Бог, религия и церковь

Только в конце XIX и начале XX в. такие философы, как С. Кьеркегор, Ницше и Л. Шестов обратили внимание на некорректность моральной и эпистемологической интерпретации христианства. Они указали на трансформацию Нагорной Проповеди в расхожие требования буржуазной морали. Как попытался показать Кьеркегор в «Страхе и трепете», Бог потребовал от Авраама нечто такое, что нарушало любые нравственные, юридические и социальные нормы. Бог, принесший в жертву за грехи людей своего невинного сына, и Авраам, согласившийся на ужасный способ проверки своей веры, современным судом были бы обвинены в преступлении.

Шестов также указал на несовместимость раннехристианского опыта веры с ее современной интерпретацией и увидел исток деформации христианства в его эллинизации. Обращаясь к Ветхому Завету, он обратил внимание на то, что Бог способен совершить то, что немыслимо разу- мом56. В работе «Афины и Иерусалим» Шестов прозорливо отметил, что попытки совместить разум и веру, доказать бытие Бога имели разрушительное воздействие на религию и сильнее укрепляли авторитет разума, чем веры.

Оказавшаяся не у дел в познании, вытесненная разумом на периферию как некое исходное вероятностное знание, вера стала утверждаться в моральной сфере, но и оттуда была изгнана как ненужная.

Судьба тематизации веры как откровения столь же печальна. Ее следы читаются в романтической концепции гениальности, которая подвергается серьезной критике. Если кто-то утверждает, что видит то, чего не видят другие, это порождает сильное сопротивление. Всякий намек на избранность в нашу демократическую эпоху вызывает негодование. В русской культуре сохранилось предчувствие того, что истина не всегда выражается словами, что она не всегда может быть открыта за письменным столом или в научных дискуссиях. Что такое истина, как она открывается человеку — вопросы, которые актуальны всегда. М. Хайдеггер поразил современных философов, в умах которых прочно утвердилось понимание истины как соответствия мышления бытию, онтологической теорией истины, согласно которой ее условием является несокрытость самого бытия: истина — это свойство прежде всего бытия, а уж потом знания. Однако христианская теория истины не совпадает ни с античной «алетейей», ни с гносеологическим или семантическим истолкованием соответствия высказываний объективным положениям дел. Откровение — не феноменологический и не гносеологический акт, а опыт пребывания в истине. Оно мыслится как непосредственное, без участия третьего, общение души с Богом.

Интеллектуальная, и даже моральная, функция религии сегодня уже не так высока, как раньше. Однако консолидирующая роль религии несомненна. После Великой французской революции вольнодумство оставалось, так сказать, частным делом, а открытый атеизм запрещался как разрушающий государственные устои. Даже тот, кто знает, что Бога нет, ходит в церковь. Нечто похожее произошло и в современной России. Для возрождения христианства потребовалась поддержка государства. В связи с новым союзом церкви и государства приходится задуматься: дальновидно ли поступил Константин, сделавший христианство государственной религией, не привело ли это к ослаблению Рима? На деле, христиане вовсе не являются «пятой колонной». Как показывает история средних веков, имен- но благодаря христианству оформились могущественные империи, противостоящие натиску Востока. Видимо, этот исторический опыт и вдохновляет современных российских политиков.