«К генеалогии морали»: власть и справедливость

Период создания «К генеалогии морали» отмечен у Ницше «черными сомнениями» и непереносимыми страданиями. Он пытался описать их в письмах к друзьям152. К тому же Ницше испытывал разочарование от всего прежде написанного и искал новые пути. Он читал Достоевского и Ренана, а также Спинозу, Канта, Лейбница и Фейербаха. Прочитав «Историю цивилизации в Англии» Бокля, он увидел в нем своего антагониста.

В «К генеалогии морали» Ницше находит исток христианской морали в чувстве ресентимента. Понимание справедливости как мести, указывает Ницше, присуще анархистам и антисемитам и представляет собой попытку опереться на реактивные моменты. Пассивная справедливость произрастает из чувства зависти, недоброжелательности, подозрительности, мести. Она гораздо хуже активной справедливости, опирающейся на иные аффекты: властность, корыстолюбие и т. п. Ницше пишет: «Активный, наступательный, переступательный человек все еще на сто шагов ближе к справедливости, нежели реактивный; ему- то и не нужно вовсе ложно и предвзято оценивать свой объект на манер того, как это делает, как это должен делать реактивный человек»153. Агрессивный человек облает «более свободным взглядом, более спокойной совестью». Если реактивный человек изобрел «нечистую совесть», то активный человек — право.

Государство берет на себя функцию исполнения справедливости, и суть законов состоит именно в том, чтобы исключить спонтанное и реактивное чувство, неизбежно возникающее у потерпевшей стороны, включенной во взаимную игру сил. Во всякой борьбе есть проигравший, который копит чувство мести и зависти, чтобы в решающий момент выступить на арену истории и, возможно, захватить ее. Но станет ли она от этого лучше? Тут надо задуматься над «Историей Флоренции» Макиавелли. Когда обиженные объединяются и сообща выступают против сильных, то они побеждают. Однако порядок, который они основывают, быстро разрушается, если он создан только для того, чтобы восстановить справедливость. Революция никогда этого, собственно говоря, и не делает. Следовательно, вопрос о власти и революции должен быть перенесен в какую-то иную плоскость, нежели разговоры о справедливости. Если побеждает активный человек — это хорошо, а если реактивный человек — это плохо. Вот в чем состоит философия истории Ницше. Он писал: «Мы имморалисты! — этот мир, который близок нам, в котором нам суждено бояться и любить, этот почти невидимый, неслышимый мир утонченного повелевания, утонченного повиновения, мир, где царствует „почти" во всех отношениях, крючковатый, коварный, колючий, нежный,— да, он хорошо защищен от грубых зрителей и фамильярного любопытства! Мы оплетены крепкой сетью и кожухом обязанностей и не можем выбраться оттуда — в этом именно и мы, даже мы, суть „люди долга"».155 Идет ли тут речь о тех, кто признает, но не соблюдает мораль.

Попробуем вдуматься еще раз. Кажущееся очевидным и естественным чувство справедливости, зажигающее пра- ведный гнев в душе обиженного, не может служить опорой общественной жизни. Оно мешает ей. Не случайно и в христианской религии справедливость достижима лишь в «царстве Божием», т. е. в загробном мире. Только там, где утрачены телесные оболочки, созданные для переживания гнева и вожделения, люди живут по правилам добра и любви, прощения и покаяния. У Руссо такое сообщество друзей перенесено в некое естественное состояние, которое радикально противоположно цивилизационному.

Сама жизнь «ужасна» и «несправедлива» с моральной точки зрения и вместе с тем совершенно немыслима без страдания. Равенство в жизни невозможно. Коммунизм разрушил бы жизнь — таков вердикт Ницше против Дюринга. Человек не может относиться к другому как к равному. Ницше оправдывает власть и защищает ее от моралистов. Смысл власти он выводит из биологической эволюции, которая сопровождается ростом запретов, регулирующих межвидовые отношения. Он придает ценность активному человеку и видит суть законов современного общества в том, чтобы избавиться от мести, которая неизбежно привела бы к войне всех против всех. Ницше — это еще один анти-Гоббс, так как насилие и войну он выводит не из естественного состояния, а именно из господства морали.

Ницше пишет: «Выдрессировать животное, смеющее обещать,— не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека?»156 Обычно человек определяется как животное не смеющее забывать, обязанное помнить. Как же получилось, что мощный и сильный доисторический человек взрастил свою противоположность — слабого человека, который должен помнить, чтобы выжить? Человек должен был развить каузальное мышление, научиться отделять случайное от необходимого, предвидеть будущее. Для действия необходимо сознание, но всякое новое действие требует забвения старого опыта. Поэтому требовалось снова воспроизводить в себе доисторического человека, который не помнит.

Итак, обещание возникает в межиндивидуальных отношениях как продукт длительного исторического развития. Смеет обещать тот, кто может, т. е. сильный, властвующий над собой и обстоятельствами. Обещающий ценит себя и свои действия, он сам задает этим смысл своей жизни. Осмысленность бытия означает ответственное существование, господство над собой и обстоятельствами. Право изначально выступает как право свободного и сильного. Первоначально общество консолидируется как сообщество равных, точнее тех, кто признает свободных, способных рисковать своею жизнью в игре сил равными себе и исключает рабов как слабых и трусливых. Такие равные индивиды характеризуются высокой степенью ответственности. Особенно большие надежды Ницше связывает с развитием обещающего свободного человека.

Любимая Ницше пара противоположных понятий — активные и реактивные силы.

Дух не превращает месть в неосуществленное намерение, а находит выход в форме ресентимента. Злопамятность — это удел слабых и рабов. Если господин наделен способностью забвения, то антропологический тип раба определяется особого рода злой памятливостью, которая удерживает следы наказания. Делёз выделяет следующие характеристики раба. 1. Неспособность восхищаться, уважать и любить и недоброжелательная способность все обесценивать из-за ненависти и мстительности, которая вытекает из долгой памяти. «Ненавидеть все, что ощущается как достойное любви и восхищения, приуменьшать все вещи паясничанием или низкой интерпретацией, видеть во всем ловушки, в которые нельзя попасть»158.

2. Пассивность: расслабленность, мечтательность, одурма- ненность. «Злопамятный человек не умеет и не желает любить, но хочет быть любимым. Относительно всех поступков, на которые он неспособен, он утверждает, что наименьшей, причитающейся ему компенсацией является возможность получить барыш как раз за свою неспособ- ность»159. Таким образом, в пассивности имеет место сочетание бездействия с поисками выгоды. Ницше писал: «Мораль рабов по существу своему есть мораль полезности»160. Он усмотрел ее корни в том, что «„ближний" восхваляет самоотверженность, так как имеет от нее свою выгоду»161. Утилитаризм морали — это точка зрения пассивного третьего. Таким образом, тот, кого Ницше называет рабом,— это не я и не ты, а Он, или Оно, т. е. сама мораль, принуждающая к смирению и покорности ради выгоды пассивного третьего. Мы встречаемся здесь, полагал Делёз, с грозной женской злопамятностью, которая не довольствуется разоблачением, а требует признания вины («Ты виноват, если никто меня не любит, ты виноват, если мне не удалась моя жизнь»162).