3.1 Корни монофелитства в догматической традиции VI века
Первый набор вопросов называется «Вопросами к максимиа- нитам», второй—«Вопросами к максимианам». В обоих случаях оппоненты названы по имени Максима Исповедника, а учение Максима отождествляется с учением Шестого Вселенского собора (в вопросе 1,4). Это, между прочим, интересное для столь ранней эпохи свидетельство общепризнанности того, что Шестой Вселенский собор опирался на богословие св. Максима,—как мы упоминали, подчеркивать этот факт собор вовсе не стремился.
Чтобы в дальнейшем было легче следить за изложением, скажем заранее, что главная мысль обоих текстов—необходимость приписывать волю и энергию не природе, а ипостаси. Поскольку во Христе признается только одна ипостась, отсюда следует, что воля и энергия во Христе одна. Это общее положение всех моно- фелитских доктрин, но за ним может стоять довольно-таки разная догматика.
3.1.1 Судьбы монофелитского оригенизма
Два набора монофелитских вопросов происходят из одной рукописи (поэтому можно быть уверенным, что распространялись в одной и той же среде) и представляют одну и ту же догматическую традицию. Второй набор вопросов задается с той догматической позиции, которую мы в предыдущей главе условно назвали «монофелитским оригенизмом» (см. там раздел 7).
Та же позиция представлена, хотя и менее выраженно, и в первом наборе вопросов.В творениях Максима Исповедника и других православных полемистов против монофелитства, за единственным исключением Шестого Вселенского собора, пока что не обнаружено следов полемики против центрального положения монофелитского оригенизма—отложения человеческой воли Христа вместе со смертным телом. На основании доступных нам источников VII века эта традиция довольно отчетливо локализуется в Сирии, а на церковной жизни Константинопольского патриархата она, похоже, не отражалась.
Но уже в следующем, VIII-M, столетии богословской традиции монофелитского оригенизма (точнее, ее главным компонентам) будет уготовано настолько широкое поприще в Константинопольском патриархате, что, говоря о VII веке, мы обязаны проследить эту традицию, хотя бы она и пребывала в то время изолированной где-то в Сирии. Дело в том, что именно к этой традиции будут восходить корни византийского иконоборчества.
«Монофелитский оригенизм» проступает в тех вопросах, где единственность воли и энергии во Христе доказывается через смерть Христа по человечеству. По мысли автора второго набора вопросов, все аргументы «максимиан» относительно человеческой воли и энергии во Христе применимы только к Его состоянию до воскресения и до смерти, но после воскресения становятся неприменимыми.
Так, у «максимиан» предлагается спросить: к чему относится энергия—к природе или к ипостаси? Получив ожидаемый ответ «к природе», предлагается спросить дальше: сохраняются ли эти две природы во Христе до сих пор? Получив опять ожидаемый положительный ответ (ведь и монофелиты, и «максимиа- не» исповедуют в соответствии с Халкидонским догматом две природы во Христе), предлагается спросить, наконец, главное: «Действует ли Он (Христос) и сейчас двумя действиями (энергиями) или одной?» Далее, если «максимиане» ответят, в соответствии со своей доктриной, что двумя, то им предлагается показать, где эти две энергии у Христа сейчас.
(Если же «максимиане» признают, что сейчас энергия только одна, то они соглашаются с вопрошающим. Если же они скажут, что энергия принадлежит ипостаси, то они сразу примут позицию монофелитов). (Вопрос II, 2).Еще в нескольких вопросах поясняется невозможность, по мнению монофелитов, доказать наличие у Христа двух энергий после воскресения. Так, предлагается вопрос, в чем состоят проявления человеческого во Христе. Получив ожидаемый ответ (действительно, обычный аргумент сторонников «двух воль» в полемике с монофелитами), что человеческое проявляется в способности к страданию (плач, усталость и т. п.), задается следующий вопрос: есть ли всё это во Христе сейчас? Положительный ответ будет означать, что Христос до сих пор подвластен страданию, чем отрицалось бы воскресение. Подразумевается, что отрицательный ответ приведет к согласию с позицией задающего вопрос. (Вопрос II, 3; аналогичный вопрос есть и в первой серии: 1,7).
Еще один замечательный вопрос той же серии основан на антропологической модели Леонтия Византийского—богослова, которому монофелитство, как мы вскоре увидим, обязано очень многим. Для Леонтия душа и тело человека были разными природами, и потому их единство было в точном смысле слова (а не только в метафорическом) «моделью» единства божества и человечества во Христе. С учетом антропологической модели предлагается следующий вопрос «максимианам»: Согласны ли вы, что божество и человечество во Христе соединены еще более, чем в человеке душа и тело? Получив ожидаемый положительный ответ, предлагается следующий вопрос: Если, несмотря на это, человеческое существо разделяется (на душу и тело), то как следует понимать—действует ли оно единым действием (энергией) или двумя? Это вопрос-ловушка: если приписать человеку две разных энергии, отдельную для души и отдельную для тела, то Христу придется приписать не две, а три. Если же в человеке признавать только одну энергию, то тем более нужно признавать одну энергию во Христе, Который соединен нераздельно.
(Вопрос II, 6). Разумеется, в перспективе «максимианства» всё это выглядит иначе: энергии принадлежат природам, причем не имеет значения, возможны или нет разделения внутри этих природ).Наконец, представляет особую важность вопрос, в котором единственность энергии Христа напрямую связывается с особыми свойствами Его воскресшего тела (вопрос И, 9):
Действует ли тело Христово человеческое действие (энергию), или оно воскресло для божественного действия?—И если тело действует свое собственное действие, то тело, которое мы приемлем [Евхаристия], действует действие обыкновенного хлеба. Тогда почему вы называете его «животворящим»? Но если оно (тело) действует божественное действие, то существует только одно божественное действие.
Чтобы понять, насколько это рассуждение укоренено в догматике монофелитского оригенизма, вспомним представление Евтихия Константинопольского о Евхаристии (в предыдущей главе раздел 6.1.3).
В этом вопросе имплицируется не только понимание воскресения как перевоплощения в тело совсем иного качества, но и понимание Евхаристии как тела воскресшего: ведь коль скоро у Христа оказывается два разных тела, до и после воскресения, приходится уточнять, которое из них предлагается в Евхаристии.
Материала «Вопросов к максимианам» достаточно, чтобы убедиться в распространенности монофелитского оригенизма среди халкидонитов Сирии в конце VII века или даже в начале VIII в. (рукопись, в которой они сохранились, палеографически датируется VII—VIII вв.). Отсутствие полемики против таких взглядов в литературе «максимиан», а также удивление отцов Шестого Вселенского собора, когда они столкнулись с носителем подобных воззрений в лице сирийца Константина Апамейского, позволяет уверенно локализовать монофелитский оригенизм в Сирии—по крайней мере, для второй половины VII века и начала VIII.
Эти сведения понадобятся нам для понимания не столько эпохи Максима Исповедника, сколько следующей за ней эпохи—византийского иконоборчества.
Еще по теме 3.1 Корни монофелитства в догматической традиции VI века:
- Корни традиции
- 2.2 Отношения между православными и арианами в середине IV века и проблема статуса догматических определений соборов
- 2. ВОЗРОЖДЕНЧЕСКИЙ НЕОПЛАТОНИЗМ 2.1. Краткие сведения о платоновской традиции и византийских ученых XV века
- 6.1.2. Нетление тела Христова в православной традиции первой половины VI века: св. Ефрем Амидский
- 3.1.2 Главный тезис монофелитства: энергия принадлежит ипостаси
- 3.1.3 Единство сознания Христа как обоснование монофелитства
- 3 Монофелитская догматика и ее корни
- Глава 2 А.Б. Гофман Теории традиции в социологической традиции: от Монтескье и Бёрка до Вебера и Хальбвакса
- Дискурсивная традиция ислама и биографический нарратив Исламская традиция и обучение
- 1.2 Характер догматической полемики в VI веке