Лекция 9 ГЕРМЕНЕВТИКА КЛИМЕНТА АЛЕКСАНДРИЙСКОГО В РУСЛЕ РАЗВИТИЯ АЛЛЕГОРИЧЕСКОГО МЕТОДА
истории культуры выделяют особые «комментаторские эпохи», когда комментарий становится главной формой работы над культурообразующими текстами. Средние платоники до и после Климента Александрийского занимались комментированием канонизированных текстов своей школы, посредством этого метода нарабатывая эклектический материал. Вообще, Александрийская эпоха окончилась грандиозным по своей систематичности и всеохватности комментарием Прокла на диалог Платона «Тимей». Климент, как мы видели, также считал своим долгом составление «памятных записей» на основании прежде высказанных авторитетных суждений. Но он пошел по другому, нежели Афинская школа, пути. Основной формой интерпретации для него стала сакральная герменевтика, наиболее крупным предшественником на поле александрийской культуры был Филон Александрийский. Примером типично «филоновской» интерпретации Священного Писания в трудах Климента является его истолкование образа Авраама: Вера Авраама была «вменена ему в праведность», поскольку вначале он предавался созерцанию небесных явлений и философии движения небесных тел, за что и был назван Аврам, то есть «возвышенный отец». После же, взглянув на небо и увидев духовными очами Сына, или же, как полагают некоторые экзегеты, ангела во славе, или благодаря чему иному дойдя до осознания того, что Бог превосходит все творение и весь его строй, он добавил к своему имени букву «альфа», знак единого и единственного Бога, и стал называться Авраамом, из исследователя природы, кем он был раньше, превратившись в мудреца и друга Бога (Строматы, V. 8, 5). Однако начинать исследование трудов Климента с установления влияний Филона было бы опрометчиво. Независимо от иудейского мыслителя и с меньшим уклоном в философию, чем он, толкованием Библии занимались в начале новой эры христианские мыслители, время которых (между апостольским веком и патристикой) получило в истории название эпохи мужей апостольских и апологетов. К ним относятся [Псевдо-] Варнава, свв. Климент Римский, Игнатий Антиохийский, Ерм, Иустин Философ, Афинагор, Феофил Антиохийский, Мелитон Сардский, Минуций Феликс, анонимный автор «Послания к Диогнету», обличитель гностицизма ев. Ириней Лионский. Отдельно стоят крайне критически относившиеся к «мудрости эллинов» Татиан и Тертуллиан. Изучение этого массива раннехристианской литературы необходимо для верного понимания идей Климента Александрийского. Младший современник большинства перечисленных писателей, Климент явился замечательным систематизатором их эпохи, когда христианская ортодоксальная мысль вызревала из семени, брошенного апостолами в иудео-языческую почву. Его «Строматы» представляют собой развернутый комментарий этого времени. Мы уже подчеркивали, что для Климента важна опора на Предание. Он противопоставляет преемственность своеначалию и, таким образом, является традиционалистом. В рамках этого мировоззрения любое неочевидное высказывание считается сомнительным, если оно не исходит от Предания. Однако есть существенная черта, отличающая традиционализм Климента Александрийского от римского патриархального фундаментализма, в то время умиравшего в язычестве. Пути наследования традиции видятся Клименту провиденциальными, они поддерживаются не человеческой силой или мощью организации, но духовными узами через образы и символы, понятные немногим. В соответствии с этим Климент Александрийский по- новому трактует александрийскую теорию «воровства эллинов». Наследование греческими философами у еврейских пророков ему видится не интеллектуальным заимствова- нием, как полагал Филон, а благотворным влиянием Божественного Промысла. Признанный немецкий ученый Халь Кох заметил (и выразил это в названии своей работы), что для Климента и Оригена Промысл (rtpovoia) и воспитание (ттси&еисгк;) представляют одно и то же1. Божественная педагогика вершит судьбы мира. Именно ей принадлежит организация той непрерывной традиции передачи гнозиса, которая может быть актуализирована посредством аутентичной интерпретации сакральных текстов. Правила интерпретации, в свою очередь, передаются изустно, а отличить их от еретических помогает то, что они приемлются полнотой всей Церкви. Климент принимал гипотезу, согласно которой еще задолго до Александрийской эры существовал греческий перевод Ветхого Завета (Строматы, 1.150). Отсюда естественно вытекает его понимание протагонистов эллинской мудрости как преимущественно толкователей пророческого слова (что, впрочем, исторически верно для Пифагора и орфиков, которые считали вдохновленными свыше сочинения древних поэтов), а Библии — как Первоисточника философии, частные уклонения от истины в которой порождены временем. Наделяя, таким образом, александрийскую культуру интерпретации высшим авторитетом древности33 34, Климент был готов заимствовать и методы интерпретации, разработанные до него и вне церковной школы. Так, своими предшественниками в деле аллегорической интерпретации он считал не только греков и евреев, но также египтян: Те, кто учился у египтян, сначала изучали тот тип египетских знаков, который называется эпистолографикой, а затем — иератическое письмо, которое храмовые жрецы используют для священных писаний. И только после этого они изучали совершенное письмо — иероглифику, подразделяющуюся на два типа: по первым знакам «кириологическое» и символическое. Символическое письмо иногда непосредственно имитирует образец, иногда как бы троп, иногда же представляет собой загадку, выраженную иносказательно. [...] Иными словами, все варварские и греческие богословы скрывают первоначала своих учений и передают истину посредством загадок, символов, аллегорий, метафор или другими подобными способами (Строматы, V. 20,3; 21,4). Мы видим, что в языческой культуре Климент Александрийский отыскивал те же основания, которые двигают и христианским богословом в отыскании сокровенной истины. Но неправильно думать, что христианская сакральная герменевтика родилась в Александрии. Иносказательные толкования — ее главная особенность — были продиктованы самой практикой дословного чтения Священной Книги как жизненной задачи верующего. Круг библейских чтений еще в Ветхозаветной Церкви сформировался как замкнутый цикл, и потому иудеи не только диаспоры, но и Палестины задавались вопросом о том, что стоит за «буквой» обязательного ежедневного чтения. Христианство подчинило все ранее известные толкования одной идее: «Конец закона — Христос» (Рим. 10, 4). Тем самым был найден тот стержень, стягивающий к себе все вторичные смыслы, который безуспешно пытался найти Филон Александрийский в гносеологии философского монотеизма. К этой принципиальной христологии библейской экзегезы Климент добавил в качестве философского обоснования идею Первоисточника. Мы уже замечали, что эта идея для александринизма с его скептическим наследством была всегда актуальной. Новизна ее в учении Климента заключалась в том, что смыслы Книги, содержащей историю от сотворения мира и первый религиозный закон единобожия, возводились через Евангелие и человеческие деяния Христа к Его Божественной природе Логоса. Таким образом, понятие, исторически ставшее центральным для трех систем мысли — позднего стоицизма, теологии Филона и христианской апологетики, черпавшей учение о Логосе главным образом из Евангелия от Иоанна, — дало философское обоснование новой, «типологической» экзегетике, которая продолжила развиваться в Александрии. Понятие типологии, от греческого ximo