Большая политика

Согласно стандартной версии, социально-политические взгляды Ницше являются антидемократическими. Он противник равенства и сторонник элитарной и даже аристократической формы правления. Ницше был убежден, что стирание сословий нивелирует различие людей — они становятся стадными животными, о породе которых никто не заботится. Яркие индивидуальности с утонченными дарованиями остаются непризнанными и не находят применения в обществе. Социальная проблема ставилась Ницше не только как политическая, но и как антропологическая.

Наиболее спорными и противоречивыми являются Ницшевы оценки государства. Их мнимая непоследовательность снимается, если учесть, что Ницше негативно оценивал роль современного государства, экономическая политика которого привела к упадку культуры.

Закон, по Ницше, не ограничивается сферой права и политики. Человек как интерпретирующее животное выступает исходным моментом производства смысла, а как социальное существо — сотрудничающим с другими на социальном поле и в нем проявляющим свою индивидуальность. При этом, выступая условием культуры, он может принять решение и об ее изменении с тем, чтобы определить свое будущее. И когда человек достигает этой способности действовать во имя будущего в конце своего трудного пути развития, тогда он становится самостоятельным, берет на себя ответственность за свои обещания и становится политическим существом. Ясно, что Ницше понимает здесь политику в каком-то специфическом значении, как искусство управления в широком смысле слова. Политика, полагает он, возможна там и тогда, где и когда культура концентрируется в суверенном индивиде. И она особенно развита, если индивид способен к сознательной организации своего будущего. Политика базируется на обещании, которое дает человек с сильной волей. Доверие к нему связано с наличием эффективных средств осуществления им будущих действий.

Соединение политики и культуры выражается у Ницше в эстетической стилизации политических средств и целей. Он не ограничивается возвеличиванием сильных личностей, а говорит о сознательном управлении культурой. При этом политическая теория выступает у него частью политической практики, ибо слабость теоретического расчета вызывает недоверие к политическим институтам. Соединение политики с культурой Ницше предпринимает уже в «Рождении трагедии». Высокая и сильная греческая культура, отмечает он, зависит от определенного типа человека, который априорно задается как политическое животное. Наша история уже не знает такого мощного государственного инстинкта, в жертву которому приносилось бы, как у греков, все остальное. Ницше говорит также о связи политики и искусства в эпоху итальянского Возрождения, когда правитель стилизовался как художник. Само государство представляется им как художественное произведение создаваемое в ходе войн. Стилистика последних работ Ницше претерпевает глубокие изменения. Прежде всего в них усиливаются, делаются более хлесткими характеристики давних противников Ницше. В частности, Кант предстает как «новый тормоз немецкой порядочности», «роковой паук», «крайняя степень жизненной дистрофии», «идиот, культивирующий кенигсбергский кита- изм». Меняются оценки старых кумиров. Достается А. Шопенгауэру, которого Ницше боготворил в юности и которого теперь характеризует как «врага жизни». Такая риторика не является открытием Ницше. Она культивировалась и эффективно использовалась гегельянцами в их борьбе с теологией. Однако отличие ницшеанских метафор состоит в том, что они намекают не столько на политические или партийные интересы, сколько на физиологические отклонения противников.

В поздних произведениях Ницше определяет политику как средство культуры, потому что в случае политического кризиса происходят и культурные потрясения. Он постепенно теряет пафос в описании роли государства и все чаще интерпретирует его как средство подавления и усреднения человека. Вероятно, это следствие впечатления, которое производит современное государство, находящееся в упадке по сравнению с античным. Ницше призывает к синтезу политика и художника, который имел место в прошлом. Он хотел, чтобы все формы жизни стали управляемыми, т. е. создавались наподобие произведений искусства. Ницше не имел в виду «фабрикацию сознания», характерную для современной политтехнологии, а скорее грезил о культурном творчестве, включающем в себя производство сильного и свободного человека. Для этого, полагал он, необходима политическая воля великих людей, способных воплотить пирамидальную государственную систему, основанную на иерархии и строгих границах между сословиями. Не без влияния Ницше сложились современные теории харизматического лидерства и элиты. Хотя Ницше не был сторонником жестокой тирании, тем не менее его мечты о синтезе Гёте и Наполеона, Цезаря и Христа использовались как инструменты повышения авторитета тиранов. Сам Ницше не предпринимал выходов на политическую практику. Он хотел лишь показать, что доверие к политическим решениям есть элемент самой политики.

Недооценка политических институтов, которую допустил Ницше,— конечно, не трагедия. ХХ столетие показало ненадежность построенных на них концепций демократии. Сила и авторитет законов имеют более глубокие основания, нежели конвенциональные решения группы людей, изображающих, будто они принимают решение в интересах народа. Политика и право опираются на более фундаментальные антропологические основания, в частности на доверие к обещаниям власти, которая должна быть сильной.

Культуру Ницше понимал как дрессировку и отбор, которые предполагают жестокость.

Наоборот, чувство справедливости опирается на обиду и зависть и является выражением духа мести. Справедливость в родовой культуре предполагает наслаждение страданием (иначе не понятно, как наказание может возмещать нанесенный ущерб) и одновременно способствует деятельному использованию реактивных сил. Наказание вовсе не нацелено на то, чтобы пробудить чувство вины и привести к раскаянию. Ницше писал: «Чего в итоге можно достичь наказанием у человека и зверя, так это увеличения страха, изощрения ума, подавления страстей: тем самым наказание приручает человека, но оно не делает его „лучше" — с большим правом можно было бы утверждать обратное»105. Наказание прививает чувство ответственности за свои реактивные силы. Наоборот, культура, основанная на злопамятности и нечистой совести, приучает испытывать чувство вины за свою активность.

Как всегда, Ницше ставит в тупик двойственным определением ответственности. Высоко оценивая ответственность перед обществом, обычаями и законами, он рассматривает ее как средство формирования свободного индиви- да, который дает и выполняет свои обещания. Это означает, что индивид сам является законодателем, исполнителем и гарантом закона, что, по сути, устраняет формальное законодательство. Продуктом родовой культуры, отмечает Ницше, является «суверенный индивид, равный лишь самому себе, вновь преодолевший нравственность нравов, автономный, сверхнравственный индивид (ибо „автономность" и „нравственность" исключают друг друга), короче, человек собственной независимой длительной воли, смеющий обещать»106. Ницше расценивал социальные организации, прежде всего государство и церковь, как паразитические наросты, метастазы которых имеют разрушительные последствия для людей. Общество, полагал он, обретает стадный характер, где индивид выступает как элемент закона, как подзаконное существо. Дрессировка направлена на воспитание человека как стадного домашнего животного, отбор идет в направлении элиминации сильных и свободных в пользу слабых и покорных. Трансформируется и понятие Бога. Ницше писал: «Бог, сам жертвующий собою во искупление вины человека, Бог, сам заставляющий себя платить самому себе, Бог, как единственно способный искупить в человеке то, что в самом человеке стало неиску- пимым.»107 Активные силы преобразуются в реактивные; система фикций окончательно вытесняет реальность, и, используя ее как сырье, священник и правитель строят новый мир. Они превращают общество в покорное стадо, инфицированное чувством греха, и правят им, обостряя ответственность перед фикциями.