Анти-Христос

Не относится ли название книги «Атихрист» к ап. Павлу? Ницше считал его типичным декадентом и прилагал к нему термин «чандала» (грешник) из Законов Ману. В «Антихристе» ап. Павел представлен как противник всего высокого, а в «Генеалогии» определен как апостол мести и уличен как еврейский шпион. Согласно мнению таких исследователей, как К. Ясперс и Е. Венц, ни один христианин не вызывал у Ницше столько ненависти, сколько вызывал ап. Павел. Есть мнение, что взгляд Ницше на Павла из Сильс-Мария определяется чуть ли не Дамаскиным. Думается, к этим оценкам не следует подходить формально. Такая резкая критика говорит, скорее, о родственности: Павел открыл новую форму власти — власть над душами.

В ранних, не столь тенденциозных, работах Ницше, полемизируя с Павлом, хотя и приписывал ему «злой взгляд», но признавал христианином и великим человеком, во всяком случае, не считал его антиподом Христа (три еврея — Иисус, Павел и Петр — и одна еврейка — Мария — превзошли весь Рим176). Изменение взглядов Ницше на роль ап. Павла протекало под влиянием работы Г. Людемана о павлианской антропологии, в которой Павел представлен как защитник закона. В Послании к римлянам Ницше на- шел некий синтез иудаизма и римского права. В 1887 г. он снова обратился к этой проблеме в ходе работы над «Волей к власти». Ницше читал «В чем моя вера» Толстого, «Бесы» Достоевского, а также работы Веллхаузена и Ренана.

Прежде всего необходимо ознакомиться со всем комплексом высказываний Ницше о сути, цели, задачах и функциях христианской религии.

В постепенно обогащающейся от сочинения к сочинению риторике Ницше есть некоторые противоречия. Прежде всего, она построена на обращении к истине, «правдивости», которая уже была дезавуирована в «Веселой науке», но которая, поскольку воля к ней убила христианство, оказалась полезной. Такая непоследовательность не связана с неустойчивостью психики или неспособностью «держать речь», т. е. последовательно мыслить. Ницше принципиально не придерживался логических требований, а прибегал к той или иной аргументации в зависимости от своих целей. В сущности, истина и вредна и полезна (такая противоречивость характерна для всех высших понятий), поэтому непротиворечивая теория истины невозможна. Выход же состоит в том, чтобы не сталкивать противоречивые утверждения в рамках конкретного повествования, что Ницше вполне удавалось. Дело не в том, что он не помнил того ранее сказанного, чему противоречит более позднее утверждение, а в том, что сами аргументы он понимал «аго- нально», т. е. как средства борьбы за победу над конкретным противником, а не как абсолютную истину.

В самом начале «Антихристианина» Ницше задает критерии «плохого» как идущего от слабости и бессилия и «хорошего» как способствующего возрастанию силы, воли к власти.

Возможно, вина священника и философа состоит в том, что они выдумали один райскую, а другой теоретическую жизнь, где наши души, наподобие профессоров и прелатов, не испытывают вожделений и не знают страданий. Но не только грезы о райской жизни сами по себе порождают мечтательность, но не злопамятность.

Стоит продумать, желаем ли мы возвращения жестокого наслаждения чужими страданиями. «Никакого празднества без жестокости.»185 — утверждал Ницше. Разве можно веселиться, принося страдание другим? Мы осуждаем тезис Ницше и продолжаем воплощать его в жизнь, только наша стратегия гуманнее, тоньше и потому эффективнее. Так что Ницше был прав, обвиняя христианство, осуждающее жестокость по отношению к слабым, но при этом изобретающее новые формы наслаждения собственными страданиями.

Пользуясь биологическими аргументами, Ницше показывает, что сострадание действует угнетающе, парализуя энергию борьбы за выживание. Страдающий и сострадающий впадают в блаженную стагнацию. Поддерживая то, что созрело для гибели, религия препятствует селекции. Ницше писал о сострадании: «.этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности.»186

Отсюда выводится позиция, которую занял Ницше и которую он предлагает читателю: любить людей — это значит стать врачом со скальпелем в руке. Основная особенность христианского «мировоззрения», хотя это слово, полагает Ницше, не следует применять к вероучению, состоит в отрыве от действительности. Воображаемые причины: «бог», «душа», «дух»; воображаемые следствия: «грех», «искупление», «благодать»; воображаемое антропоморфное «естествознание»; воображаемая психология: сплошное непонимание самого себя; воображаемая телеология: «Царство Божие», «Страшный суд».

Ницше формулирует диагноз: как греческая культура нуждалась в переизбытке здоровья, так христианство нуждается в болезни. О чем идет речь? Что является основанием сравнения верующих с невротиками и шизотиками? Если речь идет о фантазме абсолютной защищенности, на который указывал Л. Витгенштейн, то он есть у всех. Видимо, дело в том, как осуществляется переход за этот фан- тазм. Религия персонифицирует его в форме трансцендентного Бога, а наука советует полагаться на свои собственные силы. От «естественного» стремления к абсолютной защищенности следует отличать неверный способ его реализации. Религия, по мнению Ницше, предполагает слабого, больного человека, эпилептика или невротика.

Он пишет: «Никто не волен становиться христианином, никого нельзя „обратить" в христианство — сначала надо сделаться достаточно больным для этого.»188

Ницше отрицает расовую или национальную обусловленность христианства. По его мнению, аристократия античного мира не только не выродилась, а, наоборот, превратилась в ядро свободной цивилизации, ориентированной на процветание жизни. Великие и сильные умы были скептиками. Так же и великие страсти — основание и сила свободного духа. Они не дают церемониться при выборе средств достижения цели. Христианство — плод не только слабого, больного тела, но и порочной, лживой, нечистоплотной души, какая бывает у интернациональных отбросов общества, которые все увеличиваются числом и побеждают аристократов количественно. Ницше буквально обрушивается на богословие и философию. Он пишет: «Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина?»189 Ницше полагает, что объявление войны инстинкту теолога выступает условием постижения истины, ибо теолог — это не просто сторонник доктрины, это существо с «зажмуренными глазами», которое не способно видеть реальность. Его понимание «совести», «морали» обусловлено исключительно дефектами его зрения. «Злокачественные заблуждения» — так характеризует Ницше продукты богословской мысли: самое вредное для жизни называется богословами истинным, а самое полезное — ложным. Законы сохранения и роста требуют, чтобы каждый человек, каждый народ составлял собственное представление о добродетели и формулировал категорический императив. «Ничто так не разрушает,— полагает Ницше,— как „безличный долг", как жертва молоху абстракции.»190 Он убежден, что в жилах философа течет пасторская кровь, и делает вывод, что в основе философии лежит декадентский страх перед всем сильным и свободным. Как и религия, философия направлена на укрощение дикого зверя, живущего в человеке. Следовательно, философ — это не искатель истины, а жрец, определяющий, что «истинно», а что «неистинно». Постепенно фигура служителя культа становится центральной в ницшевской критике религии.

Ницше — не только критик, но и дитя Просвещения, борец за правду, какой бы суровой она ни была. Конечно, и в науке он видел недостатки. «Веселая наука» Ницше полна ироничных высказываний по поводу ее самодовольства. Но недостатки религии перевешивают недостатки науки, и в борьбе с нею Ницше опирается на «свет разума». Можно сказать еще так: недостатки науки и философии «вторичны», т. е. производны, от религии. Христианизация состоит не только в том, что разум используется для обоснования необходимости допущения творца мира. Проникновение морализма — вот что оказывается роковым как для познания, так и для ученых. Философия и наука в конце концов утрачивают реальность, занимаются исключительно миром трансцендентных сущностей. Так они оказываются оторванными от потребностей жизни, ведут не к совершенству, а к отчуждению человека. Ницше писал: «Человек веры, „верующий" — во что бы он ни веровал,— это непременно зависимый человек, он не полагает себя как цель. „Верующий" не принадлежит сам себе, он может быть лишь средством. <.> Любая вера выражает самоотречение, самоотчуждение.»191

Однако отношение науки и религии является противоречивым. Наука как исследование естественных причин и следствий уничтожает сцену, придуманную жрецом. Кроме того, она предполагает людей свободных и независимых как в экономико-социальном, так и в духовном смысле. Поэтому ученый становится противоположностью жреца, который живет невежеством и рабством людей. Ницше пишет: «Если естественные последствия поступка уже не признаются „естественными", если считается, что их произвели суеверные призраки понятий — „бог", „духи", „души", что они суть лишь моральные последствия поступка — награды, кары, знамения, средства назидания,— то тогда предпосылки познания уничтожены и это означает, что совершено величайшее преступление перед человечеством. Скажем еще раз: грех, форма самооскопления человека par excellence, придуман для того, чтобы сделать не- возможными науку, культуру, возвышение, благородство человека; выдумав грех, жрец царит.»192