I. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОЙ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФИЛОСОФИИ

При обращении к литературе по древнерусскому периоду сразу обращает на себя внимание следующий парадокс.

В чем причина подобного противоречия? В скудости или, быть может, в полном отсутствии древнерусской философии как таковой, что полагает до сих пор ряд скептически настроенных исследователей? Или в неумении выявить древнерусскую философию как особый феномен, уникальное явление, ускользающее от слишком прямолинейных сравнений с западной, восточной, схоластической, возрожденческой, новоевропейской и иными формами философствования? Попробуем разобраться в этом без риторики, голословных утверждений и тенденциозных оценок, опираясь на факты, на источники, на серьезные добросовестные исследования.

В 1840 г. вышла книга архимандрита Гавриила, посвященная отечественной философии и входившая в его шеститомное историко-философское обозрение. Автор впервые в отечественной историографии попытался начать отсчет истории русской философии не с XVIII, а с XI—XII вв. Он отметил практический характер древнерусской мудрости, ее тяготение к художественному выражению идей, к живому образному слову. Им высказана здравая и для своего времени ценная мысль: «Каждый народ имеет свой особенный характер, отличающий его от других народов и свою философию, более или менее наукообразную, или по крайней мере рассеянную в преданиях, повестях, нравоучениях, стихотворениях и религии»2.

Учеником архимандрита Гавриила был известный историк М.

Следует сказать об отношении революционно-демократического течения к прошлому Отечества. Крупнейший из его представителей, Н. Г. Чернышевский, произнес знаменательные слова о любви к отечественной истории: «...можно не знать тысячи наук и все-таки быть образованным человеком; но не любить историю может только человек, совершенно неразвитый умственно»3. С большим интересом относился Н. Г. Чернышевский к древней истории, о чем свидетельствует составленный им «Опыт словаря из Ипатьевской летописи» (1851), который был высоко оценен И. И. Срезневским, его учителем по Петербургскому университету.

Учеником академика Срезневского, составившего фундаментальный труд по древнерусской лексикографии4, был и Н. А. Добролюбов, написавший дипломное сочинение «О древнеславянском переводе хроники Георгия Амар- тола», где проявился талант лингвиста, палеографа и будущего публициста. Однако и Чернышевский и Добролюбов в будущей своей научной и публицистической деятельности отошли от древнерусской тематики, сосредоточив внимание на актуальных для того времени проблемах современной им идеологической борьбы.

Специальных исследований по древнерусской философии не было до конца XIX в., когда появилась увлеченный энтузиаст изучения древнерусского наследия М. В. Безобразова, сестра известного византиниста П. В. Безобра- зова. Работая в рукописных архивах Москвы, Петербурга, Киева, Сергиева Посада, она обнаружила немало текстов с философским содержанием, проанализировала их и опубликовала ряд исследований в различных изданиях, выступив первым профессиональным специалистом в области древнерусской философии5.

В 1891 г. М. В. Безобразова успешно защитила в Бернском университете докторскую диссертацию по теме «Рукописные материалы к истории философии в России», написанную на немецком языке и изданную годом позже в Лейпциге6. Большое значение она придавала контактам с европейскими специалистами по истории философии. Так, по поводу обращения профессора Йенского университета Р. Эйкена присылать для философского периодического издания «Archiv fur Geschichte der Philosophie» (выходящего с 1888 г. и поныне) различные философские термины в их развитии М. В. Безобразова заметила: «Что касается вопроса о философской терминологии, то нам, русским, не мешало бы не только вникнуть во всеобщую историю, но и в историю каждого философского термина у нас»7. Заметим, что философско-лингвистический анализ терминологии является и сейчас одним из самых перспективных направлений в изучении древнерусских источников.

Патриотический призыв М. В. Безобразовой «внести в общую сокровищницу работу наших предков» остался гласом вопиющего в пустыне. Он не был услышан философами и историками культуры ни в конце XIX, ни в первой половине XX в. Европоцентристская концепция развития отечественной мысли пустила крепкие корни, господствовала в философских кругах длительное время и сохранила свою живучесть до сих пор, проявляя себя в различных формах.

Примером крайнего ее выражения служат уничижительные слова русского гуссерлианца Г. Шпета о древнерусской духовной культуре: «Сколько древние русские Поучения и Слова говорят о низком культурном уровне, о дикости нравов и об отсутствии умственных вдохновений у тех, к кому они обращались, столько же они свидетельствуют об отсутствии понимания задач истинной умственной культуры у тех, от кого они исходили»8. Древнерусский период у Г. Шпета носит название «Невегласие», причем слово это в насмешку набрано старославянским шрифтом. Столь презрительная оценка распространялась им как на область философии, так и на все явления умственной жизни русского Средневековья.

Более умеренную позицию в оценке древнерусской мудрости занял Э.

Эта точка зрения получила наибольшее распростране- ниє в отечественной историографии до середины XX в. и господствует в современной западной литературе до сего дня. Формально не отрицая некоторого наличия философских идей в Древней Руси, ее адепты по существу уходят от их содержательного анализа, отказываются от попыток изучения первоисточников и тем объективно препятствуют углубленному исследованию древнерусской философии.

Среди авторов-эмигрантов большое значение придается влиянию религиозной жизни на отечественную философию: «Русское философское творчество — мы будем в дальнейшем много раз убеждаться в этом — настолько глубоко уходит своими корнями в религиозную стихию древней Руси, что даже те течения, которые решительно разрывают с религией вообще, оказываются связанными (хотя и негативно) с этой религиозной стихией»10. Несколько исследований на эту тему написал, в частности, Г. Федотов11.

Под влиянием эмигрантской идеологии находится немалая часть западных историков философии и культуры, специалистов в области «россики». По мнению одного из них, Д. Клайна: «До эпохи Петра Великого (1672—1725) философское мышление было подчинено интересам православной теологии и гомилетики и ограничивалось исключительно этической философией и философской антропологией»12.

Подобная оценка русской средневековой философии, обедняющая ее содержание, все еще широко распространена в современной западной литературе. Вместе с тем на Западе, особенно в последние десятилетия, вышел ряд работ А.

Возрастающий интерес к русскому Средневековью от- разился в новейшей зарубежной литературе13. Древнерусская философия начинает рассматриваться как составная часть общего развития отечественной философии14.

Среди русских философов-марксистов одним из первых к древнерусской мысли обратился Г. В. Плеханов. В оставшейся незаконченной «Истории русской общественной мысли», над которой он работал в 1912—1916 гг., имеется раздел «Движение общественной мысли в допетровской Руси»15, посвященный идейной борьбе в русском обществе XVI—XVII вв. Раздел этот носит обобщающе-схемати- ческий характер, русское сознание того времени объясняется по аналогии с западноевропейским.

Древнерусская философия не стала объектом специального изучения в марксистской литературе как в дореволюционные годы, так и в первые десятилетия после Октябрьской революции. В период, когда решались жизненно важные проблемы становления социалистического общества, интерес к древнерусскому наследию отошел на второй план. Сказалось и негативное воздействие пролеткультовских тенденций, а также апологетика всего нового и пренебрежительное отношение к традиционному наследию.

Тяжелейшие испытания, которые постигли наш народ в годы Великой Отечественной войны, вызвали мощный патриотический подъем, возрождение интереса к прошлому, в том числе к духовному наследию. Нацистскому тезису о неразвитости восточных славян были противопоставлены серьезные исследования советских ученых, посвященные истории русского народа, начиная с древнейших времен. Изыскания в области философской мысли, начавшиеся в сороковые годы, привели к первым публикациям по данной теме15. Появились разделы по древнерусской философии в многотомных историко-философских исследованиях, принадлежащие О. В. Трахтенбергу, М.

К сложной идеологической борьбе русского общества в эпоху феодализма обратились в послевоенные годы многие историки и литературоведы, опирающиеся на давние традиции отечественной исторической и филологической науки. Вышел целый ряд монографических исследований, многие из них с публикациями текстов первоисточников17. Это направление продолжает развиваться, о чем свидетельствуют публикации последних лет18.

Исследования историков и филологов по древнерусской мысли отличаются, как правило, хорошим знанием первоисточников, умением добросовестно работать с ними. Вместе с тем они не используют источники именно с интересующей нас стороны, хотя отдельные мысли и суждения философского плана присутствуют в их исследованиях.

Наиболее глубоко мировоззренческий аспект древнерусского культурного наследия затронут в трудах академика Д. С. Лихачева, длительное время возглавляющего ведущий научный коллектив в области древнерусского литературоведения, Сектор древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского дома)20. Исследования А. С. Орлова, В. П. Адриановой-Перетц, И. П. Еремина, Л. А. Дмитриева, А. М. Панченко, Г. М. Прохорова, Д. М. Буланина и других представителей ленинградской школы также содержат немало ценного с философской точки зрения материала.

Важным подспорьем в изучении древнерусской мудрости, выражавшейся не только в слове, но и в живописи, архитектуре, пластике, могут послужить труды И. Э. Грабаря, В. Н. Лазарева, М. В. Алпатова, Н. Н. Воронина, Г. К. Вагнера и других искусствоведов, также опирающиеся на давние традиции, заложенные еще Ф. И. Буслаевым, Н. П. Кондаковым и другими дореволюционными исследователями. Мировоззренческий аспект древнерусской живописи затронут дореволюционным философом Е. Н. Трубецким19 и советским ученым Б. В. Раушен- бахом20.

Из работ историков, посвященных древнерусской мысли, следует выделить обширный, но оставшийся незавершенным труд академика М. Н. Тихомирова, одного из лучших специалистов в области древнерусского источниковедения21. Реконструкции языческого славянского мировоззрения посвящен цикл работ академика Б. А. Рыбакова и прежде всего его монографии22. Ряд мировоззренческих и философских проблем затрагивается в трудах Б. Д. Грекова, Л. В. Черепнина, В. Т. Пашуто, Я. Н. Ща- пова, С. О. Шмидта, А. И. Рогова, Н. В. Синицыной и других советских историков.

Но вернемся к собственно философской литературе. На сегодняшний день наиболее авторитетным обобщающим исследованием является первый том пятитомной «Истории философии в СССР», где русская философия с IX по XVIII в. рассмотрена параллельно с философской мыслью других народов СССР23. Авторский коллектив представлен историками, филологами и философами (М. Н. Тихомиров, М. В. Соколов, Н. А. Казакова, Я. С. Лурье, Н. С. Козлов, К. В. Шохин и др.).

Кроме этого исследования существуют десятки* статей в различных изданиях и несколько монографий и сборников, посвященных тем или иным проблемам древнерусской философии, отдельным хЄЄ периодам и деятелям24.

В последнее время активно изучают философскую мысль эпохи феодализма украинские ученые, особенно после празднования 1500-летия Киева, древнейшей столицы восточного славянства. Их внимание привлекают как эпоха Киево-Могилянской академии, так и более ранний период. Ценно то, что впервые описываются и переводятся с латинского языка философские курсы профессоров академии25.

В исследованиях украинских, белорусских и молдавских специалистов подчеркивается общность исторических судеб и духовного наследия братских народов, философская мысль которых произрастает из единого древа общей культуры Киевской Руси, в силу чего такие мыслители, как Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Милеску Спафарий и многие другие, оказываются общими для культур нескольких народов. Близка Древней Руси и болгарская культура, ведь именно через болгарское посредничество проникло на Русь немало книг, имен, концепций философского характера26.

Хотя уровень и широта охвата философских исследований по древнерусской тематике постоянно возрастают27, они не достигли еще такого же размаха и качества, какие присущи лучшим работам историков, филологов, искусствоведов. Степень изученности древнерусского философского наследия явно недостаточна. Одной из причин этого является неполное преодоление европоцентристской оценки допетровского периода. Характерным примером является книга А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова, в которой из 35 глав древнерусскому периоду отведены лишь три, причем этот важнейший этап развития отечественной мысли назван «предысторией русской философии»28.

Вместе с тем следует признать справедливость замечаний, высказанных некоторыми специалистами в области истории философии, по поводу того, что в работах по древнерусской философии содержится немало поверхностного, описательного, опосредованного материала. Действительно, в работах часто помещаются сведения, лишь косвенным образом связанные с философской проблемати- кой, что в невыгодном свете представляют сами исследования и дискредитируют философскую значимость средневековой мысли. Но в данном случае дело заключается не в отсутствии философских идей и концепций в рамках средневековой культуры, а в отсутствии достаточно эффективной методологии их выявления и анализа.

Например, среди искусствоведов давно преодолен тот порочный европоцентристский стереотип, согласно которому древнерусская живопись со всем ее богатством и разнообразием может рассматриваться лишь как «предыстория» русской живописи Нового времени. Должное место в истории отечественной культуры занимают сейчас древнерусская литература, архитектура, фольклор, музыка, историческая мысль. Задача подъема престижа и значимости древнерусской философии остается по-прежнему актуальной. Решить ее можно прежде всего путем качественного улучшения историко-философских исследований и выработки соответствующего общественного мнения.

Основой основ этого процесса, имеющего важное научное и идеологическое значение, является тщательное, углубленное изучение подлинных памятников древнерусской культуры и прежде всего письменности, которых, несмотря на все утраты, сохранилось все же достаточно. В обширном их массиве можно условно выделить три группы источников по степени насыщенности философским содержанием.

Первую образуют тексты с отчетливо выраженной философской проблематикой: некоторые статьи Изборников 1073 и 1076 гг., «Диалектика» Иоанна Дамаскина, творения Дионисия Ареопагита, «Диоптра» Филиппа Пустынника, сборники изречений типа «Пчелы», «Логика Авиасафа», ряд сочинений Максима Грека, Нила Сорско- го, Юрия Крижанича, читавшиеся в Киево-Могилянской и Славяно-греко-латинской академиях философские курсы и другие, подобные им, источники.

Ко второй группе можно отнести произведения с морально-назидательной направленностью, сочинения публицистического характера, космологические, естественнонаучные, лексикографические и иные тексты, непосредственно примыкающие к философской литературе и содержащие серьезные размышления о мире и человеке: «Слово о законе и благодати» Илариона, «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление» Даниила Заточника, слова Кирилла Туровского, «Житие Александра Невского», «Повесть об

Акире Премудром», «Александрию», «Физиолог», палеи, шестодневы, ряд апокрифов, азбуковники, толкования на Псалтырь, Евангелия и Апостол, сочинения Иосифа Волоцкого, Зиновия Отенского, Симеона Полоцкого, Аввакума Петрова и множество других источников29.

Что касается текстов с явно нефилософским содержанием, составляющих третью группу источников,— деловая письменность, юридические акты, кормчие, служебники, уставы, грамоты на бересте, граффити и т. п., то и они могут представить интерес в качестве возможного объекта философско-лингвистического анализа (впрочем, даже в этих источниках нередки вкрапления философского характера: глубокомысленные сентенции, выдержки из богословской литературы, косвенные свидетельства об особенностях мышления, любопытные данные о культурно-исторических событиях).

В рамках первой группы следует прежде всего выделить сочинения Иоанна Дамаскина, пользовавшегося наибольшим авторитетом в области философского знания. Его фундаментальный труд «Источник знания» включает три части: «Диалектику» («Философские главы»), «О ересях» и «Богословие» («Точное изложение православной веры»). «Диалектика» является сугубо философским трактатом, созданным в духе перипатетической традиции, «Богословие» содержит ряд онтологических и гносеологических глав, а в сочинении «О ересях» описываются различные философские и религиозные школы, в том

и ДО

числе платоники, стоики, эпикуреицы, гностики и т. д.

Выдающаяся роль в переводе сочинений Дамаскина принадлежит видному деятелю славянской культуры X в. Иоанну Экзарху Болгарскому, который известен и как автор «Шестоднева», содержащего немало ценных натурфилософских идей30. Нередко в славянских рукописях «Диалектика» и «Богословие» содержатся вместе31, а всего в хранилищах СССР насчитывается свыше 200 списков «Диалектики» XV—XVIII вв. Об авторитете «Диалектики» Дамаскина и «Шестоднева» Иоанна Экзарха свидетельствует тот факт, что оба эти сочинения были включены митрополитом Макарием в Великие Минеи Четии32.

Но можно ли труды византийского автора считать источником по древнерусской философии? Думается, что славянские переводы его творений вполне возможно. Ибо, во-первых, понятия, принципы, образы Дамаскина вырабатывали сам стиль древнерусского мышления, а его сочинения служили образцом для подражания, во-вторых, согласно средневековому этикету оригинальное творчество не выставлялось на первый план, и древнерусские авторы, мысля уже самостоятельно, именем Дамаскина как бы украшали свои рассуждения (любопытно, что сам Дамаскин так же скромно оценивал- свой труд, считая его лишь собранием мудрых мыслей прошлого)33; наконец, в-третьих, внимательный анализ списков «Диалектики» и ее фрагментов, включенных в различные сборники, показывает, что первоначальный текст творчески перерабатывался, дополнялся и видоизменялся.

Большой интерес представляют Азбуковники, которые можно отнести ко второй группе источников, не философских по преимуществу, но имеющих значительное количество информации философского порядка, как явно, так и неявно выраженной34. В частности, в них содержатся определения философии, описание-ее разделов, объяснение ряда терминов, есть сведения о Платоне, Аристотеле, Гераклите, Эпикуре, Пифагоре и других античных мыслителях. В одном из азбуковников после определения философии, приписываемого создателю славянской азбуки Константину-Кириллу Философу, отмечены некоторые мудрые книги вроде «Словесницы» (то есть логических сочинений Аристотеля) и говорится, что ими может «...кииждо философ философство твёрдо разумно держати, и словеса и речи украсити и составляти». А затем со ссылкой на Иоанна Дамаскина рекомендуется: «Аще кто что и от внешних мудрецов приобрести может, не отметно есть»35. Азбуков- ники, содержащие в пространных редакциях до 5 500 статей и дошедшие во многих десятках списков, являются ценнейшим источником по развитию отечественного мышления в XVI—XVII вв.36, а подобные им словники — по всей истории его эволюции в эпоху Средневековья.

Произведения, относимые ко второй группе, многочисленны. Будучи памятниками летописными, агиографическими, эпистолярными, лексикографическими, они одновременно представляют собой источники философского порядка. Положим, древнейшая из сохранившихся наших летописей — «Повесть временных лет» — выступает не только как литературное произведение или по своим регистрирующим особенностям наукообразная хроника, но и как памятник философской мысли. В данном случае синкретизм источника отражает синкретизм мышления.

Уже в этом своде присутствуют термины «философ» и «философствовать», излагается своеобразная морально акцентированная философско-историческая концепция, упоминается ряд мыслителей прошлого (гностики Симон и Менандр, неопифагорец Аполлоний Тианский, названные «волхвами»), объясняется ряд символов и образов фи- лософско-богословского характера, дается опосредованное определение мудрости как всеобъемлющего знания «о бытьи всего мира, и о первемь человеце, и яже суть была по нем и по потопе, и о смешеньи язык, аще кто колько лет был, звездное хождение и число...»37. В летописи отражено полисемантическое представление о термине «философ», которое могло означать и христианского проповедника, произнесшего «Речь философа» перед князем Владимиром; и первоучителя славянского Кирилла; и просвещенного человека, способного истолковывать темные места в книґах, как это сказано о князе Владимире Волынском: «Володимир же бе разумея приятъче и темно слово, и повестив со епископом много от книг, зане бысть книжник велик и филосъф, акого же не бысть во всей земли и ни по нем будеть»38.

Ценным источником по истории мышления являются произведения апокрифической литературы. Первый индекс отреченных книг появляется уже в Изборнике 1073 г.39, один из наиболее полных содержится в «Кирилловой книге», напечатанной в Москве в 1644 г.40 Прекрасным образцом апокрифа с натурфилософским содержанием является статья «Галиново на Ипократа» в составе сборника, составленного или переписанного в первой четверти XV в. предположительно Кириллом Белозерским41.

Статья представляет краткую апокрифическую древнерусскую версию известного на латинском языке сочинения Галена «De elementis ex Hippocrate». В ней говорится о человеческом естестве, трех частях души, болезнях, медицине, природных явлениях. Человек уподобляется микрокосму, составленному, как и внешний мир — макрокосм — из четырех стихий. И если макрокосм «състави- ся от огне, от въздуха, от земля и от воды», то «малый мирь, сиречь человекь» составлен из четырех жидкостей: крови, мокроты, желтой и черной желчи, соответствующих внешним стихиям. В статье выделен особый подраздел «О четырех стихиях», где показаны их свойства и взаимосвязь.

Античное учение о стихиях, или элементах, классически изложенное еще Эмпедоклом и представляющее собой «первоначальный стихийный материализм»42, было широко распространено на Руси43, причем не только в письменности, но и в изобразительном искусстве. Этот пример показывает, как в рамках средневековой культуры при господстве идеалистического мировоззрения существовали и материалистические концепции, но чаще всего в опосредованном и зашифрованном виде44.

Кроме натурфилософских сочинений апокрифического характера, которые лишь в некотором смысле можно назвать «естественнонаучными», в рамках древнерусской письменности бытовали и подлинно естественнонаучные труды. В качестве примера можно привести «Учение, им же ведати человеку числа всех лет», созданное Кириком Новгородцем в 1136 г. и представляющее «образец средневекового научного трактата, где тесно переплетены ма- тематические, календарные, хронологические и ...философские идеи и представления»4®.

Круг источников второго вида обширен и многообразен. Многие из них еще не изданы, слабо изучены и ждут своего исследования. Особенно перспективны в этом плане сборники смешанного состава, включающие в себя разнообразные статьи, фрагменты, извлечения, толкования, глоссы, порою неповторимого характера. Например, среди чистых листов сборника № 1916 из собрания Уварова неожиданно находим намеренно выделенное крупными, почти уставными буквами глубокомысленное изречение, содержащее представление о человеке, стремящемся к нравственному совершенству, как о подлинном мудреце: «И се есть истинный философ, иже кто душу свою спасет от вечныя муки. И се есть чюдный мудрец, иже кто свободйть- ся от сетей бесовских, сему лепо есть ревновати»45.

Есть среди сборников и преимущественно философские по своему составу. Один из них, входящий в состав Синодального собрания ГИМ, включает: сочинения Дионисия Ареопагита; предисловие Иоанна Экзарха к «Книге философской» Дамаскина; определение философии, приписываемое славянскому первоучителю Кириллу; «Книгу философскую о восьми частях речи»; «Диалектику» Иоанна Дамаскина; одно из слов Максима Грека46. В этом же собрании есть уцикальная пергаменная рукопись47, в составе которой содержится славянский перевод переработанного Максимом Исповедником «одного из лучших творений языческой философии» — «Энхиридиона» римского стоика Эпиктета, получившего на русском языке название «Рукоделницы»48.

Философия понималась в Средние века не только как отвлеченное теоретизирование, но и как практическая мораль. Начиная с Нила Синайского, или Нила Философа, в восточнохристианской литературе «духовная философия» становится «равнозначной понятию монашеская жизнь, духовная жизнь»49. И это было развитием античного сократовского понимания философии как жизне- строительного учения. Не случайно, положим, в «Житии Феодосия Печерского» его автор летописец Нестор считает, что Феодосий «премудрей философ яви ся», то есть превзошел философов своей мудростью50. Сходная мысль есть у Максима Грека и других мыслителей. В свете таких представлений обширная агиографическая литература вполне может стать объектом философского рассмотрения.

И наконец, об источниках третьей группы, не имеющих на первый взгляд никакого отношения к философской мысли. Казалось бы, какая может быть философия в учебнике по грамматике? Но откроем «Грамматику» Смотриц- кого, изданную в 1648 г. В ней основному тексту предшествует назидательное предисловие на 44 листах, где говорится о пользе знания, о ценности «философской премудрости», о единстве мысли и слова со ссылками на Иоанна Златоуста и Максима Грека, завершается оно обращением от лица самой Грамматики, как одной из семи свободных наук: «Не токмо убо мене древнии философи возлюбиша, но и в новой благодати...»51

Или возьмем юридический памятник «Мерило праведное». Кроме «Русской правды» Ярослава Мудрого и «Устава» Владимира Всеволодовича он содержит выписки из библейских книг, из «Пчелы» и «Лествицы», творений Феодорита, Епифания Кипрского, Василия Великого, Афанасия Александрийского и других сочинений на темы власти, правды, клеветы, судов праведных и неправедных52.

Подобные примеры лишний раз напоминают о том, что нельзя современные представления о соотношении философии и других отраслей знания механически переносить на их действительную взаимосвязь в прошлом, когда недостаток рафинированно выделенной чисто философской литературы компенсировался распространением философских по своей сути идей, образов, символов, концепций в самых различных источниках, отразив тем синкретическое бытование философского знания в общем контексте средневековой культуры. Надо помнить принцип «строгой историчности в истории философии», чтобы «не приписывать древним такого «развития» их идей, которое нам понятно, но на деле отсутствовало еще у древних»53.

Кроме письменных источников необходимо привлечение источников иного порядка, тенденция параллельного рассмотрения которых в современной науке отразилась в таких понятиях, как «комплексное источниковедение» и «интеграция источников». Совместное рассмотрение данных археологии, фольклора, письменности, искусства позволяет более адекватно восстановить модели мира и человека, сложившиеся в средневековом сознании. В качестве положительного примера можно сослаться на работы А. В. Арциховского, Б. А. Рыбакова, В. Л. Янина и других специалистов по древнерусской истории54.

Привлекает интерес тема Софии Премудрости, проходящая через всю тысячелетнюю историю отечественной культуры и отразившаяся в памятниках архитектуры, живописи, пластики, письменности. София— (1) величественный храм, символ благоустроенности бытия, гармонизации хаоса, мощи державы; (2) иконографический сюжет, в образно-поэтической форме трактующий горнюю Премудрость; (3) тема письменных источников, разнообразно толкующих образ пластически выраженной глубокой мысли; (4) символически зашифрованная философема, которая зримо воплощает в себе характерное для Средневековья образное представление о высшей мудрости, сосуществовавшее с понятийно-аналитическими определениями философии в духе Иоанна Дамаскина55. Помимо Софии представляют философский интерес иконографические и литературные сюжеты на темы Троицы, Отечества, Сотворения мира, изображения Космоса в виде ветхого старца и античных стихий в антропоморфном духе, символическое истолкование семи человеческих возрастов и семи тысячелетий развития человечества и многие другие зашифрованные по канонам средневековой семантики философемы.

В силу фрагментарности сохранившихся памятников древнерусской мысли следует подчеркнуть еще один методологический принцип: важно не только тщательное изучение первоисточников, но и правильное соотнесение их со всем макрокосмом культуры, продуктом которой они являются. Требуется большая эрудиция, серьезная многосторонняя подготовка и особый дар ощущать дух эпохи, своеобразие традиций, движение мысли в застывшем, запечатленном слове, в эзотерически зашифрованных символах и в эстетически выраженных образах. Именно в единстве исторического, филологического, философского, эстетического аспектов изучения памятников культуры лежит залог подлинного, не поверхностного изучения древнерусской мудрости как первоначального, основополагающего этапа развития отечественной философии.

Russland//Orientalia Christiana periodica. V. IV. Roma, 1938; Meyen dorff J. L'iconographie de la Sagesse Divine dans la tradition byzan tine//Cahiers archeologiques. V. X. Paris, 1959.