пространства может быть удержано, если форму пространства рассматривать как форму совершенно пустую, способную создать возможность для восприятия всякого вообще мыслимого содержания. Тем самым Гельмгольцу представляется, что система Канта может быть освобождена от непоследовательности и может быть достигнуто более ясное понятие о созерцании.

В позднейших работах и рукописях Гельмгольц отклоняет априорное происхождение также и закона причинности, склоняясь к мнению, будто причинная закономерность природы есть не больше как гипотеза.

3-934

Склонность Гельмгольца к усвоению и поддержке некоторых учений кантовского критицизма была очень показательна, но она сама по себе еще не означала возникновения философского движения, пытающегося опереться на Канта. Для этого Гельмгольц был слишком мало философ. Еще более важно было то, что и в рамках своих философских взглядов Гельмгольц тяготел не только к критицизму Канта, но и к материализму, а в теории познания все больше развивал свои взгляды в направлении

эмпиризма, в частности в важном вопросе о природе математических аксиом.

Гораздо большее значение в под- Ф. А. Ланге готовке неокантианского идеа- и „физиологическое диетического течения получила

в неокантиапстве деятельность Фридриха Альберта Ланге (1828—1875). Но и эта деятельность была всего лишь подготовкой. Развивая свои философские взгляды, Ланге во многих вопросах не воспроизводит учение самого Канта в его точном содержании, но далеко выходит из его рамок. При этом он сам не замечает своих отклонений и даже возникающих в их результате неувязок и противоречий.

Философская деятельность Ланге не была продолжительной, а его продукция не велика. Главным его произведением была двухтомная «История материализма и критика его значения в современности» (1866). Работа эта была отнюдь не только историей материализма. Историческое изложение в ней было лишь средством для изложения собственной философской точки зрения.

Точка зрения эта — воинствующий идеализм, не останавливающийся в борьбе против материализма перед искажением его учений. Да и значение философии Канта Ланге ограничивает лишь некоторыми его тезисами, изложенными в «Критике чистого разума». Суть «переворота», произведенного в философии Кантом, Ланге видит в положении, согласно которому «не наши понятия сообразуются с предметами, а предметы с нашими понятиями» [60, с. 2]. Отсюда как вывод возникает утверждение, что предметы опыта — только «явления», но никак не «вещи сами по себе (Dinge an sic.h)». Но Капт пытался доказать это положение, ссылаясь на способность нашего ума к образованию априорных синтетических суждений. Ланге в этом вопросе стремится внести новую точку зрения. Развивая взгляды физиологов Иоганна Мюллера и Гельмгольца, Ланге утверждает, будто существенное содержание философии Канта подтверждается данными физиологии органов чувств. «Раз доказано, — говорит Ланге,—что качество наших чувственных восприятий вполне и совершенно зависит от устройства наших органов, то нельзя уже более устранять предикатом «бесспорно, но нелепо» то положение, что и вся такая связь, в которую мы приводим наши чувственные восприятия, короче говоря, весь наш опыт обус- ловлен психическою организацией, которая заставляет нас испытывать то, что мы испытываем, и мыслить так, как мы мыслим, — между тем как при другой организации те же предметы могут представиться совершенно иными, а вещь в себе не может быть представлена никаким конечным существом» [там же, с. 3—4).

С этой точки зрения Ланге вносит изменения в учение Канта о категориях. Последние коренятся не в чистом разуме, а в нашей физиологической и психической организации и предшествуют всякому опыту. В этом смысле априорные положения — те, необходимость которых дана до всякого опыта, так как она обусловлена этой организацией человека.

Отсюда следовала невозможность какой бы то ни было дедукции априорных элементов мышления, а также невозможность «научной метафизики» — даже в том смысле, какой еще допускался Кантом. Другими словами, отрицая метафизику, Ланге приближался к позитивизму. Так же, как и у позитивистов, отрицание «метафизики» было у него одновременно не только пропагандой эмпиризма, но и отрицанием материализма с его тезисом о материальном единстве мира. Решающее значение для Ланге приобретал «опыт», очищенный от всего материального.

Однако поскольку априорные категории имеют единственный источник в нашей собственной организации, то за пределами опыта они теряют всякое право на какую бы то ни было значимость. Поэтому мы не имеем ни малейшего права заключать от мира явлений к «вещи в себе», стоящей позади этого мира в качестве его трансцендентной причины. «Вещь в себе» — только «понятие границы (Grenzbegriff)», слово, означающее, что последовательное применение законов нашего мышления приводит нас к понятию о некоем совершенно проблематическом «нечто», которое ограничивает область явлений. Изложенными здесь гносеологическими позициями Ланге обосновывается его отношение к материализму. Рассматривая материализм как механистическое мировоззрение, Ланге видит в материализме необходимую предпосылку всей новейшей науки о природе. В сравнении с предшествующей ему спекулятивной идеалистической философией природы материализм — подлинное благодеяние. Но в то же время Ланге отказывается признать за материализмом достоинство философского мировоззрения. Лучшее средство опровержения материализма как философского учения состоит, по мнению Ланге, в последовательном его проведении. При этом будто бы обнаруживает - ся, что материализм слишком быстро доходит до границы; он неспосо- бен-де объяснить, каким образом некоторые внешние явления природы одновременно указывают на существование их внутренней стороны, психических состояний, которые не могут быть членом в ряду органических явлений.

Ланге считает, что материализм допустим только в качестве «материализма явлений», но совершенно неприемлем как философское мировоззрение. Он выдвигает требование — указывать для каждого духовного процесса его вещественную подкладку, но само вещество со всем, что нз него может быть выведено, есть, по Ланге, лишь абстракция.

Собственное учение Ланге логически ведет его к ми- фологизму. В своих всеобщих и необходимых основных чертах мир, пишет Ланге, есть порождение организации рода. Но у индивида — собственная норма, согласно которой он мыслит мир в поэтических понятиях. То, о чем свидетельствуют чувства и что высказывают чистые суждения рассудка, общо всем людям. Напротив, идеи — порождения рассудка отдельных лиц. В синтезе свободно творимых понятий мир есть порождение индивида. В конечном счете весь мир — поэтическое произведение; в опыте это произведение рода, в философской спекуляции— индивида. Мы должны создать себе в мыслях мир более прекрасный и более совершенный, чем мир действительности. Поэтому необходимо признать значение и за мифом как мифом. Тот же трансцендентный корень нашего человеческого существа, который через посредство наших чувств дает нам образ мировой действительности, ведет нас и к тому, что мы создаем мир идеала. Туда мы можем уйти от пределов, положенных нашим чувствам, и там мы вновь обретаем истинную родину духа [см. 60, с. VIII].

Таким образом, Ланге вводит в философию мифоло- гически-иррационалистические элементы, впервые показывая, что «рационалистическое» кантианство вовсе не так уже далеко от иррационализма, как это представляется читателю Канта.

В общественной жизни Германии

Ланге Ланге проявил себя и как автор

о „рабочем вопросе V, „ ,. ПЛ1-Ч'

"r г книги «Рабочии вопрос» (1865).

Современник появления зрелых экономических работ Маркса, Ланге не поднимается в этом своем сочинении над уровнем буржуазного демократизма и некритически воспринятого дарвинизма и мальтузианства, т. е. учения о надвигающейся на человечество опасности перенаселения земного шара.

Маркс и Энгельс хорошо знали «Рабочий вопрос» Ланге и подвергли критике эту книгу. Маркс изложил свое мнение в письме к Кугельману от 27 июня 1870 г., Энгельс — в письме к самому Ланге от 29 марта 1865 г. Отзыв Маркса полон сарказма и иронии. Написан он по поводу 2-го издания «Рабочего вопроса», появившегося в 1870 г. Маркс отметил в своем отзыве, что в основе работы Ланге лежит чрезвычайно схематическое представление о всемирном историческом процессе. Вся история подводится у Ланге под один закон природы, сводимый к дарвиновской «борьбе за существование». Но у Ланге формула Дарвина превращается в простую фразу. Содержание этой фразы — так называемый закон Мальтуса о народонаселении или, вернее, о перенаселении. «...Вместо того чтобы анализировать эту «борьбу за существование», как она исторически проявлялась в различных общественных формах, не остается ничего другого делать, как превращать всякую конкретную борьбу во фразу «борьба за существование», а эту фразу — в мальтусовскую «фантазию о народонаселении»!» [1, т. 32, с. 571]. Отмечая сходство изображения жизни растений и животных Ланге с теорией Мальтуса, Энгельс тут же поясняет: «Только вывод я сделал не тот, который сделали Вы» [1, т. 31, с. 393]. Согласно выводу Энгельса, для современного буржуазного развития «величайшим позором является то обстоятельство, что оно не вышло еще за пределы экономических форм животного царства» [там же].

И тут же Энгельс — от имени не только своего, но и Маркса и всех революционных рабочих-марксистов — противопоставляет буржуазно-либеральной схеме Ланге марксистский метод конкретного анализа особых для каждой общественно-экономической системы условий и форм борьбы классов, для капитализма — борьбы классов буржуазного общества [см. там же]. «Для нас,— говорит Энгельс, — так называемые «экономические законы» являются не вечными законами природы, но законами историческими, возникающими и исчезающими...» [там же].

Поэтому все дело не в том, что существует перепроизводство, а в том, что «производится слишком мало» [там же, с. 394]. Но почему же, спрашивает Энгельс, производится слишком мало? «Совсем не потому, — возражает он кантианцу Ланге и вместе с ним буржуазной политической экономии и социологии, — что якобы до- стигнут предел производства, — даже на сегодняшний день и при современных средствах. Вовсе нет, а потому, что этот предел производства определяется не количеством голодных желудков, а количеством покупающих, платежеспособных кошельков» [там же, с. 394]. И Энгельс разъясняет, что это вечно порочный круг, «в котором вертится вся политическая экономия. Предполагают всю совокупность буржуазных отношений, а затем доказывают, что всякая отдельная часть является их необходимой частью, ergo, «вечным законом»» [1, т. 31, с. 394—395].

<< | >>

↑

Источник: А С Богомолов, Ю К Мельвиль, И С Нарский. Буржуазная философия кануна и начала империализма Учеб пособ. , «Высш школа». 1977

Еще по теме 1. ЗАРОЖДЕНИЕ НЕОКАНТИАНСТВА:

- Адвайта - Диалектика - Избранные философские труды и речи - История философии - Логика - Неклассическая философия - Общая философия - Онтология и теория познания - Основы философии - Первоисточники по философии - Периодика по философии - Проблемы философии - Социальная философия - Теология, богословие - Теория эволюции - Философия истории - Философия культуры - Философия науки - Философия религии - Философия языка - Хрестоматии по философии - Эстетика - Этика -

- Безопасность жизнедеятельности и охрана труда - Химические науки - Бизнес и заработок - Горно-геологическая отрасль - Домашнему мастеру - Естественные науки‎ - Зарубежная литература - Информатика, вычислительная техника и управление - Искусство. Культура - История - Литературоведение. Фольклор - Международные отношения и политические дисциплины - Науки о Земле - Общеобразовательные дисциплины - Педагогика, образование, воспитание - Промышленность - Психология - Религиоведение - Социология - Строительство - Техника - Транспорт - Филология - Философские науки - Экология - Экономика - Юридические дисциплины -