Глава 4 ПУТЕШЕСТВИЕ В ОФИР

Размышления Щероачова о судьбах России вылились в форму утопического романа «Путешествие в землю Офирскую г-на С... швецкого дворянина», написанного в середине 80-х годов. Уже само упоминание мифологического Офира переносит нас в фантастический мир Ветхого Завета (см.: III Цар.

Известны возможные литературные источники, которые использовал Щербатов, например «Konigreich Ophir» анонимного автора, «Entretien d’un europeen avec un insulaire du royaume de Dumocala» Ст. Лещинского, «История севарамбов» Верраса, «Похождения Телемака» Фенелоиа [25]. Очевидно, что написанию романа предшествовало внимательное чтение трудов Платона, Т. Мора, Гольдберга, Рамзея, Террасона. Однако, использовав традиционные в утопической литературе повороты сюжета, Щербатов уделяет главное внимание не приключениям господина С.., от лица которого ведется рассказ, а описаниям Офирского царства, в котором мы без труда узнаем Россию. Беллетристический антураж: изгнание С... из Швеции в результате политических интриг, служба в Индии, морское путешествие, буря, чудесное спасение и т. д. — лишь та ритуальная форма, которую автор XVIII в. как бы «обязан» придать своим утопическим конструкциям. Даже географические названия Офира— это слегка измененные анаграммы российских городов, рек и губерний: Перегаб —Петербург, Квамо — Москва, Тер- век — Тверь, Евки —Киев, Занга — Казань, Голва — Волга, Ол- бот— Тобол, Био — Обь и т, д.

Щербатов полагает, что искусственное основание городов может принести только вред, ибо «власть монарша не соделы- вает города, но физическое или политическое положение мест, или особливые обстоятельства» [37, т. I, стб. 796], в числе которых развитие ремесел, торговля. Развитие городов, конечно, необходимо стране, по лишь в разумных пределах, ибо это имеет и оборотную сторону. Где «множество городов, там польза и вред государственный, ибо где есть стечение разного состояния людей, тут есть и больше повреждения нравов; и переименованные земледельцы в мещане, отставая от их главного промысла, развращаясь правами, впадая в обманчивость и оставляя земледелие, более вреда, нежели пользы, государству приносят.

Щербатов явно полемизирует с екатерининской реформой 1775 г., согласно которой страна была разделена на 50 губерний с примерно равным количеством населения (200—300 тыс. душ мужского пола), а каждая губерния на 10 — 12 уездов (по 20—30 тыс. душ). В статье «Замечания на „Учреждение для управления губернией для Всероссийские империн’Уон пишет, что административное деление нельзя проводить «по душам» в стране с такой неравномерной плотностью населения, как Россия. Необходимо территориально-подушное деление с тем, чтобы административные центры были в пределах досягаемости. «Но сие есть математически, — замечает он, — а у нас точности математической не любят» [29, с. 91].

В Офире исправлены сшибки губернской реформы; в административном делении учитываются географические условия, плотность населения, степень экономической развитости. Над крупными губерниями, а также пограничными районами начальствуют генерал-губернаторы (они же — начальники пограничных войск), над остальными — просто губернаторы Административными центрами могут быть и деревни, если нет экономической необходимости в существовании города; доход с губерний пропорционален числу жителей, а не величине территории, при этом учитывается степень плодородия земель. Формально-бюрократическому подходу, согласно которому административное деление страны представляет собой исключительно «геометрическую» задачу, Щербатов противопоставляет точный расчет. Он понимает, что государство — сложное образование и бесцеремонное изменение его структуры может ослабить его жизнеспособность.

Вообще Офир — не плод чистого умствования. Практически все стороны его право-политического устройства были тщательно продуманы Щербатовым в предварительных статьях, написанных по поводу тех или иных событий.

Умозрительным «экспромтом» является, пожалуй, лишь описание церковных реформ, которые Щербатов предлагает проводить в соответствии с принципами «естественной религии». Он описывает офирские религиозные обряды такими, какими их увидел С... Храм представляет собой «круглое здание, отличное своим великолепием от всех прочих» [37, т. 1, стб. 797]. «Он был построен из дикого камня, имел в середке яко окружение столбами в два ряда поставленные, на коих учредились купольт. Посередине на возвышенном месте и на богатом пьедестале стояло солнце, или, лучше сказать, круг, имея середку серебряную, лучи же златые. На серебряном кругу голубою финифтью была изображена циферная литера, знаменующая единаковость, а кругом круга нрдпись: .Л ре вечны й, всемогущий, все- вед я щ и й, правосудный, в с е с т р о я я й, вс е милу яй, везде присутствуя й”. Солнце сие соделано по обе стороны так, что с обеих сторон окружающему народу слова сии видимы были» [37. т. 1, стб. 799]. Священник «в длинном белом платье, имеющего род нагрудника, на коем находилось выкованное такое же солнце .. .на голове у него была повязка голубого цвета, на коей были вышиты слова, о коих после узнал, чтобы были самые те же, именование совершенств Бо- жиих» [37. т. 1, стб. 799].

49

4 Т. В. Артемьева

Можно увидеть в описании храма и облачения священников некоторые масонские символы, однако, вероятно, если бы Щербатов хотел подчеркнуть идеи масонства, он усилил бы эту символику. Мы не замечаем в описании храма ни изображения Священной Дельты (равностороннего треугольника в лучах славы с всевидящим оком), ни Библии — символа откровения, ни угольника — символа прямизны и правдивости, ни циркуля — символа веры. Центральное место в церковной (равно как и государственной) символике занимает Солнце (круг, свет). Круг-^-совершенная геометрическая фигура — выражает идею божественного строения. Творя мир, Бог «проводил круговую черту по лицу бездны». Свет — выражение божественной мудрости и вездесущности: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (Иоанн I, 1,5).

Характерно, что в офирском храме отсутствует собственно христианская символика. Символика же круга может быть истолкована и в соответствии с «индийскими» сюжетами «Путешествия». Жители Офира говорят на санскрите. Главный герой девять лет провел в Восточной Индии, в Пондишери. Там, на Коромандельском берегу, он познакомился с «брамином» ГІад- напаба, который научил его этому языку.

Ритуал офирской религии прост, молитвы немногословны. Института священства в ней нет. С... этим очень удивлен. Он спрашивает: «Разве никакие особливые науки не требуются для исполнения священнической должности?» И получает ответ: «И какой ей особливой быть? Не все ли по чудесам творение мы видим и ощущаем естество Божие; прочтение малого числа молитв не есть вещь трудная, которой бы окромя знания читать, учиться было должно, а правила нравственные законами предписаны» [37, т. 1, стб. 801].

Существование единого Бога очевидно для всех: «Мы все люди, а потому суть твари, одаренные рассудком, и следственно, взираем на небеса, устройство разных светил, их разные пути, взирая на землю, плодородие ея, испытание, что никакая трава без семени не родится; взирая на животных и видя их одаренными разными способами приобретать себе жизнь, укрываться от гонящих их, сыскивать себе убежище во время зимы и безопасное место для сохранения детей своих, и все, в таком порядке и устройстве расположенное, показало нам, что сие, конечно, происходит от единыя, всесильны я и премудрыя руки, а потому мы и заключили со справедливостию, что есть невидимое нам Всевышнее Естество, которое все создало, все устрояет, все содержит» [37, т. 1, стб. 802]. Бог един, ибо един и созданный им мир, в нем все находится в гармонии и согласии. Он всемогущ, правосуден, мудр и добр, все это также с очевидностью следствует из наблюдений над совершенством! им сотворенного.

Несмотря на очевидную близость христианства и религии офирцев, между ними существует принципиальное различие- Офирцы не знают божественного откровения. Их представления о Боге построены исключительно на основании умозрительных выводов и наблюдений над совершенством бытия. Это в чистом виде «естественная» религия, незамутненная «баснове- рнем» и предрассудками, столь свойственными истории человечества. Вера в Бога получена в результате интеллектуальных операции, но так как разум — тоже божий дар, такой вывод убедительнее и очевиднее многочисленных, но иногда противоречивых и недостоверных исторических свидетельств.

Описание офарской религии отражает сложные процессы, происходившие в сознании мыслящих людей XVIII в. Эпоха «вольтерьянства» и аристократического неверия была также эпохой мучительных поисков Бога и «истинной религии», свободной от недостатков реальных живых исторических церквей,, скомпрометировавших себя слишком «земными» интересами. Наиболее свободно можно было выразить себя в утопии. И дело вовсе не в цензурных запретах. Во-первых, Щербатов и не предназначал «Путешествие» для печати. Как и большая часть его публицистических и философских статей, оно было написано «в стол». Во-вторых, цензура, как правило, спокойно пропускала рассуждения на темы естественной религии и даже антиклерикальные выпады. Вероятно, дело было в некотором ощущении, испытываемом самим автором. Для православного человека в исследовании основ своей веры всегда есть что-то греховное. Утопическое произведение давало возможность выразить свои взгляды как бы в «отстраненном» виде, присмотреться к ним, еще раз осмыслить.

Офирская религия не приемлет поклонения изображению- Бога, ей чужд и фетишизм, жертвоприношения. Молитвы офирцев «весьма кратки и их весьма немного, а именно; 1) ежедневные, 2) на рождение младенца, 3) на бракосочетание и 4) на погребение» [37, т. 1, стб. 804]. Три раза в день молитва творится дома, посещение храма необходимо раз в неделю. Священники избираются из наиболее добродетельных, «которые по очереди исправляют молитву в храме» [37. т. I. стб. 805]. Они же «наблюдают о правах гражданина и о всем, что касается до тягостей народа» [37, т. I, стб. 805]. Эта служба выполняется ими бесплатно, в качестве «общественной нагрузки».

Можно было бы усмотреть здесь какие-то элементы протестантского реформаторства, если бы не одна особенность. Церковь в Офире является элементом государственной системы. Священники избираются не просто из «добродетельнейших», но преимущественно являются офицерами офирской полиции, император обладает правом «вето» при выборе первосвященника.

з обязательность еженедельного посещения храма регулируется «опасением не малыя пени». Религия офирцев является основой их добродетелей, но на страже того и другого стоит закон. «Лучшая сила и лучшее блаженство государства основано есть на добрых нравах, — говорят господину С... но тут же поясняют; У нас благочестие и полиция разделяются надвое, хотя вообще между собою связаны; и первое составляет первую степень оныя, а вторая — вторую» [37, т. 1, сто. 810].

Следует оговорить, что в XVIII в. понятие «полиция» не имело современного одиозного смысла, под ней понимался вовсе не фискально-карательный аппарат, а средства, осуществляющие внутреннюю государственную политику. В широком смысле «полиция» — это учение об оптимальном устройстве жизни в государстве, в то время как «политика» занимается организацией взаимоотношений государств. Таким образом, полиция противостоит политике, как внутреннее — внешнему, и потому близка экономике, праву и морали.

Представления Щербатова о полиции находятся в рамках учений немецких теоретиков «полицейского права»—Иосифа Зонненфельса и Иоганна Генриха Готлоба Юсти.

«Собрание тех правил, по руководству которых сохраняется внешняя государств безопасность, составляет особливую науку, так названную Политику, — пишет Зонненфельс, — а Правила, которые служат к основанию и соблюдению внутренней безопасности, получает Полиция, или Благочиние» [8, с. 19]. Целью политической и полицейской деятельности должно стать сопряжение «благоденствия частных семей с общим благом» [40, с. 8], а основанием — «приращение гражданского общества чрез споспешествование народному населению» [8, с. 24]. Щербатову, вероятно, импонирует обстоятельность Юсти, пытающегося представить «подробное начертание всех знаний, касающихся до государственного благочиния», начиная с «устройства земной поверхности» и кончая «отношением веры и наук к общему благу» [40, ч. 1—2].

Щербатов следует рекомендациям Юсти в организации полиции, в Офире она занимается попечением о здоровье жителей, их безопасности, освещении и чистоте улиц, следит за тем. чтобы не продавались испорченные продукты. Полицейские начальники следят и за общественной нравственностью, ибо «каждый разврат народов, яко явное непочтение к родителям своим, сварливость, жестокие поступки с подданными своими, мотовство, излишняя роскошь, унимаются благочинными» [37, т. 1, стб. 812]. Так же как и Зонненфельс, Щербатов считает взаимовыгодным союз государства и религиозных институтов. Зонненфельс пишет: «Между действительнейшими средствами, чрез который сохраняется благонравие, религия, без сомнения, заслуживает иметь первое место. Она есть приятнейший союз обществ: она учениями своими, благоговение к себе возбуждающими, наставляет к добродетели; она обетами поощряет к исполнению оныя; она упражнениями отвращает от пороков и раскаянием, на которое осуждает в грешнике, служит к исправлению порочных. Религия дополняет недостаток законодательства» [8, с. 84]. Последний тезис был особенно близок Щербатову.

Основным законом утопического государства Щербатова является «Катехизм нравственный Офирской империи», включающий в себя следующие разделы: «Должности человека, относительные к высшему Естеству и самому себе» и «Должности человека относительно к обществу». Вольнодумство жестоко наказывается. При этом учитываются прежде всего внешние признаки благочестия, несоблюдение которых может иметь дурное влияние на окружающих. Вольнодумство с государственной точки зрения, по мнению Зонненфельса, «является политическим преступлением: потому что оно у правительств некоторым образом отнимает средства к совершеннейшему управлению граждан своих» [8, с. 85]. В Офире богохульники «наказуются, яко безумные; ибо кто не чувствует естества Божия по видимым ему тварям, тот инако как безумным не счестся не может. А для того лишается он всех должностей, мнение его и он сам отдаются под опеку, и дети от воспитания его отъемлются... дабы не нашел он каких слабых людей, кои могли бы им заражены быть, то дом его определяется ему темницею с запрещением никуда не выходить, дондеже исправится и принесет публичное признание в безумии своем» [37, т. 1, стб. 811—812].

Щербатов, как Юсти, разделяет человека на «естественного» и «гражданского», отчетливо сознавая разницу между homo individuatis и homo socialis. У Юсти человек может быть представлен трояко: в качестве «простого тела, имеющего свои законы», как существо из духа и тела, состоящее и имеющее «естественные побуждения, естественное право производящие» [41, с. 242, 243] и как духовное и разумное существо, имеющее «законы, сами себе даемые» [41, с. 245]. На этом основано «разделение законов». «Каждый человек есть гражданин мира».—пишет Щербатов [37, т. 1, стб. 933]. «Ты есть человек, и какими бы преимуществами счастие тебя при рождении не одарило, но не выступаешь из роду человеческого; а потому, если бы ты и первый был степеншо на свете, знай: что поелику человек тебе ровен; равным образом, если ты последний человек на свете — наивеличайший царь тебе ровен по человечеству-, ибо равно вы родились, равные вам суть естественные нужды, равно болеете, равно и умираете» [37, т. 1, стб. 934]. В своей- «естественной» жизни человек должен руководствоваться правилами морали, вытекающими из законов «высшего Естества» — «сносить противоречия», «избегать тщеславия», «извинять пороки ближнего», «держать язык от непристойностей и раскрытия тайн», «воздерживаться от озлобления и отомщения», не завидовать, не совершать опрометчивых поступков [37, т. I, стб. 936J.

Вместе с тем человек живет в гражданском обществе и с рождения пользуется преимуществами такой жизни. Это определяет некоторые обязанности, ради которых он должен ограничить «естественные» свободы. Человек связан с обществом определенными «должностями» и обязан неукоснительно выполнять их, независимо от того, на какой ступени иерархической лестницы он находится: «В каком бы ты состоянии ни был, не думай, чтобы ты был властелин или раб общества, но все есть взаимственно. Царь без народа есть тщетное имя, и невольник, напротив того, еще многих имеет, которые трудятся о снабжении его нужды» [37, т. 1, стб. 937]. Гражданские «должности» имеют троякий характер: обязанности по отношению к членам семьи, к согражданам и вышестоящим. Упорядоченность, необходимая в государстве, требует определенных властных структур, поэтому необходимо чтить тех, кто создает законы, контролирует их и руководит обществом. Однако, почитая законы, не следует забывать и о своих правах. Почтительность не должна перерастать в раболепство. Члены совершенного общества уважают друг друга без унижения для собственного достоинства. Исключение не составляет даже государь. «Почитай и люби своего государя, — пишет Щербатов, — но чтобы почтение и любовь твоя к нему состояли не в тщетном раболепстве и не в надежде получить от него награждение, но в благе, которое ты от него всему обществу ожидаешь, в уверении твоем, что он всегда склонен делать добро, подчинять желания свои установленным законам и вкушать истину, ибо откудова бы его власть не происходила, во всяком случае он имеет первое обязательство быть полезен обществу, которым правит» [37, т. 1, стб. 946].

Двойственная природа человека заставляет его думать не только о своих «естественных» правах, но и о «гражданских» обязанностях. «При всяком случае помни, что ты человек и гражданин, а потому елико человек во всяком случае помощь других тебе потребна, старайся же и сам полезен быть другим. а поелику гражданин — все твое благоденствие состоит oi соединения общества, то воздавай ему за все блага, которые от того получаешь» [37, т. 1, стб. 947].

Щербатов далек от наивного руссоизма, видящего в цивилизации главную причину разрушения «естественного» хода вещей. В русской утопической литературе второй половины XVIII в. довольно много произведений, воспевающих возврат к первобытным, «натуральным» отношениям. Это утопии П. И. Богдановича «Дикий человек, смеющийся учености и нравам нынешнего света», В. А. Левшина «Новейшее путешествие. Сочинено в г. Белеве», описание государств Фракии и

Эолии в романе Ф. А. Эмина «Приключения Фемистокла» и Те- филет и Нисефа в его же романе «Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда» и многие другие. Б утопии Щербатова «дикие люди» не фигурируют в качестве нравственного образца. Офир не отторгает цивилизацию, а пользуется ее достижениями, поэтому не противопоставляет, а согласовывает «закон естественный» и «закон гражданский». При этом «закон откровенный» в равной степени присущ и человеку (вера в Бога), и гражданину (выполнение принятых в обществе обрядов), а поэтому не выделяется в отдельную сферу.

В статье «Размышления о законодательстве вообще» Щербатов определенно говорит о том, что «юридические» законы «должны быть сходны с божественными естественными узаконениями» [37. т. 1, стб. 372]. Таким образом, «божественное» и «естественное» он не разделяет, а подчиняет последнее первому.

Юридические законы не должны противоречить нравам и обычаям народа, иначе они не будут выполняться. Законы должны учитывать н «естественные» параметры — географическое положение страны, ее хозяйственное устройство, человеческую натуру, и «искусственные» — тип государственной власти и политический режим.

Как уже отмечалось выше, наилучшим Щербатов считает монархическое правление. Оно является таковым еще и потому, что наиболее приближено к нравам и обычаям. Монархическое правление представляет собой систему семейных отношений, воспроизведенных на метауровне «мировой семьи», поэтому глава государства как истинный отец семейства внимательно следит не только за выполнением обязанностей, но и за реализацией прав каждого члена этого семейства.

Такое государство мы и видим в Офире. Его создал царь- реформатор Сабакола. Именно он за 1700 лет до описываемых событий 5 произвел необходимые преобразования в стране, где господствовали «поврежденные нравы», истощенной войной и смутами. Офир представляет собой конституционную монархию. В центре политической системы находится Поместная палата — синтетическое учреждение, объединяющее в себе высшую законодательную к судебную власть. Высшее правительство разделено на пять департаментов, в которых рассматриваются уголовные дела; проблемы народного воспитания, нравов и благочиния; экономики и торговли; внешней политики, укрепления городов, армии. В каждом департаменте существует особая должность «законника», который следит за скрупулезным выполнением закона. Для ищущих правосудия существует нечто вроде «совестного суда» — Департамент доброго совета, консультирующий неискушенных в законах людей. В Поместной палате хранятся карты империи и книги, в которых ведется тщательнейший учет всей недвижимости и ее владельцев. Такие книги ведутся в Офире уже 1200 лет, поэтому все судебные дела, связанные с землевладением, решаются просто и быстро.

Описание политической системы Офира Щербатов не довел до конца. Она довольно сложна, в особенности организация судопроизводства. Однако ясно, что в Офире большое внимание уделяется органам местного самоуправления, судебные заседания носят открытый характер, высшие чиновники избираются на определенное время при довольно строгом цензе, главными пунктами которого являются компетентность и высокие нравственные качества.

Офирские законы носят по преимуществу характер моральных императивов. Правильное нравственное и религиозное воспитание сплачивают общество, способствуют формированию не только человеческих, но и гражданских добродетелей. Офирец «чтит, во-первых, добродетель, а потом — закон, а после —царя и вельмож» [37, т. 1, стб. 752].

Роль царя в Офире несколько декоративна. Он представляет собой некий «всеобщий образец». Совершенно очевидно, что, изображая офирских царей, Щербатов противопоставлял их тем конкретным персонажам, которых он изображал в «Повреждении нравов в России». В Офире власти придерживаются правила «терпеть охуления на правительство, нх собирать и по сему стараться делать исправления» [37, т. 1. стб. 877], государь не имеет специальной охраны. Офирские государи женятся не на иностранных принцессах, а на соплеменницах, известных своими добродетелями. В статье «О супружестве российских царей», написанной в 1776 г. по случаю смерти жены цесаревича Павла Петровича и женитьбе его на принцессе Вмртембергской Софии-Доротее (Марии Федоровне), Щербатов обстоятельно обосновывал такое мнение. Брак по политическому расчету не всегда приносит желаемые выгоды, зато накладывает обременительные обязательства. Кроме того, жена-нностранка может навязывать мужу свои, чуждые национальной культуре, вкусы.

С раннего возраста царские дети окружены атмосферой нравственных чистых отношений, лишенных расчета, подобострастия и раболепства. Они воспитываются в скромности и простоте, жизнь царей, как, впрочем, и других высокопоставленных сановников, лишена пышности.

Щербатов пытается разработать условную символику, которая бы выражала социальный статус того или другого лица. Он предлагает делать это с помощью цвета одежды и, как бы предчувствуя грядущую метафорику, изображения на ней определенного количества сосновых шишек.

В комнатах, где воспитываются царские дети, висят короткие изречения в виде афоризмов, которые излагают основные правила жизни офирских государей:

«1

Строгость и власть делают рабов, а правосудие- и милосердие привлекают сердца.

2

Не народ для царей, но цари для народа, ибо прежде, нежели были цари, был народ.

3

Похвала всегда портит государей, однако она нужна для побуждения нх к добродетели, а потому ни отметать ее не должно, ни излишне в нее вдаваться.

4

Лесть есть на ижесточайшнй яд для государей, а льстецы должны быть почтены, яко погублягащие нх душу и славу.

5

Лучше одной деревне сделать благополучие, нежели завоевание целого государства.

6

Слава победителя оглушает уши, а добродетели правосудного монарха на многие веки услаждают души.

7

Цари ие бывают ни ремесленниками, ни купцами, ни стряпчими и не ощущают многих нужд, которые нх подданные чувствуют, а потому и неудобны суть сами сочинять законы.

8

Царь должен сам первый законам страны повиноваться, ибо по законам он и царь, а разрушая их власть, разрушает и почтение подданных к себе.

9

Когда царь благонравен, благонравны будут и подданные его, как все любя г ему подражать.

10

Когда царь дает великую власть подданному, то власть сану и любви народной :с себе убавляет и по большей части приводит в растронство государство.

11

Когда царь искренности ие имеет, примется сне, не будут к нему подданные иметь...

12

Добродетели царские суть как лучи солнечные — все оживляют, а пороки, яко зараза, истребляют все» [37, т. 1, стб. 979—931].

Государь в Офире не только возглавляет исполнительную- власть, но и выполняет некоторые хозяйственные функции. В своем загородном дворце, называемом лон-катцн (дом полезности), он организует нечто вроде сельскохозяйственной академии. Там выводятся новые сорта растений и породы животных, лучшие из которых затем распространяются среди крестьян Офира. Здесь же крестьяне в течение двух лет обучаются прогрессивным формам ведения хозяйства. Щербатов полагал, что успешные эксперименты могут быть доступны лишь крупным землевладельцам, поэтому свободные, но автономные хозяйства обречены на воспроизводство устаревшей технологии и малопродуктивных культур.

В свое время А. Н. Радищев предложил следующий критерий для определения истинного благосостояния государств: «.. .огромность зданий, бесполезных обществу, суть явные доказательства его порабощения. В остатках погибших городов, где общее блаженство некогда водворялось, обрящем развалины училищ, больниц, гостиниц, водоводов и тому подобных зданий, во градах же, где известнее было я, а не мы, находим остатки великолепных царских чертогов, пространных конюшен, жилища зверей» [17, с. 140]. Применяя этот критерий к Офиру, можно сделать определенные выводы. В столице Квамо привлекают внимание здания, принадлежащие государственным и общественным организациям. Это: Палата памятная. Высшее правительство для хранения законов. Арсенал, Литейный дом, Фабрика оружий, Казна, Государственные палаты доходов, уголовных дел. суда о всякого рода имениях, домоводства и земледелия, мореплавания, торговли, воинская, дел с чуждыми народами, Академия наук. Академия артиллерии, инженерства и архитектуры, Академия художеств, Академия наук мореплавательных, Академия свободных наук, шесть училищ, Палата рас- смотрительная законов, Погребалнще, гульбище народное, загородные дома императора, тюрьмы, суды, благочиния (полицейские управлення).

Как видим, доминируют различные государственные учреждения, в том числе воспитательного и карательного характера. Перечисление достопримечательностей Квамо показывает не только структуру государственного устройства, но и роль государства в жизни Офира. Отметим, что среди архитектурных памятников не упоминается даже Храм единого Бога.

Государство — вот истинный бог офирцев. Приватное, индивидуальное, личное — все это подчинено государственному, цельному, предписывающему. Щербатов полагает, что, регламентировав все стороны жизни и наведя Великий Порядок, он может превратить страну Великой Неразберихи в гармоничное и процветающее общество. Однако ом не принимает во внимание, что критерий упорядоченности, избранный им, так же субъективен или в лучшем случае сословеи, как и те, которые он с негодованием отбрасывает. Щербатов выписывает больному обществу рецепт, хотя его квалификация врача может быть поставлена поя сомнение врачевателями, действующими по другой системе. Просветительское стремление видеть все отчетливым, очевидным, непротиворечивым, систематизированным, уместное в области естественных наук, переносится им и на общество. К явлениям общественной жизни он подходит как классификатор, обладатель универсального метода «раскладывания по полочкам», а потому его утопия непривлекательна. В ней нет места ярким личностям, ома ориентирована на устойчивость, а не на движение. Как Конфуций учениями о церемониях, Щербатов пытается остановить и упорядочить то, чего не в силах понять.

Общество в Офнре разделено на жестко разграниченные сословия, жизнь которых регламентирована вплоть до мелочей. Даже вознаграждение за службу выплачивается им в соответствии с потребностями, предписанными тому или другому сословию: «Все сие так расчислено, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам: единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная и определенное число денег на поправку, а потому каждый должен жить как ему предписано... А понеже не всегда единаковая цена бывает вещам, то в каждый год делают справочные цены и по тому жалование располагают так, что каждый может жить не касаясь до собственных своих доходов, которые употребляют для воспитания своих детей, для умножения своего домоводства и для строения в деревнях своих» [37. т. 1. сгб. 859—860]. Правда, жизнь регламентирована в Офнре не «законом», а «обычаем», отступление от предписанного не наказывается, а осуждается как «развратность нравов».

Воспитание и образование также считается делом государственным. Государство содержит школы и всецело определяет программу обучения. Образование в Офире всеобщее, бесплатное, но сословное. Мальчики учатся отдельно от девочек. Государство строго контролирует процесс обучения, ибо именно в школе закладываются основы гражданского самосознания офнрцев. Система высшего образования представлена Академией наук. Академией артиллерии, инженерства и архитектуры. Академией художеств. Академией наук мореплавательных. Академией свободных наук. Преимуществом пользуются «полезные» науки, могущие способствовать развитию хозяйства или безопасности страны.

В статьях «О пользе науки» и «О способах преподавания разныя науки» Щербатов подробно обосновывает концепцию образования. Его программа чрезвычайно обширна, но рассчитана прежде всего на дворянское сословие. Вместе со своими современниками он полагал, что именно энциклопедическое образование сможет создать «новую породу людей». Его воззрения были близки педагогическим идеям И. И. Бецкого и Екатерины II. реализовавшимся в 60—70-е годы организацией закрытых дворянских школ — Смольного института и Сухопутного шляхетного корпуса в Петербурге, Екатерининского училища в Москве. В «Уставе Императорского Шляхетнаго Сухо- путнаго Кадетскаго Корпуса», составленного И. И. Бецким, читаем: «Должно наипаче из сего Корпуса произвести и воинов и граждан, искусных в политической экономии и в законах своего отечества так, чтоб генерал, одержав победу, мог решить одно дело в Сенате, распоряжать течение доходов, направлять земледелие, исполнять должность генерал-полицмейстера, чтоб из Сената, из Военной, Комерц-, Камер-коллегий и из других правительств паки мог ехать в поле предводительствовать ар- миего, и при назначении в сии должности не было бы нужды разбирать время и особы» [3, с. 989].

Для создания в России «третьего сословия» были образованы особые «мещанские» училища при Академии художеств, Воскресенском Новодевичьем (Смольном) монастыре, Сухопутном шляхетном корпусе, Московском коммерческом училище. Особая роль отводилась Воспитательному дому, принимавшему брошенных родителями младенцев. Аналогичные учебные заведения «для мещан» мы видим и в Офире.

Училища для крестьян более скромные. В них учат детей с 5 до 12 лет чтению, письму, счету и двум «катехизмам» — нравственному и «законному». Здоровые нравы удерживают крестьян от злоупотреблений своей грамотностью. "Следует отметить, что в XVIII в. широко обсуждался вопрос о соответствии характера и уровня образования для того или иного сословия. Если дворянское образование должно было отличаться энциклопедичностыо и глубиной, «мещанское» —овладением «полезными» науками и практическими навыками, то крестьянское ограничивалось обучением грамоте и катехизацией. Существовало мнение, что «в деревне сто душ имеющей писать умеющих крестьян более двух или трех человек не было; ибо примечается, что из таких людей, научившихся писать, знание свое нередко во зло употребляют, сочинением фальшивых пашпор- гов и тому подобного: но читать единственно чем больше будет умеющих, то для их собственного просвещения и для всего общества полезнее» [20,с. 16—17].

Щербатов считает, что важна не только универсализация образования, но и определенная система в его получении. Первой книгой ребенка должно быть Евангелие. Христианские добродетели должны составить основу образования, иначе оно может быть употреблено во зло. В Офире эту роль выполняет изучение «катехизмов».

Помимо общеобразовательных предметов, древних и новых языков, необходимо изучение истории, в том числе и «баснословной», поскольку «познание истории есть необходимо нужно каждому благородному человеку, ибо чрез знание древних деяний не токмо научается человек, как ему в разных обстоятельствах направлять свой поступок, как в политических и военных делах поступать, но, просвещая свой разум, научается из примеров древних добродетели, и к омерзению пороков сердце его обращается» [37, т. 2, стб. 501]. Изучение географии также нужно подкреплять историческими познаниями. Его следует начинать с Азии, а более конкретно — с Сирии, места, где был Эдем, затем Вавилон, другие места, где разворачивались ветхозаветные события, затем Иерусалим, Греция, Македония, Италия. «История с географией» как пространственно-временная модель мирового развития дает возможность увидеть взаимовлияние природных условий и цивилизации. Особое внимание следует уделить статистике. Необходимо знать экономику, административное деление, структуру торговли, армии, национальный состав и вероисповедание не только народов России, но и народов пограничных стран. После изучения грамматики и начал математики (в 12—13 лет) следует приступить к «фи- лозофическим наукам», сначала логике, затем метафизике, которые «располагают разум наш прямые делать заключения, они дают нам познания о разных чудесных свойствах природы, возвышают великим и малым нас к познанию Всевышнего Естества, толь мудро устроившего все, а потому не токмо служат для украшения нашего разума, для помощи нам во многих случающихся делах, но и к направленню самих наших нравов» [37, т. 2, стб. 569].

После этого можно приступить к изучению правовой науки. Сначала изучается естественное право, «ибо сперва должно познать свое состояние, а тогда располагать, какие должности от сего извлекаются» [37, т. 2, стб. 588], затем «взирая человека в сообществах, надлежит рассмотреть разные правнтельствы, прилагая к тому исторические примеры» [37, т. 2, стб. 589].

Хорошо организованное образование сохраняет существующую общественную структуру, формируя духовный облик сословия, его этос, представление о правах и обязанностях, потребностях и желаниях, способ «включения» в соответствующую ячейку общества. Более того, в условиях государственной необходимости можно заниматься формированием нужных сословий искусственно. Щербатов разделяет типичнейшие заблуждения века Просвещения, полагая, что социальными процессами можно манипулировать из сферы духовного. Он считает, что общество может измениться под воздействием интеллектуальных усилий мудрейших и будет с благодарностью принимать и воплощать предложенные ему идеалы.

«Новым» сословием Офира становятся военные поселенцы. Щербатов видел, что современные ему способы формирования армии — наемной, как в Европе, или рекрутской, как в России,— являются несовершенными. В его утопическом государстве действует система военных поселений (Спустя несколько десятилетий эта «витавшая в воздухе» идея будет в действительности осуществлена аракчеевской администрацией.). Главная идея военных поселений — наследственная военная служба. Солдаты являются одновременно и крестьянами, они ведут хозяйство, обучаются военному делу и при первой необходимости встают в строй, составляя армию. Их дети наследуют эту профессию, занимаясь в отсутствие войн сельским трудом.

Ранняя профессиональная подготовка, отсутствие необходимости привлекать к службе крестьян и разрушать их семьи и хозяйства, самообеспечнваемость делают, по мнению Щербатова, сформированную таким образом армию гораздо более выгодной государству, нежели старая система рекрутских наборов. Кроме всего прочего, Щербатов видит еще один мощнейший фактор, поднимающий боевой дух армии: «Не могут сии люди нехрабры п неверны быть, ибо, окроме внушений нм сих добродетелей от сосцов матерей их, они все имеют собственность и сражаются с врагами обще, яко искусные воины, верные граждане и защищающие свое имение» [37, т. 1, стб. 914].

О неэффективности рекрутского набора Щербатов писал еще в 70-х годах в статье «Мнение о поселенных войсках»: «Род правления нашего дает легкий способ набирать людей обнародованием указа о рекрутах, то и думают, что, набрав рекрут, соделают солдат; и что. надев картуз и куртку, он сделается искусен и заряжать, и стрелять, и маршировать» [28, с. 65]. Он приводит ужасающую статистику: более половины рекрутов умирает, не доходя до действующих войск, от голода, холода и болезней. Щербатов приводит в статье подробный план организации военных поселений. Полк расселяется по ротам, таким образом получается около десяти селений. Каждый поселенец получает от государства избу с необходимым сельскохозяйственным или ремесленническим инвентарем. При каждой роте — школа для солдатских детей, где преподаются грамота, начала арифметики, а также «Краткий соделанный катехизм для чело- века-христнанина и гражданина», в котором заключены основы морали и права. Для особо одаренных должна быть создана школа при полковничьей квартире, где они могли бы продолжать образование. Служба начинается в 15 лет, но дети начинают привыкать к будущим обязанностям гораздо раньше. Щербатов даже подсчитал, во сколько обойдутся такие преобразования,— 59 млн 71 тыс. рублей.

Царство Офирское не стремится использовать преимущества своей армии. Это вполне миролюбивое государство, оно не ведет захватнических войн, как Россия. «Не расширение областей составляет силу царств, но многонародие и доброе внутреннее управление,— пишет Щербатов. — Еще много у нас мест не заселенных... еще есть у нас подвластные народы, требующие привести их в лучшее состояние, то не лучше ли исправить сии внутренности, нежели безнужною войною подвергать народ гибели и желать покорить или страны пустые, которые грудно будет и охранять, или народы, отличные во всем от нас, которые и чрез несколько лет не примут духа отечественного Офирской империи и будут под именем подданных наших тайные нам враги» [37, т. 1, стб. 1005].

Офирцы не только не воинственны, но и не стремятся к общению с другими народами, полагая, что это могло бы только нарушить установившееся течение жизни. Правда, «правительство из времени до времени посылает избранных людей для изведывания о разных искусствах» [37, т. 1, стб. 836], поэтому научные и технологические достижения Офира ничуть не ниже европейского уровня. Сама же Офирская земля достаточно богата, чтобы снабдить всем необходимым ее жителей.

Результатом разумного устройства государства является то, что в нем совсем нет нищих. Кроме того, там развита филантропическая деятельность, которая делает сносным существование одиноких, старых и больных людей.

Таким образом, по меркам последнего столетия социальная фантазия Щербатова представляется довольно скромной. Однако мыслитель и не ставил своей целью «потрясти основы», В Офирской империи реализованы плоды многолетних размышлений о возможностях преобразовать российскую действительность. Щербатов не раз обдумывал иной тип устройства общества, тем более, что идеи государственных реформ постоянно обсуждались на самом высоком уровне. Наиболее важным представлялся вопрос о возможности освобождения крестьян. В 1767 г. по инициативе Екатерины II Вольное экономическое общество объявило конкурс на тему «Что полезнее для общества, чтобы крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое имение, и сколь далеко его права на то, а другое имение простираться должны?». Комментируя сочинение Беарде де ла Бея. занявшее на конкурсе первое место, Щербатов приводит две точки зрения: одну — абстрактно-теоретическую, рассуждующую об общих принципах построения общества, другую — конкретно-историческую, исходящую из социальных условий России и национально-психологических особенностей русского народа.

С точки зрения «гражданина мира», как он сам себя называет. представляется очевидным желательность предоставления «естественной» свободы российским крестьянам: «.. .сие оживило бы их промыслы, и неприкрепленный к земле, не находящийся более в рабстве каждый из них потщился достигнуть возможного благоденствия, а из сочетания частных благо- получий проистечет и всеобщее блаженное состояние. Или же пусть дали бы им по крайней мере в собственность недвижимые их имения, коими теперь они владеют в силу благодеяний их господ, в том предположении, что обладание собственностью заставило их с большим тщанием относиться к своему имуществу, а это самое и создаст величайшие богатства государству» [28, с. 8]. Но это на первый взгляд. Простота, с которой можно решить социально-экономические проблемы России одной отменой крепостного права, — даже если давать крестьянам землю — кажущаяся. Этот акт неизбежно породит массу новых проблем. В огромной России, включающей в себя разные «климаты», плотность населения не всегда соответствует плодородию почв. Получив свободу, все ринутся на плодородные земли, оставя центральные части России, что может вызвать там голод. Свобода крестьян разорит дворянство, которое уже не сможет выполнять свою функцию хранителя культуры и нравственного эталона, ибо вынуждено будет уже не бескорыстно служить отечеству, а зарабатывать себе на жизнь. Кроме того, с точки зрения «естественного» права отдать крестьянам помещичью землю будет так же несправедливо, как не отдавать, ибо эти имения получены в качестве награды за службу государю и отечеству.

«В нынешнем своем состоянии, — пишет Щербатов, — крестьяне владеют в виде дара участком земли своего помещика, который его у них никогда не отымает... Если же число их возросло и им не хватает земли, то они требуют новых земель для разработки, и им в этом почти нет отказа, ввиду тесной связи выгод помещика и их крестьян, а между тем, если удастся нарушить эту соединяющую их цепь, причем помещик останется хозяином своих земель, а крестьяне своих, не станет более этой связи, которая побуждает их снисходить к нуждам друг друга. И все это неминуемо обратится в ущерб государству, счастье которого вытекает из благосостояния отдельных граждан» [28, с. 11]. Продажа земли также будет невыгодна помещикам, потому что в конечном счете уменьшится их доход, и крестьянам, так как им придется платить за то, чем они уже давно пользуются. Щербатов с опасением пишет о том, что крестьяне могут использовать полученную свободу во вред окружающей природе и, «как только представляется к тому случай, крестьяне сводят рощи, истребляют леса» [28, с. 10]. «Предчувствие „Вишневого сада”» сквозит в рассуждениях многих экономистов XVIII в. — А. Т. Болотова, П. И. Рычкова и других, размышляющих о судьбах российского крестьянства. Пугачевское восстание показало, что оно не собирается сохранять ценности дворянской культуры, рассматривая их как чуждые себе. Этот классовый эгоцентризм на минуту ужаснул дворянскую интеллигенцию, показав, что движение вперед не только помогает справиться с общественными пороками, но и уничтожает определенные завоевания и достижения. Уничтожение одного зла с неизбежностью ведет к появлению нового, неизвестного, поэтому лучше пытаться сохранить имеющееся в наличии, неторопливо совершенствуя его и не пытаясь добиться мгновенных изменений.

Щербатов согласен с тем, что общественное развитие можно ускорять. Он даже пишет «Примерное времяисчислительное положение, во сколько бы лет, при благополучнейших обстоятельствах, могла Россия сама собою, без самовластия Петра Великого, дойти до того состояния, в каком она ныне есть, в рассуждении просвещения и славы». По его расчетам, это произошло бы лишь к 1892 г. [37, т. 2, стб. 13—22]. Вместе с тем петровские реформы характеризуются им как «нужная, но, может быть, излишняя перемена» [15, с. 71, прим.]. Нельзя безнаказанно вмешиваться в исторический процесс; его насильственное ускорение может обернуться «повреждением нравов».

Щербатов полагал, что неизбежным следствием передачи (или продажи) земли крестьянам станет резкое имущественное расслоение и абсолютное обнищание значительной их части. Это приведет к резкому увеличению расходов государства на благотворительность, а следовательно, обеднению государства. Характерно, что Щербатову даже не приходила в голову мысль о том, что государство может и не заботиться о своих обнищавших согражданах, предоставляя им возможность погибать на свободе. «Крепостническое» сознание, даже предположив возможность личной независимости крестьян, не могло преодолеть чувства личной ответственности за них.

Европейский пример для России не годится, продолжает Щербатов в своей статье «Размышления о неудобствах в России дать свободу крестьянам и служителям или сделать собственность имений»,6 ибо в Европе крестьяне не имеют никаких стимулов для перехода с одного места на другое, как в России: «...разности з климатах в оных нет, строение дорого, земли заселены, а потому и переходов нет» [35. с. 108]. Получается, что свобода менять место жительства там «мнимая», «а остается свобода крестьянину судиться с господином» [35, с. 108]. В этой же статье Щербатов с сожалением говорит о психологии крепостного крестьянина, неспособного к «полезным», но «излишним» трудам. Его цель—не обогащение и процветание, а простое воспроизводство своей жизни. Это приводит к неутешительному выводу: «Я сравниваю наших крестьян, по малому их просвещению, с быстрым младенцем, которого еще должно водить на помочах; отпущение же его на свободу произведет ему убой, увечье, а может быть, и погибель» [35. с. 115].

Щербатов убежден, что в разумно устроенном государстве каждое сословие осознает свое место в обществе и долг перед ним. И дворянин, и крестьянин должны нести «без ропоту тягость служения своего, взирая, что и в других состояниях не меньше тягости и беспокойств другого рода люди подъемлют» [35, с. 131J.

Щербатов разделял убеждения физиократов, естественные для представителя сельскохозяйственной страны. Он полагал, что главным источником материальных благ, по крайней мере в России, всегда будет земля. Скромный образ жизни не требует особых ухищрений. Основные усилия государства должны быть направлены не па приумножение благ, которое можно было бы отчасти достичь через внешнюю торговлю, а на сохранение общественной стабильности. Такая Стабильность достигнута в Офире. Офирская империя не является идеалом. Ее законы требуют постоянного совершенствования, система воспитания дает сбои. Однако достигнуть идеала невозможно. Результат человеческих усилий всегда будет несовершенен, как несовершенен сам человек. «Да не льстят себе найти совершенное правительство,— пишет Щербатов, — потому что все они установлены умами человеческими, а все, что человек соделы- вает, имеет некоторые знаки несовершенства» [38, т. 2, стб. 589].

Утопичность Офира заключается не в особой хитроумности его законов, не в продуманности ею общественной системы, не в действии социальных институтов, а в том. что целый народ обращается к здравому смыслу и именно его делает критерием общественного прогресса. «Земля Офирская» — не плод праздной фантазии мечтателя. Здесь Щербатов воплотил планы преобразований, которые он разрабатывал в течение своей жизни. Офирская земля — это, конечно, преобразованная Россия, но не Россия-мечта, а та возможная Россия, которая стала бы результатом предлагаемых Щербатовым реформ. Поэтому он и не пытается придать особую привлекательность своему проекту и откровенно пишет о многих недостатках и недоделках в стройном здании офирской государственности. Его беспристрастность походит на беспристрастность историка. Он как бы продолжает писать «Историю российскую от древнейших времен» и, невзначай, увлекшись, заходит несколько дальше того, чему был свидетелем сам. Перефразируя сказанное

С. Соловьевым об «Истории» Щербатова, можно сказать, что ом и в утопии предчувствует науку.

65