Национальные евангелические предания.

Этот подход сохраняется и в евангелиях. С коммуникативной точки зрения христианство является весьма необычным. В его основе лежит послание невидимого, трансцендентного Бога, которое противоречит всему тому, что знает человек из собственного опыта. Послание Бога резко отличается от научных сообщений, которые можно проверить фактами, а также от приказов, которые отдаются земной властью, если она сильна, авторитетна и может наказать ослушников. Император видим, и его власть ощутима. Бога же не видел никто. Тем не менее он находит путь к душам людей и отправляет с посланием к ним своего собственного сына, который обречен стать жертвой земной власти.

В чем смысл евангелизации христианства? Что такое Евангелие и почему их не одно, а четыре, почему недостаточно было четко и ясно изложить послание Бога, как это сделано в Коране? Наконец, кого славят евангелия: Бога, его Сына или самих евангелистов, учеников Христа? Думается, что ответы на эти вопросы следует искать в особенностях устройства раннефеодальной медиа-империи. Приглашение Бога стать членами его Царства направлено к той или иной этнической коммуне. Это обстоятельство превосходно видно на примере развития ранней отечественной религиозной литературы.

«Сказание о Борисе и Глебе» является жизнеописанием первых русских святых. Обычно обращают внимание на то, что главной причиной возведения сыновей Владимира в ранг святых является соблюдение ими закона старшинства. Действительно, «Сказание» значительно отличается от жизнеописаний последующих канонизированных святых. Оно представляет собой вполне светскую историю братоубийства ради захвата власти. Мрачные времена между- усобных войн, неприкрытая жажда богатства и власти. От описания судьбы многочисленных жен Владимира охватывает ужас. В этот ряд насилий вполне закономерно вписывается и история убийства двух сыновей Владимира от жены-болгарки старшим его сыном от другой жены, греческой монахини, которую расстриг брат Владимира Яро- полк, а Владимир, убив Ярополка, овладел его беременной женой. Сказитель, естественно, полагает, что от такой связи ничего хорошего не получилось, и окаянный Святополк оказался настоящим исчадием ада. Когда отец умер, Свя- тополк замыслил убить братьев-конкурентов, чтобы захватить княжеский престол в Киеве. Не совсем ясно, почему он убил младших Бориса и Глеба, а не старших братьев Вы- шеслава и Изяслава. Правда, если разобраться, Святополк не был родным сыном Владимира и не любил его. Зато Борис и Глеб были любимцами отца, который воспитывал их как своих преемников по собиранию земли русской. Именно Борис был отправлен в поход против печенегов, которые пошли ратью на Русь.

Почему эта история стала первым «русским евангелием», т. е. таким новым религиозным дискурсом, появление которого означало органичное восприятие христианства? Дело в том, что христианская история была рассказана на общепонятном национальном языке и способствовала единению народа. Она была хвалебным гимном становящегося сильного этноса и описывала его настоящих духовных вождей.

Итак, главным в этой истории является создание «национальной идеи», которая объединила русских, способствовала росту их национального самосознания и связала общехристианскую мораль с государственными добродетелями русских людей. Страдания во имя процветания русской земли — вот что глорифицирует «Сказание». Защитники ее будут щедро вознаграждены Богом, им уготована вечная жизнь. Очевидно, что кроткие христолюбивые Борис и Глеб после своей физической смерти стали посредниками, защищающими добрых христиан. Они заменили языческих богов, но в отличие от трансцендентного Бога были своими, русскими, святыми. Их культ вполне объясним с точки зрения задачи самосохранения русского этноса. Именно соединение христианства с этой национальной задачей и достигается в первом религиозном тексте, конституирующем собственных святых.

Любопытно то, что сказитель еще не знает, как назвать Бориса и Глеба. Он не решается наречь их ангелами, хотя они являются защитниками всех скорбящих, и называет их цесарями или князьями, которые превзошли смирением даже самых простых людей. В заключение автор «Сказания» раскрывает с полной откровенностью причины гло- рификации Бориса и Глеба. Он пишет: «Воистину вы цесари цесарям и князья князьям, ибо вашей помощью и защитой князь наши всех противников побеждают вашей помощью. Вы наше оружие, земли Русской защита и опора, мечи обоюдоострые, ими дерзость поганых низвергаем и дьявольские козни на земле попираем. Воистину и без сомнений могу сказать: вы небесные люди и земные ангелы, столпы и опора земли нашей.

Смысл этой этнонарциссической операции состоит в том, что с ее помощью русские люди выходят на широкий простор истории и равняются на деяния греков и римлян.

Дальнейший рубеж и пункт прибытия «Москва — третий Рим». Таким образом, русская версия евангелия имеет важный политический смысл. Следует подчеркнуть, что эта идеология обретает поэтическую и евангелическую форму одновременно. Поэтика империи и Божьего Царства слита в них воедино. Даже сегодня эти тексты оказывают на читателей магнетическое воздействие. Летописец славит одновременно Бога, князя и народ, пребывающих в трогательном единстве. При этом песнопевец-летописец отождествляет себя с объектом воспевания. Сам язык понимается как инструмент славословия. Отсюда стремление сделать его все более изысканным и напевным.

Христианизация сталкивается с одной трудностью, которая лучше всего проявляется, например, в «Житии протопопа Аввакума». Древнеславянский язык содержал простонародные грубые идиомы, не соответствующие задаче мелодического воспевания Бога. Во всяком случае, эта же проблема решалась при переводе Священных текстов на древнеславянский язык. К сожалению, на Руси были чужие переводчики, да и сама письменность создавалась иноземцами. Но к счастью, древнерусские летописцы нашли мужество и силу соединить евангелические и народно-эпические мелодии. В сказаниях о земле русской былинный эпос соединяется с христианскими идеями, и по своему значению это сравнимо с лютеровским переводом Библии.