VIII. ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ НА РУБЕЖЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ (XVII В.)

Вместе с тем XVII в. был веком больших достижений и успехов. Укрепилось Российское государство. На востоке его пределы расширились до берегов Тихого океана. В 1654 г. на Переяславской раде было принято историческое решение о воссоединении Украины с Россией. Развивалось промышленное производство, возникли первые мануфактуры, начался «новый период русской истории с действительно фактическим слиянием всех... областей, земель и княжеств в одно целое»516. Процесс экономической и по- литической консолидации привел к постепенному формированию русской нации, политическим, экономическим и культурным центром которой стала переживавшая наивысший в дореволюционный период подъем Москва, стольный град, каким он предстает на картинах воспевшего ее художника А. М. Васнецова.

Развитие культуры в последний допетровский век происходило более динамично по сравнению с предшествовавшими столетиями. Старые формы средневековой культуры начинают постепенно размываться и трансформироваться в новые, связанные с раннебуржуазными веяниями.

Со второй половины XVII в. в Россию начинает проникать стиль барокко, который проявился во многих областях культурной деятельности. Бывший в Европе средством контрреформации, этот стиль видения мира, мышления и эстетической деятельности сыграл роль своеобразного освободителя всей культуры от средневековых канонов. По своему объективному значению барокко в России выполнило примерно ту же прогрессивную функцию, что и Ренессанс в странах Западной Европы517. Традиции московского барокко были развиты в петровскую эпоху и приняли более европеизированный характер, особенно благодаря активной деятельности приглашенных иноземцев.

Таким образом, XVII в. предстает как весьма противо- речивый и вместе с тем динамичный период в развитии отечественной культуры, все более усложнявшейся и постепенно менявшей формы средневековых канонов на новые образцы. Это был век великого изменения всего уклада жизни и всей деятельности, который был доведен до своего логического конца решительными преобразованиями Пет4 ра Великого. XVII в.— это уже не Средневековье, но это еще и не Новое время, каким мы его знаем по XVIII Старая культура шла к упадку, новая только набирала си^ лы. Крушение вековых устоев вызывало тревогу, появление свежих веяний — надежду на будущий взлет.

Событиям начала XVII в. посвящен цикл памятников об эпохе «Смутного времени»518.

На рубеже 1610—1611 гг. во времена героической обороны Смоленска создана «Новая повесть о преслав- ном Российском царстве», представляющая собой воззвание против интервентов, написанное в форме агитационного листка, «подметного письма»520. В ней превозносится мужество защитников «крепкостоятельного» Смоленска, непреклонность заточенного в Чудовом монастыре патриарха Гермогена, шлющего грамоты по всей Руси с призывом подниматься на борьбу. Обличается «сопостат- ' король» Сигизмунд III, которому помогают «седмочислен- , ные бояре» в стремлении захватить московский престол. Сокрушаясь о тяжелых испытаниях и потерях, автор восклицает: «Паки молю вы с великими слезами и с сокрушенным сердцем: «Не нерадите о себе и о всех нас!» Мужайтеся, и вооружайтеся, и совет между собою чините, , како бы нам от тех врагов своих избыти».

До освобождения Москвы осенью 1612 г. создано страстное произведение «Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства», напоминающее «Слово о погибели Русской земли» времен Батыева нашествия521. Такое опустошение недавно возвысившейся «ясносияющей превеликой России», претендовавшей на роль «Третьего Рима», потрясает неизвестного автора: «И не едина книга богословец, ниже жития святых, и ни философския, ни царьственныя книги, ни гранографы, ни историки, ни прочия повестныя книги не произнесоша нам такового наказания ни на єдину монархию, ниже на царь- ства и княжения, еже случися над превысочайшею Рос- сиею»522. Взлет и падение государства заставлял задуматься над ходом исторического процесса, понять внутренний смысл происходивших событий.

Не позднее 1603 г. первым русским патриархом Иовом написана «Повесть о честнем житии царя и великого князя Федора Ивановича вся Русии», в приподнятом стиле описывающая события конца XVI в., за которыми разразилась гроза «Смутного времени»523.

В созданных уже после изгнания поляков произведениях содержится более глубокий анализ потрясших страну событий. В пространном «Ином сказании» политические! события «Смутного времени» описываются как драмати-j ческое столкновение добра и зла, чести и измены, му-/ жества и трусости527. Авантюрист Григорий Отрепьев! сравнивается со «зломудренным» Арием. Начитавшись еретических книг, проникнувшись сатанинской хитростью, он становится губителем множества людей, втягивает в свои преступные действия целые народы. Поляков И ЛИТОВ- цев он соблазняет обширными русскими землями, своих соотечественников — ослаблением феодального гнета и; свержением тирании Годунова, семейство Мнишек — богатыми дарами, папу Римского — обещанием ввести католичество на Руси. Самозванец является одновременно4 и карающим мечом, свыше ниспосланным на неправедное царство, и жертвой своих собственных безумных планов, игрушкой в руках судьбы. Все его хитрости и] социальная демагогия рассыпаются в прах.

Философским предостережением, основанным на ис- \ торической мудрости, звучат справедливые во все времена | слова: «Се днесь зрите, любимицы мои, какова кончина творящим неправеднаа беззакония: въ ню меру мерят, > возмерится им, и кую чашу прочим наполняют, и сами ту же испивают».

Неспособные управлять страной, растерявшиеся в трудную минуту «седмочисленная же бояре Московския* державы всю власть Руския земли предаше в руце литовских воевод».

Одним из с^мых пространных и популярных произведений о трагических событиях «Смутного времени» являет- \ ся «Сказание» Авраама Палицына528. Человек сложной судьбы, бывший келарем Троице-Сергиева монастыря во время его многомесячной безуспешной осады поляками, закончивший свою жизнь в Соловецком монастыре, Ав- раамий находился в гуще событий того времени. Он описывает смерть от голода тысяч людей и «торжество среб- ролюбное» наживавшихся на продаже хлеба ростовщиков. Именно корыстолюбивые торговцы, неправедные правители, все те, кто издевался над народом, и послужили, по его мнению, причиной вражеского нашествия: «Се убо да разумеется грех всей Росии, чесо ради от прочих язык пострада». Двоевластие боярского царя Василия Шуйского и стоящего станом в Тушине Лжедмитрия II автор «Сказания» определяет как «двоемыслие», раскол страны и народа: «... и разделишася надвое вси человеци». В этих условиях интервенты несколько лет разоряли города и земли России, всюду царили разбой, смерть, ужас, ЛНКВЙ превратились в ожесточившихся зверей, истребляющих друг друга. Но в целом произведение оптимистично, оно исполнено веры в торжество справедливости, в победу русского народа.

Авраамий Палицын написал также своеобразное «утешительное письмо» находившемуся в заточении архимандриту Дионисию, в котором советовал опальному настоятелю обращаться в трудные минуты жизни к непреходящей мудрости, к исполненным смысла возвышенным книгам: «Писано есть, сице найдет на тя печаль, почитай книги» и тогда «можешь своим умудрением смущен ум собрати и колеблущую мысль добре уставити»529.

Наиболее философичным произведением, посвященным «Смуте», представляется «Временнйк» дьяка Ивана Тимофеева530.

Истинным правителем страны в тех условиях мог быть «лишь деятель, унаследовавший престол от своих предков и венчанный на царство, согласно древнему обычаю, или же избранный всенародно, всей землей, как это было с Михаилом Романовым»532. Каков царь — такова и страна, потому глава государства, его избрание, его правление, отношение к подданным должны быть построены на прочном фундаменте законности и нравственности, а не на авантюризме и корысти. События «Смутного времени» вызвали изменение общественного сознания по отношению к правителям, чья власть освящалась тенью Августа- кесаря: «Практика жизни убеждала, что царь избирается «земством» и несет моральную ответственность перед своей страной, перед подданными за их судьбы»533.

В «Летописной книге», приписываемой князю Катыре- ву-Ростовскому534, а в действительности принадлежащей князю Семену Шаховскому535, дается яркая, точная, объективная характеристика царей, начиная с Ивана Грозного и кончая Василием Шуйским. Вот как выглядит портрет последнего: «Царь Василей возрастом мал, образом же нелепым, очи подслепы имея; книжному поучению доволен и в рассужении ума зело смыслен; скуп велми и неподатлив; ко единым же к тем тщание имея, которые во уши ему ложное на люди шептаху, он же сих веселым лицем восприимаше и в сладость их послушати желаше; и к волхованию прилежаше, и о воих своих не радяше».

Таково отнюдь не лестное описание хитроумного и вместе с тем ограниченного политикана, каким был один из царей российских во времена «Смуты». Идеализация правителей канула в прошлое.

Для XVII столетия характерно обострение социальных противоречий, перераставших в бунты горожан и крестьян, в народные войны, сопровождавшиеся массовым насилием с обеих сторон. Интересным источником в этом отношении является «Послание дворянина к дворянину», найденное Н. К. Никольским в одном из рукописных сборников XVII в., автором которого является тульский помещик Иван Фуников536. Он с выстраданным юмором в скоморошьих традициях описывает разгром своей усадьбы: «А мужики, что ляхи, дважды приводили к плахе, за старые шашни хотели скинуть з башни, а на пытках пытают, а правды не знают: правду де скажи, а ничего не солжи». Описывая разорение всего государства, тульский дворянин винит в этом помимо интервентов и восставший народ.

Таким образом, в оценке как событий «Смуты», так и всего исторического процесса в «бунташном столетии» сказываются различные оценки происходящего, вызванные разным социальным положением, несовпадающим отношением к действительности. Именно в XVII в., существовавшая ранее лишь в устной форме, оформляется в письменное творчество народная демократическая сатира, горькое свидетельство народного унижения и бесправия537. Ее произведения разнообразны: они могут пародировать деловую письменность, в частности документы судопроизводства («Повесть о Ерше Ершовиче»); быть близкими к народным сказкам («Повесть о Шемякином суде»); варьировать раешные стихи («Повесть о Фоме и Ереме»); сатирически изображать спаивание низов («Служба кабаку»); показывать распущенные нравы в среде монашества («Калязинская челобитная») и т. д.

В качестве примера приведем «Азбуку о голом и небогатом человеке»538, составленную в виде расположенных по алфавиту горьких высказываний посадского человека: А. Аз есмь голоден и холоден, и наг и бос, и всем своим богатеством недостаточен.

Б. Бог животы мои ведает, что у меня нет ни полушки.

Ж. Живу я на Москве, поесть мне нечево и купить не на што, а даром не дают.

Р. Разум мой ничего не осяжет, и сердце мое никогда не обрящет.

Народная мудрость выражает себя в метких пословицах. С «Азбукой о голом и небогатом человеке» перекликается высказывание: «Аз да буки избавит ли от му- ! ки?» Презрение к неправедно нажитому богатству, лишаю- * щему человека нравственного достоинства, проступает в \ пословицах: «Живет богатый, что бык рогатый» и «На- j жил богатство — забыл и братство». Кроме социального ] протеста в пословицах и поговорках содержится немало * глубоких жизненных наблюдений над психологией личности, поведением человека, общественной средой, разнообразными явлениями социальной и природной действительности: «За скудость ума таскать будет сума», «Личико белёнько, да разума маленько», «Новая труба глас- j но, а старая — согласно». Иногда в них проступает иро- j ническое отношение к канонической литературе: «Исус Сирахов насказал много страхов»; а порою подчеркивает- * ся мудрость старых книг, могущих обличить современные порядки: «Книга кронйка — на многих улика». И наконец, безымянные авторы этих крупиц народной мудрости не лишены юмора в отношении к собственному творчеству: «Пословицы твердить — голова засвербить»539.

Народное поэтическое творчество создавало разнооб- j разные произведения: сказания, предания, исторические песни. В песне о Григории Отрепьеве верно вскрывается . сущность этого международного авантюриста:

А

Прельстил, он, вор, собака, три земли: !

первого прельстил короля в Литве, t

другого прельстил — землю Польскую, \

третье — сильно царство Московское540. 1

Выразительным слогом передается сложная политическая ситуация в России времен царствования Бориса Годунова и высказывается народное к ней отношение:

\

Уж настало то время злое при старом при царе Федоре Ивановиче;

Как представился-то наш православный царь Федор Иванович,

Так досталась-то Россеюшка злодейским рукам,

Злодейским рукам, боя рам-господам.

Появилась-то из бояр одна буйна голова,

Одна буйна голова, Борис Годунов сын;

Уж и этот Годун всех бояр-народ надул.

Уж и вздумал полоумный Россеюшкой управлять;

Завладел всею Русью, стал царствовать в Москве.

Уж достал он и царство смертию царя,

Смертию царя славного, святого Димитрия царевича541.

У народа было свое осмысление переживаемой им истории, свое отношение к прошлому, свои мечты о будущем, собственные нравственные оценки всему, что попадало в поле его зрения542. Народ сам выбирал любимых героев своего эпоса, будь то киевские богатыри, Иван Грозный или Ермак Тимофеевич, невинно убиенный царевич Димитрий или лихой донской казак Степан Разин. Разинской вольнице посвящено немало песен и сказаний, в которых есть и восторг по поводу их удалых набегов, и мечта о свободной жизни, и ужас перед пролитой кровью многих людей, и скорбь о погибели народного заступника. Среди записанных преданий о Разине сохранилась песня, будто бы сложенная им самим и отражающая народную память о грозном атамане:

Схороните меня, братцы, между трех дорог: Между московской, астраханской, славной киевской. В ногах мне положите саблю вострую, В головах поставьте животворный крест. Кто пойдет или поедет — остановится, Моему ли животворному кресту помолится, Моей сабли моей вострой испужается, Что лежит тут вор, удалый добрый молодец, Стенька Разин Тимофеев сын по прозванию543.

Русское стихотворное творчество эпохи феодализма затрагивала не только бытовые, исторические, социальные темы. Существовало немало стихов духовного содержания, которые, зародившись в рамках церковного песнопения, получили широкое распространение в народной среде. К ним относится цикл стихов покаянных («умиленных»), зародившихся еще в XV в.29 В них осмысляются темы бренности жизни, греховной природы человека, душевных терзаний и поиска выхода из них, стремления к непреходящим ценностям. Образ уединенного места, где можно отдохнуть душой от тяжести суетного мира, неспешно ' обдумать свое житие, прийти в согласие с собой, проступает в стихе «Приими мя, пустыни, яко мати чадо свое». Образ приютившей отшельника пустыни (в Древней Руси это чаще всего уединенное место в лесу, на берегу реки или озера) представляет одну из ведущих тем в средневековой философской лирике30.

О душевных страданиях и надежде на спасение вопиет неизвестный автор стиха «Душе моя, душе моя, почто во гресех пребываеши». Мудрый совет дается в следующих строках:

Аще хощеши победити

Безвремянную печаль,

Не опечалися никогда же

За кою-любо времянную вещь.

Аще и бьень будеши,

Или обесчестен,

Или отгнан,

Не опечалися,

Но паче радуйся.

Тогда ся токмо печалися,

Егда согрешиши,

Но и тогда в меру,

Да не впадеши во отчаяние \

И ие погибнеши.

В рукописных собраниях, в частности в древлехранилище Пушкинского дома, содержится немало сборников * покаянных стихов в списках XVII—XIX вв., что свидетель-! ствует о многовековой их традиции31. Они примыкают к, широко распространенному и высоко развитому пев- j ческому искусству Древней Руси, еще мало изучен-1 ному в философском отношении32. В XVI в. в древнерус-j

I 29

Стихи покаянные//Памятники литературы Древней Руси. Вто-| рая половина XVI века. М., 1986. С. 550—563. j 30

Фролов С. В. Из истории древнерусской музыки. (Ранний; список покаянных)//Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 162—171. | 31

Копанев А. Я. Список покаянного стиха XV в.//Рукописное наследие Древней Руси. М., 1972. С. 249—253. , 32

Одоевский В. Ф. К вопросу о древнерусском песнопении. М., I 1864; Металлов В. Очерк истории православного церковного пения i

f

ском музыкально-певческом творчестве прослеживаются ренессансные тенденции544, а в XVII в. оно развивается под сильным воздействием барокко545.

Ничто так живо, непосредственно, эмоционально не отражает дух эпохи, как музыка, поющий человеческий голос со всеми оттенками его модуляции. Суровость и внутренняя собранность в стихирах XVI в., виртуозное многоголосное партесное пение XVII в., энергичные канты Петровского времени — все это отразило подлинную историю нашего народа, его живую душу. Музыкальная культура Древней Руси стояла на высоком уровне, она отличалась разнообразием, высоким духовным содержанием и воспитывала людей не меньше, чем отвлеченные книжные поучения. Сохранившиеся до нашего времени традиции певческого искусства, в особенности хорового пения, народной песни, философской лирики, уходят своими корнями в породившую их древнерусскую среду.

Прослеживаются в древнерусском поэтическом наследии и натурфилософские идеи. Ценным источником в этом аспекте является «Голубиная книга», вобравшая в себя космогонические идеи из библейских и гностических текстов546. Известно более 20 списков «Голубиной книги» в письменных памятниках и свыше 60 записей устных сказаний; семнадцать подобных записей XIX в. опубликовал П. А. Бессонов547. К ней примыкает цикл стихов, имеющих разные названия: «Свиток Ерусалимский», «Лист Ерусалимский», «Сказание о свитке» и др. На этот сюжет написана одна из картин Н. К. Рериха «Голубиная книга».

В предании рассказывается о том, как упала с небес огромная книга, которую смог прочесть народу лишь премудрый восточный царь Давид Евсеевич (библейский царь Давид, автор Псалтыри). Он выслушивает вопросы русского царя Владимира Владимировича (переработанный образ князя Владимира Красное Солнышко):

Отчего зачался у нас белый свет, *

Отчего зачалось солнце красное, Отчего зачался млад светел месец, Отчего зачалася бела заря,

Отчего зачались звезды частыя, ;

Отчего зачались ветры буйные,

Отчего зачался мир-народ Божий,

Отчего зачались кости крепкия,

Отчего взяты телеса наши?

Весь видимый мир, по ответам Давыда Евсеевича, создан от Творца, от его лика — солнце, очей—зори, риз— звезды, от АДама пошел народ, от камней — кости, от земли — тело. Далее сообщается, что «ум-разум» у людей православных «самого Христа», а «наши помыслы от облац небесных». К космогоническому сюжету о миротворении, изложенному в пантеистическом духе, примыкает рассказ о битве Правды с Кривдой, последствия которой имели тяжелые последствия для рода людского. Хотя Правда победила, но: j

Правда пошла на небеса,

К самому Христу, Царю небесному;

А Кривда пошла у нас вся по всей земле,

По всей земле по свет-Руской, ;

По всему народу христианскому.

От Кривды земля восколебалася,

От того народ весь возмущается;

От Кривды стал народ неправильный.

Неправильный стал, злопамятный:

Они друг друга облгануть хотят,

Друг друга поесть хотят.

В «Свитке Ерусалимском» дополнительно сообщается, что кровь в человеке «от моря», дыхание — «от ветру», мысли — «от облыцев», очи — «от сонца», разум — «от Святого Духа». Здесь же говорится о том, что каждый человек имеет три матери: первая — Богородица (как заступница за всех людей), вторая — земля (как природа, породившая все живое), третья — та, кто «скорбь приняла» (в муках родила)548.

В близких к этому кругу преданиях символически истолковываются части человеческого тела, различные природные стихии, имена и деятельность исторических персонажей. Особое место занимает числовая символика, восходящая к пифагорийским учениям о гармонии чисел, связанных с мирозданием549.

В космогоническом отношении подобные предания тесно связаны с апокрифической литературой, служившей не только для них, но и для всей древнерусской культуры одним из основных философских источников. К XVII в. в русской среде накопилось значительное количество апокрифических сочинений самого различного жанра, часть из которых была рассмотрена ранее («Луцидариус», «Аристотелевы врата», «Галиново из Ипократа», «Хождение Зосимы к рахманам»). Им посвящено значительное количество исследовательской литературы550, опубликовано много текстов551, но все же апокрифы, особенно в философском плане, изучены недостаточно, хотя именно в философском аспекте они представляют один из самых ценных источников древнерусского наследия.

Первоначально под апокрифами (от греческого алохдгЗОо^ «скрытный», «потаенный») понимали произведения, в которых более подробно рассказывается о персонажах и сюжетах, «порою лишь названных или недостаточно ясно охарактеризованных в канонических книгах»552. В этом плане апокрифы традиционно делятся на ветхозаветные553 и новозаветные554. Но постепенно к j апокрифам стали причислять самые разные сочинения, не * одобрявшиеся церковью по различным причинам. Сюда \ вошли астрологические, алхимические, исторические, на- і турфилософские, гадательные и многие другие книги. Ста- 1 ли создаваться специальные индексы запрещенной литера- \ туры, присутствующие в отечественной письменности уже в составе Изборника 1073 г.555 і

В общем течении средневековой культуры апокрифи- j ческая струя, выраженная в письменных памятниках, устных преданиях, произведениях искусства, находясь в*, противоречии с официальной линией, дополняет ее своим' разнообразием, ищущей мыслью, неортодоксальностью ; мышления. Она начала формироваться в Восточном Сре- ! диземноморье еще в дохристианский период, впитала в : себя учения многих философских и религиозных школ, служила источником своеобразного «онтологического и морального беспокойства»556. Постепенно сложился об-1 щий для народов Запада и Востока фонд переводимой,, дополняемой, получающей новые вариации апокрифи-' ческой литературы. В славянской письменности он насчи-' тывает несколько десятков основных сюжетов557. ;

В дневнерусской среде, начиная с Киевской Руси,! накопилось значительное количество памятников апокри-j фической литературы, но в основном дошедших по поздним j спискам XVII—XIX вв. Об отношении к ним в XVII в.| может свидетельствовать такой ценный источник, как' «Кириллова книга», изданная на Московском Печатномs дворе в 1644 г.558 Ее составил протопоп Архангельского! собора Михаил Рогов «с прочими избранными мужи, по* повелению царя и патриарха, на многие ереси латинския, ( армянския и немецкия». Объемистому сборнику почти в 600 листоэ, состоящему из 48 глав и начинающемуся «Сказанием» Кирилла Александрийского об Антихристе, предшествует вводная часть. В ее составе содержится обширный индекс книг559. Вначале идет список книг канонических и почитаемых, рекомендуемых для чтения, в их числе немало с философским содержанием: «Книга Дионисий Ареопагит... Иоанн Дамаскин... Иоанн Экзарх... Иоанн Лествичник... Кирил Словенский... Максим Исповедник... Максим Грек... Пчела... Диоптра... Августина Иппона града епископ... Иустин Философ...»

Затем следует список запрещенной литературы, включающей три раздела: «книги ложныя» («Патриарси. Адам. Енох... Богородицино хождение по мукам» и др.— собственно апокрифы в первоначальном смысле); «книги еретические» («Мартолой, рекше Астролог. Астрономия. Землемерие. Чаровник... Мысленик. Сносудед. Волхов- ник»—астрологическая и гадательная литература); «книги отреченные» («О Китоврасе басни и кощуны. Авгарево послание» и другие сочинения сюжетного плана).

Оба списка — как почитаемой, так и отвергаемой литературы,— наглядно свидетельствуют о ее репертуаре в допетровский период. Из обширного перечня запрещенной литературы рассмотрим вкратце цикл произведений, попавших в разряд «книг отреченных» под названием «Вопросы и ответы, что от колика частей сотворен бысть Адам», влияние которого прослеживается на рассмотренной выше «Голубиной книге».

В основе сюжета о сотворении Адама лежит космогоническое учение о единстве микро- и макрокосма, человека и породившей его природы560. Оно связано как с античным учением о стихиях, так и с мифологическими представлениями многих народов, уходящими своими корнями в далекую древность. Например, в немецкой средневековой поэзии описывается, как человек был сотворен Творцом из следующих природных образований: «Он дал ему тело из глины, от росы — пот, от камня — кости, от зеленых деревьев — ногти, от корней — жилы, от трав — волосы, от моря — кровь, от облак — мысли»561. В западноевро- пейских, восточных, славянских рукописях содержится много произведений, включающих данный сюжет с множеством вариаций. t

Для примера обратимся к введенному в научный обо- * рот А. Н. Пыпиным апокрифу под названием «Сказание/ како сотворил Бог Адама»562. В нем повествуется о сотворении человека следующим образом: «Создати в земли Ма-: диамстей человека, взем земли горсть ото осми частей: 1) от земли — тело, 2) от камени — кости, 3) от моря — 5 кровь, 4) от солнца — очи, 5) от облака — мысли, 6) от света — свет, 7) от ветра — дыхание, 8) от огня — теплота»563. Далее сообщается о борьбе бога с дьяволом за человека, о сотворении Евы, о болезнях и возрастах человеческих, о подчинении мира человеку, о периодах мировой истории, прообразованных пребыванием первых людей в раю.

Восемь частей, из которых создан человек, представляют собой трансформированное античное учение о сти- * хиях, преобразованное в гностических школах, как пишет 5 об этом Ириней Лионский в сочинении «Об осмерице»:! «Сперва, говорят, произведены во образ вышней Четвери-; цы четыре стихии: огонь, вода, земля и воздух; и если к) ним присовокупить их действие, как то: тепло и холод, сухость и влажность, то они представляют точное изоб-; ражение осмерицы»564. }

Любопытно, что человеческое мышление, мысль, разум чаще всего в подобных сочинениях связываются с облаком. Это скорее всего библейский образ, выступающий как символ связи бога с людьми, как покров высшей мудрости, как посредник между небом и землей565.

О способности человека всюду устремляться своим пыт- ; ливым разумом свидетельствует небольшой фрагмент «О уме философ рече». Ум, «в главе бо ему седяща», изоб- ! ражается как владыка тела, управляющий всеми помыс-f лами: «Ум бо бесплотн есть, аще и умале теле, но обходит всю землю, и в небесныя прилетая. Кима крилом а прелетает на высость, коим ли путем приходит? Преходит въздух, и облакы, и вся планиты звездныа; и видит и соглядает разумныа та доброты, и пакы в теле обрящеть- ся»566. Сходная мысль есть у Иоанна Экзарха в «Шестодне- ве».

Проблема сотворения человека осмысляется во многих других апокрифических сочинениях, в том числе вопросно- ответных. Так, в «Беседе трех святителей» по списку XVII—XVIII вв. на вопрос: «от колких частей сотворен бысть Адам?» дается от имени Василия Великого такой ответ: «От осми частей: 1) от земли — тело; 2) от камня — кости; 3) от Чермнаго моря — кровь; 4) от солнца — очи; 5) от облак — мысль; 6) от востока дыхания — власы; 7) от света — дух; 8) сам Господь вдохнул ему душу и покори ему всяческая видимая и невидимая, в водах и в горах, на земли и по воздуху»567.

В украинском памятнике по списку 1713 г. «Питаня и отповеди» имеем примерно ту же картину568. Подобные представления дожили до Нового времени, но преимущественно в народной среде, не очень охотно принимавшей новейшие натурфилософские учения и во многом законсервировавшей средневековое миропонимание. Например, духоборы во второй половине XIX в. все еще считали, что «тело ві человеке от земли, кости от камня, ЖИЛЫ ОТ кореня, кровь от воды, волосы от травы, мысль от ветра, благодать от облака»569.

Древнерусская апокрифическая литература содержит немало образов, символов, концепций философского характера, зашифрованных по канонам средневековой семантики. К ней примыкала и медицинская литература, сохранившая народные заговоры, переводные лечебники, гадательные рекомендации, фрагменты натурфилософских сочинений древности и Средневековья, в которых человек со ссылками на Галена, Гиппократа, Аристотеля рассмат- ривается как природное существо .

Ценнейшим источником по истории древнерусского мышления являются памятники лексикографии: словари- ономастиконы, словари символики (приточники), словари с истолкованием терминов славянского, греческого, древнееврейского, латинского, польского и многих других языков570. В XVII в. большое распространение получили Азбуковники как обширные, порою иллюстрированные рукописные справочники, причем не только филологического, но и энциклопедического содержания, выступавшие как «средоточие мудрости истолкователей»571. Они издавна привлекали внимание исследователей572, но до сйх пор еще слабо изучены вследствие сложного содержания и обилия списков меняющегося состава, ибо в них постоянно дописывались новые сведения, правились старые, добавлялись приложения.

Азбуковники различны по формату, от карманного до in folio, объем колеблется от 100 до 600 листов, некоторые украшены миниатюрами, в них содержатся различные схемы, рецепты, рекомендации. Описавший девять азбуковников Соловецкого собрания, А. Карпов выделил в них сведения по языковедению, грамматике, философии, библиографии, истории, мифологии, символике, географии, этнографии, минералогии, ботанике, зоологии, орнитологии, ихтиологии573. В азбуковниках содержится немало информации энциклопедического и философского содержания .

Приведем некоторые характерные примеры. Об эпикурейской школе пишется: «Епикурии: во Афинех бе некий философ именем Епикур, велми пресловут; ему же афи- ниане создавше пресветлу полату, в училище том нари- цахуся эпикури-философи»574. Со ссылкой на Максима Грека объясняются термины: «Софизматы, толк — муд- ростьми; софист, толк — мудрец»575. Полисемантизм слова «страсти» истолковывается таким образом: «Страсти глаголются по многим мерам: похоти и муки, и недуги люте, и лукавствования немощь, и беды»576. Под рубрикой «Вопросы и ответы о неведомых вещех» приводится учение Нила Синайского о пяти чувствах душевных (ум, смысл, слово, мечтание, чувствование) и пяти чувствах телесных (зрение, обоняние, слух, вкушение, осязание)577. Приведем несколько понятий общекультурного и философского значения по одной из рукописей: «Автор — работник»; «Битва — война, или ратное дело»; «Ехо — шум аера»; «Златоструя река — Нил, река Египетская»; «Имство — качьство пребывателно», «Материя — естества»69.

Подобных примеров, кратких и пространных, можно приводить массу. Они содержатся в десятках древнерусских Азбуковников, которые не опубликованы (за малым исключением и чаще всего фрагментарно) и совершенно неизвестны философам. Это обстоятельство лишний раз напоминает о том, как слабо изучена источниковедческая база русской средневековой философии и какие богатейшие возможности здесь имеются.

8*

227 В XVII в. усложняются представления людей об обществе, природе и человеке. Вместо прямолинейного представления о положительных и отрицательных персонажах складывается понимание об изменчивости самого человека, его противоречивой сущности. Примером сочинения, в котором с философской глубиной раскрывается трагизм | человеческого существования, является «Повесть о Горе- I Злочастии». Это произведение занимает «как бы срединное \ положение в русской литературе: оно соединяет в себе те- ' матику древнерусскую с тематикой новой русской литературы, тематику народного творчества и письменности, оно 1 трагично и вместе с тем принадлежит народной смеховой 1 культуре»578.

Сюжет повести напоминает историю блудного сына. Как и в евангельской притче, неразумный юноша, презрев родительские советы, пускается в разгульную жизнь, впадает в отчаяние, хочет броситься в «быстру реку», чтобы распрощаться с белым светом. И тут появляется «из-за камени» босое, нагое, «лычком подпоясано» Горе-Злочастие, зловещий персонаж мефистофелевского склада. Оно и раньше, явившись во сне, советовало молодцу гулять беззаботно в царевом кабаке, «пропивать свои животы». Теперь же Горе предлагает окончательно покориться ему, ибо нет никого «мудряя на сем свете». Как ни пытается человек сбросить с себя неумолимую руку несчастной доли, это ему не удается, «не на час» к нему Горе «привязалося», «до смерти» будет его мучить. И пришлось , молодцу уходить за «святые ворота», спасаться от злой судьбы «во иноческом чине».

В народной среде ходило много песен, сказаний, стихов, связанных с темой Горя, бывшего «Злочастием», злым уделом, трагической судьбой множества людей с загубленной жизнью. Погибали люди по разным причинам: и по своей неосмотрительности, и по злой воле других, и по слепой случайности, и расплачиваясь за свое лукавое стремление жить неправедно. Но общий печальный конец вызывал чувство жалости и стремление понять глубинные причины трагизма человеческого существования — эта тема будет подхвачена литературой XVIII и XIX столетий.

Трансформируется житийная литература. Наряду с создававшимися по старым образцам агиографическими сочинениями (повествования о царевиче Дмитрии, патриархе Гермогене, вологодском подвижнике Галактионе,

соловецком игумене Иринархе и др.)579 возникают произведения переходного типа, предвосхищающие беллетристические и биографические сочинения Нового времени. «Повесть об Ульянии Осоргиной», задуманная как житие местночтимой «муромския чудотворицы», представляет, по существу, описанную сыном трудную жизнь своей родной матери, простой русской женщины580. Романтическая история несчастной любви отрока Григория вместо благочестивого рассказа о чудесном основании одной из известных русских обителей содержится в «Повести о Тверском Отроче монастыре»581. Далека от агиографического канона история о сыне казанского купца, после долгих скитаний постригшегося в иноки Чудова монастыря («Повесть о Савве Грудцыне»)582. Напоминают «плутовской роман» приключения нижегородского дворянина, хитростью достигшего высокого положения в обществе, что живо напоминает светские авантюрные повести XVIII в. («Повесть о Флоре Скобееве»)583. И наконец, появляется совершенно новый тип произведения — автобиография, лучшим образцом которой стало «Житие протопопа Аввакума»584, по своей страстности, искренности, глубине переживаний стоящее в одном ряду с исповедальными сочинениями Августина Блаженного и Льва Толстого.

Новые представления о мире и человеке проступают не только в литературе585, но и во всей культуре, в том числе в искусстве и архитектуре. Зодчество XVII в., особенно второй половины, носит композиционно усложненный, декоративно обогащенный, пышный характер своеобразного «венца», завершения многовекового периода древнерусской архитектуры586. Деревянный дворец царя Алексея Михайловича называли «восьмым чудом света». Великолепные, украшенные изразцами храмы Ярославля и Кост- ромы отражали видную роль этих экономических и культурных центров Руси. Лучшим ансамблем, запечатлевшим дух той эпохи, является комплекс построек митрополичьего двора Ростова Великого. Воплощенную в камне грандиозную идеологическую программу представляет ансамбль Ново-Иерусалимского монастыря под Москвой, задуманного патриархом Никоном как вселенский центр православия. Большого успеха достигает развитие светской архитектуры — возводятся здания Печатного двора, Славяно-греко-латинской академии, Теремного дворца в Кремле. Символом Москвы была построенная в конце XVII в. по указу Петра I Сухарева башня. «Кульминационной точкой храмового зодчества московского барокко» является стройная, многоярусная, в каменном кружеве, с прекрасным резным иконостасом, в золотом много- главии церковь Покрова в Филях, воздвигнутая в 1693 г.587

Русская живопись XVII в. носит столь же яркий, пышный, декоративный характер. В ней, с одной стороны, происходит нарастание элементов реалистической живописи, с другой — деградация традиционной иконописи высокого духовного уровня, что вызывает противоречивые ее оценки588. Под влиянием польского барокко начиная с XVII в., а затем возросшим влиянием западного искусства вообще «наши храмы стали наполняться живописными произведениями, лишенными религиозного воодушевления, холодными и бедными по мысли в композиции, хотя правильными относительно натуры, но манерными и театральными, так же мало удовлетворяющими религиозному чувству и мысли, как и эстетическому вкусу»589. Кризис русской иконописи XVII столетия отразил общее кризисное состояние исчерпавшей себя средневековой культуры и переходный период постепенного становления культуры нового типа.

Споры о развитии искусства шли и в самом XVII в. В этот период возникают первые эстетические трактаты. Наиболее ценным памятником древнерусской эстетики является «Послание Иосифа Владимирова к Симону Уша- кову»590. Иконописец Оружейной палаты, знаменщик Печатного двора, выходец из ярославской посадской семьи, Иосиф Владимиров выступает как один из основателей отечественной эстетической мысли. В своем сочинении Владимиров в первой части излагает «древнее проразу- мение» о правилах иконописи, во второй полемизирует с сербским дьяконом Иоанном Плешковичем, который «мрачные и неподоболепные образы святых» считал за образец подлинной живописи, и осуждает ремесленное «грубописание» дешевых икон. Он выдвигает принцип «живоподобия» исходя из конкретной индивидуализации образа591.

Адресатом Владимирова был один из крупнейших русских художников XVII в. Симон Ушаков (1626—1686), в творчестве которого начали воплощаться принципы реалистического искусства. Он написал «Слово к любот- щательному иконного писания», в котором отстаивает новое эстетическое видение мира, стремление к достоверности и социальной значимости искусства592. Ушаков создал практическое иллюстрированное пособие для живописцев «Азбука искусств», к сожалению не сохранившееся. С 1664 г. он руководил иконописной царской мастерской, осуществлял общий надзор за живописью по всей стране, был одним из первых граверов и портретистов, оставил разнообразное художественное наследие.

К древнерусской эстетике причастны также Симеон Полоцкий, патриарх Никон, протопоп Аввакум, царь Алексей Михайлович, Милеску Спафарий, Юрий Крижа- нич и многие другие деятели отечественной культуры XVII в.593

Наряду с новыми темами, сюжетами, иным видением мира в русской литературе XVII в. развивались и традиционные мотивы. Концепция «Москва — Третий Рим», органически вросшая в идеологию Российского государства, прослеживается и в это время. В цикле повестей об

основании Москвы осмысляется ее историческое предначертание: «Вся убо христианская царства в конец приидоша и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Российское царство: два убо Рима падоша, третий же стоит, а четвертому не бы- ти»594.

Показательно, что эта традиционная идея русской государственности была переосмыслена в Новое время. При Петре Великом основанная им северная столица также воспринималась как «Новый Рим», как «град святого Петра» (в противовес Риму с престолом св. Петра — центру католицизма), как светская столица Российской империи595, в то время как роль сакрального центра оставалась за Москвой, а древнейшего очага отечественной государственности и культуры — за Киевом.

От XVII столетия сохранилось наибольшее количество памятников культуры Древней Руси, в том числе памятников письменности. Все их невозможно перечислить, а тем более дать глубокую оценку. Значительно возросло печатание книг: если за вторую половину XVI в. в Москве было издано около 20 книг, то в XVII в.— 483 издания, причем значительную их часть представляли книги : богословского, нравственного, философского содержания596. К концу века богатые библиотеки, в том числе с • книгами философского характера, имелись у царя, наиболее просвещенных сановников, крупных деятелей культуры, в монастырях, при типографиях, приказах, у других учреждений и частных лиц. Например, по переписи 1711 г. в Соловецкой монастырской библиотеке насчитывалось 1154 рукописные и 543 печатные книги, в ее составе немало философской литературы (патристика, сборники, публицистика), в том числе сочинения русских авторов: Нила Сорского, Иосифа Волоцкого, Максима Грека597. К XVII в. относится и большее количество памятников переводной письменности. Тематика переводимых с польского, немецкого, латинского, греческого и иных языков самых разнообразных изданий, чаще всего печатных, весьма широка: книги по экономике, политике, военному делу, медицине и т. д. Коснемся лишь тех, которые имеют отношение к философской мысли.

Особенно много было переводов с польского, значительно также и участие деятелей польской культуры в распространении философских знаний на Руси . Польская культура выступила в качестве посредницы между Западной Европой и Россией. Она же повлияла на украинскую и белорусскую образованность, сыгравшую весьма заметную роль в подъеме русской культуры второй половины XVII в.598

С польских печатных изданий делается перевод Кос- мографий Яна Ботера, Ортелиуса и Меркатора. Особенно внушительной была последняя, состоящая из 230 глав, включая главу о Московии. В 1676 г. стольник Ф. Богданов перевел «Экономику Аристотелеву» Себастиана Пет- рици, видного деятеля польского Возрождения. На польском и русском языках стал известен труд комментатора аристотелевской философии Анджея Глябера из Кобыли- на, называемый « Проблемата», философско-антропологи- ческое сочинение, приписываемое мудрецам древности. В 1678 г. переведен трактат Анджея Моджевского «Об исправлении Речи Посполитой», посвященный социально- политической проблематике. По повелению царя Алексея Михайловича, весьма интересовавшегося польской культурой, был переведен с польского издания 1633 г. сборник «Великое зерцало», составленный иезуитом Иоанном Май- ером в 1605 г.599 С польских переводов и изданий стали известны русскому читателю «Римские деяния», «Тропник» папы Иннокентия III «Метаморфозы» Овидия, «Повесть

93

о семи мудрецах» и др.

Весьма популярны в русской среде стали сборники новелл сатирического характера в возрожденческом духе «Фацеции», где было немало поучительных рассказов о философах (Диогене, Аристиппе, Сократе) и содержавшая изречения мудрых «Апофегмата» Беньяша Будного600.. Идеи великого польского ученого и мыслителя Николая! Коперника стали известны в России по нескольким изданиям, в частности по переводу «Селенографии» польско-1 го астронома Яна Гевелиуса. *

К концу XVII в. в России уже имелось немало переводов * европейских авторов («О строении человеческого тела»^ итальянского естествоиспытателя Везалия, «Большого атласа» голландского астронома Блеу и др.); стали фрагментарно известны сочинения Аристотеля, Августина Блаженного, Альберта Великого, Эразма Роттердамского; имелась информация о преподавании философии в евро- , пейских университетах (Сорбонне, Кембридже, Оксфорде) . Характерна динамика переводной деятельности на Руси: за XVI в.—26, за первую половину XVII в.—13, за вторую —114 переводов, из них только 37 были религиоз- | ного содержания601.

Перейдем теперь к анализу общественных движений, отразившихся в развитии русской философской и общественно-политической мысли. Крупнейшим событием в XVII в. стал раскол православной церкви и возникшая на этой основе многовековая борьба двух течений — официальной религиозной идеологии, поддерживаемой : всей мощью государственных институтов, и ушедшего в толщу народной жизни, многообразного в своих проявлениях, оппозиционно настроенного старообрядчества.

О расколе, старообрядцах, взаимной полемике существует обширная литература96. И если идеология господствовавшей церкви и государства оценивается в ней j в целом достаточно определенно, то идеология старо- , обрядчества квалифицируется весьма разнообразно: как j выражение «недовольства народа своим постоянно ухудшавшимся положением»602; как народный протест против гнета церкви и государства603; как «земская оппозиция» правящим кругам604; как ушедший «в леса» низовой слой русской жизни605, как «воплощение национального самосознания русского народа»606. Известно, что русские революционеры, в частности Герцен и Огарев, пытались привлечь к освободительному движению наиболее радикально настроенные старообрядческие круги, но неудачно.

Следует признать, что старообрядчество еще недостаточно исследовано как в прошлом его, так и в настоящем: «Современное старообрядчество относится к числу наименее изученных религиозных направлений в СССР»607 . Резко обличительная, апологетическая или вульгарно- социологическая оценка этого сложного, разнообразного и противоречивого течения русской жизни, уходящего своими корнями в XVII в. и до сих пор вызывающая отголоски тех драматичных событий608, не может удовлетворить современную науку; старообрядчество как сложный феномен отечественной истории заслуживает более глубокого и объективного анализа.

В центре исторической драмы, именуемой расколом, стоят три лица: патриарх Никон, царь Алексей Михайлович и протопоп Аввакум. Все они были незаурядными деятелями отечественной истории и культуры.

Властный глава русской церкви, решивший поставить «священство выше царства», подчинивший своему влиянию царя, патриарх Никон (1605—1681), в миру Никита Минов, простой крестьянин из мордовской деревни Нижегородского уезда. Он стал активно с 1653 г. проводить реформу церкви с целью ее унификации, сближения с греческим и южнославянским православием609. Возвысив се- бя в качестве «русского папы», он хотел в конечном счете сделать Россию мировой державой, а себя — фактически ее правителем, но потерпел в своих наиболее претенциоз-j ных планах неизбежный крах. Никон выступил и как ав-' тор ряда сочинений («Молебное послание», «Послание царю из Соловецкого монастыря», «Предисловие к Слу-і жебнику 1655 г.» и др.), в которых он отстаивал свои идеи и где имеется философско-публицистическая интерпретация конкретных событий, связанных с текущей политической и идейной ситуацией610.

Российский царь Алексей Михайлович (1629—1676), правивший страной с 1645 г., «тишайший» и вместе с тем весьма активно укреплявший могущество России, малої известен современному читателю как писатель и мыслитель. Однако исследователи отмечают, что Алексей Михайлович «был одним из самых образованных и развитых людей московского общества того времени»611. Объем его литературного творчества «неожиданно велик и разно-\ образен»: обширное эпистолярное наследие, «Статейныйj список» 1652 г., наброски о русско-польской войне і 1654—1667 гг., правленные им многие официальные до-] кументы, стихи, молебные послания и другие авторские] или редактированные им тексты612. Как политик и мысли- f тель, он подготовил многие преобразовательные мероприятия своего сына Петра Алексеевича, родившегося в 1672 г. и много воспринявшего от старой России, которую ему предстояло «поднять на дыбы». Показательно, что в; этом же 1672 г. в подмосковном дворцовом селе Пре-Ї ображенском в «Комедийной хоромине» была поставлена' по указу Алексея Михайловича первая пьеса русского театра613. t Самой же яркой личностью эпохи раскола явился,,' несомненно, неистовый протопоп Аввакум Петров (1620— 1682), духовный вождь, наставник и мученик старой веры. Бывший сельским священником из того же Нижегород-1 ского уезда, что и Никон, он быстро выдвинулся, стал знаком царю Алексею Михайловичу. За свои убеждения ссылается в Сибирь, в 1666 г. предан церковному суду, сослан в Пустозерский острог, где и был заживо сожжен вместе со своими последователями в 1682 г.614

Перу Аввакума принадлежит свыше 50 сочинений различного жанра, наиболее известное среди них — его знаменитое «Житие», написанное уже в заточении в 1672—1675 гг. и сохранившееся в трех редакциях. «Живой московской речью» Аввакума, его несгибаемостью, силой духа восхищались Лев Толстой, Достоевский, Тургенев, Лесков, многие деятели отечественной и мировой культуры. М. Горький заметил: «Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и «Жития» его останется непревзойденным образцом пламенной и страстной речи борца, и вообще в старинной нашей литературе есть чему поучиться»615. Смело введший народную речь в преобразованный им житийный жанр, Аввакум создал «один из стилистических феноменов мировой литературы»111. Свое писательское и жизненное кредо «огнепальный» протопоп выразил в обращении к читателям: «...и вы, Господа ради, чтущии и слышащии, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами филосовскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет»112.

В «Житии», кроме описания своей жизни, перенесенных страданий и непрестанной борьбы, Аввакум обличает «отступника Никона, злодея и еретика». Он вспоминает полемику на суде, когда его пытались убедить греческие патриархи, говоря, что все христиане тремя перстами крестятся. Аввакум же им ответил: «Рим давно упал и лежит невсклонно, и ляхи с ним же погибли... А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магме- та, да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, Божиею благо- датию, самодержство»113. Лишь Русь, по его мнению, является образцом благочестия, к ней как к «Третьему Риму» должны обращаться все православные народы, исказившие свою веру под гнетом мусульман или владычеством папы. Отказ от своих убеждений он образно называет «без смерти смерть», а своих сторонников призывает «совесть крепку держать». Структура «Жития» Аввакума, его идейное содержание, система образов привлекают внимание многих исследователей616.

Кроме автобиографического произведения Аввакум написал «Книгу бесед», «Книгу толкований», «Книгу обличений», ряд богословских сочинений о сотворении мира, грехопадении, таинстве евхаристии и др.115 В первом из творений содержатся его мысли об иконописании. Он порицает школу Симона Ушакова, представители которой не передают «тонкостные чювства», а пишут по «плотскому умыслу». Об образе Спаса Еммануила на иконе письма Ушакова он пишет таким колоритным образом: «...лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано». И далее следует восклицание, рефреном звучащее во всех его произведениях: «Ох, ох, бедныя! Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступов и обычаев». Здесь же протопоп порицает внешнюю мудрость языческих философов.

В «Книге толкований» Аввакум дает истолкование образа Премудрости, считая, что «Премудрость — Бог, а храм — правовернии человеки», семь же столпов — семь вселенских соборов, которые веру «утверждают и ограждают» от ересей. Он вспоминает спор с епископом Павлом Крутицким о евангельских словах «взыщите мудрости», считая, что нужно стремиться не к внешнему мно- гознанию, а к «премудрости внутренней», к утверждению своей совести, тогда и «без книг премудр будеши».

Хотя протопоп постоянно подчеркивает, что он «ни ритор, ни философ», а «простец человек и зело исполнен неведения», однако в его сочинениях, писавшихся в земляной тюрьме, без всякой возможности пользоваться книгами, просматриваются довольно основательное знаком- ство с богословско-философской литературой, использование мыслей Дионисия Ареопагита, Иоанна Экзарха Болгарского, многих отцов церкви, Максима Грека и других авторитетов.

В своих многочисленных посланиях гонимым и страдающим единомышленникам он призывает: «Стойте твердо в вере и незыблемо, страха же человеческаго не убойтеся». Их же он убеждает следовать четырем евангельским добродетелям: «мужеству, мудрости, правде -и целомудрию». Как духовный завет звучат его слова из письма жене Анастасии Марковне и сыну Афанасию: «О нужных заповедано промышлять, но излишняя отсекать. Аще о внешнем всегда будем пещися: а о душе когда будем промышлять? Тогда, егда умрем? Мертвый не делает; мертвому тайны не открываются»617. Не об удобствах «суетной многострастной плоти» завещает думать духовный вождь старообрядцев, а о духовной сущности человека, о его душе, живущей в согласии с совестью, не всегда совпадающей с внешними установлениями.

Ближайшим единомышленником Аввакума был его «соузник», старший по возрасту, духовный отец протопопа инок Епифаний, по совету которого и написал Аввакум свое жизнеописание. Бежавший из Соловецкого монастыря после поражения восставших против царя монахов, не принявших новые богослужебные книги («Соловецкое сидение» 1668—1676 гг.), он примкнул к Аввакуму и разделил с ним его судьбу. Перу Епифания принадлежит такое же автобиографическое житие, но не столь выдающееся по своим достоинствам618.

Подобно Аввакуму «чюдный отец» Епифаний отрицает внешнюю образованность: «грамматике и философии не учился, и не желаю сего и не ищу». Они оба сознательно противопоставляли себя кругу придворных просветителей, возглавлявшемуся Симеоном Полоцким, который писал во множестве «философские вирши». Это было не только отстаивание национальных основ или самовыражение «мужицкой культуры», о которой иронически отзывались латинисты, это была «коллизия интеллекта и духа».

Если для Симеона Полоцкого главное — просветительство, «внешняя мудрость», то для Аввакума и его сторонников — нравственное совершенство, стойкость духа, стремление до конца стоять за свою правду619. Как выразился Епифаний в конце своего жития: «А сие от «Пчелы-книги» о терпении: блажен человек, иже терпит осаждение и таит прекословие, многи грехи разсыпает»; захваченный духовным горением, подвижник «стоит межи смерти и безсмертия»620. Непримиримо были настроены вожди старообрядчества к «мудръствующе ветреным учением»621.

Подобные идеи проступают в ряде других источников по истории старообрядческого движения 622. Это движение было неоднородным, постепенно в нем усиливался процесс дифференциации, появлялись новые толки и направления. И хотя в целом старообрядцы держались «древлего благочестия», в ряде толков беспоповского согласия исследователи отмечают элементы протестантской направленности: упрощение культа, отказ от священства, непризнание ряда догматов и таинств, упор на личную веру. Не получив единой организации, что стало его слабостью, старообрядство вместе с тем, освободившись от диктата государства, реализовало многообразие форм религиозно-общественной жизни, внесло элемент поиска и критицизма в отношение к господствовавшему православию, усилило разнообразие духовной культуры русского общества XVII и последующих веков. Противопоставив себя государству и церкви, старообрядцы сплачивались в этой борьбе, рассчитывая ^лишь на свои силы, что приводило их К особой социальной активности, всеобщему распространению среди них грамотности, созданию, особенно на севере Руси, очагов народной культуры623. Велики заслуги старообрядцев в сохранении памятников древнерусской культуры, особенно литературы и живописи. Разумеется, не следует переоценивать и тем более иде- ализировать старообрядчество, но дать ему объективную оценку необходимо.

Старообрядческая среда выдвинула немало публицистов, писателей, мыслителей, активно обсуждавших социальные, духовные, богословские и философские проблемы. Иван Неронов, Никита Добрынин, инок Авраамий, Федор Иванов, позднее братья Денисовы и многие другие идейные вожди старообрядчества внесли заметный вклад в историю отечественной культуры. К числу наиболее интересных сочинений этого движения относится «Отра- зительное послание» инока Евфросина, написанное в 1691 г. и направленное против «огненного крещения» — самосожжения наиболее непримиримо настроенных старообрядцев, против пессимистического мировосприятия, против фанатизма крайних кругов, предсказывавших скорый конец света, утверждавшего веру в «светлую Россию»; имеющую (кроме їірошЛого и свое будущее .

Сложной идейной ситуации в России во второй половине XVII в., борьбе различных направлений: старообрядчества и никонианства, представителей элитарной и народной культуры, латинистов и грекофилов, поклонников новоевропейской культуры и ревнителей отечественных традиций, сторонников и противников начавшихся в самом конце последнего столетия древнерусской истории петровских преобразований посвящено значительное количество исследовательской литературы и публикаций источников624.

В XVII в. со всей остротой встал вопрос о развитии системы образования в России. Еще Иван Грозный задумывался над этой проблемой, Борис Годунов послал восемнадцать молодых людей учиться в европейские университеты и хотел организовать в Москве нечто вроде университета, пригласив для этого профессоров из Германии, но события «Смутного времени» прервали подобные начинания625. В то же время в Европе давно уже действовала, налаженная еще в Средние века, система начального, среднего и высшего образования. В Белоруссии и особенно на Украине, тесно связанных с Речью Посполитой, с XVI в. начинают возникать братские школы, коллегиумы, академии.

Особо значительную роль в развитии отечественной философской мысли XVII в. сыграла основанная в 1632 г. Киево-Могилянская коллегия (получившая в 1701 г. по указу Петра I статус академии). Ее фундатор Петр Могила (1596—1647), преобразовав существовавшую ранее братскую школу при Богоявленском монастыре, ввел курс наук, взяв за образец систему преподавания Краковского Ягеллонского университета. Так было образовано первое высшее учебное заведение на восточнославянских землях626. Философия в нем изучалась в высших классах в течение 3 лет. Воспитанники Киево-Могилянской академии вместе с выпускниками основанной позднее Славяно-греко-латинской составили костяк деятелей отечественной культуры второй половины XVII— первой половины XVIII в. Вплоть до открытия Московского (1.755) и Харьковского (1805) университетов они были центрами высшего образования для русских, украинцев, белорусов, учились в них и приезжавшие из православных стран (Болгарии, Сербии, Молдавии, Греции) студенты.

На Руси впервые начатки духовного обучения начинают возникать вскоре после принятия христианства, но система образования складывается значительно позднее. На Украине она началась с организации братских школ, а в России — с организации в XVII в. первых училищ в Москве627. В 1649 г. одним из влиятельных вельмож, царским окольничим Ф. М. Ртищевым (1625— 1673)628 было открыто училище при Андреевском монастыре «ради российского рода во просвещение свободных мудростей учения». Для преподавания в нем пригласили около 30 украинских ученых монахов во главе с Епифа- нием Славинецким, которые занялись не только преподаванием, но и переводами книг. С этого времени началось активное воздействие выходцев Киево-Могилянской академии на российскую культуру.

Епифаний Славинецкий (ок. 1600—1675) является одним из крупнейших деятелей отечественной культуры XVII в.629 Он осуществил свыше тридцати переводов, причем не только патристической и богослужебной литературы, но и трудов Фукидйда, Плиния Младшего, Иоанна Блеу, Эразма Роттердамского630. Он же является автором около 50 слов и 40 силлабических гимнографических сочинений, отличающихся глубоким философским содержанием и высокой художественной формой . Епифаний задумал создать вместе со своими сотрудниками новый славянский перевод Библии, но осуществил его лишь частично. Труды «во философии и богословии изящнаго дидаскала» издавались Печатным двором631. Ему же принадлежит греко-славяно-латинский лексикон («триглос- сон»). Стараниями Епифания была создана школа при Кремлевском Чудовом монастыре, вокруг которой сложился кружок его московских единомышленников.

Из последователей Епифания Славинецкого оформилось грекофильское направление, ориентировавшееся на традиции эллинской культуры и книги, переведенные с греческого языка. Чудовский инок Евфимий и придворный пиит Карион Истомин были наиболее известными представителями этого направления, полемизировавшими с латинистами, которые ориентировались на западную культуру и латинскую письменную традицию.

Специально с задачей собрать греческие книги был послан на Афон Арсений. Суханов, келарь Троице-Сер- гиева монастыря, руководивший одно время Печатным двором632. Он привез из своей поездки (1653—1655) около 500 рукописей VII—XVII вв., в их числе немало манускриптов с философским содержанием (творения Аристотеля,

Диогена Лаэртского, Боэция, Иоанна Дамаскина, Ми- І хайла Пселла, Никифора Влеммида и др.), а также тексты Гомера, Софокла, Эсхила, Плутарха и других классиков 1 эллинской культуры. Суханов доставил и девять печатных книг, из них три представляют сочинения Аристотеля, изданные во Франкфурте, Флоренции и Венеции, а также двадцать девять славянских рукописей. Троицкий келарь известен и как автор «Проскинитария», «Прения с греками о вере» и других сочинений. Попадали памятники греческой культуры и другим путем633, но они, конечно, не могли перекрыть все более возраставшее влияние западноевропейской культуры, поскольку базировались в основном на прошлой — средневековой и античной традиции, интересы же развития страны требовали приобщения к современной европейской цивилизации.

Вождем и крупнейшим деятелем латинского направления стал Симеон Полоцкий (1629—1680). Белорус, уроженец Полоцка, Самуил Емельянович Ситнианович- Петровский, стал крупнейшим деятелем отечественной культуры нового типа, при особе царя Алексея Михайловича он играл роль, сравнимую с ролью Феофана Про- коповича при Петре I. Симеон был талантливым писателем, основателем русской силлабической поэзии и драматургии, публицистом, мыслителем и вместе с тем астрологом, противником греческой партии, непримиримым врагом старообрядцев и тайным униатом, скрывавшим свою принадлежность к Базилианскому ордену, основанному в 1617 г. доминиканцами для пропаганды католицизма на восточнославянских землях634.

Интересна судьба этого «профессионального писателя» в Московском государстве635. После обучения в Киево- Могилянской академии он в 27 лет принимает монашество в Богоявленском монастыре и становится «дидаскалом» братской школы при этом же монастыре. Считая семейную жизнь «припятием мудрости», Симеон целиком сосредотачивается в духовной деятельности, но, обладая способ- ностями и высоким образованием, не находит применения своему дару: '

Ума излишком, аж негде девати, Купи кто хочет, а я рад продати636.

Вскоре явился покупатель его интеллекта. Во время русско-польской войны царь Алексей Михайлович посещал Полоцк и выслушивал приветственные вирши молодого монаха, в которых тот сравнивал самодержца с солнцем, императором Константином, именовал его правителем нового Рима, надеждой восточной церкви. Даровитый поэт, способный чутко улавливать запросы царя, был принят в Москве и с 1664 г. до конца дней своих становится придворным пиитом, воспитателем царских детей, советником по вопросам культуры, послушным идеологом и обличителем противников царя.

Под царским покровительством Симеон развернул обширную просветительскую деятельность: писал стихи, преподавал в созданной им латинской школе, создавал книги, вел полемику, сплачивал круг своих последователей. Творческое наследие Полоцкого огромно. Он написал сохранившиеся в авторских рукописях «Рифмологион» и «Вертоград многоцветный». Изданы сборники его проповедей «Обед душевный» и «Вечеря душевная». Также издана «Псалтырь рифмотворная» (стихотворное переложение Псалтыри в подражание Яну Кохановскому ), которую Ломоносов вместе с «Грамматикой» Смотрицкого и «Арифметикой» Магницкого называл «вратами учености». К трудам ученого иеромонаха относят также «Жезл правления», «Венец веры», пьесы «О Навуходоносоре царе» и «О блудном сыне» и др.

В сочинениях Полоцкого присутствует немало сюжетов, образов, символов, притч на философские темы. В «Вертограде многоцветном» есть главы с названиями «Истина», «Гражданство», «Закон», «Мысль», «Разум», «Академия» (о Платоновской академии). В особой главе «Философия» приводятся высказывания Фалеса Милетского (о мудрости как высшей ценности), Диогена (философия научает терпению), Аристиппа (она же учит смелости с сильными мира сего), Аристотеля (врачует

нравы): «Яко врачество болезнь исцеляет, философия

1 <10

нрав зол души исправляет» .

В «Обеде душевном» Симеон вспоминает Демокрита, всегда «смеяшеся толикому мира сего непостоянству» и Гераклита, который «присно плакася о сицевом сего мира изменении.» Там же он приводит мысль Стагирита о блаженстве: «Верх философов Аристотель описует сице: блаженство есть желания исполнение. Того паки в мире сем никто исполнити может, ибо аще кто и всю обрящет вселенную, еще восхощет мира искати иного». Евангельского богача Полоцкий называет «вторым Эпикуром», говорящим: «...яждь, пий, веселися, по смерти несть утешения»637.

Душу ребенка, ссылаясь на «иного философа» (Платона или Локка, по мнению исследователей), Симеон уподобляет «скрижали ненаписанней», которая под воздействием воспитателя может приобрести черты голубя (кротость), орла (высота духа), крота (любовь к земному), вола (трудолюбие) и т. д. Мир сравнивается им с «книгой великой», созданной Творцом; ключ к его пониманию — знание, выраженное в слове, построенное на алфавите, как алфавитно построен его собственный «Рифмо- логион»638.

Среди множества панегириков, торжественных од, похвальных стихов Полоцкого выделяется «Орел Российский», входящий в «Рифмологион», этот огромный незавершенный сборник, куда он вписывает в течение жизни многие свои творения. В нем есть такие слова:

Ликуй, Россио, Сарматское племя, радуйся, Москва, Афетово семя. Пари весело, Орле быстрооки, разбивай крилма аер прешироки639.

Эти стихи, с одной стороны, звучат торжественной одой, предвосхищающей декламации поэтов XVIII в., с другой — они кажутся вычурными, далекими от русской речи, представляя характерный образец отвлеченного книжного творчества. Симеон, работая в стиле барокко, увлекался формальным внешним словотворчеством нередко в ущерб внутреннему содержанию. Он мог написать вирши в форме сердца, совершенно неудобочитаемые, но эффектно выглядящие, или, перемешав латинизмы и полонизмы с русской речью, создать нечто вообще малопонятное.

Потому двойственным было отношение к Симеону Полоцкому. Сторонники латинской образованности его превозносили, сторонники греческой обличали. Евфимий Чудовский обвинял Полоцкого в неискренности и приспособленчестве, а о его книге «Обед душевный» высказался таким образом: «Новосоставленная книга сия «Обед» подвлагает снедь, полну душетлителных бед»640. Патриарх Иоаким небезосновательно подозревал, что Полоцкий «прельщен от иезуитов» и пропагандирует «латинская новомышления». Чужд был Полоцкий и традиционной древнерусской культуре, в чем справедливо его укорял Аввакум со своими сторонниками. Но, учитывая все обстоятельства, нельзя все же не признать большого влияния, которое оказал этот поэт, просветитель и мыслитель на жизнь русского общества в XVII в.

Преданным учеником и сторонником Полоцкого был Сильвестр Медведев (1641 —1691), подьячий Тайного приказа, родом из Курска, принявший монашество, живший в келье Заиконоспасского монастыря рядом со своим учителем до конца его дней, ставший настоятелем этого монастыря и главой латинского направления, ввязавшийся в догматические споры о преосуществлении хлебов в таинстве евхаристии, осужденный и казненный на Красной площади за причастность к стрелецкому заговору Шакловитого641.

В память о своем учителе Медведев сочинил «Епита- фион», который был высечен на камне и украшал надгробие Полоцкого, погребенного в Заиконоспасском монасты- ре. После перечисления достоинств «мужа благоверного, церкви и государству потребного», он подчеркивает писательский дар и ценность творений Симеона: «Вся оные книги мудрый он муж сотворивый, в научение роду российску явивый»642.

От Полоцкого к Медведеву перешла богатая библиотека, им еще более пополненная и известная как собрание Полоцкого — Медведева. По описи 1689 г. в ней числилось 359 названий, четверть книг была светского характера, много на латинском, польском, греческом языках. Из книг философского содержания можно указать на польский перевод «Политики» Аристотеля, «Диалектику» Меланхто- на, «Толкование древних философов», «Ключ всея философии», а также юридическую, естественнонаучную, историческую литературу643. Сохранилось «Оглавление книг, кто их сложил», которое опубликовал В. М. Ундоль- ский, приписав этот перечень 204 авторов (в том числе философов) русской и переводной литературы X—XVII веков Медведеву и назвав его за оный труд «отцом славянорусской библиографии»644 (некоторые ученые приписывают «Оглавление» Епифанию Славинецкому или Федору Поликарпову).

Незадолго до своей кончины Симеон Полоцкий составил «Привилей» (уставную грамоту) для намечавшегося к учреждению первого высшего учебного заведения России. Его поднес царевне Софье Алексеевне в январе 1685 г. Сильвестр Медведев. В качестве пространного эпиграфа своего стихотворного обращения им взяты строки «премудраго царя Соломона о премудрости». Здесь же обыгрывается (что делалось и другими поэтами) имя царевны Софьи, по-гречески означавшее «мудрость», и содержался призыв основать наконец-то в Москве на славу всей России «дом мудрости»645. И хотя Софья одобрила «Привилей», сама академия была создана два года спустя.

Медведев является автором «Созерцания краткого», или «Записок о стрелецком бунте» 1681 —1682 гг. (знаменитой «Хованщине»)646. В них содержится не только фактическое описание событий, но и философско-исторические рассуждения об устройстве общества, законности, судьбах людей и народа. Свой труд Медведев понимал как «зерцало», отражающее смысл событий, научающих мудрости:

Мудрость бо весь люд сице научает, Да в делех великий конец усмотряет, И в первых себе, кто есть да судит, Тогда и в вещех, каковы суть, узрит647.

В «Записках» есть особый раздел «Философов глаголы», где приводятся мысли Ликурга, Тиберия и Аристотеля. Государство он уподобляет организму, нуждающемуся в равновесии. Отражением идеологии служилого сословия является мысль со ссылкой на Аристотеля о причинах смуты и мятежа: «Аристотель же, философ, советовал в гражданстве, чтобы начальство и власти правление людем мелким давали, сиречь таковым, которые бы во убожестве и недостатке прежде жили, пришедшие же в богатство, такоже гордыми не были и спесивыми»648.

Интересны письма Медведева, адресованные Симеону Полоцкому, боярину Григорию Ромодановскому и другим адресатам (одно из них написано по-польски). В письме к Ромодановскому рассматривается учение Аристотеля о причинах. Медведев выделяет «четыре вины философские», «в человеце являемые». Первая — «творящая» (бог сотворил человека), вторая — «существо» (телесная природа), третья — «образующая» (разумная душа) и четвертая — «конечная» (целевая). К ним добавляются четыре христианские добродетели («правда, целомудрие, мудрость, мужество») и все это завершается осмыслением «конечной философской вины» — предназначением человека в мире649.

Значительным лицом в отечественной культуре на рубеже веков был Дмитрий Ростовский (1651 —1709), в миру Даниил Саввич Туптало. Сын казака из-под Киева, учив- шийся в Киево-Могилянской академии, 17 лет постригший-1 ся в монахи, бывший игуменом нескольких монастырей, . а в конце жизни — митрополитом Ростова Ярославского, I создателем местной славяно-греко-латинской школы650, j Канонизирован в 1752 г., стал первым общерусским святым і синодального периода. Перу Дмитрия Ростовского при- j надлежит немало сочинений проповеднического, полеми- \ ческого, исторического, драматургического, гимнографиче- j ского характера651. !

Основной его труд, отнявший 20 лет жизни — создание многотомных «Миней Четиих», завершенных к 1705 г. Ему і принадлежат канты и духовные драмы на церковные сю- , жеты. В «Руне орошенном» (издано 1680 г.) Дмитрий Ростовский дал смысловое истолкование образа «Нечаянная радость», ставшего одним из самых распространенных в русской иконографии, что позволяет отнести его к представителям отечественной эстетической мысли. В полемическом трактате «Розыск о брынской вере» он как иерарх православной церкви критикует старообрядчество во главе с Аввакумом, дает одну из первых его научных классификаций, последовательно в трех частях рассматривая «веру», «учение» и «дела» старообрядцев652. Дмитрий t Ростовский положительно отнесся к реформам Петра I, особенно в области просвещения.

Во второй половине XVII в. к Москве как «светочу славянства» тянулись не только украинцы и белорусы, но и представители многих других народов. Хорват Юрий Крижанич, поляк Андрей Белобоцкий653, молдаванин Ни- і колай Милеску Спафарий654, греки братья Лихуды655 по I праву вошли в плеяду видных общественных деятелей и мыслителей XVII в., способствовавших обогащению отечественной философской мысли своими многочисленными переводами и оригинальными сочинениями.

Наибольшее воздействие в теоретическом отношении оказал на русскую мысль Юрий Крижанич (1617—1683), видный представитель славянской культуры эпохи барокко656. Крижанич был прекрасно образован, он получил в Граце степень магистра философии, был слушателем греческого коллегиума св. Афанасия при Ватикане, начитан в европейской литературе657. В 1659 г. он прибыл в Москву, где познакомился с Епифанией Славинецким, Федором Ртищевым и другими деятелями русской культуры, стал активно пропагандировать свои идеи о единстве славян, о великом будущем России, о необходимости широкой просветительской деятельности с целью вывести русский народ в число образованных европейских наций. Но по неизвестной причине (возможно за сокрытие своего католического вероисповедания и связи с Ватиканом) Крижанич в 1661 г. ссылается в Тобольск, где прожил шестнадцать лет и написал основные сочинения: «Политику», «Толкование исторических пророчеств», «Обличение на Соловецкую челобитную», «De Providentia Dei» и др. В 1676 г. вернулся в Москву, в 1678 г. выехал в Вильно, где стал членом иезуитского ордена. Погиб под Веной в битве с турками в 1683 г., сражаясь в войсках Яна Собесского.

Наследие Крижанича весьма разнообразно, в значительной степени еще не опубликовано, хотя вышло немало изданий с публикацией его текстов658. «Юрий Крижанич был одним из энциклопедистов XVII в., владел шестью языками, занимался философией, историей, политэкономией, эстетикой, музыкой, историографией, богословием»659. Он был подлинным мыслителем большой глубины и широкого диапазона660.

Крижанич разработал фундаментальную систему классификации всех видов знания, восходящую к классической Средневековой схеме «семи свободных наук», но усовершенствованную и наполненную новым содержанием661. Все знания делятся Крижаничем на два вида — теоретическое и практическое. Теоретическое в свою очередь — на духовное и мирское, а мирское — на философию, математику, механику. Философия включает три раздела: логику («беседное учение»), физику («природное учение») и этику («нравное учение»). Логика подразделяется на грамматику («говорное» умение), риторику с поэтикой («беседное» и «песенное» умение), диалектику («прего- воральное» умение); физика — на «познание простых телесных вещей» и «врачество»; этика — на идиоэтику («осебуйное нравоучение»), экономику («господарство»), политику («людоправное учение»), здесь же добавлена юриспруденция («законоставное учение»).

В фундаментальном трактате «Беседы о правлении», известном под условным названием «Политика», хранящемся в единственной авторской рукописи (ЦГАДА, \ ф. 381, ед. хр. 1799) и опубликованной лишь частично, кроме приведенной схемы знания, содержатся немало» других ценных идей и концепций. В главе III «О мудрости» Крижанич проводит различие между мудростью, знанием и философией. Мудростью он считает познание «наиболее важнейших и наивысших вещей» (бога, природы, общества, человека), знанием — «понимание причин вещей», философией — «желание мудрости», философа же; уместно звать «рачителем мудрости». Развивая свою мысль, Крижанич пишет далее, что философия — это не особое искусство или наука в ряду других, а «скорее тщательная и обдуманная рассудительность или опытность в суждении о всех вещах»662. Философия выступает как высшая ступень всех видов познания, как квинтэссенция 4 человеческого опыта; познавая суть вещей, каждый разумный человек может постепенно превратиться в философа.

Особо выделяет Крижанич «политическую мудрость», считая, что правитель должен быть сам мудрым человеком и окружать себя умными советниками. Используя достижения европейского политического мышления, он формулирует целостную и развернутую программу

разумного управления державой. Смысл ее сводится к объективному анализу страны, народа, природных ресурсов, традиций и умелому их использованию663. Рекомендации прогрессивного мыслителя, который по своим взглядам порою поднимался до уровня Бодэна и Вико, на целое столетие опередили эпоху и были реализованы практически лишь в период просвещенного абсолютизма XVIII в., его же программа «во многих отношениях напоминает программу Петра I» 664.

Вдохновленный идеей славянского единства, Крижа- нич пытается объективно и вместе с тем с патриотических позиций понять роль славянства в мировом историческом процессе, считая, что оно идет по восходящей линии, хотя и подвергается угнетению и оскорблению со стороны чужеземцев, особенно турок и немцев665. Особую роль в будущем подъеме славянства он отводит России, которая, превратившись благодаря передовым реформам в ведущую мировую державу, освободит порабощенные славянские и другие народы и поведет их вперед666. Вместе с тем Крижанич выступал за равноценный союз славянских государств против авторитарного господства русского самодержавия10. Идеи Крижанича оказались созвучны современной борьбе народов, в том числе славянских, в годы борьбы с фашистской агрессией171.

Выступая за культурное единство славян, Крижанич пытался создать единый для них язык, получивший название «крижаника»172. На нем написана «Политика» и ряд других сочинений. В написанной на латыни «Historie de Sibiria», ставшей широко известной в Европе, Крижанич описал край, с которым связано будущее России и перспек- тивы сотрудничества с другими народами667. Весьма колоритен собственный язык славянского мыслителя, он употребляет такие характерные термины, как «чуже- бесие» (преклонение перед иностранным), «людодерство» (тирания), «Сарданапалы» (зарвавшаяся аристократия)668.

В конце 1687 г. в Москве в специально возведенном здании начались занятия в Славяно-греко-латинской академии. Это было первое высшее учебное заведение России, сыгравшее значительную организующую и воспитательную роль в развитии отечественной культуры, в том числе философского мышления669. Проект академии был состав- лея в свое время Симеоном Полоцким, который является автором «Академического Привилея» (уставной грамоты), поднесенного Сильвестром Медведевым и подписанного царем Федором Алексеевичем в 1682 г. По этому «Привилею», который предполагалось дополнить уставом академии, было предусмотрено преподавание «наук гражданских и духовных» по примеру европейских университетов670. Но Сильвестр Медведев, сторонник латинской образованности, не смог возглавить учрежденную академию.

Во главе академии оказались братья Иоанникий (1663—1717) и Софроний (1652—1730) Лихуды, греческие монахи, получившие образование в Падуанском университете и прибывшие в Москву в 1685 г., усилив своим присутствием и влиянием сторонников греческого просвещения671. В своем полемическом сочинении «Мечец духовный», представляющем диалог «грека учителя» с некоим иезуитом, «самобратия» дают автобиографические сведения672. Им же принадлежит и ряд других сочинений: «Акос», «Показание истины», похвальные слова в честь побед Петра I, проповеди, поучения, письма. Заслуживает внимание «Слово торжественное о Софии Премудрости»,

содержащее трактовку Иоанникием одной из основных древнерусских философем673.

Преподавание в академии велось на греческом и отчасти латинском языке в трех классах: низшем, среднем и высшем с последовательным изучением греческой грамматики, поэтики, риторики, диалектики. Изучению философии отводилось три года в высшем классе, оно предполагало усвоение естественной (физики), нравственной (этики) и умозрительной (метафизики) философии. Но Лихуды преподавали всего семь лет, полностью курс не закончили, в 1694 г. по навету иерусалимского патриарха Досифея за «латинство» были отстранены от преподавания, однако успели составить учебники по грамматике, поэтике, риторике, логике, психологии и физике, почти все из которых использовались в дальнейшем преподавании и сыграли определенную роль в становлении фонда отечественной философской литературы674.

Сохранились в рукописях: «Риторика» на греческом и латинском языках; «Логика» на греческом; «Психология» на латинском (не преподавалась); «Физика» на латинском675. Все они были построены на трудах Аристотеля и его комментаторов с использованием современной европейской литературы. Учебник метафизики Лихуды составить не успели. Им удалось прочесть расширенное введение по логике и часть физики (комментарии на три неполных главы «Физики» Аристотеля), положив тем начало профессиональному преподаванию философии в России.

После изгнания Лихудов академия несколько лет пребывала в упадке, ас 170.1 г. по указу Петра I, предписывавшему «завесть в Академии учения латинския», она была под руководством Палладия Роговского, учившегося ранее у Лихудов, и Стефана Яворского преобразована по образцу Киево-Могилянской академиии с преимущественным преподаванием на латинском языке и ориентацией на западноевропейскую систему образования. С 1704 г. возобновили свою деятельность философские классы, преподавание философии в России стало на постоянную основу. С академией связаны имена М. Ломоносова, В. Тредиаковского, Ф. Поликарпова, Л. Магницкого, А. Барсова и многих других деятелей отечественной культуры. До основания Московского университета в 1755 г. она играла роль интеллектуального центра России, в 1814 г. преобразована в Московскую духовную академию и переведена в Троице-Сергиеву лавру676.

Вместе с преподаванием философии складываются и философские кадры. Первым русским, получившим степень доктора философии, стал выпускник Славяно-греко- латинской академии Петр Постников, посланный в Па- дуанский университет и успешно закончивший его в 1694 г. по двухлетней программе обучения677. Постников по возвращении в Россию стал одним из активных сподвижников Петра I, принимал с ним участие в «великом посольстве», был русским резидентом в Париже с 1703 по 1710 г., посылал оттуда научную и философскую литературу678.

В самых различных источниках конца XVII в. все чаще встречается имя Петра I. Так, в «Свидетельстве ко образу Софии Премудрости» Новоспасского архимандрита Игнатия, созданном в 1689 г., «Российское Московское царство» представлено как земное воплощение высшей Премудрости, а камень, на который она опирается, ассоциируется с именем Петра, ибо на нем, «великом государе, якоже на камени утверждается и неодолено будет» могущество страны1 . XVII столетие вошло в историю отечественной философии обилием памятников, имен, новых идей, борьбой различных концепций и течений. Начинается постепенная профессионализация философии и выделение ее в особую форму общественного сознания. Все более убыстряются темпы развития, отечественная мысль теснее смыкается с европейской, древнерусская мудрость постепенно эво- люционизирует в русскую философию Нового времени. XVII век стал завершением, итогом многовекового пути развития древнерусской культуры и философии, он же стал прологом, предверием нового этапа в развитии отечественной истории679.