4.2.2 Феодор Студит: на иконе изображается ипостась

«...нет никакой ипостаси, кроме Христовой, на иконе Его,—пишет Феодор Студит,—но сама ипостась Христа, то есть характир, являющий видом Его (внешний) облик, присутствует в иконе и приемлет поклонение».

Послание 528

Присутствие характира создает присутствие самой ипостаси. Но изображение ипостаси через ее характир означает, что во Христе есть ипостасные особенности не только Логоса, но и человека Иисуса. Как это совместить с тем, что отдельной человеческой ипостаси Иисуса все-таки нет?—По мнению иконоборцев, именно здесь был тот тупик богословия иконопочитания, из которого оно не имело шансов выбраться. Феодор Студит стал тем богословом, который более всех позаботился о выходе православного богословия из этого тупика.

4.2.3 «Природа» + «ипостасные идиомы» Ф «ипостась»

Мы уже упоминали об иконоборческом возражении относительно наличия человеческого характира во Христе (раздел 3.2.7.2): если есть характир, это значит, что есть и человек, то есть человеческая ипостась. Теперь разберем возражения на это со стороны единственного (согласно доступным нам источникам88) богослова, который на этом останавливается,—Феодора Студита.

Мы пропустим довольно очевидные аргументы относительно того, что всё, что имеет внешний вид,—а Христос, бесспорно, имеет внешний вид—должно быть описуємо. В этой части аргументации Феодор Студит не отличается от патриарха Никифора.

Самым главным для нас вопросом будет другой: действительно ли внешний вид Христа, который может быть изображен на иконе, содержит его характир, то есть ипостасные особенности?

Феодор Студит настаивает (Антирритика III, 1, 15, особенно 397С-400А), что имя «Иисус»—это имя собственное, а не нарицательное, как, например, имя «человек».

Итак, не только нарицательным, но и собственным именем нарекся Христос, отделяющим Его ипостасными идиомами от прочих людей, и поэтому Он описуемый. <...>

Следовательно, Он—один из нас (ELQ ЕСТІ ка9' гцда<;), хотя Он и Бог, един от Троицы: как там Он отличается идиомой сыновства от Отца и Духа, так Он и тут отделяется от всех людей ипостасными идиомами. И поэтому Он описуемый.

Итак, Никифор позволял себе рассматривать человечество Иисуса весьма «автономно» от Его божества, а Феодор Студит прямым текстом исповедал во Христе ипостасные особенности не только Логоса, но и человека, Иисуса.

Однако, все защитники иконопочитания отказывались признавать, что сочетание человеческой природы и ипостасных идиом человека приводило во Христе к тому, что полагали несториане,—к человеческой ипостаси Иисуса, отличной от божественной ипостаси Логоса.

4.2.4 Итоги христологической полемики с иконоборцами

В сохранившихся до нашего времени творениях Феодора Студи- та и других его современников мы тщетно стали бы искать подробных рассуждений о том, почему, если мы, как и несториане, признаём во Христе и человеческую природу, и человеческие ипостасные особенности, мы все-таки отказываемся признавать в Нем человеческую ипостась. Возможно, материалы тогдашней полемики дошли до нас не полностью, но более вероятно, что они не вполне репрезентативно сохранились.

Дело в том, что такое представление, согласно которому ипостась есть нечто большее, нежели «сумма» ее «слагаемых», то есть сущности и ипостасных идиом, хотя и было выражено еще в творениях Великих Каппадокийцев (см. выше, глава II.1, раздел 2.8), в VI веке было далеко не очевидным.—И это не говоря уж о том, что процесс перенесения в христологию терминологии Каппадокийцев, выработанной для триадологии, шел весьма болезненно...

Теперь самое время вспомнить, что творения св. Евлогия дошли до нас, главным образом, через патриарха Фотия (родился ок. 820, годы патриаршества 858-867, 877-886, 1890-е)—сына пострадавшего от иконоборцев св. Сергия Исповедника, великого ученого и богослова, бывшего защитником иконопочитания едва ли не «от чрева матери своея». Если Фотий считал богословие св. Евлогия Александрийского (и других защитников православия в VI веке) актуальным для себя, то это едва ли не достоверное свидетельство их актуальности для борьбы против иконоборчества.

Поэтому можно с полным основанием заявить: в IX веке, наконец, доспорили о том, о чем не доспорили в VI веке—о человечестве Христа, которое не есть ни какая-нибудь «частная природа», ни отдельная человеческая ипостась, хотя и имеет ипостасные особенности человека.