6. Философия начальных условий

«Всеобщая естественная история и теория неба» -г- космогоническая гипотеза первичной туманности — была очень крупным шагом в этом направлении. Она означала включение в картину мира молекулярного движения, создающего для движения планет начальные условия и таким образом объясняющего первоначальный толчок и тангенциальную составляющую, не нашедшую рационального объяснения в системе Ньютона. Это было первым результатом философского обобщения ньютоновского динамизма, попытки свести здесь концы с концами, распространить программу Ньютона — объяснение всех явлений дислокацией и взаимодействия тел — на начальные условия данного движения. Кант встретился здесь с новой формой движения — массовым молекулярным движением, которое только через столетие раскрыло свои несводимые к механике свойства.

«Всеобщая естественная история и теория неба» была философией начальных условий. Философией — потому что задача состояла в устранении философской неполноценности системы Ньютона: первоначальный толчок выражал именно философскую неполноценность системы. Философией начальных условий — потому что в классической науке такую форму приняла зависимость данного круга1 явлений от более широкого и вместе с тем недостаточность ограниченного круга закономерностей для более конкретного анализа явлений. Я приведу выдержку из одной статьи Макса Борна, в которой, как мне кажется, очень ясно очерчено значение начальных условий для классической науки и для подготовки неклассическои науки.

Борн характеризует классический смысл научного мышления презумпцией полной независимости внешнего мира, каким он представляется познанию, от познающего субъекта.

«Новая эра со своим новым стилем началась в 1900 г., когда Планк обнародовал свою формулу излучения и идею квантов энергии. Путь к этому был расчищен в результате длительного развития науки, в течение» которого выявилась недостаточность классической механики для рассмотрения поведения вещества. Дифференциальные уравнения механики сами по себе не определяют движения полностью —- нужно задать еще начальные условия. Например, эти уравнения объясняют эллиптичность планетных орбит, но отнюдь не позволяют понять, почему, существуют именно данные орбиты, а не какие-то другие. Однако реально существующие орбиты подчиняются вполне определенным закономерностям, например известному закону Боде. Объяснение этих закономерностей ищут в предыстории системы, которая рассматривается как проблема космогонии, до сих пор еще в высшей степени дискуссионная. В атомной области неполнота дифференциальных уравнений является еще более существенной. В кинетической теории газов впервые стало ясно, что необходимо сделать какие-то новые предположения о распределении атомов в данный момент времени, и эти предположения оказались важнее уравнений движения: истинные траектории частиц не играют никакой роли; существенна только полная энергия, которая определяет наблюдаемые нами средние значения. Механические движения обратимы, поэтому для объяснения необратимости физических и химических процессов требовались повые предположения статистического характера. Статистическая механика проложила дорогу новой, квантовой эпохе» 8.

Для правильного понимания квантовой эпохи следует иметь в виду, что статистика в квантовой механике, как

8 М. Борн. Состояние идей в физике и перспективы их дальнейшего развития.

В сб. «Вопросы причинности в квантовой механике». M., 1955, стр. 104,

и в классической физике, отнюдь не означает размывания границы М'ежду субъектом познания и его объектом и тем более субъективизацни объекта. Не означает она и непреодолимой стены между познанием и объектом.

Когда Кант форсировал рубеж системы Ньютона, отделяющий уравнения движения от того, что фигурировало здесь в качестве начальных условий и было результатом космогонической эволюции, перед ним стояли новые, более общие проблемы. Кант в тот период стоял на рационалистических позициях, он продолжал линию Ньютона и Лейбница, и переход через подобные рубежи должен был продолжаться дальше, вплоть до самых исходных условий, которые можпо назвать «начальными условиями» только в кавычках — опи представляют собой философское обобщение понятий механики. Предельное обобщение состояло в вопросе о бытии пространственно-временного мира. Что служит причиной этого бытия? Ньютон отвечает только на вопрос о поведении его элементов. Исходная ситуация — существование этого мира в пространстве и времени не находит объяснения. Лейбниц перенес ее в пепространственную область. Это было повторением в универсальных масштабах того, что Ньютон сделал с начальными условиями движения планет. Causa sui Спинозы не была решением проблемы в том смысле, который придал слову «решение» XVIII век. Теперь спинозизм был только программой решения, причем программой крайне одиозной.

В 60-е годы Кант отказался от решения проблемы бытия пространственно-временного мира, он присоединился к эмпирически-скептической концепции Юма. Вытекающий из этой концепции агностицизм в отношении субстанции в известной мере сохранился у Канта и на последующем этапе.

289

13 Б. Г. Кузнецов

Следующий этап, как мы теперь знаем,— это 70-е годы, начало критицизма. Кант совершил неожиданный н покоривший многих вольт. Он вернулся к проблеме происхождения пространственпо-времеипого мира, объявил ее постижимой, но изменил самый смысл вопроса.

Для небольшой страны с множеством границ «более важно знать и удерживать ее владения, чем безотчетно стараться расширить их завоеваниями...» 9 По словам Канта, ои так и поступает в своей теории познания. Для него метафизика восстанавливается, сгорев в костре скептицизма, как новая метафизика созерцапия, предмет которой — возможность позпапия. Все же здесь есть сходство с традиционной метафизикой Лейбница: последний перенес причину бытия в непротяженный объективный мир, а Кант — в иепротяжениый субъективный мир.

Но необратимая кривая познания, не следуя за метафизическими касательными, продолжала свою эволюцию. Она не включила идеи абсолютных границ познания, но начала рассматривать относительные границы. Прежде всего частные границы, отделяющие одну область явлений от другой. Констатация таких границ и разъяс- непие механизма переходов" через эти границы и, соответственно, новая иерархическая классификация научных дисциплин восходят своими истоками ко «Всеобщей естественной истории и теории неба» и, вообще говоря, дают рациональное истолкование наиболее фундаментальных начальных условий, выходящих за пределы дапного ряда явлений. «Диалектика природы» Энгельса, о которой речь пойдет в одном из последних очерков, дает наиболее полную концепцию таких переходов. Но опа продолжает и преобразует другую тенденцию классической философии и опирается на иные, более точные и общие представления о мире.

В XX в, познание подошло к также относительной, но уже не частной, а общей границе. Эта граница, которая отделяет науку, выросшую на основе некоторых исходных общих принципов, от науки, оспованной на иных общих принципах. Поскольку частные грапицы пе позволяют свести частные законы к общим, разделение по общим принципам отвечает на вопрос: «к чему не сводится наука в данную эпоху?», что не лишено смысла, так как «не сводится к...» означает вместе с тем «неотделимо от...» Научная революция — это переход через общую границу.

Кант не пошел по пути поисков и апализа относительных границ познания. Напротив, он усиливал и укреплял границу, которая ему казалась абсолютной. За этой границей оставались вещи в себе, область, очерченная границей, совпадала с областью созерцания как такового. Сюда и были перенесены пространство и время.

Тем ие менее философия Канта подняла общий потенциал философской мысли. Она была началом классической антискептической тенденции и нанесла удар традиционным догматам. Здесь еще очень важпым был переход от лейбницианско-вольфианской разработки частных проблем к фундаментальным проблемам бытия и познания. Лейбниц, как уже говорилось, ие был апостолом малых дел. Но его эпигоны были такими апостолами. В лекциях Гегеля по истории философии мы встречаем следующую, резкую и несколько юмористическую, но по существу точную характеристику предкаитовского периода.

Немцы после спокойного пережевывания лейбнициаи- ско-вольфианских дефиниций почувствовали веяние лок- ковского эмпиризма. Вместе с тем они восприняли утилитаризм, который па немецкой почве стал достаточно плоским.

«С помощью принципа полезности,— говорит Гегель,— немецкое просвещение боролось с идеями. Философские исследования об этой полезности опустились в своей вялой популярности до такого уровня, пиже которого уже нельзя упасть; они обнаруживают неповоротливый педаи тизм и лишенную остроумия рассудительную серьезпость. Немцы являются пчелами, отдающими всем народам справедливость, ветошниками, которым все годится и которые всем торгуют. Заимствованное у чужих пародов потеряло остроумную живость, энергию и оригинальность, которые у французов заставляли из-за формы забыть содержание. У немцев, честно хотевших проделать свое дело вполне основательно и заменить остроты и живость доводами

Ю45 291

от разума, так как острота и живость ведь, мол, собственно говоря, ничего не доказывают, получилось такое пустое содержание, что ничего ие могло быть скучнее этой основательной трактовки» 10.

Подъем немецкой философии, который вывел ее с вольфианского эклектического и прагматического уровня на уровень фундаментальных проблем, был связан с обобщением естествознания.

Может существовать другой путь обобщения науки, который не уводит философа к антиномиям Вселенной в целом. Исходный пункт — начальные условия. Но они необходимы не для космического объекта, а для любого, и переход здесь ие столько в более широкую область пространства и времени, сколько в область, подчиненную другим законам. Здесь неизбежные противоречия не могут быть оторваны от объективного мира, здесь человек воздействует па мир, превращает вещи в себе в вещи для себя, он пе сомневается в их объективном бытии. Противоречия становятся критерием бытия, отличием его от линеаризированных схем. Философское обобще-

" Гегель. Сочинения, v. XI, стр. 400.

яие приводит здесь не столько к бесконечной Вселенной в целом, в бесконечном пространстве и времени, сколько к признанию бесконечной гетерогенности вселенского ratio, к бесконечной сложности и бесконечному многообразию законов природы, У Канта расширение пространственно-временной рамки рассматриваемых событий сочеталось с переходом к анализу молекулярного движения, Но акцент стоял на пространственно-временном расширении, а не на усложнении законов. Понятий сто- хастичности и необратимости молекулярных движений у Канта не было. Он был современником астрономов XVIII в,, а не физиков XIX в. Современником последних был Гегель,