Философы и ученые в годы сталинистского тоталитаризма (1930-1956)
Начало этого периода существования марксизма в СССР отмечено принятием руководством ЦК партии постановления о журнале «Под знаменем марксизма» (25 января 1931 г.). В нем говори-лось, что, «отрывая философию от политики, не проводя во всей своей работе партийности философии и естествознания, возглавлявшая журнал «Под знаменем марксизма» группа воскрешала одну из вреднейших традиций и догм II Интернационала — раз- рыв между теорией и практикой, скатываясь в ряде важнейших вопросов на позиции меньшевиствующего идеализма». Руководящий орган партии подчеркнул важность выдвижения в области марксистско-ленинской философии лозунга «вести неуклонную борьбу на два фронта: как с механистической ревизией марксизма главной опасностью современного периода, так и с идеалистическим извращением марксизма группой тт. Деборина, Карева, Стэна и др.». Подчеркнута была задача философов и журнала «вести решительную борьбу за генеральную линию партии, против всяких уклонов от нее, проводя последовательно во всей своей работе ленинский принцип партийности философии»1. Это означало требование подчинить науку (философию) задачам партийной политики в деле строительства социализма (задачам коллективизации и т. п.) и искоренить всякие «враждебные» влияния в науке и философии. Весьма странным представляется содержание этого постанов-ления. Не прошло ведь и двух лет с момента предыдущего поста-новления — по итогам II Всесоюзной конференции марксист-ско-ленинских научно-исследовательских учреждений, в котором содержалась положительная оценка работы марксистов (в том числе, конечно, и журнала «Под знаменем марксизма» и философов — А. М. Деборина и др.), и вот — новая оценка с крайне отрицательным политизированным выводом. Противоречие налицо. Его можно объяснить частично тем, что Сталину не нравилось положение в философии, а именно — быстрый рост популярности А. М. Деборина и его группы, их возвеличивание философских работ В. И. Ленина и Г. В. Плеханова. Не затмевали ли они фигуру самого Сталина по сравнению с В. И. Лениным и не умаляли ли «сталинскую партийность», хотя и писали немало о «пролетарской партийности»? Сталин должен был стать первым философом в стране. Другая причина партийного разгрома философов заключается, по-видимому, в социальной обстановке того времени и во внутрипартийных разногласиях: шла коллективизация сельского хозяйства и развертывалась борьба Сталина и его ближайшего окружения с Н. И. Бухариным, Н. Д. Кондратьевым и др., имевшими иной, бескровный план переустройства села. Оппоненты Сталина были квалифицированы Сталиным еще ранее как «правый уклон» в партии, защищавший «кулачество». Уже 27 декабря 1929 г. ста-линисты, не удовлетворенные, видимо, итогами II Всесоюзной Правда. 1931. 26 января. конференции, которая не разгромила правый уклон, провели новую конференцию; на ней Сталин в своей речи подчеркнул, что теоретический фронт отстает от «успехов практического строи-тельства» и в острой форме поставил вопрос о необходимости ли-квидации «отставания теории от практики социалистического строительства». Концепция «равновесия» Н. И. Бухарина была оценена как враждебная социализму философская концепция. Своими утверждениями о «правом» уклоне, его «соответствии» механизму, как и о левом, троцкистском уклоне, связанном якобы с «меньшевиствующим идеализмом», Сталин пытался на самом высоком уровне философии обосновать свою узкопартийную борьбу, придав ей всеобщий характер (кстати, принадлежащее ему выражение «меньшевиствующий идеализм» является терминологическим произволом и никакого «идеализма» у марксистов того времени не отражает). Еще до отмеченного постановления недавно окончившие Ин-ститут красной профессуры М. Б. Митин и П. Ф. Юдин заявили, что выступление Сталина среди аграрников-марксистов и его оценка состояния марксистской теории как отстающей от практики социалистического строительства полностью относится и к фи-лософии. В июне — августе 1930 г. на страницах газеты «Правда», журнала «Большевик», газеты «Комсомольская правда» и др. появля-ются статьи с критикой «формалистических» ошибок в работах философов, занимавших в то время руководящие посты в Институте философии, в редакции журнала «Под знаменем марксизма» и других организациях (прежде всего А. М. Деборина). В них указывались ошибки «философского руководства», в особенности отрыв теории от актуальных партийно-политических задач, слабая борьба с буржуазной философией. В октябре 1930 г. на заседаниях президиума Комакадемии прошла широкая дискуссия по докладу одного из руководителей Коммунистической академии В. П. Милютина и содокладу А. М. Деборина. В принятой резолюции резюмировались основные ошибки «деборинской группы» как формалистические. В конце декабря 1930 г. — начале января 1931 г. на заседаниях президиума Комакадемии проходит дискуссия по докладу О. Ю. Шмидта и содокладу А. А. Максимова «О положении на фронте естествознания». Президиум Комакадемии признал, что естественно-научное руководство (О. Ю. Шмидт, М. Л. Левин, С. Г. Левит, Б. М. Гессен, И. И. Агол) не осуществило реализа- ции генеральной линии партии на фронте естествознания и стало на антимарксистский путь. В газете «Правда» и в журнальных публикациях стала навязываться идея о развертывании борьбы на два фронта: против механицистов и формалистов. Вслед за этими молодыми марксистами вступили в конфронтацию с известными философами еще несколько выпускников Института красной профессуры. Их позиция была поддержана Сталиным в его беседе с членами бюро партячейки ИКП в декабре 1930 г. Так сложился блок открытых сторонников сталинистской партийности и сторонников кадровых перестановок в редколлегии журнала «Под знаменем марксизма», в других журналах и в марксистских учреждениях; изменения коснулись всей научной работы и содержания преподавания марксизма. Наступило время, когда философы-марксисты, только недавно включившиеся в настоящее философское творчество, вынуждены были менять свою исследовательскую ориентацию: чаще всего это была история философии или истории естествознания. Но и такая внутрифилософская миграция не всегда помогала. Оставались прежние их публикации, которые служили предметом пристрастного разбора со стороны тех, кто ставил и «конкретизировал» новые задачи. Остановимся на организованной «сверху» компании по «разоблачению вредительства» в науке. Приведем конкретные факты. В начале 30-х гг. во главе Ассоциации институтов естествознания Комакадемии был выдвинут после смещения с этого поста О. Ю. Шмидта математик Э. Я. Кольман (он же в прошлом парт-работник ЦК). Его же назначили главным редактором марксистского журнала «Естествознание и марксизм». Э. Я. Кольман провозгласил положение о том, что «филосо-фия, естественные и математические науки так же партийны, как и науки экономические или исторические», и был рупором проведения этого положения в жизнь. Он заявлял о «прогрессирующем» загнивании науки на Западе, о «ее неспособности разрешить ту или иную конкретную проблему». В статье «Вредительство в науке» он писал, в частности, что «подмена большевистской политики в науке, подмена борьбы за партийность науки либерализмом тем более преступна», что «носителями теорий являются маститые профессора». Далее следовали «махист Френкель в физике», «виталисты Гурвич и Берг в биологии», «Кольцов в евгенике», «Вернадский в геологии». «Егоров и Богомолов в математике» — все они, по утверждению Кольмана, «выводят» каждый из своей науки реакционнейшие социальные теории» . Профессор С. Вавилов, как указывал Кольман, фактически неверно и вразрез со взглядами Энгельса противопоставляет Галилея Кеплеру, а философ В. Ф. Асмус зачисляет категорию «вероятность» «или по штату провидения Божия, или имманентно творящей человеческой головы». Главный редактор журнала «Охрана природы» Н. Подъя- польский, после Октября 1917 г., подготавливавший, кстати, декрет об охране природы, был ошельмован Э. Кольманом за то, что предлагал объявить Ямскую степь заповедной. Примечателен комментарий к словам Н. Подъяпольского: «Первобытностью веет, и уносишься мыслями в доагрикультурное прошлое края». Э. Кольман заключал: «Вот именно, "охрана природы" становится охраной от социализма». И еще он обобщал: «Таким образом, сущность всех вредительских теорий одна и та же. Иначе и быть не может — цель у вредителей всех мастей одна: срыв нашего социалистического строительства, реставрация капитализма»2. Какой, оказывается, в СССР был широкий набор вредительств! Чем это не политический «наукообразный» донос в соответствующие государственные и партийные органы? Одним из приводных ремней от этих органов к массам поли-тически нейтральных ученых оказалась крупная по тем временам организация ВАРНИТСО (Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству). Вначале эта организация действительно способствовала установлению мировоззренческого союза ученых. Ее возглавлял биохимик А. Н. Бах. Но с конца 20-х гг. она резко повернула в сторону политизации ученых и, подобно руководству партии, вместо лозунга «Кто против буржуазии, тот с нами» выдвинула лозунг «Кто не с нами (т. е. кто не со сталинистами. — П. Л.), тот против нас». Журнал «ВАРНИТСО» оказался заполненным статьями поли-тических сторонников А. Н. Баха. Возьмем статью профессора В. Коровина. Характерен заголо-вок: «Ученые-вредители и задача ВАРНИТСО». Автор директивен: «Представляется совершенно бесспорным, что политическое и всякое иное перевоспитание вредителей — задача априорно бесполезная, чтобы не сказать — вредная, как питающая различные иллюзии от толстовских и вплоть до донкихотских. Единственный способ обращения с вредителями — не проповедь обращения, но изоляция — и физическая, и общественная. Задача ВАРНИТСО здесь — не в заклеймении обнаруженного вредительства... но в предупреждении и сигнализировании вредительств назревающих. Первое для этого условие — максимальная зоркость и неослабная бдительность. Брошенный одним из членов нашей Ассоциации... на совещании работников здравоохранения крылатый лозунг: «В деле раскрытия вредительств вызвать на соревнование ОГПУ отнюдь не является ни красным словцом, ни тем более парадоксом»1. Теперь мы знаем: немало нашлось желающих (из тех, кто причислял себя к ученым) вступить в это «соревнование», которое длилось затем почти четверть века. Эстафету «ВАРНИТСО» вскоре подхватил пришедший ему на смену журнал «Фронт науки и техники», главным редактором ко-торого по-прежнему оставался А. Н. Бах. Со страниц этого журнала в 1931 г. прозвучал тезис об обострении классовой борьбы и в науке по мере успехов в строительстве социализма в СССР. Эта установка реализовывалась, в частности, на собраниях студентов, молодых преподавателей и заводской «общественности», обсуждавших и осуждавших политические взгляды и мировоззрение «буржуазных» ученых. Была развернута кампания по переизбранию профессоров (среди старейших ученых, взгляды которых были осуждены, оказался, например, и известный химик, профессор 1-го МГУ Н. Д. Зелинский). От многих «немарксистов» требовали, чтобы они в течение ближайших дней отказались от своих прежних убеждений и письменно заявили о своем переходе на марксистские позиции. Химик профессор Раковский на одном из обсуждений заявил: теперь такой момент, когда нужно выбирать между жизнью и смертью, а всякий, конечно, выберет жизнь. Не так мало было в те годы и фактов фальсификации научных положений, и они касались не только философских текстов, но также текстов многих других наук: генетики, физики, химии, математики и т. п. При этом почти никто из «нападавших» не вспоминал про научность или объективность, но везде звучали требования «беспощадно бороться с вредительством» и т. д. Круто изменился характер дискуссии, проходившей в 20-е гг. Если сначала эту внутринаучную философскую дискуссию можно было (хотя и несколько условно) считать «свободной», то с лета 1930 г., когда была опубликована в «Правде» «статья трех» — Ми- ВАРНИТСО. 1930. № 9-10. С. 22-23. тина, Ральцевича, Юдина — и особенно с конца 1930 г. — после беседы Сталина с бюро ячейки Института Красной профессуры, философии и естествознания (при обсуждении этой беседы первым докладчиком был М. Б. Митин) — она стала носить явно ан-тидемократический, политизированный характер. Профессор Я. И. Лифшиц, подобно многим другим политизированным ученым, относительно спорящих сторон по философским проблемам медицины писал: «Представители меньшевиствующего идеализма и механицизма являются агентами троцкизма и правого уклона в медицинском лагере»1. Происходило насаждение политического антагонизма в философии и всей науке. Предпринимались попытки превратить философию в придаток политической партийной линии, в служанку политики. Наука, как и философия, насильственно превращалась в военизированный «фронт». Устанавливалась единозначная связь: «диктатура пролетариата (одна политика)» — «монополизм одного направления в науке» — «диктатура одного направления в философии». Приведем несколько подобных положений. И. И. Презент, осваивавший «новую» биологию Т. Д. Лысенко и ставший политическим и методологическим его советником (он, кстати, никогда не был философом), заявлял: «Всякая истина классова... всякая научная теория классова»2. Созвучны этому положению было немало и других более раз-вернутых утверждений. Так Л. Звонов провозглашал: «Классовая борьба находит всегда политическое выражение в борьбе партий, а на фронте науки — в борьбе направлений»3. В «Философском словаре» (автор — Т. Ищенко) указывалось: «В классовом обществе всякая теория, наука и философия так или иначе, прямо или косвенно... сознательно или бессознательно связаны с практикой вообще и с практикой классовой борьбы в особенности, и так же прямо или косвенно, сознательно или бессознательно в классовом обществе всякая наука и философия защищают интересы того или иного класса. Вот почему... борьба течений в науке и философии, которой заполнена их история, есть по существу борьба партий, защищающих и выражающих интересы и мировоззрение стоящих за их спиной классов»4. Несколько ранее (1929) аналогичное, хотя Диалектический материализм и медицина // Врачебное дело. 1931. № 19-20. Стб. 1001. Презент И. И. Классовая борьба на естественно-научном фронте. М.-Л., 1932. С. 7. Звонов Л. Партийность философии. Л., 1932. С. 30. Ищенко Т. Краткий философский словарь. М,— Л., 1931. С. 134. и несколько иное по форме положение уже встречалось в печати: «Диктатура марксизма есть руководство марксизмом всей областью строительства, жизни и знания, в частности всей областью научного исследования»1. В начале 30-х гг. положение о диктатуре марксизма в философии и науке оказывались опасным даже ставить под сомнение. Если считать, что с 1930 г. «выдающимся» был М. Б. Митин со своими ближайшими столь же молодыми друзьями, то следующее его признание не оставляет никакого сомнения в том, кто же был тогда «самым выдающимся». М. Б. Митин признавал в 1936 г. в сборнике своих статей «Боевые вопросы материалистической диалектики» (а это были статьи, в основном «разоблачающие вредительство» в философии и ставившие перед поколением «новых философов» новые партийные задачи): «Все работы этого сборника проникнуты одним стремлением, одной мыслью, одним желанием: как можно лучше осмыслить и воплотить в жизнь указания... товарища Сталина по философским вопросам. В критической части и в части положительного рассмотрения актуальных проблем марксистской философии я руководствовался одной идеей: как лучше понять каждое слово и каждую мысль нашего любимого и мудрого учителя товарища Сталина и как их претворить и применить к решению философских вопросов. И если хоть в какой-нибудь мере мне это удалось, я буду считать свою задачу вы- 2 полненной». Каков же был характер «претворения» указаний Сталина, мы уже видели на фактах, касающихся обсуждений на собраниях с привлечением заводской молодежи мировоззрений старейших ученых, на фактах «разоблачений вредительства». Как отмечал позже А. А. Максимов, в начале 30-х гг. в Ассо-циации институтов естествознания Коммунистической академии «по указанию свыше» создавались «политическо-методологиче- ские бригады» из молодых естественников и философов, в особенности из тех, кто, окончив какой-либо медицинский или технический институт, повышали затем свою квалификацию путем краткого обучения философии в ИКП философии. Создаваемые «методологические» бригады имели своей задачей проверку мето-дологической (на самом деле политической) работы коллективов вузов и НИИ, выявление ошибочных концепций и определение новых путей деятельности. Главными вдохновителями этих бригад, Боммель Г. К. На философском фронте после Октября. С. 183. Боевые вопросы материалистической диалектики. М., 1936. С. VIII. по его утверждению, были Митин и Кольман. (Следствием дея-тельности таких бригад были понижение в должности, увольнение с работы и мн. др.) В числе негативных последствий деятельности этих «руководителей» в течение двух-трех лет были закрытие философского и естественно-научного отделения Комакадемии, закрытие журнала «Естествознание и марксизм» и т. п. Особо следует отметить: политическое давление на философов и естествоиспытателей вело к дискредитации философии и идеи союза философии и естествознания. В печатных выступлениях все больший удельный вес стали занимать вульгаризаторские и упрощенческие построения как ответ на требование «перестроить» свою науку на основе марксистской методологии. Под «руководством» Митина развертывалась борьба не только против конкретных философов, но и против целых научных дис-циплин. В их число попала и формальная логика. В изданной под его руководством книге «Диалектический и исторический материализм» (1934) написано: «Формальная логика всегда была опорой религии и мракобесия. Становится ясной враждебность и непримиримость диалектики и формальной логики»1. «Адвокатам формальной логики, доказывающим якобы "по Энгельсу", что формальная логика пригодна в обыденной домашней обстановке, нужно ответить: с этой домашней бытовой обстановкой, для которой хороша и формальная логика, мы боремся не менее, чем с ее логическим продуктом. Мы коренным образом перестраиваем быт, поднимая его до уровня великих задач социалистического строительства. Новый социалистический быт будет наряду со всеми процессами борьбы и социалистической перестройки жизни вырабатывать диалектическое мышление»2. «Метафизика и формальная логика в советских условиях являются методологической основой и правого и "левого" оппортунизма и контрреволюционного троцкизма»3. «Метафизика и формальная логика в советских условиях являются методологической основой и правого и "левого" оппортунизма и контрреволюционного троцкизма» . Не нужно, однако, думать, будто одни только философы нано-сили вред науке. Таких, как политизирующие естественники, было намного больше. И дело не только и не столько в близости Мишин М. Б. Диалектический и исторический материализм. М., 1934. С. 223. 2 Там же. С. 224 Там же. С. 225. Там же. некоторых из них к деятелям аппарата ЦК партии (или в худшем случае МК партии). Небольшая горстка философов после репрессий против философов-«уклонистов» все уменьшалась. Дело, наверное, в обширности самого поля науки и необходимости руководству партии и Сталину везде иметь еще свои внутринаучные «культы личности», «единственные направления». Не случайно со страниц специальных журналов появлялись заявления типа утверждения В. Р. Вильямса, будто только его (и никакие другие) севообороты являются «типично социалистическими». Именно подобные, а не противоположные направления (в данном случае Тулай- кова и Прянишникова) получали официальную поддержку. Наукой, которой больше всех, наверное, досталось за «буржуазность», «метафизику» и «идеализм», и даже за то, что она, видите ли, вообще и не наука, была генетика. Вот посмотрите, что го-ворил о ней отнюдь не философ, а специалист-биолог профессор С. Н. Ковалевский еще до Лысенко: «Теория гена приводит к признанию "творца" органического мира, т. е. Бога. Она как нельзя больше соответствует современному направлению западноевропейской (буржуазной) науки, стремящейся согласовать науку с религией в противовес большевизму... трудно понять, как марксизм может мириться с теорией гена... Неправильно генетику называть "дрозофильской наукой". Правильное ее название должно быть не наука, а "дрозофильская забава". Она создана пресытившейся жизнью золотой верхушкой американской буржуазии, нашедшей в выращивании уродцев дрозофилы новый источник нервного возбуждения. Если раньше денежная аристократия строила дворцы для любовниц и ради любовных утех, то импотентная в этом отношении указанная выше прослойка американской буржуазии строит дворцы для щекочущих нервы занятий с выведением дро- зофильских уродцев. И если чистая наука признала эту забаву за науку, то это может только свидетельствовать об упадочном со-стоянии ее»1. Статья напечатана в этом журнале «в порядке дис-куссии», однако навешивание политических ярлыков (ни одного философского довода здесь, как видите, нет) и бранные тирады, почерпнутые вовсе не из научного лексикона, выводят ее за рамки научной дискуссии и ставят в один ряд по существу с пролеткуль-товскими статьями тех лет. И если мы критиковали и критикуем Лысенко за активное участие в разгроме генетики в СССР, то надо видеть, что сама-то «лысенковщина» появилась не в год культа личности самого Лысенко, но гораздо ранее. Основы ее — внена-учные и внефилософские. При содействии политического центра не только создавались предпосылки для разгрома генетики, агрохимии, психоанализа, теории относительности и многих других наук, но и совершался сам такой погром. Тоталитарная пирамида, ее высота определяется, очевидно, «высотой» Вождя: если у него низкий уровень, то и вся пирамида низка. Верно замечено, что с семинаристским об-разованием, с семинаристской вышки невозможно было Сталину и его подручным видеть сущность и будущее новых наук. «Невежество, — как справедливо отметил Н. Федоренко, длительно время работавший со Сталиным, — не способно примириться с тем, что оно чего-то не постигает. Ограниченность инстинктивно пре- 1 зирает предмет своего непонимания, рисуя его врагом» . Врагами политического режима представлялись не только нау-ка, но и многие ее представители. Такая проблема была не столь сложной для сталинистов; ими крепко было усвоено его наставление: «Нет человека — нет и про-блемы». В тюремных застенках оборвались жизни видных ученых Н. И. Вавилова, Н. М. Тулайкова, Г. К. Мейстера, Э. Бауэра и многих других. По делу так называемой Трудовой крестьянской партии, с которой якобы был связан директор Института сельскохозяйственной экономики при Тимирязевской академии А. В. Чаянов, не так давно было реабилитировано, как сообщалось, свыше тысячи человек; оказалось, что самой-то этой партии вообще не существовало. Сама обстановка государственного террора действовала угне-тающе на ученых и на развитие науки и философии. Академик И. П. Павлов в одном из своих писем в правительство на имя В. М. Молотова писал: «Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исключительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерное усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что-нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем большинстве случаев для ареста нет ни малейшего основания, т. е. виновности в действительности. А жизненные последствия факта повального арестования совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энер- 2 гия, интерес к жизни» . Федоренко Н. Ночные беседы // Правда. 1988. 23 окт. 2 Протестую против безудержного своевластия. Переписка академика И. П. Павлова с В. М. Молотовым: публикация В. Самойлова и Ю. Виноградова // Советская культура. 1989. 14 янв. С. 10. Сталин фактически стоял над партией. Его политика нанесла непоправимый ущерб науке и философии. Желающим подробнее узнать об описанном выше периоде нашей науки рекомендуем познакомиться с работами: «Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР» (М., 1995); Философские исследования (1993. № 3, 4) («Наука и тоталитарная власть»); Д. Журавский. «Террор» (Вопросы философии. 1993. № 7). В результате развернувшихся и продолжавшихся в течение 30-х гг. репрессий были расстреляны (в разные годы) Н. И. Бухарин, В. А. Ваганян, Н. А. Карев, Я. Э. Стэн, Б. М. Гессен, И. К. Луппол, И. И. Агол, С. Ю. Семковский и др. Погибли П. А. Флоренский и Г. Г. Шлет. Умер в лагере Л. П. Карсавин. Был отправлен на строительство Беломорканала, потерял там здоровье и зрение А. Ф. Лосев. Положение о классовости философии и естествознания, как видим, не было столь нейтральным, как это иногда представляется: оно касалось судеб многих людей, в том числе филосо- фов-марксистов. Коснулось оно и создававшихся с большим трудом целых марксистских учреждений и организаций. Было распущено Общество воинствующих материалистов-фи- лантропов. Ликвидирован Тимирязевский научно-исследовательский институт, расформирована (в середине 1932 г.) Ассоциация институтов естествознания при Коммунистической академии, а через некоторое время сама Коммунистическая академия влилась в состав Академии наук СССР. Был ликвидирован Институт красной профессуры естество-знания. На заседании дирекции Института философии Комакадемии 23 июня 1933 г. отмечалось: «После ликвидации ИКПЕ (Института красной профессуры естествознания. — П. А.) и Ассоциации ес-тествознания при Комакадемии, после закрытия журнала «За мар-ксистско-ленинское естествознание» (пришедшего в 1931 г. на смену журналу «Естествознание и марксизм») — сейчас по существу нигде нет непосредственного руководящего центра или такой организации, которая занималась бы вплотную этими вопросами, 1 и в первую очередь вопросами теоретического естествознания» . Странным было положение философии при тоталитаризме: она по приданному ей статусу государственной идеологии должна была бы интенсивно развиваться, но, с другой стороны, отсутст- вие свободы, которое сопровождало тоталитаризм, не позволяло ей развиваться даже в малых пределах. ЦК партии и Сталин толкали философию на то, чтобы в центре их научной проблематики были проблемы текущей аграрной прежде всего политики, внутрипартийной борьбы, диктатур пролетариата, функций государства. Поскольку эти проблемы не изучались научно, а «привязывались» неизменно к политике, то и получалось, что философия — это та же политика, только дополняемая определенным количеством старых, уже известных банальных фраз. И некоторые философы (Митин, Юдин) из философов превращались в политиков. Официальная философия вырождалась в какое-то идеологизированное образование. Между тем мыслящие философы создавали свои труды, не рассчитывая даже на их публикацию (вспомним хотя бы А. П. Карсавина, Г. Г. Шпета, П. А. Флоренского, А. Ф., Лосева, М. М. Бахтина). Это была настоящая русская философия, но подпольная. Другой, с ней идущей рядом, была философия русского зарубежья, которой тоже не находилось места в России. Философия российская все же была. И если тоталитаризм не совместим с наукой, то он столь же, если не более, не совместим с подлинной философией. Иногда спрашивают: почему же в 30-х гг., когда официальная философия фактически переставала быть философией, а две другие ветви российской философии не дотягивались до корней науки, — почему же все-таки естественная наука развивалась, перехватывая не раз инициативу Запада? Вопрос требует обстоятельного размышления. Коснемся лишь двух причин. 1. Методологическая даровитость, широта мировоззрения на-ших старых кадров — ученых. Философия, как мы уже отмечали, действует при конструировании гипотезы или теории, как и при решении конкретных задач, не всей системой своих понятий, а лишь фрагментарно и только тогда, когда в тех или иных понятиях действительно нуждается ученый. А опыт положительного взаимодействия науки и философии уже имелся в первой четверти XX столетия. 2. Большое значение имел также «задел» 20-х гг.: создание множества прикладных научно-исследовательских институтов, подкреплявших теоретические дисциплины и не позволявших то-талитаризму слишком глубоко проникать в прикладную науку (и все-таки ему удалось добраться до А. Н. Туполева и мн. др.). Мы уже высказали свою точку зрения по вопросу о том, что якобы философия (марксистская) несет ответственность за сталинизм, за «фашизм», за бывший в нашей стране тоталитарный режим. Еще раз повторим: 1) нельзя смешивать отдельных политизированных тогда философов и философию; 2) как религию использовала инквизиция, а медицину — германский фашизм, так и в нашей стране дело обстояло наоборот: не философия рождала политический режим, а политические деятели — режим и соответствующие политические идеи. Свое поколение Э. Кольман впоследствии в книге «Die verirrte Generation» (1979) назвал заблуждающимся поколением. Но за-блуждалась лишь некоторая его часть, имевшая политическую власть или сливавшаяся с ней. Тоталитарный режим может произрастать практически на любой теоретической и партийной основе (тому примеры — не только СССР). В основе тоталитаризма может лежать любая философия (рационалистическо-диалектическая, позитивистская, экзи-стенциалистская, вульгарно-материалистическая, прагматическая и т. п.), по политической окраске якобы демократическая. Вдумаемся получше в мудрое выражение: «Даже сатана может цитировать Священное Писание в своих интересах». Но каким бы ни был тоталитаризм (в том числе и некоммунистический), нужно создавать реальные, а не мифические заслоны на его пути. Однако вернемся к началу 30-х гг. и рассмотрим взаимоотно-шение философов и естественников. Прошедшая в 20-х гг. дискуссия между «механистами» и «де- боринцами» (или «диалектиками»), а также II Всесоюзная конфе-ренция марксистско-ленинских научных учреждений возбудили большой интерес естественников, не являвшихся по общему ми-ровоззрению марксистами, к философии марксизма. К новому де-сятилетию значительная их часть стала настолько активной в от-ношении общей методологии, что предпринимались реальные по-пытки применения марксистской философии к частнонаучным проблемам. Новая же линия Коммунистической партии и некоторых философов, направленная на усиление «классового духа» конкретных исследований (а это была едва ли не главная причина поворота внимания к марксизму), приводила нередко к вульгаризаторской трактовке марксистской философии. Кроме того, в эти годы им мало в чем могли помочь философы, знакомые с конкретными науками: репрессии посеяли страх среди них в отношении творческих философских исследований. Сформированный с большим трудом отряд марксистов-философов и марксистов-ес- 12-5812 тественников стал быстро уменьшаться. Еще в 1930 г. О. Ю. Шмидт отмечал: «Одним из интереснейших фактов современности является спрос на философов-марксистов среди естественников. Этот спрос не удовлетворен и в ничтожной степени. Философы (особенно подготовленные в естествознании) принадлежат к наиболее редким разновидностям на рынке интеллектуального труда»1. На философов нередко стали смотреть как на политкомиссаров. Движение естественников в научно-марксистской философии, вызванное, между прочим, и самими философами-марксистами 20-х гг., оказалось недостаточно направляемым, стихийным, брошенным на произвол судьбы. Уже в 1930, 1931 и особенно в 1932 гг. возникла философская «миграция» — опасность получить партийный ярлык и подвергнуться репрессиям вынуждала все большее число философов и естественников переходить всецело либо в историко-философскую или историко-научную проблематику, либо в узкие частнонаучные проблемы, туда, где можно было как-то обойтись без философских выводов. И все же требование обязательной партийности по-своему выполнялось рядом ученых. Примерно так выглядят причины, в результате которых в журналах и в устных выступлениях появились ранее вообще не мыслимые с такими названиями работы: «Диалектический материализм и пол новорожденных», «Материалистическая диалектика и рыбное хозяйство», «Диалектика ферментного процесса», «За чистоту марксистско-ленинского учения в хирургии» и т. п. Такой «марксизм» уже не смог стерпеть даже самый высший орган партийной власти, хотя очевидно было, что сталинистская партийность и репрессии среди марксистов и естественников не-избежно приведут к развалу всей работы по развитию и укреплению творческих связей философов-марксистов и естественников. Вскоре было, по-видимому, дано указание заведующему отделом культуры ЦК ВКП(б) А. И. Стецкому выступить с директивной статьей в «Правде» против «неверного» понимания линии партии. По-видимому, кроме А. И. Стецкого, кому-то еще «в верхах» нужно было, подобно «отбою» в темпах коллективизации, дать некоторый отбой в области культуры (но, конечно, не в отношении массовых репрессий философов и ученых). Статья А. И. Стецкого была перепечатана в ряде других газет и журналов. «Показать бес-партийным, как вести доменный процесс на основе марксиз- Шмидт О. Ю, Проблема научных кадров // Вестник Коммунистической академии. 1930. Кн. 37—38. С. 23. ма-ленинизма, — писал А. И. Стецкий, — мы не можем. И тот, кто берется за это, — тот шарлатан. Самое большее, что можно сделать, — это показать, как конкретно применял К. Маркс философский метод в политэкономии, в чем существо философского метода вообще. А те научные работники, которые искренне переходят к нам, учась у Маркса и Ленина, — они позаботятся и подумают над тем, как в своей области применять диалектический метод на основе имеющихся у них знаний, фактического материала, действительного понимания проблем своей науки». Статья А. И. Стецкого была важной в тех условиях. Хотя в ней было немало принятых в те годы официальных стереотипов, а имена вульгаризаторов, возглавлявших тогда кампанию по немедленной политизации науки (в первую очередь следовало бы назвать Сталина, Митина, Кольмана), не назывались, все же она на какое-то время поубавила пыл сторонников немедленной сталинизации философии, науки и культуры. (Следует сказать, что вскоре сам А. И. Стецкий, будучи сторонником политической линии Н. И. Бухарина, был расстрелян. Одно из последних его выступлений — доклад в Большом театре в связи с 12-й годовщиной со дня смерти В. И. Ленина 21 января 1936 г.) Резкая и в целом объективная критика упрощенчества и вуль-гаризаторства в вопросах взаимосвязи политики, философии и ес-тествознания создали (на некоторое время) более приемлемые условия для разработки философских проблем, хотя, и это нужно еще раз подчеркнуть, от философов по-прежнему требовалось проведение в своих исследованиях и публикациях линии борьбы «на два фронта» и неуклонного следования сталинистской партийности. Как положительный момент следует отметить публикацию ряда работ. В эти годы вышли в свет книга М. 3. Селектора «Диалектический материализм и теория равновесия» (М.-Л., 1934), книга А. А. Максимова «Ленин и естествознание» (М.-Л., 1933), сборник статей к десятилетию со дня смерти В. И. Ленина «Памяти В. И. Ленина» (редакторы Н. И. Бухарин и А. М. Деборин) (М.-Л., 1934), Е. П. Ситковского «Об основных чертах марксистского диалектического метода» (М., 1939), Г.Ф.Александрова «Очерки истории новой философии на Западе» (М., 1939), «Краткий очерк истории философии» (С. Батищев, И. Луппол, О. Трахтенберг и др.) (М., 1940) и др. Институт философии приступил в конце 30-х гг. к изданию книг серии «Классики русской философии». Наиболее значительной и серьезной монографией философов-марксис- тов 30-х гг. можно считать монографию декана философского факультета МИФЛИ, недавно приехавшего из Болгарии, Тодора Пашгова (П. Досева) «Теория отражения. Очерки по теории познания диалектического материализма» (М., 1936). 12* Интересной, содержащей много новой информации, почерпнутой из естественных наук и удачно философски обобщенной, была книга декана философского факультета МИФЛИ Ф. И. Хасхачиха «Материя и сознание» (М., 1940). И все же, несмотря на некоторые положительные результаты научной работы (Т. Павлов, Ф. И. Хасхачих), исследования проблем философии стали малочисленными (в сравнении, например, с периодом конца 20-х гг.), а их уровень неуклонно снижался. Можно говорить о резком спаде такой работы. В 1937 г. журнал «Большевик» (центральный орган партии) опубликовал статью философа Б. П. Ситковского о работе редакции журнала «Под знаменем марксизма», в которой анализировалось содержание журнала за 1936 г. и частично за 1937 г. и делался вывод: журнал «не выполняет самых элементарных требований, которые к нему предъявляются», ведение журнала «неудовлетворительное» . «Большевик» указал на заметное ухудшение исследований в области философии и философских проблем естествознания. «В журнале до некоторой степени подменяется задача пропаганды материалистической диалектики среди естествоиспытателей помещением узко эмпирических статей, не имеющих широкого философского значения»2. В октябре 1939 г. редакция журнала «Под знаменем марксиз-ма» провела совещание по генетике. В ходе дискуссии обсуждались проблемы эволюционной теории, основные закономерности теории наследственности, проблема гена и т. д. В конце 30-х гг. прошли также другие дискуссии, например по физике, которые принесли физикам и философам некоторую пользу. Нужно отметить, что к середине 30-х гг. было сделано немало в организационном отношении, чтобы пропагандировать идеи ос-новоположников марксизма. Так, середина 30-х гг. прошла в раз-вертывании массовой учебы научных кадров в области философии марксизма. В 1933 г. в Воронеже был открыт марксистско-ленинский университет для научных работников. Слушателям были прочитаны курсы лекций по истории философии, диалектическому и историческому материализму, диалектике природы и другим дисциплинам, проведены спецсеминары по философии и истории партии. К 1936 г, в СССР работало 24 таких университета, в которых обучалось 5 тысяч научных работников. Существовало около 2200 кружков по философии, охватывавших свыше 35 тысяч научных работников при вузах и научно-исследовательских институтах1. В 1938 г. публикуется новое издание, написанное другими авторами, — «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». В связи с выходом этой книги было принято специальное постановление ЦК с требованием усиления идеологической закалки кадров. В книгу был помещен философский параграф «О диалектическом и историческом материализме», написанный, как утверждалось, Сталиным. Здесь, в частности, заявлялось о различных функциях метода и теории марксистской философии: метод познания явлений природы — диалектический, а понимание этих явлений — материалистическое; исторический же материализм представлялся как распространение положений диалектического материализма на изучение общественной жизни. Нам нет необходимости раскрывать структуру этой статьи: она фактически воспроизводилась вплоть до 70-х гг. в каждом учебнике и многим известна. Кроме того, названные в начале данной главы нашей работы теоретические ошибки марксизма, например в трактовке основных законов диалектики, практики, проблемы человека и др., полностью относятся к этой статье Сталина (закон отрицания отрицания, или закон диалектического синтеза, кстати, им даже не упоминался). Популярная и не без серьезных огрехов статья, нацеленная прежде всего на пропаганду основ марксистской философии, превратилась затем в некий эталон, на который требовали от философов равняться в их научно-исследовательской деятельности. Это явилось одной из причин (как и некоторые другие причины) резкого спада философской продукции 30-х гг. В конце 30-х — начале 40-х гг. в стране усилились выступле-ния философов, биологов, медиков с критикой фашистской идео-логии, особенно расизма. В период Великой Отечественной войны выходят работы Г. Ф. Александрова «Библия людоедов» (1941), Б. Э. Быховского «Дипломированные лакеи фашизма. Фашизм и философия» (журнал «Под знаменем марксизма». 1941. №9—10), Г.И.Петрова «Расовая теория германского фашизма» (1941), Б. М. Завадовского «Фашизм — враг науки, культуры и цивилизации» (1942) и др. Философы и естественники выступили в едином ряду против идеологии фашизма и внесли значительный вклад в пропаганду идей гуманизма, в защиту общечеловеческих ценностей. См.: Под знаменем марксизма. 1936. № 2—3. С. 171. В то же время продолжалась и сугубо теоретическая работа фи-лософов, хотя для них условия имелись далеко не благоприятные. В годы войны в 1943 г. вышел в свет 3-й том «Истории философии» (под редакцией Г. Ф. Александрова, Б. Э. Быховского, М. Б. Митина и П. Ф. Юдина). Этот том был посвящен философии первой половины XIX в. и его большая часть отводилась изложению и анализу немецкой классической философии. Среди его составителей — В. Ф. Асмус, Б. С. Чернышев, Л. И. Аксельрод, М. М. Григорьян, О. В. Трахтенберг, М. А. Дынник, Ш. И. Нуцубидзе и др. Вместе с вышедшими незадолго до начала Отечественной войны в 1941 г. двумя томами (первый — по философии античного и феодального общества, второй — по филосо-фии XV—XVIII вв.) он составил солидное научное исследование всей мировой философии. Это был первый уникальный в своем роде марксистский труд, какого еще не было в стране. Все три тома были отмечены Сталинской премией (однако, вскоре, с третьего тома ввиду его «идеологических ошибок» эта премия была снята). В постановлении ЦК партии от 1 мая 1944 г. «О недостатках в научной работе в области философии» этот том, как и вся работа Института философии, был подвергнут критике. Тем не менее все три тома «Истории философии» до сих пор считаются среди профессионалов-философов едва ли не лучшими, что написано марксистами в области истории философии. В годы войны вышел ряд работ по истории русской филосо-фии (здесь выделялись работы В. С. Кружкова). В Институте философии в 1943 г. развертывалась подготовка издания учебника по логике. В годы Великой Отечественной войны многие молодые философы ушли на фронт в составе частей народного ополчения; из них мало кто остался в живых. Значительная часть высокопрофес-сиональных философов также сражалась на фронте (пример — бывший декан философского факультета МИФЛИ Ф. И. Хасха- чих, погибший в ноябре 1942 г.). Несмотря на суровую обстановку, когда решался вопрос о судьбе страны, предпринимались все же меры по организационному обеспечению подготовки кадров философов и по активизации научных исследований (об этом свидетельствуют уже приведенные факты). Еще один факт: когда фашистские войска уже подошли к Москве и готовились к ее штурму (а Советская армия начинала готовиться к контрнаступлению) — именно в этот, казалось бы, самый не подходящий для развития культуры момент, в начале декабря 1941 г., проводится важное для судьбы марксистской философии мероприятие — воссоздается философский факультет МГУ (на основе слияния МИФЛИ с МГУ в Ашхабаде). Философский факультет МГУ стал подготавливать кадры по философии с широким общенаучным профилем. В первые послевоенные годы проводится кампания по борьбе с космополитизмом, усилению влияния марксизма в сфере естест-вознания, гуманитарных наук и философии. Выходят постановления ЦК партии по журналам «Звезда» и «Ленинград», по улучшению репертуара драматических театров и др. Особое значение для философов имела дискуссия по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии». На дискуссии по книге Г. Ф. Александрова центральным было выступление А. А. Жданова (его доклад, кстати, просматривался Сталиным). В докладе было отмечено, что на философском фронте отсутствует развернутая критика и самокритика, имеются факты безыдейности в работе, факты раболепия, низкопоклонства перед буржуазной философией; философская продукция недостаточна по количеству и слаба по качеству; монографии и статьи по философии — редкое явление. Говоря о книге Г. Ф. Александрова, А. А. Жданов показал недопустимость объективизма, отступления от принципа партийности при оценке взглядов буржуазных философов. Была подчеркнута необходимость преодоления отставания как в обобщении явлений современной общественной жизни, так и в обобщении современных достижений естествознания. Одним из результатов дискуссии было возобновление издания философского журнала (журнал «Под знаменем марксизма» был закрыт в 1943 г.). С 1947 г. начал выходить журнал* под названием «Вопросы философии» (первым главным редактором журнала стал в 1947—1949 гг. Б. М. Кедров). В 1948 г. прошла дискуссия в ВАСХНИЛ, где с докладом вы-ступил Т. Д. Лысенко. Философов обязывали поддержать критику «вейсманизма-морганизма». Однако, за исключением лишь не-скольких философов, такую поддержку партийным органам орга-низовать не удалось. Философы все в большем количестве переходили от пропагандистской работы к исследованию диалектики как метода и теории познания и к изучению истории русской философии. М. М. Розенталь издал книги «Философские взгляды Н. Г. Чернышевского» (М., 1948), «Марксистский диалектический метод» (М., 1951), «Вопросы диалектики в "Капитале" Маркса» (М., 1955); М. А. Леонов — «Марксистский диалектический метод» (М., 1947), «Очерк диалектического материализма» (М., 1948); Б. М. Кедров — «Энгельс и естествознание» (М., 1947) , статьи «Об отношении логики к марксизму» (Вопросы философии. 1951. № 4); В. С. Степин — «Современный позитивизм и частные науки» (Минск, 1943), «В. И. Ленин и физика XX века» (М., 1947), «Против субъективизма в квантовой механике» (Киев, 1953), «Философские вопросы квантовой механики» (М., 1956); А. А. Максимов — «Очерки по истории борьбы за материализм в русском естествознании» (М., 1947); Г. Ф. Александров — «О современных буржуазных теориях общественного развития» (М., 1946), «Диалектический материализм» (М., 1953); И. В. Кузнецов — «Принцип соответствия в современной физике и его философское значение» (М.—Л., 1948) ; П. В. Копнин — «Эксперимент и его роль в познании» (Вопросы философии. 1955. № 4); В. В. Соколов — «Вольтер» (М., 1955); М. Т. Иовчук — «Ленинизм и русская материалистическая философия» (М., 1951); Г. В. Платонов — «Мировоззрение К. А. Тимирязева» (М., 1951); вышел в свет учебник «Исторический материализм» под ред. Ф. В. Константинова (М., 1950) идр. Следует отметить, что к концу рассматриваемого периода со-ветские философы в теоретическом отношении в известной мере наверстали то отставание, которое по не зависящим от них причинам началось с конца 30-х гг. Несколько медленнее, чем нужно было бы, исследовались философские вопросы философии и особенно новейшие течения в современной западной философии. Фактически совсем не исследовались философские концепции русского зарубежья. В стране появились (впервые после 1930 г.) публикации А. Ф. Лосева, не укладывавшиеся в рамки марксистской парадигмы. Продолжал свою фактически подпольную работу М. М. Бахтин. Репрессии хотя и касались философов (А. Г. Спиркин — с 1941 г., Г. Г. Андреев — с 1943 г., Е. П. Ситковский — с 1943 г. и др.), но их число несколько уменьшилось. Внимание ЦК партии и Сталина было переключено в основном на партийные кадры («ленинградское дело») и на подготовку широкомасштабного «дела врачей».