IV ПЕРСОНАЛИЗМ МУНЬЕ

Все, что мы сказали до сих пор, показывает, как чужд был Мунье тем крайне правым и центристским формам идеологии христианского персонализма, которые, опираясь на средневековые тексты Фомы Аивинского, косвенно защищают тезис о том, что человек —не высшая ценность, что он как личность — средство реализации замыслов церкви, чрезвычайно далеких от программы разрушения социальной структуры капитализма. Но персонализм как идеология не сводится к этой одной конструктивно-реакционной разновидности.

Действительно, для многих из нас персонализм как философская доктрина и концепция человека связан с таким обоснованием самобытности человека, которое ведет к общественной изоляции и одиночеству. Человек как личность является частью природы и общества, как индивид — бытием, обладающим свободной волей. Подчеркивание независимости действий индивида от природы и общества, нравственной независимости индивида, отвечающего только перед богом и индифферентного к обществу, и, наконец, указание на отсутствие связи между общественными целями и целью индивида, состоящей в соединении с богом после смерти, послужило многим современным реакционерам теоретической основой для того, чтобы отвернуться от насущных вопросов жизни общества и замкнуться в духовном мире внутреннего самосовершенствования.

Мунье отмежевывается от такого персонализма. Ему чужды столь крайний спиритуализм и равнодушие к миру реальных человеческих проблем. Он считает совершенно чуждым себе такой персонализм, который под лозунгом «защиты человеческого индивида» скрывает крайний социальный консерватизм.

Он отмежевывается также от того персонализма, который представляет собой явную или скрытую защиту идеалов буржуазного либерализма, поднятых до ранга внеисторических, священных и неприкосновенных идей. Мунье возражает против индивидуалистического понимания свободы. То, что имеет якобы вечную общечеловеческую ценность, он рассматривает как исторически и социально определенную форму индивидуализма и эгоизма.

И наконец, он противопоставляет свою концепцию тем точкам зрения, согласно которым считается возможным защитить человеческую личность от отчуждения лишь в маленьких коллективах, где нет опасности обезличивания и абстрактности взаимоотношений между людьми (анархистская концепция). «Эти люди не понимают,— пишет Мунье,— что хорошо руководимая крупномасштабная организаций представляет собою эффективный и быстродействующий способ устранить различные виды зависимости, которые все еще подавляют человеческую личность. Они забывают, что силы, противодействующие освобождению, тоже сплочены в крупномасштабную организацию и именно в таком крупном масштабе придется их сломить... Обращая внимание на основное условие духовного обновления и приуменьшая вместе с тем роль политического фактора в условиях нынешней взаимозависимости всех сил, чрезмерно расчленяя и дифференцируя жажду освобождения и стремясь обеспечить ей слишком много сиюминутных результатов, эти люди отчасти разоружают участников той борьбы, которая ведется всеми для блага всех»

Отмежевавшись от этих персоналистских концепций, Мунье выступает против стремления рассматривать его взгляды как закончен- ную систему. Он называет свой персонализм просто методом, перспективой, обязательством. Перспективу он видит в укреплении единства жизни в материальном, духовном и трансцендентном аспектах, в выявлении и преодолении кризисов, возникающих на этом пути в ходе историческою процесса. Что касается метода, то он выдвигает на первый план постулат непосредственного анализа исторической обстановки, определяющей эффективность конкретных мероприятий.

Мунье подчеркивает, что его персонализм—• не система, а постоянное усилие, направленное на то, чтобы понять и преодолеть всю полноту кризиса человека XX века. Он подчеркивает также, что нельзя сформулировать требований того, «что мы иной раз называем «духовной революцией», не опираясь на анализ структур, которые зависят от чисто политической и экономической революции»Тут мы возвращаемся к ранее обсуждавшейся проблематике: снова возникает проблема связей с рабочим движением и социализмом. Мунье хочет путем революции спасти гибнущие в условиях буржуазной цивилизации гуманистические ценности. «Персонализм,—пишет он,— заставляет нас сегодня вскрывать и разоблачать все мистификации, которые из боязни социальных преобразований прикрываются его ярлыком; он должен решительно включиться в борьбу за народную демократию, пути к которой ищет сегодня Европа»1.

Ответственность за судьбу современности и будущие судьбы мира, живое причастие к движению на стороне левых сил толкают Мунье к общественной деятельности. Но он так и не выходит за пределы интеллектуальной работы: борется за преодоление общественной изоляции кругов молодой католической интеллигенции, создает трибуну для дискуссий, диалога и взаимопонимания между людьми с разными мировоззрениями. Однако, исключая один короткий период еще до войны, когда он пытался создать политическую организацию и приблизиться к действительной общественно-политической практике (впрочем, без особого успеха), Мунье ограничивается анализом интеллектуальной действительности и идейных деклараций. Неужели это пережитки «клерикализма», как утверждают некоторые католические публицисты? Нам вопрос представляется намного сложнее.

Ведь мы, право же, знаем в рамках христианства не много случаев столь резкого в своей критике и столь четкого анализа отрыва идеи от мира реальных действий. Мунье клеймит равнодушие эгоцентристов, считая его обратной стороной социального конформизма, укрепляющего правые силы. Он упрекает декадентские философские течения в том, что они утверждают состояние деперсонализации, невозможности развития душевных сил человека, ослабляют волю народа к революционной борьбе. Он критикует как самовлюбленность бесплодных прекраснодушных моралистов, так и позицию всеобъемлющего скептицизма и ту критически-анархистскую позицию, которая удовлетворяется одним отрицанием, не выдвигая программу созидательной деятельности. Он критикует отрыв мышления от социального опыта, а сам фактически избегает политической деятельности.

Ежи Турович в предисловии к цитируемым здесь избранным сочинениям Мунье, рассказывая о времени создания журнала «Эспри», пишет: «Возникает идея создать, кроме журнала, политическое движение: оно принимает название «Третья сила», во главе его встает друг Мунье, Жорж Изар, ныне известный парижский адвокат, связанный с социалистической партией. Но брак «Эопри» с «Третьей силой» оказывается неудачным, уже с самого начала возникают трения, Мунье отстаивает независимость журнала, он не хочет превратить его в партийный орган. И уже в 1933 г. происходит разрыв» Но чтение сочинений Мунье заставляет искать другие причины этого разрыва. Мунье не хочет быть «третьей силой», он хочет быть силой, каким-то образом связанной с рабочим движением. Но он не находит себе реального места в мире политических сил. И за ним не стоит сколько-нибудь широкое движение, которое он мог бы присоединить к силам революции.

Таким образом, здесь перед нами встает до- вольно сложная проблема. Ибо как ложью является утверждение, что Мунье просто в силу своего демократизма был противником антикоммунизма, как не соответствует истине мнение, что он хотел примкнуть к рабочему движению, чтобы изменить его изнутри, так неверно и мнение, будто Мунье был решительным сторонником деятельного сотрудничества с коммунистической партией как представительницей рабочего класса.

Не подлежит, однако, сомнению, что Мунье увлекался марксизмом, что он пытался приблизиться не только к теории освобождения пролетариата, но и к живому движению. Подробный анализ этого вопроса помог бы нам увидеть драматический путь преодоления сомнений и их возрождения, увидеть источники идейных увлечений Мунье. Мы бы наблюдали, как одна за другой рушатся реформистские иллюзии социал-демократического «пути к социализму», как формируются взгляды на средства и формы революционной борьбы за социальные преобразования. Мы бы поняли также, как ускоряет подобную эволюцию — ускоряет в положительном смысле — преодоление сектантских заблуждений в рабочем движении.

Эволюцию Мунье трагически прервала его безвременная смерть.

Говоря о различиях между Мунье и представителями других течений современного ка- толицизма, важно показать и то, что в принципе отличает философию человека у Мунье от марксизма. Марксизм дает радикальное учение о человеке. Мунье в своей практической философии пытается соединить антропоцентризм в подходе к социальным проблемам с метафизическим теоцентризмом. Эти различия проявляются и во многих других вопросах. Например, марксизм, опираясь на достижения общественных наук, говорит о ликвидации религиозного отчуждения в коммунистическом обществе. Для Мунье, который выражает здесь не объективные обстоятельства, а лишь свое горячее желание, ликвидация религиозного отчуждения означает отрыв религии от буржуазной культуры и цивилизации и соединение с культурой и цивилизацией социализма. Более подробная характеристика этих вопросов дала бы нам ключ к пониманию туманного характера ряда общих положений и противоречий Мунье во многих фундаментальных теоретических проблемах. Она бы в особенности пролила свет на непреодолимые трудности, порожденные попытками примирить католическое мировоззрение, основанное на неверии в самодовлеющую силу и мудрость человеческих действий, с гордой позицией материалистической философии, которая считает человека мерой всех вещей и проповедует мировоззренческий оптимизм, вытекающий из объективного понимания связи новых, социалистических социально-экономических условий с новым типом мышления и новыми формами отношений между людьми. Она бы показала силу пут, сковывавших гуманизм Мунье, а также причины его сомнений и нерешительности в практической деятельности при выборе конкретных путей поведения на общественно-политическом фронте.

Не касаясь всей совокупности относящейся к этому идейно-теоретической проблематики и возвращаясь лишь к вопросу о связи теории с практикой, мы повторяем: Мунье хотел быть практиком, но, сделав в принципе теоретический выбор, он не сумел найти формулу практической, конкретной деятельности.

257

1/29 Е. Коссак

Это связано, как нам кажется, с чересчур общим характером его тезисов, касающихся общественных отношений, экономики и политического строя. Его социальный анализ лишен живой исторической диалектики. Поэтому связь эволюции и политической игры определенных общественных сил с миром материальных классовых интересов представлена им слишком поверхностно и туманно. Его выступления против капиталистической собственности также были недостаточно ясны и однозначны. К тому же они всегда порождали сомнения в основательности экономических знаний их автора. Сам Мунье все острее ощущал эти недостатки, что нашло выражение в следующих словах его последнего манифеста: «Действие всегда выражает определенную философию человека и истории, но выражает ее лишь в сопоставлении с непосредственным анализом фиксируемых в опыте обстоятельств, в раміках которых предпринято действие. Если этот анализ не связан всесторонне с суждением, которое руководит действием, то доктрина получается расплывчатой, ее практические рекомендации неопределенны и всякий можег произвольно ее толковать.

Поэтому, чтобы включить персонализм в ход исторической драмы современности, недостаточно твердить: человеческая личность, содружество, полнота человечности и т. д. Необходимо говорить также: конец западной буржуазии, возникновение социалистических структур, новая функция рабочего класса. Необходимо также из года в год углублять анализ сил и возможностей. Без этого персонализм станет идеологией на все случаи жизни, притупится его революционное острие, он будет поставлен на службу консервативной или реформистской лени»80.

Преждевременная смерть Мунье оборвала эту конкретизацию доктрины. Остались лишь общие формулы. Ученики толковали их по- разному. Среди сегодняшних приверженцев Мунье наряду с представителями клерикальных, социал-реформистских и анархо-синдика- листских тенденций мы находим и активных сторонников сотрудничества с партией рабочего класса...

Поскольку трудно оспаривать ряд недвусмысленных формулировок, в особенности же программный манифест Мунье «Что такое персонализм?», то многие просто-напросто искажают смысл его слов, неправильно толкуя их. Не ограничиваясь использованием неясности или расплывчатости некоторых тезисов, они подгоняют все учение Мунье к своим собственным взглядам и искажают его постулаты в соответствии с требованиями их собственных программ. Отсюда ослабление звучания его слов и своеобразная интерпретация их. Так, например, ксендз Стефан Мойса в своей статье, опубликованной в «Знаке», попытался воздвигнуть куда более мощную, чем на самом деле, преграду между богословскими рассуждениями Мунье, в которых он оставался верен «священному писанию», и его практическими заключениями, в которых он, по словам ксендза, «спешил с выводами, скорее продиктованными требованиями времени, чем вытекающими логически из теоретического учения»'. С точки зрения Мойсы, высказывания Мунье о судьбах современного христианства и значении «некоторых течений» для хода истории представляют собою «более чем сомнительные гипотезы».

Отсюда также участившиеся в последнее время попытки представить устаревшими идеи Мунье и выдвигаемые им проблемы. Стефан Вильканович, например, пишет, что основное внимание Мунье было сосредоточено на классически понимаемой социальной проблеме — на распределении национального дохода. «Сегодня,— заявляет Вильканович,— это, безусловно, не является для стран Запада главной социальной проблемой. И поэтому Мунье уже классик, принадлежащий к эпохе, которая кончилась несколько лет назад»81.

Мы не будем здесь комментировать эту точку зрения. Во всяком случае, проблематика, поднимаемая Мунье, отнюдь не кажется нам устаревшей. Мы видим в ней полный внутренней борьбы и глубоких идеологических конф- ликтов путь мыслителя к открытию новой социальной перспективы. У нас, в Польше, актуальность этих проблем ощущают прежде всего те католики, которые смотрят на будущее своей родины сквозь призму социалистических преобразований. Для них Мунье сегодня является духовным наставником в не меньшей степени, чем он был им до войны для тех молодых католиков из «Слова» и «Культуры», которые имели мужество выйти навстречу большим социальным проблемам и решать их в согласии со своей человеческой совестью.