БУНТ И МИСТИКА

Не по нам скроенная действительность сопротивляется нашим целям и потребностям. Борясь с ее сопротивлением, мы подчас сбиваемся с пути реального действия, уступая нетерпению и отчаянию, и пытаемся произвольно подчинить мир своей воле, бунтуем против него.

Попытка бунта — одна из форм или фаз сопротивления, осудить которую можно лишь в конкретных исторических проявлениях. Действительным бунтом являются все акции протеста и сопротивления, направленные против конкретных бед и несправедливостей, имеющих общественное происхождение, даже в том случае, если нельзя что-либо изменить из-за отсутствия реальных возможностей и бунт остается лишь призывом к борьбе, сегодня еще нереальной, но исторически осуществимой.

Лжебунтом является отвлеченный протест против жизненных условий вообще, простое отрицание, абсолютное отрицание, являющееся проявлением и выражением отчаяния, а значит, и иллюзорным сопротивлением. Этот тип бунта рождается как следствие отчаяния и иллюзий встревоженного и потерявшего терпение человека, вступающего в слепую борьбу с действительностью. По существу, такое бунтарство сопровождается склонностью к мистике, так как подразумевает отход от «враждебной» и непреклонной реальности, от ее неизбежно объективных законов.

На исторической карте XX века отчетливо обнаруживаются следы такого ирреального типа бунта, являющегося характерным проявлением буржуазного отрицания буржуазного мира. Чтобы глубже понять современные разновидности такого бунта, нам придется обратиться к сущности и механизму данного типа поведения.

В процессе расширения природных границ в историческом развитии человечества появляются два основных типа деятельности: в качестве основной модели реальной деятельности—труд, а в качестве основной исторической формы иллюзорной деятельности — ма- гия.              %

Если в процессе труда человек для осуществления своей цели приводит в движение объективные причинные связи и побеждает природу, подчиняясь ее законам, то в магии он непосредственно пытается навязать свою волю действительности.

Магия появилась в качестве дополнения практики, направленной на достижение реальной цели реальными средствами, как фанатическая попытка человека, не справлявшегося с действительностью, ибо цели, которые он перед собой ставил, шли дальше, чем создание реальных средств их осуществления.

Чрезмерно распространив свой опыт и успехи в употреблении средств, которыми он пользовался, преувеличив их роль и абсолютизируя ее, человек «изобрел» магию, ввел ее в практику.

В основе магии как иллюзорной техники лежит вера в то, что в результате создания иллюзии преобразования действительности желаемые изменения произойдут реально. Таким образом, назначение магии состоит в том, чтобы «дополнить или заменить недостатки реальной техники» !, и взамен целенаправленного метода работы появляется иллюзорный метод труда.

К этому положению мы должны еще добавить, что магия — это не только фиктивное дополнение средств, служащих преобразованию природы, но и иллюзорный метод влияния на общественные отношения и контакты. Однако такое дополнение не только отличается от дополняемого, но и противоречит ему, к тому же существенно.

Эти два вида деятельности — труд и магия — определяют и основные разновидности как общественной, так и духовной деятельности. На основании труда, в качестве его предпосылки и результатов, складываются подлинные знания о действительности и о человеке, а это и есть источник науки и искусства, тогда как из магии вытекают типичные исторические разновидности ложного сознания — мифы, религии.

Существенная структурная разница между трудом и магией проявляется и в различии форм деятельности, направленной на изменение общества: в первом случае революционная практика в самом широком смысле слова, а во втором—лжебунт, воспроизводящий природу магического действия.

Дьёрдь Лукач, говоря о труде как об основной модели общественного бытия, подчеркивал, что на основании простого сходства еще нельзя понять и различить формы деятельности, представляющие более высокую ступень и сложившиеся исторически позже. Точно так же, когда мы считаем лжебунт как тип поведения родственным по структуре с магией, то это еще не означает их тождественности или своеобразного повторения. Сходство можно увидеть лишь в том, что сопротивление действительности здесь также оказывается иллюзорной попыткой действия без учета соответствующих предпосылок и реальных возможностей. Это попытка реализации невозможного, произвольного и непосредственного изменения действительности.

В ирреальном бунте просматривается нетерпение, которое «требует невозможного, а именно достижения цели без обращения к средствам» *.

Такой бунт иллюзорен или из-за нереальности поставленной цели, или потому, что используемые средства не приводят в действие действительные причинные связи. Внутренняя логика лжебунта потому и ведет к мистике, что ожидает решения вопроса от фиктивных сил.

Но поговорим и о различиях между магией и лже- бунтом.

Магия, как отмечает Б. Малиновский, выполняет строго прагматическую функцию, причем ее формы также соответствуют каким-либо прагматическим и позитивным целям. Следовательно, ее функция всегда направлена на решение конкретных частных проблем, чего нельзя сказать о лжебунте. Часто для такого рода деятельности характерно именно отсутствие позитивной цели.

С этим связано то обстоятельство, что психологически магия, «независимо от ее формы, предполагает оптимистический образ действий, согласно которому можно кое-чего достичь путем преодоления случайности и обеспечения удачи с помощью обряда и волшебства» ], тогда как в ирреальном бунте такое убеждение может отсутствовать. Чаще всего в магии одновременно присутствуют надежда и отчаяние, неверие и фанатизм, бессилие и мифическое преувеличение силы, беспомощность и жажда деятельности.

Развитие форм общественного поведения представляет собой сложный исторический процесс, ведущий от более или менее пассивного приспособления к природным условиям — к сознательной революционной деятельности, практически освобождающей условия бытия от их природной ограниченности.

Это путь от общественной слепоты и сомнамбулизма до сознательной революционной активности. И первый этап этого пути закономерно содержит в себе и момент голого отрицания. Протест, как начальная фаза процесса осознания, чисто отрицателен, не дифференцирован, он еще не находит для себя объекта, того основного звена, против которого он должен быть направлен. Человек, бьющийся в тисках условий своего существования, неспособный справиться со своей тревогой, не умеющий ухватить- ся за определяющее звено в цепи, и вести себя будет как человек, запутавшийся в сетях. Отчаянными движениями он пытается освободиться, но не может развязать ни один узел в этой сети.