7.1 Константин Апамейский на Шестом Вселенском соборе

Собор был близок к завершению работы и уже успел осудить монофелитов, когда перед отцами Собора смог, наконец, выступить некий сириец из Апамеи по имени Константин.

Осуждение монофелитов, казалось, только прибавило Константину энтузиазма. Он никоим образом не отождествлял свое учение с только что осужденным монофелитством. Пожалуй, только в этом ему и удалось убедить отцов Собора, поэтому они анафематствовали его отдельно, не как монофелита, а как «нового манихея». С этой анафемой его и изгнали с собора.

Учение Константина было таково, что вполне позволяло его приверженцу видеть в нем компромисс между моно- и диофе- литством. Оно было достаточно подробно запротоколировано на обоих языках, греческом и латинском. Констанин говорил по- гречески, но латинский перевод его речи сохранился в чуть более исправном виде. Греческий язык не был для него родным, и он объяснялся на нем с трудом, однако не настолько плохо, чтобы подозревать неадекватность изложения им своей догматической позиции.

Применительно к телу Христову до Креста Константин изложил то же учение о двух волях во Христе, божественной и человеческой, что и отцы Собора.

«Плоть и кровь», как мы уже видели в случае Евтихия (раздел 6.2),—характерная для околооригенистских дискуссий формулировка, восходящая к оригенистскому толкованию 1 Кор. 15,50.

Отцы Собора продолжили расспрашивать Константина в той же терминологии: сохраняются ли во Христе «плоть и кровь» после воскресения? На что Константин заявил совершенно прямо: «Он совлекся этого»; буквально было сказано йлєбиаато, то есть «снял (как одежду)». Отцы Собора совершенно не ожидали такого оборота дела и повторили вопрос—с прежним результатом. Тогда они спросили в третий раз: «Совлекся ли Он человеческой воли вместе с плотью?»—Ответ был опять утвердительный, причем Константин пояснил, что это «совлечение человеческой воли» после воскресения видно из того, что Христос перестал иметь нужду в еде, питье, сне и перемещении по местности (последнее важно, так как доказывает, по мысли оригенистов, неограниченность воскресшего тела в пространстве).

Понятно, почему после этих ответов Константин был анафе- матствован как «новый манихей»: ведь он учил, с точки зрения отцов Собора (хотя и не с его собственной точки зрения), о раз- воплощении Христа. Видно также, что отцы Собора ничего не знали о подобной доктрине до того, как столкнулись с ее живым носителем. Конечно, из последнего обстоятельства нельзя не заключить, что доктрина была маргинальной и периферийной, но это нисколько не отменяет ее важности: бывает, что некоторые доктрины живут до поры до времени как бы в виде спор—до тех пор, пока, после какого-то внешнего толчка, не начинается бурное развитие бактерий из спор, за которым следует настоящая эпидемия.

Где же «жила» доктрина, носителем которой стал сириец из Апамеи?—Ответ дает сирийская монофизитская историография, помещающая источник учения Константина в Палестину, в среду тамошних оригенистов.