Этнические и общегражданские ценности в сознании россиян М.Ф. Черныш

Социальная идентичность — это одно из тех социологических понятий, которые имеют несколько граничащих друг с другом, пересекающихся, но не полностью совпадающих определений. Отсюда немалые сложности, с которыми сталкиваются социологи в том случае, если хотят превратить его в показатель эмпирического исследования.

На сегодняшний день в литературе представлены четыре таких проекта — консервативный, либеральный, народнический и социал- демократический[111]. В основе каждого из них лежит детализированная, внутренне логичная парадигма отношений между властью и обществом и отношений собственности, однако крайне слабо проработан вопрос о его приемлемости для населения. Последний аспект представляется особенно важным, поскольку без массовой поддержки любой проект повисает в воздухе, а его достижения оказываются мнимыми перед лицом любой кризисной ситуации. В России мобилизационными возможностями обладают проекты, которые адекватно формулируют ответ на так называемый национальный вопрос, по

нимаемый не традиционно, как вопрос о положении в обществе различных национальных групп, а более широко, как глобальный вопрос о национальном целеполагании, об идеале, достижение которого мыслится населением как желательное.

Если брать только этот аспект, то можно сказать, что каждый из названных проектов может быть локализован в рамках двух широких парадигм — парадигмы, ориентированной на концепцию народа, и парадигмы, ориентированной на формирование этнических иерархий. «Народ» в широком смысле исключает всякое отождествление с каким-либо этносом, будь то этнос титульный, составляющий большинство населения страны, или этнос малый, населяющий национальные территории — республики края или области. Проект, базирующийся на данном понятии, в обязательном порядке требует развития а) политических институтов, имеющих доверие подавляющего большинства населения, б) репрезентативной культуры демократического волеизъявления и в) гражданских ценностей, занимающих в ценностной иерархии общества более высокую позицию, чем ценности этноса или религии. В рамках подобного проекта тождество «мы — россияне» должно быть более важным, чем тождество «мы русские» или «мы — татары», причем не только во внешнем мире, где зачастую отождествление себя с Россией неизбежно по правовым причинам, но и внутри страны, в общении друг с другом, во взаимодействии между нациями и народностями. Речь с очевидностью идет об аналоге концепта «советский народ», так и не получившего полного развития, не ставшего скрепой для советского государства.

Общегражданский проект, как уже говорилось выше, должен лечь в основу нового национализма, воплощенного в осознании всеми этносами, живущими на территории России, общего прошлого, общей судьбы, общих гражданских ценностей. Это должен быть национализм не «по крови», не «по вере», а по ценностям политического и духовного характера. Очевидно, что подобный подход имеет ряд бесспорных преимуществ. Он снимает, хотя бы до определенной степени, проблему региональных национализмов, столь актуальную для России, облегчает её адаптацию в сообществе развитых государств мира, ориентирующихся, прежде всего, на ценности демократии. Его недостатками, если здесь уместно это слово, являются: а) низкий мобилизационный потенциал; он более пригоден для постепенного эволюционного развития в дружественном окружении, чем для общества, находящегося в кризисном состоянии, вынужденного к тому же реагировать на многочисленные внешние вызовы, б) неукоренен- ность в российском общественном сознании; российская идентич

ность никогда не имела фазы, в которой общегражданские ценности превалировали над всеми остальными и в) разность культур, характерных для этносов, проживающих на территории современной России.

Вторая из упомянутых парадигм — национальная — базируется на признании того факта, что русские составляют подавляющее большинство населения страны (более 80 %) и что именно русские, титульный этнос, являются той силой, которая до настоящего момента удерживала государство от распада. Следуя этой логике, именно русский космос, русский мир должен стать средой обитания всех, кто живет в этой стране, именно русские должны задавать тон в общественной и экономической жизни. Попытки аргументировать неприемлемость этого проекта фактом многонацио- нальности российского социума не кажутся его сторонникам убедительными. Утверждается, что, во-первых, русский космос привычен для малых этносов России, поскольку они живут в нём испо- кон веку, а, во-вторых, что численность этих этносов не настолько велика, чтобы подстраиваться под их требования. Россия сегодня не более многонациональная страна, чем, к примеру, Франция, которая всё еще (возможно по инерции) считает себя единой общностью, с едиными ценностями, или Германия, где доля нетитульных этносов равна примерно 5 % (большинство — выходцы из Турции).

должны играть ключевую роль в экономическом и информационном пространстве, где, по утверждению сторонников этой парадигмы, превалируют инородцы, активно продвигающие свои собственные национальные интересы[112]. Предполагается, что именно русские смогут обеспечить единство страны, успешное противодействовать попыткам западных стран ослабить Россию, разбить её на части. Именно русские смогут в силу своего подавляющего численного преимущества, навязать остальному населению универсальные ценности гражданской жизни.

Сторонники национально-ориентированной стратегии исходят из того, что традиционные культуры весьма устойчивы, живучи и могут реформироваться только под воздействием извне, под влиянием более мощной и развитой культуры суперэтноса. Речь идет, если не об ассимиляции, то об аккультурации этносов России, предполагающей их адаптацию к общероссийскому проекту модернизации. Как это ни парадоксально, недостатки данного проекта схожи с недостатками предыдущего.

Первое. В опыте России никогда не было проекта, имеющего национальную ориентацию. Дореволюционная Россия была государством, сакральным стержнем которого было православие, открытое для тех, кто его добровольно принимал. Советский Союз, выстроенный на её обломках, также не был государством русских. Его главным мобилизующим ресурсом была коммунистическая идея, которая имела мало общего с православием, но которая при этом, как и православие, ставила в центр общественной жизни идею, полностью исключавшую национальное мышление, объявлявшую его архаичным, устаревшим, берущим начало в факте социального разделения, социальной несправедливости.

Второе. Национальный, русский проект вряд ли способен сыграть роль инструмента мобилизации. Он недооценивает способности традиционных культур к активному сопротивлению, особенно, если они имеют территориальную основу и зарубежных покровителей.

добный план. Власти национальных республик, краев областей, сами зачастую проводящие в жизнь политику вытеснения русских из органов управления, весьма болезненно воспринимают идею аналогичного вытеснения национальных кадров из руководства страны в целом или средств массовой информации, пусть даже и вытекающего из естественного численного превосходства русских. Очевидно, что проблемными являются обе парадигмы, поэтому главный вопрос заключается не в том, насколько каждая из них внутренне логична, а в том, какая из них резонирует со структурой самоопределения населения в целом и отдельных социальных групп, формирующих российский социум. Очевидно, — и здесь мы возвращаемся к изначальному посылу — что любая из упомянутых парадигм может быть реализована только посредством мобилизации.

На сегодняшний день не существует сколько-нибудь убедительной экспертизы мобилизационных возможностей каждого из двух упомянутых проектов. Возможно выдвинуть две гипотезы, относящиеся к изучаемой проблеме. Согласно первой, общегражданские ценности более пригодны для российского общества в силу того, что титульная нация никогда не самоопределялась в национальном, этническом измерении. Понятие «русский», полагают её адепты, всегда было инклюзивно, чему способствовала не только долгая история ассимиляции малочисленных народов русским этносом, но и реакция западной культуры, зачислявшей в категорию «русский» всех выходцев из России, какой бы ни была их настоящая национальность. Вторая гипотеза предполагает постепенное усиление национальной компоненты в русском общественном сознании, рассматриваемое как возвращение к истинным ценностям прошлого. Обретение национального в прошлом выглядит как миф, но миф необходимый, поскольку консолидация светского общества на религиозной или гражданской основе не представляется возможной.

Рассмотрим каждую из гипотез в контексте эмпирических данных, полученных в 2004 г. В этом исследовании его участникам задавался вопрос о том, к какой из групп они ощущают наибольшую принадлежность. Объектом исследования было, с одной стороны, население, с другой — управленцы высшего и среднего звена — элитные слои российского общества.

Таблица 1

Вопрос ставился так: «в какой степени вы ощущаете свою принадлежность к следующим группам?» Ответы варьировались: 1 — «не ощущаю» до 5 — «в очень большой степени» (в таблице 1 даны: средняя и стандартное отклонение по пятибалльной шкале)[113].

Три типа идентификации формируют ядро российской идентичности — ориентация на микрогруппу (семья, близкие), ориентация на макрогруппу (россияне) и ориентация на людей, живущих в городе респондента. На этом фоне ориентация на этнос выглядит более нечеткой, размытой. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что средняя величина, характерная для ориентации на этнос, рождена не преобладанием выбравших центральную точку шкалы (пункт 3), а явным противостоянием этнически ориентированной группы (пункты 4, 5) и группы, безразличной к этническому фактору (пункты 1, 2).

Данные диаграммы 1 дают распределение по пунктам для каждой из изучаемых групп. Среднюю точку шкалы («ощущаю принадлежность в некоторой степени) выбрали 20 % населения и 16 % управленцев. Пункты «4» и «5», обозначающие сильную идентификацию с этносом, выбрали 45 % населения и 50 % управленцев. Слабая идентификация с этносом (пункты 1 или 2) характерна для 34% населения и 33 % управленцев. Данные указывают на поляризацию общества на две группы — этнически ориентированную и этнически «равнодушную», причем в элитном слое населения, каковым являются управленцы, степень поляризации даже выше, чем в населении.

Возникает закономерный вопрос, какие переменные из числа объективных, характеризующих параметры социального положения (пол, возраст, образование), предопределяют данное деление? Чтобы полу

чить ответ на него, мы прибегли к процедуре построения общих линейных моделей (GLM)[114]. Оказалось, применительно к населению ни одна из «объективных» переменных, взятая в отдельности, и ни одна из возможных их комбинаций не имеет сколько-нибудь заметного влияния на факт идентификации с этносом. Выяснилось также, что этническая идентификация не зависит от таких переменных, как удовлетворенность ходом реформ или отнесение себя к группе по уровню потребления. Пользуясь терминологией Ницше, можно отнести эту переменную к категории «призраков», дремлющих в глубинах культуры и оживающих лишь только для этого возникают подходящие обстоятельства.

Но если подобными обстоятельствами не является возможный ресентимент по поводу собственной социальной позиции или поколенческие характеристики, то какие иные факторы могут оживить дремлющий призрак? Установлено, что в некоторых случаях в число подобных обстоятельств может входить соприкосновение с людьми других культур или этносов. Призрак этнической идентификации может оживать в столкновении с другими подобными призраками, воплощенными в поведении людей чуждой среды[115]. Можно также предположить, что подобное взаимодействие приводит к обострению социальной конкуренции, к примеру, борьбе за рабочие места или конкуренции бизнесов.

Это предположение возвращает нас к той модели, которая была призвана выявить зависимость национальной идентификации от объективных обстоятельств жизни. Применительно к населению, она, как уже говорилось выше, не сработала, но в группе управленцев среднего и высшего звена, она дала содержательный результат. Заметный эффект дала комбинация трех переменных — возраста, образования и дохода. Старшее поколение управленцев отождествляет себя с этносом чаще, чем молодое. Богатые управленцы, не имеющие материальных затруднений — чаще, чем бедные, имеющие ограниченные доходы.

Если подытожить результаты анализа, то наиболее активным «этническим» элементом в группе управленцев выступает старшее поколение, получившее в свое распоряжение важные материальные ресурсы. Политика отождествления с этносом является для этой

группы стратегией интеграции, позволяющей удержать эти ресурсы под своим контролем и беспрепятственно передать их следующему поколению. Можно предположить, что именно эта группа будет прилагать усилия для того, чтобы мобилизовать государство для защиты их интересов, именно она будет выступать за модель этнической иерархии, навязываемой обществу сверху. Люди, установившие свой контроль над ресурсами в первой половине 90-х, больше любых других элитных групп ощущают необходимость сакрального, консолидирующего начала, способного сплотить общество, поляризованное в социальном плане. Небольшая прослойка людей, имеющих собственность и высокие стандарты жизни, хотела бы отыскать измерение, в котором возможно декларировать равенство, единение с менее благополучными слоями населения. Только отыскав такое измерение, она может надеяться на легитимацию своего элитного положения в общества, быть признанной в качестве настоящей, а не «временщиков», уход которых и близок, и желателен. Предположение о существовании подобных настроений находит подтверждение и в других результатах проведенного исследования.

Если в населении этническая идентификация коррелирует с ориентацией на либеральную модель развития, в которой ключевую роль играет частный сектор экономики, то в группе управленцев, напротив, апелляция к этносу связана с явным тяготением к социалистической модели, в которой ключевую роль в экономике играет государство. В идеологии этой группы и происходит взаимоналоже- ние национальной и государственнеческой идей.

В начале 90-х гг. прошлого века профессор Гарвардского университета Л. Гринфельд предположила, что национализм может иметь разную направленность, разную степень взаимосвязи с общегражданским идеалом[116]. Американский и английский национализмы она характеризовала как положительные, лишенные этнического элемента, немецкий и русский — как отрицательные, ориентированные на доминирование одного этноса над другими. Как показывает настоящее исследование, схема «хороших» и «плохих» национализмов существенно упрощает реальности современного российского общества. В нём тяготение к идентификации с этносом не может рассматриваться как однозначно ущербное, обязательно предполагающее агрессию по отношению к другим национальным группам.

Таблица 2

Уровень идентификации (ощущение принадлежности к этносу) в зависимости от желаемого соотношения государственного и частного сектора в экономике (средние величины)

Результаты исследования позволяют выдвинуть предположение о том, что в общественном сознании существуют, конкурируя друг с другом несколько типов этнических (русской прежде всего) идентичностей. Первый тип — это, как уже говорилось выше, идентичность нового российского буржуа, сумевшего в ходе приватизации приобрести важные материальные ресурсы и стремящегося канализировать накопившийся в обществе ресентимент в русло борьбы этнических групп. Второй тип — это, возможно, отождествление с этносом, возникающее вследствие конфликта современной и традиционной культур и дающее последней очевидные конкурентные преимущества в бизнесе, чреватые монополизмом в контролируемых её носителями отраслях экономики. Третий тип — это национализм среднего класса, базирующийся на признании приоритета общегражданских ценностей и необходимости развития демократии наряду с развитием этнической культуры (мультикультурализм). Четвертый тип — это этническая идентичность люмпена, который видит в ней, возможность интеграции, преодоления собственной неприкаянности. В российских условиях этническая идентичность не может рассматриваться только как антипод общегражданских ценностей. В ряде случае она, безусловно, воплощает классовый интерес, выражающийся в желании удержать или усилить социальные позиции носителей подобных установок. Но в других случаях она имеет другой вектор, заключающийся в стремлении к сохранению и умножению

национальной культуры с учетом ее интеграции в систему общегражданских ценностей. Практикуемая в некоторых средствах массовой информации борьба с русской национальной идентичностью, русским национализмом, как таковым, без учёта его внутренней дифференциации, на наш взгляд, только усиливает те его типы, которые питаются внешней агрессией других культур и которые акцентируют необходимость реализации проекта, базирующегося на этнических иерархиях.

ТЕГ

IV

"М"

п

Население Управленцы В очень большой I В значительной В некоторой В небольшой . I I Не ощущаю

Диаграмма 1. Оценка принадлежности к этносу, %