<<
>>

3. ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ

Индукция Основателем позитивизма в Англии

я причинность стал Джон Стюарт Милль

(1806—1873). Под руководством отца, философа и экономиста Джемса Милля, он получил основательное и широкое, но преимущественно только гуманитарное образование.

Значительное воздействие на него оказали в политической экономии Джемс Милль, а также труды Д. Рикар- до, в психологии — А. Бэна, в этике — И. Бентама, в философии — Юма и Конта. В 1822—1826 гг. в доме, где прежде жил Бентам, функционировало основанное. Мил- лем общество утилитаристов, но затем (1828) его интересы обратились к позитивизму. В 1841—1844 гг. он лич-

Г — — ТЯМИВЯМИИИИІ

но переписывался с Контом, а в 1864 г. опубликовал несколько статей на общую тему: Огюст Конт и позитивизм. Милль критически отнесся ко многим положениям своего французского коллеги, а его учение о новой церкви отклонил как явно нелепое.

Труд Мил ля «Система логики силлогистической и индуктивной» (написан в 1830—1843 гг.) утвердил его в качестве главы английского позитивизма. Другими его наиболее значительными сочинениями являются: трактат «О свободе» (1859), в котором Милль ярко сформулировал принципы буржуазного индивидуализма и идеологии фритреда, «Утилитаризм» (1861), «Исследование философии сэра Гамильтона...» (1865) и посмертно изданные «Три эссе о религии: Природа. Польза религии. Теизм» (1874).

В течение ряда лет (1823—1858), вплоть до передачи управления Индией в руки государства, Милль служил в Ост-Индской компании (India House) и, как и его отец, дослужился до поста ее президента. В 60-х годах он был членом парламента, примыкал к левому крылу либеральной партии Гладстона, но политической карьеры не сделал.

Бесспорная теоретическая заслуга Д. С. Милля — разработка им индуктивной логики. Некоторое влияние в вопросах логической науки оказали на него номиналистические и семиотические идеи Гоббса,

Предварительным шагом к общему выяснению проблемы индукции явился у Милля вопрос о статусе традиционной силлогистики.

Он видит единственный путь к ее оправданию в истолковании силлогизмов как разновидности умозаключений от частного к частному (в таковых он вообще видит основной вид умозаключений) [см. 67, с. 168] и в этой связи как вывода из предшествующей неполной индукции (остальные виды индукции Милль вообще не относит к индуктивной логике). Тем самым Милль старается существенно уменьшить дистанцию между индукцией и дедукцией.

Под воздействием трудов Ф. Бэкона и Д. Гершеля, а также полемики с У. Юэллем (Whewell), автором «Истории индуктивных наук» (1837), Милль создал учение о принципах, или частных «методах», индуктивной логики (он называл их также «канонами»). Он видит в них приемы неполной индукции через перечисление при отсутствии противоречащих случаев [см. там же, с. 456], но, по сути дела, речь идет у него об элиминативной (исключающей) и экспериментальной индукции, основы которой были заложены «Новым Органоном» (1620).

Милль сформулировал следующие пять индуктивных приемов (канонов), названия которых приводим в уточненной редакции В. Минто: (1) единственного различия (если случай, при котором не происходит изучаемое явление, отличается от случая, где это явление налицо, только фактом отсутствия данного обстоятельства, то последнее и есть причина этого явления) (2) единственного сходства (если только некоторое единственное обстоятельство является общим для всех случаев изучаемого явления, то оно и есть причина последнего); (3) сходства и различия в объединенном (joint) виде2; (4) остатков; (5) сопутствующих изменений (concomitant variations) [см. 67, с. 322]. Милль надеялся, чго ему удалось сформулировать методы открытия новых каузальных законов природы, но он вскоре сам убедился в том, что его «каноны» самое большее могут послужить лишь методами доказательства гипотетически выдвигаемых положений о причинах. В определенной мере каноны Милля обобщали некоторые сравнительно простые приемы, оправдавшие себя в практике современного ему естествознания, но реальные познавательные процессы во всей их сложности далеко не охватывались ими.

Поэтому они, эти каноны, в очень малой степени могли послужить средством открытия, оставаясь главным образом на положении средства разъяснения пути достижения ранее добытых истин. Вдумчивый и добросовестный исследователь, Милль усовершенствовал логическую сторону индуктивного аппарата. Но в сделанном им не так уже много оригинального. Легко устанавливается (не скрываемая и автором) генетическая зависимость его канонов от элиминативной индукции Ф. Бэкона. Так, канон (1) оказывается обобщением «единичных примеров» к действию «таблицы отсутствия» Бэкона, канон (2) выводится из одного из правил Бэкона, направленных на повышение эффективности действия «таблицы присутствия», а канон (5) полностью со- держался в более конкретной по замыслу «таблице степеней», причем Бэкон придавал этому исследовательскому приему больше значения, чем Милль аналогичному своему канону [см. 68, с. 57, 60].

Наиболее оригинальный характер носит у Милля его весьма полезный* индуктивный метод остатков (the method of residues). Однако и он возник на почве достижений ученых-материалистов. Астроном Д. Гершель во «Введении в исследование натуральной философии» (1830, русский перевод под измененным названием — 1868) выдвинул девять основных правил индукции, четыре из которых явно предвосхищают соответствующие каноны Милля, в том числе канон остатков, что, впрочем, тот сам честно признает [см. 67, с. 344]. Сам Милль формулирует этот канон так: «Если удалить или вычесть из явления все те его части, причины которых известны из прежних индукций, то в остатке получится следствие тех предыдущих [причин], которые остались не исключенными или следствие которых не было до тех пор определено в количественном отношении» [там же, с. 318]. В глаза бросается метафизичность этой формулы, в которой совокупное действие причин понимается как внешнее суммирование без их качественного взаимодействия. Милль пишет лишь о «взаимоотталкивании» [см. там же, с. 355] причин, а когда допускает «химическое», качественное их взаимодействие, то это для него лишь «исключительный» случай [см.

67, с. 299], от которого канон остатков теряет определенность; поэтому Милль и признает, что вообще все его каноны плохо работают на материале социальной жизни [см. там же, с. 714], так что лучше уж рассматривать все причины порознь [см. там же, с. 367].

Но с еще большим изъяном методов Милля мы сталкиваемся в отношении понимания им принципа каузальности вообще. «При формулировке выводов, касающихся причинных зависимостей, Милль проявляет известную нерешительность» [52, с. 597], допускает непоследовательность, и она в принципе связана с некорректностью гносеологического понимания им причинно-следственной связи. Милль сбиваеіся на такое толкование своих канонов, при котором результатом их применения оказывается обнаружение не причины, а следствия данного явления. Кроме того, он не проводит ясного различия между причиной явления и его необходимым условием. Если Бэкон упустил из виду временной аспект каузальной связи, за- то толковал ее в общем как материалист, то Милль отошел от материализма Бэкона к психологическому ассоци- анизму и агностицизму Юма. Следуя Юму, он исходит из того, что необходимость и регулярная последовательность событий — одно и то же и что «знание последовательности и сосуществования явлений есть единственное доступное нам знание» [66, с. 9]. Милль, как и Юм, хорошо понимал, что закон каузальности — это «корень» всего учения об индукции, и признавал его действие как в природе, так и в психике и общественной жизни людей. Но, приняв юмистское отождествление причинности с безысключительной последовательностью явлений, которая никогда (кроме самых простейших случаев) не может быть со всей убедительностью установлена, ибо при утверждении наличия этой безысключительности приходится ссылаться на шаткие результаты неполной индукции, Милль попадает в логический круг: получается, что его каноны "Индукции, призванные отыскать причинно- следственные связи, сами опираются на понятие таиЛс связей, полученных путем только очень несовершенной индукции, усовершенствовать которую — и это здесь самое важное! — в принципе, по Юму и Миллю, невозможно, поскольку никакая индукция не способна проникнуть в сущностные связи вещей.

Развенчание иллюзорной веры во «всемогущество» индукции оказалось в наши дни единственным прочно сохранившимся вкладом Милля в развитие научной методологии.

Обнаружив ситуацию круга [см. 67, с. 459], Милль ссылается на общук) аксиому (принцип), которая способствует превращению всякого2 индуктивного умозаключения в силлогистический вывод. Принципом такого вывода было бы положение, что хотя бы в нашей части Вселенной при всем разнообразии природы «порядок природы единообразен» [9, т. 3, с. 602]. Тем самым Милль отходит от номинализма, а вместе с тем невольно приближается к материализму. Но для агностика этот принцип — увы! — остается безосновательной посылкой: Миллю-индуктивисту остается сослаться на то, что дан- ный принцип опирается на неполную индукцию, но эта апелляция Милля подрывается его же критикой индукции и общим его убеждением в гипотетичности всякого нашего знания. Снова образуется круг оправдания надежности индукции опять же индукцией, а ссылка Милля на действие здесь индукций разного уровня и масштаба [см. 67, с. 245] выхода из круга не дает. Требовалась разработка качественно иных видов индукции, а главное — расширение горизонта методологии наук далеко за пределы одностороннего индуктивизма.

В унисон с феноменалистской трак- Вопросы онтологии, ховкой причинности Милль стре-

семиотики, г г

социологии милея трактовать и логику как

«освобожденную» и от идеализма, и от материализма. Он высказался в том смысле, что логика будто бы должна быть нейтральной почвой для различных философий. Фактически Милль поступил иначе и сделал ее в ряде моментов орудием философии позитивизма. Мы найдем в его труде немало феноменалистских рассуждений, что тем более стало возможным, поскольку он в философии ценил только методологическую ее часть [см. 66, с. 57], а логику часто расширял до рамок гносеологии и общей методологии (поэтому он поставил вопрос и о «логике» социальных наук — вопрос сам по себе новаторский и очень важный). Кроме того, Милль, как правило, не проводит различия между логическим и психологическим аспектами мышления, а в самом логическом аспекте на первый план выступает у него то методологическая, то гносеологическая, то семиотическая, а то и просто грамматическая сторона дела.

Позитивистские моменты проявляются здесь поэтому в разном материале.

Несмотря на это, в логике Милля есть ряд плодотворных идей, несомненно сыгравших свою роль в семиотике и логической семантике. Наиболее важная из них — идея «соозначения (connotation)». Значение имени состоит, по Миллю, не в денотации, т. е. обозначении предмета, а в коннотации. «Несоозначающее имя есть то, которое обозначает или только предмет, или только признак. Соозначающее же прямо указывает предмет, а косвенно — признак этого предмета. Так, имена: Джон, Лондон, Англия обозначают только предметы; белизна, длина, добродетель обозначают только признаки... Но белый, длинный, добродетельный — это имена соозначаю- щие» [67, с. 21]. Поэтому собственные имена, вроде упомянутого «Джона», согласно Миллю, не имеют значения [см. там же, с. 24]. Отсюда вытекают следствия, которые для разработки теории значения полезны. Кроме того, Милль использовал понятие соозначения в своей трактовке силлогизма. Полезно также и проводимое Миллем различие между вербальными и реальными высказываниями (propositions), граница между которыми проходит примерно так, как Юм проводил ее между предложениями, говорящими об отношениях между идеями, и предложениями, фиксирующими факты-впечатления. Но основная заслуга Милля в логике — это, повторяем, разработка им методов индукции, освещенных выше. Он наметил, хотя и не отчетливо, оба пути будущего развития индуктивной логики, понятой либо как разновидности строго дедуктивных шагов мысли (К- Зигварт, У. С. Джевонс, Н. Решер и др.), либо как учения о вероятностных оценках индуктивных гипотез, подкрепляемых индукцией через перечисление (Д. Кейнс, Г. Рейхенбах, Г. фон Райт и др.).

Юм мечтал превратить в строгие науки этику, гражданскую историю и политическую экономию. Милль питает такую же надежду в отношении логики, политической экономии и науки о человеческих характерах (этологии). Но, как и Юму, за каждый шаг в направлении решения этой задачи Миллю приходится расплачиваться уступками субъективному идеализму, а это, в свою очередь, обесценивает предпринятые им шаги. Вопрос вставал об объективных основах «сциентификации» перечисленных дисциплин, а ответы на него Милль дал очень недалекие от берклианских.

Что такое материя и познающий субъект? Каково их соотношение? Милль истолковал материю как неизвестную причину или «постоянную возможность [способность] вызывания впечатлений (permanent possibilities of sensation)» [65, с. 187], специально связываемую им с идеями первичных качеств. Соответственно сознание для Милля «постоянная возможность переживаний» [там же, с. 194; ср. 67, с. 47]. Отсюда задачи науки понимаются как индуктивное упорядочение единичных явлений для получения законов природы. Последние суть относительно простые допущения на базе предшествовавших индукций, из которых (допущений) мо&но затем «дедуктивным путем вывести все существующие во Вселенной едино- образия». Приведенные определения толкают философа и логика к расплывчатому солипсизму, в котором субъект исчезает, получив вид неопределенной «возможности переживаний».

Исходя из таких противоречивых онтологических основ, было, конечно, невозможно создать «этологию» как строгую науку о психической природе человека, на что Милль в методологическом плане сделал заявку в VI книге «Системы логики...». В понимании человека и жизни общества он оказывается идеалистом. Как и Конт, он считает, что все стороны жизни человечества зависят по преимуществу от «последовательных изменений в человеческих мнениях» [67, с. 750; ср. с. 724], так что и экономика, и политика существенно определяются «состоянием мыслительных способностей и содержанием умственной жизни» [там же, с. 748].

Подобно Юму, Милль превращает науки, о которых он заботится, в разновидность психологии.

В учении о морали Милль примыкал к И. Бентаму (1748—1832), определяя вслед за этим моралистом и социологом основной принцип нравственности [см. там же, с. 769] как стремление доставить наибольшему числу людей и животному миру существование, наиболее свободное от страданий и наиболее качественно и количественно богатое наслаждениями. Он стремился «сгладить» крайности узкоутилитарного подхода к оценке поступков и вслед за Юмом ввел в этику кроме эгоизма, оценивающего поступки по вызываемому ими чувству удовольствия либо неудовольствия, также и принцип альтруизма, т. е. чувство благожелательного отношения к другим людям.

Как свою этику, так и социологическое учение, в котором он рассматривал общество чаще всего в виде агрегата индивидуумов, а иногда как единый организм [см. там же, с. 737], Д. С. Милль использовал для обоснования концепции буржуазного парламентаризма и вообще либерализма, классическим представителем которых на английской почве он остался в глазах последующих поколений. В эссе «О свободе» (1859) он прославлял идеалы либерализма и настаивал на полном невмешательстве государства в частную жизнь граждан. Милль вполне искренне уверовал в «безграничные» будто бы возможности этого принципа, и данной чертой его умонастроений объясняется появившийся у него интерес к рабочему движению и учениям социалистов-утопистов. Он отнес их предложения к разряду допустимых социальных «экспериментов», которые, может быть, дадут в будущем хорошие результаты. Но он страшится пролетариата.

Здесь можно заметить определенную эволюцию взглядов Милля. Если в первом издании «Оснований политической экономии с некоторыми приложениями их к социальной философии» (1848), в которых он, по характеристикам К. Маркса и Н. Г. Чернышевского, занимал довольно эклектические позиции, Милль предлагал «улучшить» капиталистическую систему распределения, оставаясь в целом на буржуазных позициях, то из третьего нздания (1852) книги видно, что уроки континентальных резолюций и английского чартизма не прошли для него даром, и он допускает, что в будущем частная собственность исчезнет. Но значение этой эволюции было бы неверно преувеличивать: эклектизм Милля не исчез, а некоторые симпатии Милля к этическому социализму эпигонов Фурье и Сен-Симона (он называл его «философским социализмом») за пределы буржуазной идеологии его не вывели, так что либералы и лейбористы XX в. ссылаются на Милля в подкрепление своих воззрений далеко не случайно.

Скандал среди последователей Милля вызвала посмертная публикация его «Трех эссе о религии...» (1874). Получалось, что кроме известного всем Милля-позити- виста был и другой Милль — верующий в бога. Но суть скандальной ситуации состояла все же в ином: как и у Конта, обнаружилось, что позитивизм как учение беззащитен перед лицом контрнаступления религии, как бы ни отрицали это многие его сторонники. Еще в работе о Конто Милль писал, что «позитивный вид мышления отнюдь не отрицает сверхчувственного... законы природы не могут объяснить своего собственного происхождения» [66, с. 17]. Уже это говорило о допущении Миллем чего- то большего, чем контовский культ Человечества. В поздних эссе Милль утверждал, что в век скепсиса религия с культом сверхъестественного бога полезна и необходима для реализации моральных целей, она может воспитывать, развивать культуру необразованных масс и создавать нравственное общественное мнение (в работе о свободе на социальную роль совокупного общественного мнения Милль смотрел с позиций индивидуализма довольно скептически). В собственно философском плане он пишет о неопровержимости религиозных представлений о тайнах бытия, тем самым приближаясь к позиции Спенсера. А для объяснения нравственного «дуализма» окружающего социального мира Милль готов даже допустить существование демонов тьмы как конкурентов бога, ограничивающих его мощь силой своего зла. В «Трех эссе о религии...» перед нами «теодицея на позитивистском основании» [40, с. 202].

Философия Д. С. Милля при всех ее частных особенностях и значительных заслугах автора в специальных научных областях, особенно в логике, в главных ее чертах сохраняла агностически-позитивистский характер. «Скажем ли мы, — писал Ленин, — что материя есть постоянная возможность ощущений (по Дж. Ст. Миллю), или что материя есть более или менее устойчивые комплексы «элементов» — ощущений (по Э. Маху), — мы остались в пределах агностицизма или юмнзма» [2, т. 18, с. 108].

<< | >>
Источник: А С Богомолов, Ю К Мельвиль, И С Нарский. Буржуазная философия кануна и начала империализма Учеб пособ. , «Высш школа». 1977

Еще по теме 3. ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ:

  1. Джон Стюарт Милль (2.05.1806-1873)
  2. Джон Стюарт МИЛЛЬ (1806-1873)
  3. Индуктивная социология Джона Стюарта Милля
  4. Дж.С. Милль Система логики силлогистической и индуктивной
  5. Индуктивистский позитивизм Джона Стюарта Милля
  6. 22. АНГЛИЯ В XVII В. РЕСТАВРАЦИЯ СТЮАРТОВ
  7. ХАУСТОН СТЮАРТ ЧЕМБЕРЛЕН ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА
  8. Глава 6. ДЖОН ЛОКК (1632-1704)
  9. Перкинс Джон. Исповедь экономического убийцы, 2005
  10. ДЖОН ДЬЮИ